Вадим Юрьевич Панов Трио неизвестности

О деталях прыжка никто не задумывался.

Сейчас же переход строил Квадрига, и все ждали его не только с волнением – с обыкновенным волнением перед межзвёздным прыжком, – но и с интересом. Каким будет переход на планету, которая одновременно нависает над Близняшкой и в то же самое время удалена от неё на колоссальное, недоступное для астринга расстояние? Справится ли с ним Галилей? Не захочет ли Пустота преподнести какой-нибудь особенный сюрприз и наказать отчаянных исследователей за дерзость?

Не захотела.

И те, кто ожидал от прыжка на Урию чего-нибудь особенного, были разочарованы: «Амуш», как показалось, вышел из Пустоты едва ли не в то самое мгновение, как вошёл в неё. В действительности, если верить хронометру, прошло две с половиной минуты, но экипаж их не заметил. Они «не пронеслись стремительно» – их просто-напросто не было. В чём заключалась ещё одна тайна действующей в Трио Неизвестности аномалии.

– Галилей, время, – громко произнёс Дорофеев.

Завыла сирена, означающая, что заработал астринг, Квадрига навёл «дальний глаз» на выбранный район Урии, зацепился за него швартовочным «хвостиком», и в небе над «Пытливым амушем» раскрылось «окно». Самое обыкновенное «окно» – прореха в серое ничто. И Пустота обыкновенно втянула в себя цеппель, но играться не стала, обошлась без Знаков. Только привычное серое не залепило иллюминаторы, как должно было быть обыкновенно, – вот и всё отличие.

«Пытливый амуш» резко пошёл вверх… а в следующее мгновение вновь оказался в небе. Так неожиданно, что капитан с трудом удержался от вопроса: «Почему мы не прыгнули?» Даже рот открыл, но заметил облака, подкрашенные местным солнцем, покрытые лесом горы и небольшое озеро слева по курсу.

Рот открыл, но вместо заготовленного для астролога вопроса произнёс уставную фразу:

– «Пытливый амуш» прибыл на Урию, мессер.

– Прекрасная новость, Базза, – ответил Помпилио. Он уступил кресло Кире, а сам провёл переход рядом, держа рыжую за руку. Капитан, в свою очередь, оставался рядом с рулевым. – Передайте Галилею мои поздравления.

– Разумеется, мессер. – Дорофеев помялся. – Вас не смутил столь быстрый переход?

– Согласитесь, Базза, лучше так, чем с приключениями.

– Пожалуй, соглашусь.

– Приключений нам достаточно на планетах, не хочется переживать их ещё и в Пустоте. – Помпилио подвёл жену к лобовому окну. – Как тебе Урия?

– Она кажется копией Мартины, – улыбнулась Кира, снимая респиратор.

– Так и должно быть, дорогая, – кивнул дер Даген Тур, бросив взгляд на огромную Близняшку. – Но в отличие от Мартины Урия заселена…

И машинально оглядел горизонт в поисках цеппелей или аэропланов. Однако небо оказалось чистым.

– Тебе уже доводилось первым оказываться в обитаемых мирах?

– Однажды. – Дер Даген Тур помолчал. – Кажется, Кастана?

– Совершенно верно, мессер, – подтвердил Валентин, поднявшийся на мостик с традиционным после перехода кофе. – Осмелюсь напомнить, некоторые обычаи аборигенов показались вам весьма пикантными.

– Да… – протянул Помпилио, делая глоток кофе. – Они весьма обрадовались нашему появлению.

– Правда?

– Конечно, дорогая. Кастану заселили во времена Белого Мора и несчастные сотни лет ждали возможности вернуться в лоно цивилизации.

– Слаборазвитая планета? – догадалась Кира.

– Даже туалет не изобрели. – Дер Даген Тур улыбнулся, вспомнив некоторые, по всей видимости, пикантные нюансы пребывания на Кастане, и поспешил свернуть разговор: – Мир оказался слаборазвитым, так что проблем не возникло. Да и местные жители не были настроены враждебно.

– В отличие от урийцев, – заметил Дорофеев.

Кира вздохнула.

– Возможно, урийцы считают враждебными нас. – Помпилио медленно оглядел горы. – Скоро мы это узнаем и поймём, что с ними делать.

Ему показалось, что прошло не меньше часа.

Но это был самый странный час в его жизни, потому что весь он вместился в одно мгновение. Которое, как потом выяснилось, длилось всего две с половиной минуты… Так бывает только во сне, но Галилей точно знал, что не спал во время перехода – это было главное, чему учили корабельных астрологов: чётко, инстинктивно и безошибочно различать сон и явь – только так они могли противостоять Знакам. И ещё он точно знал, что в течение этого часа несколько раз покидал кресло, подправляя что-то в астринге, хотя настроенный астринг не требовал корректировок. Покидал, не вставая с кресла. Как во сне, в котором не был.

