Вадим Иванович Кучеренко
Проклятие Гермеса Трисмегиста
Ольга. (Плача). Простите меня!
Мышевский. Простить? Тебя?! Ты просишь меня проявить великодушие, заплатив за это своей собственной мечтой? Ведь у меня тоже есть мечта. Тебе странно это слышать?
Ольга. Нет! Вовсе нет!
Мышевский. Моя мечта не менее романтична, чем твоя. Хотя тебе она может показаться очень прозаичной. Тебе нужны водопады Игуасу. Мне – вот эта самая квартира. Хочешь знать почему?
Ольга. (Покорно). Если вы этого хотите.
Мышевский. Мне хочется тебе это рассказать. Странное желание, ну, да ладно. Позволю себе короткое лирическое отступление.
Мышевский жестом предлагает Ольге занять одно из кресел. Затем достает из кармана зажигалку, выключает свет и начинает зажигает одну за другой свечи в канделябре, не прерывая своего рассказа.
Мышевский. Когда мой отец лежал на смертном одре, я поклялся ему. Папа, сказал я, твои внуки будут жить в доме своего прадеда. И мой отец умер счастливым.
Ольга. Внуки, прадед… Я совсем запуталась!
Мышевский. Все очень просто. Когда-то эта самая квартира принадлежала моему деду. Он погиб во времена культа личности в сталинских лагерях. А знаешь, как он там оказался?
Ольга. Нет.
Мышевский. О. это очень поучительная история! Мой дед был частнопрактикующий врач. Принимал больных у себя на дому. В этой самой квартире, возможно, в этой самой комнате. Однажды к нему на прием пришел тихий и незаметный человек, которого мучили ужасные боли в печени. Мой дед вылечил его. А в благодарность тот выписал ордер на его арест. Оказалось, что новый пациент деда, которому он спас жизнь, служил в «одном всесильном ведомстве». Выражаясь высокопарным языком нашего юного друга, Родиона.
Ольга. Ваш дед сказал что-то лишнее?
Мышевский. Мой дед хорошо понимал, в какое время он живет. Он был молчалив и осторожен. Но вот его квартира… Она говорила сама за себя. Была слишком красноречива.
Ольга. Вы уверены, что все было именно так?
Мышевский. Вскоре после того, как деда сослали в лагеря… (Тушит одну из свечей). В его опустевшую квартиру вселились новые жильцы. Как ты думаешь, кто это был? По глазам вижу, ты уже догадалась. Да, его недавний пациент со своей семьей. Тебе кажется это случайностью?
Ольга. Наверное, нет.
Мышевский. Теперь ты понимаешь, не правда ли? Сотруднику всесильного ведомства понравилась квартира. Он арестовал ее владельца и быстренько состряпал дело по обвинению в государственной измене. Шпионаж или заговор, уж и не знаю, стандартная пятьдесят восьмая статья, часть четвертая. По ней давали двадцать пять лет без права переписки. Это значило – смертный приговор. (Тушит еще одну свечу). И квартира свободна. Вселяйся на законных основаниях!
Ольга. Но ведь у вашего деда была семья?
Мышевский. Да, сын и жена. Им дали час на то, чтобы они убрались восвояси из квартиры. Ведь та принадлежала «врагу народа»! Но перед этим их заставили публично отречься от своего мужа и отца. Они могли не делать этого. И тоже отправиться в лагеря. Но они отреклись. Предательство Иуды в сравнении с этим предательством ничто. Но только так они сумели выжить.
Ольга. Как это страшно!
Мышевский. Тебе действительно страшно, девочка? Или это ничего не значащие слова, за которыми – пустота?
Ольга. Зачем вы так?! Мне действительно очень жаль вашего деда. И его жену с сыном. И… вас тоже.
Мышевский. Мой папа жил еще очень долго. А умирая, завещал мне не рецепт философского камня. Это я выдумал, девочка, для чудака профессора. Папа завещал мне свою мечту. Всю свою жизнь он хотел вернуть нашей семье эту злополучную квартиру. И знаешь, зачем?
