Вадим Иванович Кучеренко
Проклятие Гермеса Трисмегиста
Шум в глубине квартиры усиливается, и в конце Голышкину приходится уже почти кричать, чтобы его было слышно. Пламя свечей колеблется все сильнее. Наконец чтение заканчивается. Некоторое время ничего не происходит, затем блюдце начинает двигаться.
Ольга. Он отвечает!.. (Пишет). Записала!
Голышкин. Дайте мне! Нет, не могу разобрать ваш почерк. Читайте сами!
Ольга. «Замени виноградный спирт на камфорное масло».
Голышкин. У нас получилось! Получилось! Вы слышите, Мышевский? А я ведь сам в это почти не верил!
Мышевский. Я же вам говорил, профессор! Значит, все было не напрасно! Мы будем богаты!
Голышкин. Молчите! Сеанс еще не закончен! Я должен проститься с духом… Благодарю тебя, Гермес Трисмегист! Что хочешь ты взамен своего признания?
Ольга. Блюдце снова двигается!
Голышкин. Записывайте!
Ольга. (Пишет, затем читает). «Я хочу смерти того, кто дерзнул обратиться ко мне, желая узнать мою тайну. Его отца убил упавший с вершины железный человек. Он умрет, не успеет земля одеться в белый саван».
Голышкин вскрикивает и падает со стула на пол. Свечи гаснут, словно от сильного дуновения ветра. Комната погружается в темноту.
ДЕЙСТВИЕ 2.
В кабинете профессора только Выхухолев и Огранович. Мужчина играет в шахматы; перед женщиной стоит бутылка водки и рюмка, которую она время от времени наполняет и выпивает.
Огранович. Который час, кто-нибудь может мне сказать?
Выхухолев. Четвертый. Или пятый.
Огранович. А поточнее можно?
Выхухолев. Точнее не могу. Мои часы и сотовый телефон забрал профессор перед началом сеанса. Как и ваши аксессуары. И где они, может сказать только он. Но для этого ему надо прийти в себя. Так что ждем-с!
Огранович. Желтый домик какой-то! Неужели нельзя вызвать медленную медицинскую помощь посреди ночи?
Выхухолев. Зачем?
Огранович. Профессора свезут в больницу. А мы разбежимся по домам. Дожидаться, даст он дуба или выкарабкается, я могу и в горячей ванне, с рюмкой хорошего коньяка. (Пьет) Бр-р! Мерзость какая!
Выхухолев. Что за чушь вы несете, Елена Павловна?
Огранович. Будто женщине и помечтать нельзя!
Выхухолев. Женщине можно.
Огранович. Это что за грязные намеки?
Выхухолев. Какие там намеки, Елена Павловна. Вы водку хлещете, как заправский мужик. Даже не закусывая.
Огранович. А зачем вкус перебивать?
Выхухолев. Зачем вообще пить на работе, не понимаю. Андрею Сигизмундовичу это не понравится.
Огранович. Мне тоже кое-что не нравится во всей этой истории. Но я ведь молчу. И он переморщится.
Выхухолев. И что же вам не по нраву, мой друг?
Огранович. Столько усилий – и все коту под хвост! А если профессор окочурится, что тогда?
Выхухолев. Откуда мне знать?
Огранович. Не ври, ты Мышевского знаешь не хуже меня. Он пойдет на все, лишь бы получить то, что хочет. Ведь предлагали этому чудаку по-хорошему: продай квартиру. Так нет, отказался. От таких денег!
Выхухолев. Пить вам надо меньше, Елена Павловна. Вот что я знаю точно.
Огранович. Но пусть Мышевский учтет: моя роль в этой авантюре – оформить сделку, и только. Будет тело – не будет дела. На мокруху я не подписывалась.
Выхухолев. Фу, что за жаргон, Елена Павловна! Интеллигентной женщине он не к лицу.
Огранович. Это я нахваталась от своего третьего мужа. Или четвертого?! Впрочем, это не важно. Он был следователем прокуратуры. Так что прощения просим!