– Пустота, – пробормотал Квадрига, бездумно разглядывая погасший «дальний глаз». – Что-то здесь у нас с тобой не так…

Или наоборот – всё так? Именно так, как должно быть? Именно в этой необычной, аномальной Пустоте всё так, как должно быть? Странный ход времени. Странное его ощущение. Странное чувство параллельного пребывания в реальности и где-то ещё. Не в Пустоте, потому что Пустота тоже реальна, а где-то ещё. Но где – Галилей не имел представления. Где-то в реальности, лежащей за пределами реальности. Где-то там, куда даже память отказывалась возвращаться. То ли от страха, то ли потому, что не могла одновременно сосуществовать в реальности, лежащей за своими пределами…

– Галилей!

– Ипатый муль, – пробормотал астролог, сообразив, что Дорофеев обратился к нему уже не в первый и даже не во второй раз. – Капитан?

– Спасибо за переход.

– Да, капитан, конечно…

– У тебя всё в порядке?

– В полном.

– Тогда отбой.

– Да, капитан. – Квадрига отодвинул переговорную трубу и откинулся на спинку кресла.

Несмотря на мизерное – съеденное аномалией – расстояние между планетами, в наведении Галилей ошибся. Или же в игру вступила аномалия, исказившая расчёты астролога так, что «Амуш» явился на Урию приблизительно в сотне лиг от запланированного места. К счастью, погрешность увела цеппель в безлюдную глубину горной системы, где «окно» перехода уж точно никто не мог заметить. Это обстоятельство примирило Помпилио с происходящим, и астролог не получил даже устного замечания – пару фраз о том, что «приходится тратить время на возвращение в запланированную точку» можно не считать. А вернуться пришлось по двум важным причинам. Во-первых, неподалёку находился выбранный для разведки город. Во-вторых, именно там Галилей обнаружил необычайно удобное для укрытия «Пытливого амуша» место.

– Каньон? – удивилась Кира.

– Не совсем, но очень похоже. На самом деле перед нами полноценная и довольно большая долина, однако в северной оконечности она резко сужается и начинает походить на каньон. В нём мы и встанем.

– Разве долина заселена?

– Нет, конечно.

– Тогда почему ты выбрал неудобный каньон?

– Потому что он серый, – коротко ответил дер Даген Тур.

– Ах, вот в чём дело… – Цветом местный камень походил на окрас «сигары», что делало «Пытливый амуш» менее заметным с высоты. Настолько незаметным, что невнимательный наблюдатель мог его пропустить. – Я должна была догадаться.

Каньон оказался серым – за голые, почти отвесные скалы не смогли зацепиться ни деревья, ни кусты; глубоким – не менее семидесяти метров; длинным – почти в лигу, прямым, но при этом достаточно узким – не более сотни метров от края до края.

Ширины хватало, однако посадить огромный цеппель, чутко реагирующий на сильные порывы ветра, да к тому же создающий работающими двигателями собственные воздушные потоки, было задачей непростой, требующей если не напряжения, то полнейшего внимания от всех управляющих кораблём цепарей. Однако Баззе доводилось решать задачки и посложнее, рулевой обладал и хладнокровием, и опытом, а лично вставший на вахту Бедокур чётко выполнял идущие с мостика приказы.

Снизившись до ста метров, но оставаясь над каньоном, Дорофеев распорядился высадить в «корзине грешника» наземную команду, членам которой предстояло закрепить сброшенные якори за подходящие валуны и обломки скал. Затем включились лебёдки, помогающие работающим на самом малом двигателям, и цеппель плавно, не рыская и не дёргаясь, скрылся в каньоне и мягко ткнулся в землю.

– Посадка завершена, мессер, – доложил капитан. – «Пытливый амуш» на Урии.

– Прекрасная работа, Базза.

– Благодарю, мессер.

– Распорядитесь выслать разведчиков и обеспечить боевое охранение.

– Да, мессер.

Со «Стремительного» на «Амуш» перешли восемь егерей – дер Шу умолял Помпилио взять с собой всех оставшихся в строю бойцов, однако дер Даген Тур отказался и приказал разделить отряд. Теперь им предстояло разведать окрестности и заняться охраной цеппеля.

– Среди наших ребят наверняка отыщутся любители полазать по скалам, – улыбнулся дер Даген Тур, задумчиво изучая почти отвесные стены каньона. – Пусть организуют пост наверху. На всякий случай.

– Да, мессер, – кивнул Дорофеев. – Я предлагаю делать посты смешанными парами: один егерь – один цепарь из нижних чинов.

Один профессионал и один хорошо подготовленный боец. Восьми человек мало, чтобы обеспечить нормальную сменную работу трёх постов, чем и было вызвано предложение капитана.

– Это разумно, – согласился Помпилио. – Мерса уже просился в разведку?

– Да, мессер, алхимику не терпится осмотреть местные породы. А Хасина просит разрешения выйти в долину, чтобы собрать гербарий.