Ольга. Откуда мне знать?
Мышевский. Он думал, что этим сможет заслужить прощение своего отца. Прощение за то, что когда-то отрекся от него, пусть и не по собственной воле. Говорят, после смерти не отпетого в церкви человека его душа бродит по белу свету. Если это правда… (Тушит свечу). Мой дед был похоронен в общей могиле. Без отпевания и причащения. Его дух должен был вернуться туда, где он был счастлив при жизни. В эту самую квартиру. И сейчас он где-то рядом. Я чувствую это! Я ощущаю, как он страдает! Девочка, тебе это кажется смешным, да?
Ольга. Нет! Клянусь жизнью, мне не до смеха!
Мышевский. Вот в это я охотно верю. Тебе еще долго будет не до смеха. Может быть, ты уже никогда не будешь смеяться. Как и я, если моя мечта не осуществится. Ты поняла меня?
Ольга. Да.
Мышевский. Ты хорошо меня поняла?
Ольга. Лучше не бывает.
Мышевский. Вот и умница. А теперь ты пойдешь и исправишь все, что напортачила своей лювеобильностью.
Ольга. Но как?!
Мышевский. Для начала ты солжешь Родиону, что не любишь его. И между вами все кончено.
Ольга. Хорошо.
Мышевский. Затем ты скажешь профессору, что без ума от него и его философии.
Ольга. Хорошо.
Мышевский. И не жалей об этом! Родион – пустышка. У него нет ничего, кроме смазливой мордашки. Зато его отец! О, это лошадка, на которую можно смело ставить.
Ольга. (С насмешкой). С ним я увижу водопады Игуасу?
Мышевский. С ним ты повидаешь весь мир. Вы будете путешествовать, пока у него не закончатся деньги. Те самые, которые я заплачу ему за квартиру.
Ольга. А что потом?
Мышевский. А потом… Ты сможешь вернуться к его сыну. Если захочешь.
Ольга. Но если не захочет Родион?
Мышевский. А вот это уже твои проблемы. Но я в тебя верю, девочка!
Ольга. (Встает с кресла). Спасибо, Андрей Сгизмундович. Я могу идти?
Мышевский. Иди. Впрочем, постой! Если мне не изменяет слух, в эту самую минуту профессор и Родион ведут оживленный разговор.
Ольга. Да, это их голоса. Кажется, они ссорятся.
Мышевский. Ни к чему мешать родным людям выяснять отношения. Подожди за дверью. Войдешь, когда они замолчат. И скажешь Голышкину-старшему, что я хочу сообщить ему нечто очень важное.
Ольга. Если раньше его не сведет в могилу собственный сын. Ведь профессору нельзя волноваться!
Мышевский. И было сказано: «Не мир я принес, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его». Ну, иди же, девочка! И не смотри на меня такими глазами, неблагодарная. Вот уж воистину, никакой пророк не принимается в своем отечестве.
Ольга. Обещаю, что буду на вас молиться. (Уходит).
Мышевский. И за меня тоже… Кажется, именно об этом Гамлет просил Офелию? Причем незадолго до того, как она покончила с собой. Будем надеяться, что современные девицы более разумны. И, кстати, о призраках!
Он выходит на середину комнаты и замирает, будто к чему-то прислушиваясь.
Мышевский. Дед, ты здесь? Если ты слышишь меня, отзовись! Или дай знак! Мне это очень важно.
Он подходит к столу, с которого все еще не убраны ни алфавитный круг, ни блюдце.
Мышевский. Как там говорил профессор, вызывая Гермеса Трисмегиста? Дух моего деда, Аарона Самуиловича Мышевского, пожалуйста, явись!
Некоторое время стоит абсолютная тишина. Затем раздается скрип отворяемой двери и в комнату входит Родион. Он включает свет.
Родион. А я вас ищу, Андрей Сигизмундович! Кажется, у ваших крыс снесло крышу. Они бродят по всей квартире и переставляют мебель. Отцу это не понравится, предупреждаю!
Мышевский. (Тушит все оставшиеся свечи). Молодой человек, вас никто не учил, что надо стучать в дверь, прежде чем войти?