Выхухолев. А скажите мне, Елена Павловна, вот что. Сколько у вас всего было мужей? А то я уже сбился со счета.
Огранович. Лишь бы я не сбилась. А ты не забивай себе голову всякой чепухой.
Выхухолев. Просто интересно. На юных ветрениц вы не похожи. Это они меняют мужей, как сумочки, едва те выйдут из моды. Неужели это мужья вас бросали?
Огранович. Не нарывайся на грубость, психиатр. Сеанса психоанализа я не заказывала.
Выхухолев. И все-таки, удовлетворите мое любопытство. По старой дружбе.
Огранович. Так и быть, как старому другу скажу. (Пьет). Запомни, психиатр, любой муж имеет свой потолок. Должность, зарплата, связи – у каждого мужчины этот потолок разный. Но как только мужчина его достиг – женщине он как муж уже не интересен. Она ищет другого, чей потолок выше. И так до скончания своего бабьего века. Когда она будет уже никому не интересна как женщина.
Выхухолев. А вы, вдобавок ко всему, еще и циник, Елена Павловна.
Огранович. В нас, женщин, цинизм вложила сама природа. На генетическом уровне. Нам ведь приходится думать о продолжении рода. И абы какой самец для этих целей не подойдет. Для своих детей хочется лучшего.
Выхухолев. А позвольте узнать, сколько у вас детей, Елена Павловна?
Огранович. И что с того? Не каждой женщине дано. Но инстинкт-то остался! Сам почему до сих пор не женат, психиатр?
Выхухолев. Не встретил идеальную спутницу жизни.
Огранович. А, романтик, чистюля! Тогда придумай, как нам выбраться из этой кучи дерьма, в которой мы очутились. И не запачкаться при этом по самые уши.
Выхухолев. Вопрос не по окладу. Пусть Мышевский думает.
Огранович. Как же! Он такого надумает – потом в жизнь не отмоешься… А, только помяни черта – он тут как тут!
Входит Мышевский.
Выхухолев. Какие новости, Андрей Сигизмундович?
Мышевский. Профессор пришел в себя. Но сразу заснул после укола. Теперь безмятежно спит, как младенец. Около него дежурит медсестра. И сынок рядом вьется, как мотылек над лампой. Так что у нас есть время подумать.
Огранович. Над чем?!
Мышевский. Над ситуацией. Или ты думаешь, родная, я тебя сюда позвал водку на дармовщинку жрать?
Огранович. Всего-то пару рюмашек и опрокинула! (Пьет). Бр-р! А водка у профессора дрянь.
Мышевский. Тихо! Кто-то идет.
Входит Родион.
Огранович. Может быть, водочки, Родик? А то глядеть на тебя страшно.
Выхухолев. Это потому, что Родион Сталверович напоминает всадника апокалипсиса на бледном коне. Коня только и не хватает для полноты картины.
Родион. Вам что, не на ком больше оттянуться?
Огранович. Какой сердитый изюмчик! Иди сюда, я тебя съем!
Мышевский. Не переживайте вы так, Родион! Ольга Алексеевна уверяет, что опасность для жизни миновала. Она хорошая медсестра. Ей можно доверять.
Родион. Но она так же говорит, что отец испытал сильнейшее эмоциональное потрясение. Последствия его непредсказуемы.
Мышевский. Действительно, Сталверу Ударпятовичу не помешал бы хороший санаторий. Понимающие свое дело врачи, заботливый медперсонал, лучшие лекарства.
Родион. На все эти калики-моргалики нужны баблосы. А где их взять?
Мышевский. Позвольте, Родион! Но совсем недавно вы получили крупную ссуду в моем банке. Неужели все потратили?
Родион. Все. Или почти все. Я точно не знаю… А если я попрошу еще?
Мышевский. Вам не дадут, пока не расплатитесь со старым долгом.
Родион. А вы?
Мышевский. Что я?
Родион. Отец сделал вас чудовищно богатым. Неужели вы не можете оплатить его лечение?
Мышевский. Чудовищно богатым, вы говорите? Это еще надо проверить, правду или нет наболтал дух.