Родион. (Недоуменно). Простите?
Мышевский. Ах, да, о чем это я! Это же ваша квартира.
Родион. Уже нет. Отец проклял меня и велел убираться из дома. Так и сказал: пока я жив, ноги твоей чтоб здесь не было! И как мне быть?
Мышевский. Кажется, вы меня в чем-то обвиняете?
Родион. Упаси меня Гермес Трисмегист! Но вы что-то говорили о психиатре?
Мышевский. Это успеется. Не хотите же вы, в самом деле, упечь в психушку родного отца! И только из-за того, что вам нужны деньги.
Родион. Но я действительно нуждаюсь. И вы это знаете!
Мышевский. А если я вам подскажу, где зарыт клад?
Родион. Почему же вы сами его не отрыли? Или его охраняют злые духи?
Мышевский. Духи здесь не при чем. Как вам Елена Павловна? Одна из тех крыс, которые в эту самую минуту шныряют по квартире вашего отца? Та, что в юбке.
Родион. И при этом больше похожа на мужика? Я в теме.
Мышевский. Елена Павловна – не бедная женщина. Мне ли это не знать! Она давно на меня работает. И как раз сейчас она абсолютно одинока. Скажу вам по секрету, Родион – это состояние для нее невыносимо. И она щедро заплатит тому, кто возьмет на себя труд скрасить ее одиночество.
Родион. Вот хрень! Я похож на жиголо?
Мышевский. Все мы немного лошади, как сказал поэт. Вы не расслышали в мой фразе ключевого слова «труд»? Зарабатывать деньги своим трудом не стыдно. Стыдно быть нищим.
Родион. Еще как беспонтово! Но как быть с Олей?
Мышевский. А что Оля? Она большая девочка, не пропадет.
Родион. Так-то оно так… Но все же…
Мышевский. Кроме того, Оля слишком ценит деньги. И все то, что они могут ей дать. Вы думаете, Родион, она смирится с вашей нищетой?
Родион. Если любит…
Входит Ольга.
Мышевский. А вот вы ее саму об этом и спросите, Родион. И развейте свои сомнения… (Обращается к Ольге). Вы мне что-то хотели сообщить, Ольга Алексеевна?
Ольга. Сталвер Ударпятович готов вас выслушать, Андрей Сигизмундович.
Мышевский. Это очень разумно с его стороны.
Ольга. Но он просит четверть часа на то, чтобы привести себя в порядок.
Мышевский. Ох, уж эта старая интеллигенция! Впрочем, не возражаю. За это время я успею поубавить рвение своих крыс. Вы правы, Родион, доверь дуракам Богу молиться… (Жестом останавливает Ольгу, которая хочет пойти за ним). Нет, нет, Ольга Алексеевна, останьтесь до моего возвращения здесь. Мне кажется, вам не будет скучно. (Уходит).
Родион. (Нежно). Оля!
Ольга. (Сухо). Вы что-то хотите, Родион Сталверович?
Родион. Ты надо мной смеешься?
Ольга. Ну что вы, Родион Сталверович! Смех непозволительная роскошь для таких женщин, как я. Мне это доходчиво объяснили.
Родион. Что с тобой произошло? Тебя кто-то обидел?
Ольга. Такую, как я, нельзя обидеть.
Родион. Какую такую? Ты самая замечательная на свете! Ни одна другая с тобой не сравнится.
Ольга. Самая замечательная на свете женщина не продается за кольцо с бриллиантом.
Родион. Святые сосиски! Но ведь это не так! Я не покупал тебя.
Ольга. Тогда почему вы требуете от меня расплатиться с вами?
Родион. Вовсе нет! Это был подарок. Я сам настоял, чтобы ты его приняла, вспомни!
Ольга. В таком случае… (Снимает кольцо с пальца и кладет его на столик). Спасибо за подарок. И за все остальное тоже. И прощайте, Родион Сталверович! Не преследуйте меня своей любовью. Или что там у вас по отношению ко мне? Прихоть избалованного мальчика, каприз, минутное увлечение?
Родион подходит к Ольге и долго молча смотрит ей в глаза.
Родион. Что они сделали с тобой, Оля?!
Ольга. Кто они?
Родион. Эти крысы, которые рыщут сейчас по нашей квартире во главе с Мышевским.
Ольга. О чем это вы, Родион Сталверович? Не понимаю!
Родион. Я был слеп, как крот. На все смотрел, но ничего не видел. Но все-таки я сын своего отца и могу мыслить. Это они, они всему виной! А ты почему-то их боишься.
Ольга. Я? Их?!
Родион. Пусть не их. А только одного. Мышевского.
Ольга. Какой бред! Я не хочу даже слушать.
Родион. Тогда почему ты не уходишь? А я тебе скажу, в чем фишка. Мышевский велел тебе дожидаться его здесь. И ты вынуждена слушать меня, потому что не можешь ослушаться его. Я терзаю тебя, а ты терпишь. Страдаешь, но терпишь. Как этот шизоид смог взять над тобой такую власть? Скажи мне, Оля!
Ольга. Замолчи!
Родион. Нет, я не буду молчать!
Ольга. Тогда говори. Все, что тебе вздумается. Ведь ты же мужчина! Настоящий крутой мужик! Что для тебя обидеть слабую беззащитную женщину?! Пустяк!
Родион. Я хочу не обидеть тебя, а спасти.
Ольга. От кого?
Родион. От Мышевского. От его крыс. От жизни, похожей на использованный презер.
Ольга. И как же ты спасешь меня, мальчик?
Родион. Давай убежим, Оля! Ты и я. На край света. Они нас не найдут. И скоро забудут о нашем существовании. Зачем мы им? Ведь с нас нечего взять!
Ольга. Вот именно!
Родион. О чем ты?
Ольга. О водопадах Игуасу.
Родион. Но разве любовь не важнее?
Ольга. В жизни нет ничего важнее водопадов Игуасу.
Родион. Я перестану прожигать жизнь и буду работать, как все пиплы. И когда-нибудь…
Ольга. Когда-нибудь мне не надо. Я буду слишком старой и уродливой. Зачем мне тогда водопады Игуасу? В насмешку?!
Родион. Просто ты меня не любишь.
Ольга. Я не могу уйти из этой комнаты, ты прав. Но ты можешь.
Родион. Да, я могу.
Ольга. Тогда уйди. Не мучай ни меня, ни себя. Все кончено.
Родион. Ты забыла добавить – мальчик. Скажи это, и я уйду.
Ольга. (Тихо). Мальчик. (Кричит, после паузы, с надрывом). Мальчик! Мальчик!!!
Родион уходит. Ольга падает в кресло и беззвучно плачет.
Входит Голышкин. Он в состоянии сильного нервного возбуждения.
Голышкин. Оленька! Почему вы в слезах?
Ольга. Вам показалось, Сталвер Ударпятович.
Голышкин. Правда? Может быть, может быть. Я с некоторого времени сам не свой. Мне все время чудятся какие-то голоса, шаги… (Озирается и крестится). Словно мой дом населили призраки. Знаете, что я думаю?
Ольга. Откуда мне знать, профессор!
Голышкин. (Таинственным шепотом). Это все он!
Ольга. (Со страхом). Кто – он?! Мышевский? Вы дога…
Голышкин. (Перебивая ее). Да при чем здесь Мышевский, Оленька?! Гермес Трисмегист. Я говорю о нем.
Ольга. Профессор!
Голышкин. О, не перебивайте меня, Оленька! Вы не понимаете, чей дух мы вызвали. Это величайший бунтарь всех времен и народов, просто ужасный! В одной из своих книг, в «Изумрудной скрижали», за несколько тысячелетий до нашей эры, он написал: «Как наверху, так и внизу, как внизу, так и наверху, и нет малого и великого, а все едино». Вы чувствуете, какая сатанинская гордыня скрыта в этой фразе?
Ольга. Но при чем здесь его гордыня?