Родион. И сколько времени займет эта проверка?
Мышевский. Думаю, одному Гермесу Трисмегисту это известно.
Родион. Что за байда!
Мышевский. Судите сами, Родион. Даже если поправка в рецепт верна, сначала надо получить философский камень. Затем попытаться обратить металл в золото. И, разумеется, потребуется время поставить этот процесс на конвейер. Думаю, пройдет не один год. Вас огорчили мои слова, я вижу?
Родион. Огорчили? Я в ауте! Это слишком долго.
Мышевский. Слишком долго для чего, позвольте узнать?
Родион. Для меня… (Спохватывается). Для моего отца, я хотел сказать.
Мышевский. А мне кажется, вы сказали именно то, что хотели. Верно, Сергей Юрьевич?
Выхухолев. И к Фрейду не ходи.
Огранович. Даже я это поняла. Несмотря на несколько рюмок этой отвратительной водки.
Родион. (Кричит). Я оговорился, говорю же вам! И что за беспонтовая манера – цепляться к словам?
Мышевский. Хорошо, пусть будет по-вашему, Родион. Но скажите мне правду: неужели вы приняли на веру весь этот бред?
Родион. Что-то я вас не пойму.
Мышевский. Ну ладно, ваш отец. Человек уже в возрасте, мозги набекрень от занятий философией и одиночества. Но вы-то молоды и далеко не глупы. Алхимия, трансмутация, духи – как можно верить во все эти сказки для слабоумных?
Родион. Но вы же сами!
Мышевский. Мало ли что я говорил! Возможно, у меня были на то свои причины.
Родион. Сначала подсадили отца на тему, а теперь заявляете, что все это чушь? Не такой я лох! Средневековые алхимики умели превращать металл в золото.
Мышевский. Большинство из них были шарлатанами, если не хуже. Я могу, Родион, открыть вам один фокус, с помощью которого они обманывали людей. Брали кусок меди. На глазах у толпы расплавляли его, произнося таинственные заклинания и размахивая волшебной палочкой. Когда металл затвердевал, он казался по цвету похожим на золото. Но только казался! Все дело было в волшебной палочке.
Родион. Я вам не верю!
Мышевский. И напрасно. Видите ли, эта самая палочка изготовлялась из дерева и была на четверть полой. В эту пустоту помещали кусочки олова и залепляли воском. А когда лже-алхимик подносил палочку к расплавленному металлу, воск тоже плавился. И олово попадало в кипящую медь. А будет вам известно, Родион, что сплав меди и олова обладает характерным цветом и блеском, который можно принять за золото. Если человек не обладает познаниями в химии, ему легко ошибиться. Сама же палочка сгорала, не оставляя никаких улик. Все было шито-крыто. Ловкость рук – и никакого мошенничества. И зрители довольны, и алхимики сыты.
Родион. Святые сосиски! А вы не можете ошибаться?
Мышевский. Время, конечно, покажет. Но зачем ждать? Ведь деньги нужны вам сейчас, насколько я понимаю. И вы их можете получить немедленно. Вам это интересно?
Родион. Очень, Андрей Сигизмундович. Но что мне придется для этого сделать? Ограбить ваш банк?
Мышевский. А вы не теряете чувства юмора, Родион. Это похвально! Но грабить банк вам не придется. Достаточно будет поговорить со своим отцом.
Родион. О чем?
Мышевский. О чем может говорить безмерно любимый сын со своим обожаемым отцом? О наследстве, разумеется!
Родион. О наследстве? Да мой отец обычный совок! Все, что он нажил за свою жизнь – на этих книжных полках.
Мышевский. Вы заблуждаетесь, Родион. У вашего отца есть нечто, за что можно получить хорошие деньги.
Родион. (С надеждой). И что же это?
Мышевский. Да эта вот квартира.
Родион. (Разочарованно). А-а, забудьте!
Мышевский. Это почему же?