Голышкин. Я упал в обморок и не простился с ним. Он обиделся и решил не возвращаться в потусторонний мир, пока не отомстит. И сейчас его дух бродит по этой квартире. Питается моей энергией. Я слабею, а он крепнет час от часу.
Ольга. Но если так… Что же нам делать?
Голышкин. Необходимо отправить его обратно. Иначе со временем он станет всесильным. И мы все умрем, один за другим.
Ольга. (Смущенно). Если так надо… Хорошо, я согласна на еще один спиритический сеанс. Думаю, и другие не откажутся. (Встревоженно). Но как вы себя чувствуете? Голова не болит?
Голышкин. (Не слушая ее). Нас слишком мало. За то время, пока я был без сознания, Гермес Трисмегист стал слишком могуч. Чтобы отправить его обратно помимо его воли, гексаграммы уже не достаточно. Необходимо соединение гексаграммы и пентаграммы. Микрокосма и Макрокосма, человеческого и божественного. Одиннадцатиконечная звезда является высшей целью любой истинной магии. Это утверждал еще великий Френсис Баретт в своей книге «Маг».
Ольга. Не соседей же звать! Нельзя ли обойтись теми, кто уже есть?
Голышкин. Число одиннадцать – это символ Великого Делания. Иначе ничего не выйдет.
Ольга. Тогда надо обратиться за помощью к Мышевскому. Ради спасения собственной жизни этот человек совершит невозможное.
Голышкин. Вы правы. Но меня он все равно не спасет. Я умру, как того хочет Гермес Трисмегист.
Ольга. Неужели вы верите в предсказание какого-то духа? Ведь и я могла ошибиться, записывая. Блюдце – такая ненадежная вещь!
Голышкин. (Мрачно и торжественно). Все сходится.
Ольга. Что сходится? Немедленно перестаньте изводить себя всякими домыслами!
Голышкин. Вы помните, что сказал Гермес Трисмегист?
Ольга. Еще бы! Каждое слово.
Голышкин. Он сказал: я хочу смерти того, чей отец умер, когда с вершины упал железный человек…
Ольга. Абракадабра какая-то!
Голышкин. Только не для меня. Мой отец, генерал Ударпят Родионович Голышкин, умер от разрыва сердца. Сразу после того, как в Москве мятежная толпа свергла с пьедестала памятник Дзержинскому, первому руководителю этого всесильного ведомства. Дзержинский был его кумиром. И он не пережил этого.
Ольга. Не сотвори себе кумира.
Голышкин. Все сходится. Я умру.
Ольга. Все мы смертны. И я тоже однажды…
Голышкин. Но Гермес Трисмегист назвал срок. «Не успеет земля одеть белый саван». То есть уже до наступления зимы.
Ольга. Сталвер Ударпятович!
Голышкин. Не утешайте меня, Оля! Я смирился с этой мыслью. А после того, что я сегодня услышал от Родиона… Своего родного, единственного сына, который был для меня смыслом жизни… Мне незачем жить. Я никому не нужен. Меня никто не любит.
Ольга. А если вы ошибаетесь?
Голышкин. Увы, это так!
Ольга. Но я точно знаю, что вы ошибаетесь.
Голышкин. И в чем же?
Ольга. В том, что вас никто не любит.
Голышкин. У вас есть доказательство обратного?
Ольга. (Подходит к нему). У меня есть только мое глупое женское сердце. И оно говорит мне, что любит вас.
Голышкин. Оля! Я не могу поверить!
Ольга. Я тоже. Может быть, испытать мое сердце на детекторе лжи? Или будет достаточно меня поцеловать? И если оно не забьется чаще, значит, оно лжет.
Голышкин. Оля!
Ольга. Не надо слов. Просто поцелуйте меня. А руку положите на мое сердце.
Голышкин целует Ольгу. В дверях появляется Родион. Некоторое время он наблюдает за происходящим, затем уходит. Входит Мышевский.
Мышевский. О, кажется, я некстати!
Ольга вскрикивает и убегает.
Голышкин. Хм-м… Видите ли, господин Мышевский…
Мышевский. Профессор, поздравляю вас! Увлечь такую женщину! Завидую и восхищаюсь!
Голышкин. Своим неожиданным появлением вы смутили Ольгу Алексеевну.
Мышевский. Прошу меня извинить, если я проявил бестактность.
Голышкин. Это был совершенно невинный поцелуй.
Мышевский. Мне так не показалось. Впрочем, если только с вашей стороны, профессор. Но тогда… Нехорошо играть чувствами бедной девушки!
Голышкин. Вы думаете… Ольга Алексеевна действительно питает ко мне какие-то чувства?
Мышевский. Без всякого сомнения. Да она и сама мне это говорила.
Голышкин. Неужели?
Мышевский. Бедная девушка страдает от неразделенной любви.
Голышкин. Страдает?
Мышевский. Еще как! Ей кажется, что она вам не пара, Сталвер Ударпятович. Ведь вы известный профессор, философ. А она простая медсестра из районной поликлиники.
Голышкин. Хм-м… Какая глупость! Любовь уравнивает всех.
Мышевский. Так вы ее любите, профессор?
Голышкин. Ольга Алексеевна – это подарок судьбы на закате моей жизни. Помните, как чудесно это выразил Фет? «О, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней. Сияй, сияй прощальный свет любви последней, зари вечерней!»
Мышевский. (Меняя тон). И вы готовы принять этот подарок?
Голышкин. (Настороженно). А почему бы и нет?
Мышевский. Тогда подумайте вот над чем. Как долго Ольга Алексеевна выдержит в вашем крошечном пыльном мирке? Она умрет, как вольная птица в клетке.
Голышкин. Только не говорите мне о смерти! Ведь вы не забыли предсказание Гермеса Трисмегиста?
Мышевский. Тогда что вы теряете, профессор? Бросайте все – и уезжайте в кругосветное путешествие. Вместе с Ольгой Алексеевной. Эта обворожительная женщина превратит ваш закат в праздник.
Голышкин. (Задумчиво). В кругосветное путешествие?!
Мышевский. Скажите как на духу, профессор! Много ли радости было в вашей жизни?
Голышкин. Да, в чем-то вы правы. Жизнь прошла мимо.
Мышевский. Так наверстайте все, что вы потеряли! Пусть вам осталось жить не так уж много. Но за это время можно успеть насладиться любовью и пресытиться новыми впечатлениями. А там и помирать не страшно!
Голышкин. Но такая жизнь требует денег. Много денег!
Мышевский. Необходимую сумму я вам дам.
Голышкин. Вот так просто?
Мышевский. Разумеется, не так просто. Под залог.
Голышкин. Но у меня ничего нет!
Мышевский. А ваша квартира?
Голышкин. Но где я буду жить… после возвращения?
Мышевский. Стоит ли сейчас задумываться о будущем? Впереди у вас по крайней мере полгода беззаботной жизни.
Голышкин. Полгода пройдут быстро. А если я умру, не сумев вернуть вам долг?
Мышевский. Не все ли вам равно, что будет… после вашей смерти?
Голышкин. Но мой сын… Родион… Как быть с ним?
Мышевский. С вашим неблагодарным сыном?
Голышкин. Пусть он неблагодарен. Но он мой сын, и не мне его судить. Бог ему судья!
Мышевский. Родион по уши в долгах. Он только и ждет вашей смерти, желая получить наследство и растратить его.
Голышкин. Это неправда!
Мышевский. Это правда. Вы и сами это знаете.
Голышкин. Но все-таки он мой сын.
Мышевский. Я позабочусь о его будущем. Дам ему работу. С голода он не умрет.
Голышкин. Вы обещаете?
Мышевский. Даю слово.
Голышкин. Тогда я согласен!
Мышевский. (Возбужденно потирая ладони). Оформим сделку?
Голышкин. Прямо сейчас?
Мышевский. А зачем откладывать? Нотариус в соседней комнате. А Ольга Алексеевна будет рада услышать о скорой поездке на водопады Игуасу. Или вы хотите спросить совета у Гермеса Трисмегиста, профессор?