Родион. Не так давно отца уже грузили на эту тему. Предлагали хорошие бабки. Он отказался. И пригрозил спустить с лестницы любого, кто еще заикнется об этом. Или что-то вроде этого.
Мышевский. Я знаю об этом.
Родион. Тогда о чем речь?
Мышевский. Меняются времена, меняются и обстоятельства.
Родион. Это из серии «в одну реку не войдешь дважды» и прочей философской байды? Но вы плохо знаете моего отца. Если он что-то решил, то кранты. Он ведь истинный философ, может довольствоваться малым.
Мышевский. Тогда и вы живите в ожидании его смерти. Но не обещаю, что мое предложение останется в силе надолго. Эта квартира интересует меня исключительно как реликвия. Но в этом городе есть и другие памятники архитектуры. Чьи владельцы не настолько узколобы.
Родион. Но чем я виноват?
Мышевский. Только тем, что не хотите искать решения проблемы. А уподобляетесь страусу, который чуть что – прячет голову в песок. И ни о чем не думает.
Родион. Я хочу!
Мышевский. Об этом я догадываюсь. Вопрос, что вы хотите? Денег? Я уже сказал, что просто так вы их от меня больше не получите. И, кстати, очень скоро наступает срок возврата ссуды банку. Вы готовы к этому?
Родион. Но я надеялся…
Мышевский. (Мягко). Что я прощу вам этот долг?
Родион. А почему бы и нет? Ведь это я уговорил отца…
Мышевский. (Резко меняя тон, грубо). Не ври, сынок! Я точно знаю, ты даже не заговаривал с отцом о спиритическом сеансе. Тебе было не до этого. Ты торопился потратить мои деньги. Ведь ты обманул меня. Сказал, что отец советуется с тобой, прежде чем принять решение. На самом деле отец считает тебя слишком юным и глупым, чтобы прислушиваться к твоему мнению.
Родион. Вот байда!
Мышевский. Ты обиделся? И желаешь, чтобы я извинился перед тобой?
Родион. В общем-то, да.
Мышевский. Нет ничего проще. Верни мне мои деньги. И я принесу свои извинения. Я, Мышевский! Тебе, Родиону Голышкину. Потому что я уважаю людей, которые платят по своим счетам.
Родион. А нельзя ли как-то иначе?
Мышевский. Это как?
Родион. Вы не извиняетесь. А я не плачу. Ну, не то чтобы совсем не плачу. Но вы даете мне отсрочку.
Мышевский. И на сколько?
Родион. Ну… Как бы это сказать…
Огранович. Вот речь истинно любящего сына! Он не может признаться, что все его надежды на будущее связаны со смертью отца.
Мышевский. Молчать, когда я говорю!.. Так я жду, Родион.
Родион. Я не знаю! Святые сосиски! Прошу вас!
Мышевский. Вот это совсем другое дело, сынок. Любой, кто просит у меня пощады, может надеяться на помилование. Тот, кто сопротивляется, будет уничтожен. Запомни это!
Родион. Я запомню! Обещаю! Но что мне делать сейчас? Посоветуйте!
Мышевский. Проще простого. Видишь вот этих двух милых людей?
Родион. Этих?! Они не кажутся мне милыми.
Мышевский. А кем же они тебе кажутся?
Родион. Скорее они похожи на крыс. Сытых и наглых.
Мышевский. Может быть, ты и прав. Но это мои крысы. И это я их откормил. Поэтому они сделают все, что я им прикажу.
Родион. В этом я не сомневаюсь.
Мышевский. Теперь слушай меня внимательно, потому что я не буду повторять. Сейчас ты пойдешь к своему отцу. И потребуешь от него выписать доверенность на право продажи вашей квартиры. Доверенность будет на твое имя. Нотариус у нас имеется. Вон та крыса с рюмкой в руках. Так что все дело уладим в полчаса.
Родион. А если отец соскочит с темы?
Мышевский. Тогда ты пригрозишь ему.
Родион. Я? Отцу?! И чем же? Гуманизатором? Так у меня его нет.
Мышевский. Скажешь, что объявишь его сумасшедшим. Психиатр у нас тоже есть. Вон та крыса в углу с шахматной доской. В те же полчаса он поставит нужный диагноз и вызовет санитаров. Отца увезут в психиатрическую клинику и признают недееспособным. А ты вступишь в права наследования.
Родион. И что потом?
Мышевский. Тут же продаешь мне квартиру.
Родион. А я могу подумать?
Мышевский. Только недолго. А то мои крысы проголодались. И с каждой минутой становятся злее и беспощаднее. Да и я тоже.
Родион. (После паузы). Хорошо, я согласен.
Мышевский. (Своим обычным тоном). Я не сомневался в этом. Еще при первой нашей встрече вы показались мне здравомыслящим человеком, Родион. Поэтому я и сделал на вас ставку.
Родион. Так я уже могу идти?
Мышевский. Разумеется. Да, и отошлите ко мне Ольгу Алексеевну. Ей незачем быть свидетелем вашего разговора с отцом.
Родион. Я понимаю.
Мышевский. Сомневаюсь. Но это и не важно.
Родион уходит.
Огранович. А что важно?
Мышевский. (Грубо). Вы что-то спросили?
Огранович. Если не хотите, можете не отвечать.
Мышевский. Нет, почему же. Я думаю, вам это надо знать. На тот случай, если однажды вдруг надумаете меня предать.
Огранович. Что за бред!
Мышевский. Молчите, когда я говорю! Уже второй раз вы пренебрегли этим золотым правилом.
Выхухолев. Простите ее, Андрей Сигизмундович. Женщина просто немного пьяна. Ведь так, Елена Павловна?
Огранович. Святая истинная правда! Водка у профессора явно паленая. Бр-р!
Мышевский. Хорошо, прощаю. Но третий раз будет последним… (Меняя тон). Так вот, уважаемая Елена Павловна, важно то, что я никогда не делаю ставку на одну лошадь.
Огранович. Как профессорский сынок – так лошадь, а как мы – так крысы? Есть в этом мире справедливость, я вас спрашиваю?
Мышевский. А кем бы хотели, Елена Павловна, чтобы вас называли?
Огранович. Если пользоваться той же лошадиной терминологией, то Буцефалом. Верным боевым конем великого Александра Македонского.
Выхухолев. Я все-таки был прав. Налицо явная мания величия.
Огранович. Каждый третий человек в мире страдает шизофренией. И психиатры не исключение.
Выхухолев. Страдает? Почему страдает? Лично я получаю от своей шизофрении удовольствие. А вы?
Огранович. А я удовольствие получаю только от водки. Не хотите жахнуть рюмашку?
Выхухолев. Нет уж, позвольте мне ограничиться шизофренией. Андрей Сигизмундович, а вы?
Мышевский. Что я?
Выхухолев. Что доставляет удовольствие вам?
Мышевский. Почему вы об этом спрашиваете, Сергей Юрьевич? Вы мне всегда казались человеком нелюбопытным. За это я вас и ценю.
Выхухолев. Потому что этот интерес профессиональный, а не личный.
Мышевский. Даже так?
Выхухолев. Вы позволите мне быть с вами откровенным?
Мышевский. Разумеется. Прошу вас.
Выхухолев. Без всяких ужасных для моего будущего последствий?
Мышевский. Ваше предисловие заинтриговало меня. Смотрите, не разочаруйте продолжением!
Выхухолев. Признаюсь, Андрей Сигизмундович, мне, как психиатру, ваше поведение кажется… Немного странным.
Мышевский. И давно?
Выхухолев. С тех самых пор, как вы занялись этой самой квартирой.
Мышевский поворачивается к Выхухолеву спиной и отходит к книжным полкам. Берет наугад один из томов и делает вид, будто просматривает его.
Мышевский. (После паузы). Почему же?