Голышкин. Что вы! Я хочу скорее забыть о нем, как о кошмарном сне. Кстати, а как быть с ним? И как вы намерены поступить с его рецептом?
Мышевский. Предлагаю поговорить обо всем этом, Сталвер Ударпятович, чуть позже. Когда вы вернетесь из своего кругосветного путешествия. После этой ночи одно слово «алхимия» вызывает у меня суеверный ужас.
Голышкин подходит к книжной полке и берет одну из книг.
Голышкин. А вы знаете, что великий Данте в своей бессмертной «Божественной комедии» определил место алхимиков в аду?
Мышевский. Да, в круге восьмом, рве десятом. Рядом с фальшивомонетчиками.
Голышкин. Если это так, вам не позавидуешь. Как и мне.
Мышевский. Данте всего лишь поэт, а не провидец. (Берет книгу из рук Голышкина и сначала хочет поставить ее обратно на книжную полку, но затем передумывает и небрежно бросает в угол). Профессор, где документы на квартиру?
Голышкин. В комнате моей умершей… Я принесу их немедленно.
Мышевский. Да, а знаете, какая мысль только что пришла мне в голову? Зачем вам терять деньги, отдавая квартиру под залог?! Если вы ее продадите, то получите намного больше. А захотите выкупить – я продам вам ее обратно.
Голышкин. Но зачем вам вся эта суета?
Мышевский. С небольшим дисконтом. Я человек деловой и свою выгоду не упущу.
Голышкин. Надеюсь, наш договор о будущем Родиона остается в силе?
Мышевский. Слово Мышевского свято!
Голышкин. Вы прекрасный человек, господин Мышевский! Вы знаете это?
Мышевский. Благодарю вас, Сталвер Ударпятович.
Голышкин уходит. Мышевский подходит к столу, берет блюдце и с размаху кидает его на пол.
Мышевский. Отправляйся к Гермесу Трисмегисту и передай ему от меня благодарность! А если встретишь дух моего деда…
Вбегает Ольга. Она жестикулирует и раскрывает рот, словно выброшенная на берег рыба, но не может произнести ни слова.
Мышевский. Что с вами, Ольга Алексеевна? Вы так взволнованы! Неужели столкнулись в коридоре с профессором, и старый болтун успел сообщить вам радостную новость?
Ольга. (Заикаясь). Ро… Ро…
Мышевский. Вы хотите меня поблагодарить и не находите слов? Скажите просто: я в неоплатном долгу перед вами!
Ольга. Родион!
Мышевский. Что Родион? Что он там еще натворил, этот несносный мальчишка? Неужели пытался вас изнасиловать, чтобы утвердиться в собственных глазах?
Ольга. Родион… Он покончил с собой!
Мышевский. (Меняя тон, грубо). Ты что, спятила? Где он?
Ольга. В своей комнате. По… повесился на крюке от люстры.
Мышевский. Зачем ты пошла к нему в комнату?
Ольга. Я… Я вошла, а он… Не сводит с меня глаз. Словно осуждает… А глаза мертвые. И петля на шее!
Мышевский. Немедленно прекрати истерику!
Мышевский бьет Ольгу по щеке, та падает в кресло и, закрыв лицо руками, рыдает.
Мышевский. (Торжественно). И падут грехи отцов на головы сыновей до четвертого колена… (Бьет себя со всего размаха по щеке). Дурак! Какой же я дурак! Не предусмотрел! Не додумал! Что же теперь делать? Соображай быстрее, Мышевский! Все висит на волоске. Глупый мальчишка!
Ольга. (С ужасом). А вы… Где были вы?
Мышевский. Что?
Ольга. Я спрашиваю, где вы были? Перед тем, как зашли в эту комнату и застали нас с профессором?
Мышевский. О чем это ты?
Ольга. Почему вы не отвечаете?
Мышевский. Я был… А не все ли тебе равно, где я был? Уж не думаешь ли ты?!..
Ольга. Я ни о чем не могу думать. У меня мысли путаются. И в голове словно ветер гуляет. Завывает тоскливо: «У-у! У-у!» Так страшно!