Выхухолев. Квартирка ведь так себе, говоря по правде. Не ваш уровень, Андрей Сигизмундович. Ее нельзя ни перепродать с прибылью, ни жить в ней. Если только не сделать ремонта, который обойдется на порядок дороже самой квартиры. Учитывая, что это памятник архитектуры. Но вы, невзирая на все это, были готовы выложить за нее бешеные деньги. А когда хозяин вам отказал, придумали такую авантюру, что в сравнении с ней бледнеет самая изощренная фантазия моих пациентов. И все ради чего?
Мышевский. Ближе к делу, Сергей Юрьевич! Что вы ходите вокруг да около, как самец паука перед паучихой во время брачного соития?
Выхухолев. В общем, я вас не узнаю. И перестал понимать. А это меня тревожит. Как врача-психиатра.
Мышевский. Вы считаете, Сергей Юрьевич, что это мне пора в дурдом? А вовсе не профессору с его спиритическими бреднями?
Выхухолев. Этого я не говорил.
Мышевский. Но думали. Ведь думали, признайтесь, как на духу?
Выхухолев. Я еще не сошел с ума.
Мышевский. Нет, вы мне все-таки скажете! Или я вас задушу!
Мышевский неожиданно бросается к Выхухолеву и хватает его за горло.
Огранович. (Хлопает в ладоши). Так его! Так! Я сама давно об этом мечтала!
Мышевский. Признавайтесь!
Выхухолев. (Задыхаясь). В чем хотите! Только отпустите меня!
Мышевский. Ну, уж нет! Вы спрашивали, от чего я получаю удовольствие? Вот вам мой ответ!
Выхухолев. (В ужасе). Вы убьете меня! Помогите! Кто-нибудь!
Входит Ольга.
Ольга. Что здесь происходит? Андрей Сигизмундович! Отпустите его!
Мышевский. Вы требуете?
Ольга. Я прошу вас! Ведь у него уже лицо посинело!
Мышевский. Ну, если так… (Отпускает Выхухолева). Не могу отказать, когда женщина просит. Идите с миром, Сергей Юрьевич! И больше не грешите.
Выхухолев. Спасибо… Ох, моя шея! Вы мне ее набок свернули!
Огранович. Повезло тебе, психиатр! От меня ты бы так просто не ушел.
Выхухолев. (Со слезами). Но за что?!
Огранович. Утри сопли! Плачешь, как баба! И поделом тебе. Всю душу своим психоанализом вымотал.
Ольга. Да перестаньте же вы! Разве не видите, человеку плохо!
Огранович. А мне было хорошо от его пронырливых вопросиков? Пусть в другом месте свое либидо тешит, импотент занюханный!
Мышевский. Не обращайте внимания, Ольга Алексеевна. Мы просто шутили.
Ольга. Шутили?
Мышевский. Ну да, разыграли импровизированную сценку. Пародию на Отелло. А вы что подумали?
Ольга. Мне показалось…
Мышевский. Ольга Алексеевна, как не стыдно! Разве я плачу вам за ваши фантазии?
Ольга. Нет.
Мышевский. Правильно. Я нанял вас выполнять мои приказы. И без всякой импровизации. Ведь так?
Ольга. Да.
Мышевский. Тогда почему вы нарушаете наш договор?
Ольга. Я?!
Огранович. Вот-вот, пусть скажет, почему нарушает!
Выхухолев. И мне тоже интересно будет послушать. А еще лучше посмотреть.
Мышевский. Вы, оба! Вон отсюда!
Огранович. И рады бы в рай…
Мышевский. Что вы там бормочите?
Выхухолев. Елена Павловна интересуется, куда и зачем вы нас послали, Андрей Сигизмундович!
Мышевский. Хватит бездельничать! Обойдите квартиру и составьте опись всех вещей. Надо же знать, что я покупаю у профессора.
Огранович. Опись делать с оценкой?
Мышевский. Все равно. Мне важно узнать, сохранилось ли что-нибудь от прошлого хозяина. И если да, то это не имеет цены. А за все остальное я ломаного гроша не дам.
Выхухолев. Мы должны искать что-то конкретное?
Мышевский. Меня интересует любая вещь, оказавшаяся в этой квартире более полувека тому назад. Что-то еще непонятно?
Выхухолев. Все предельно ясно.
Мышевский. Тогда с глаз моих долой! И без полной описи не возвращайтесь.
Выхухолев. Мы можем начать с этой комнаты?
Мышевский. Этой комнатой вы закончите.
Огранович. Эх, будь я на десяток-другой лет моложе…
Выхухолев. Что бы тогда, Елена Павловна?
Огранович. Тогда бы, психиатр, меня не гнали из комнаты, как паршивую собаку. И только потому, что у кого-то более свежая мордашка и лакомая попка…
Огранович и Выхухолев уходят.
Мышевский. Клоуны! Однако иногда они бывают полезны. Поэтому я их терплю. Но ты, девочка! Мне начинает казаться, что ты для меня бесполезна.
Ольга. Но ведь я выполнила все ваши желания!
Мышевский. Ты так думаешь?
Ольга. А разве нет? Начать с того, что только благодаря мне профессор провел спиритический сеанс.
Мышевский. Как самонадеянно! Но я уже слышал подобную фразу сегодня. Только от другого человека. И кому из вас верить?
Ольга. Он лжет! Это я каждый день приходила к профессору. Делала уколы, измеряла давление, давала таблетки. Но главное – слушала его, восхищалась им, бесстыдно соблазняла. Хотя меня тошнило от его дряблой задницы и заумных фраз. А когда профессор уже не мог обходиться без меня, заявила, что мне скучно с ним. И тогда он согласился на спиритический сеанс. Только чтобы снова увидеть меня.
Мышевский. Допустим, все было так.
Ольга. Именно так! И это я установила диктофон с дистанционным управлением в ванной комнате. А когда начался спиритический сеанс, включила его. Потусторонние шумы придали всему спектаклю правдоподобие. Даже сам профессор поверил в реальность происходящего. (После паузы, восхищенно). Вы гений, Андрей Сигизмундович! Так точно все просчитать. Не упустить ни одной мелочи!
Мышевский. В важных делах мелочей не бывает, девочка. Кстати, где мой диктофон? По-прежнему в ванной комнате?
Ольга. После сеанса я забрала его, чтобы профессор или его сын невзначай не наткнулись.
Мышевский. Вот за это хвалю! За предусмотрительность.
Ольга. И это я передала ответ Гермеса Трисмегиста профессору во время сеанса. Слово в слово. Все, как вы мне велели!
Мышевский. И это верно.
Ольга. Тогда почему вы обвиняете меня в нарушении договора?
Мышевский. А ты ничего не забыла, девочка? Когда я нашел тебя и предложил на меня поработать, то сразу предупредил – дело предстоит серьезное. Однако и взамен я предлагал немало. Водопады Игуасу.
Ольга. Да, вы обещали. Вы сдержите слово?
Мышевский. Разумеется. Когда работа будет выполнена.
Ольга. Но я думала…
Мышевский. Здесь думаю я. Остальные исполняют. Беспрекословно и в точности. Все, кроме тебя.
Ольга. А что я сделала не так?
Мышевский. Ты сделала чуть больше того, что я велел. И это «чуть» может разрушить весь мой замысел.
Ольга. Я не понимаю, о чем вы!
Мышевский. Я приказал тебе соблазнить профессора. Но не играть в любовь с его сыном. Это было лишнее.
Ольга. Но мне казалось, так будет лучше!
Мышевский. Одно нежное слово, которое этот мальчик произнесет при всех… Один влюбленный взгляд, который он не сумеет скрыть… И весь мой гениальный план полетит в тартарары. Отец, сообразуясь с законом природы, уступит ему тебя. И лишит наследства. Оставит за собой квартиру в качестве компенсации за свою отвергнутую любовь. И что ты скажешь мне тогда? Что тебе «казалось»?! Да я тебя в пыль сотру!
Ольга. Андрей Сигизмундович, умоляю!
Мышевский. (Грубо). Молчать! Нет, я поступлю с тобой иначе. Ты никогда не увидишь водопады Игуасу. Поверь, в этой стране можно купить все. Даже твое будущее, девочка!