– Пусть идут, – решил дер Даген Тур. – Но обеспечьте им вооружённое сопровождение – я не хочу терять офицеров.

– Да, мессер.

Помпилио перевёл взгляд на Киру.

– Желаешь прогуляться?

– Было бы неплохо.

Рыжая давно привыкла к долгим путешествиям на цеппеле, к постоянно слегка подрагивающей палубе и появляющейся иногда боковой болтанке. Киру не укачивало, в походе она чувствовала себя уверенно, однако с огромным удовольствием возвращалась на твёрдую землю.

– Дождёмся возвращения разведчиков – и в путь.

– Прекрасно.

– А пока можно пообедать… – Помпилио посмотрел на слугу, но прежде, чем Валентин ответил, из переговорной трубы послышался голос Бедокура:

– Шифбетрибсмейстер просит старших офицеров пройти в машинное отделение.

А что касается алхимического отделения «Пытливого амуша», оно, конечно, изрядно проигрывало огромной, блестяще оборудованной лаборатории замка Даген Тур, которую Мерса, случалось, не покидал по несколько дней, но для цеппеля его оснащение считалось великолепным. Лаборатория «Амуша» не уступала лабораториям научных судов Астрологических экспедиций и даже превосходила их, поскольку дер Даген Тур, в отличие от прижимистых снабженцев Астрологического флота, предпочитал покупать самое лучшее: если гоглы, то от самого мастера Цейза, сделанные на заказ, за головокружительные пятьдесят цехинов; если атанор – то «Делатель 2000» от знаменитого тинигерийского производителя «Сиверс», да к тому же со всем возможным дополнительным оборудованием, позволяющим точно регулировать нагрев, давление, менять размер рабочей зоны и делать многие другие, необходимые для серьёзных алхимических опытов операции. А ещё – современный перегонный куб от той же фирмы, охлаждающая камера, компрессор, ёмкости для выращивания кристаллов, жаровня, в которой можно было развести открытый огонь, весы обычные и аптекарские, точнейший хронометр фирмы «Муре», отсчитывающий даже десятые доли секунды… Алхимическая лаборатория «Пытливого амуша» позволяла не только работать, но и вести полноценные научные исследования, чем Мерса охотно пользовался.

Дополняла же картину богатейшая библиотека с наилучшими справочниками и трактатами, включая седьмое издание Алхимического Универсума в двадцати томах и еще девять – с официальными дополнениями. Научное сообщество с нетерпением ожидало восьмого издания, в тридцати томах, но ходили слухи, что ректоры крупнейших университетов Герметикона договорились не торопиться и дождаться, когда материала хватит на тридцать пять.

В лаборатории Аурелия и отыскала алхимика.

– Не помешаю? – Постучав, она тут же приоткрыла дверь, заглянула, но, увидев склонившегося над рабочим столом Мерсу, слегка смутилась. – Извини…

– Всё в порядке… – При появлении синеволосой ведьмы алхимик широко улыбнулся и поднял гоглы на лоб. – Не помешаешь… Мне как раз нужно слегка отдохнуть.

И потёр глаза.

– Устал?

– Это от гоглов. – Мерса помолчал, после чего виновато улыбнулся: – Навалилось, если честно. И всё – срочное.

– Бедный Олли. – Аурелия подошла ближе и мягко прикоснулась к руке алхимика.

Он хотел что-то сказать, но в это мгновение пискнул атанор, и алхимик перевёл взгляд на него.

– Извини…

– У меня есть немного времени.

– Что ты делаешь?

– Заканчиваю формировать смесь для ракет. Мессер считает, что в ближайшее время нас ожидают сражения и нужно быть к ним готовым. – Мерса провёл по лбу тыльной стороной ладони. – До этого занимался респираторами… Ну и так, по мелочи, разное…

Только сейчас ведьма заметила висящий на спинке стула респиратор – большой, мощный, не чета тем, которые выдал экипажу Бабарский, а на лице алхимика – следы от него. Мерса проследил взгляд ведьмы и улыбнулся:

– Надену, когда вновь займусь смесью, а тебе придётся выйти.

– Ядовитые испарения?

– Вроде того.

– Понятно… – Аурелия посмотрела на мощную вытяжку, вдохнула и тихо сказала: – Я ненадолго. Я хотела… хотела увидеть тебя и задать один вопрос.

– Увидеть… – Мерса закусил губу. Помолчал, не в силах справиться с охватившими его чувствами, и так же негромко поинтересовался: – О чём ты хотела спросить?

– Возможно, тебе покажется это очень глупым, но я… но мне почему-то хочется знать, кто был наверху во время боя: ты или Энди?

Несколько мгновений алхимик смотрел на смущённую ведьму, а затем ответил:

– Это абсолютно не важно.

– Правда? – Она внимательно смотрела ему в глаза.

– Да, правда, – подтвердил Мерса, не отводя взгляд. – Ни я, ни Энди больше не испытываем ни колебаний, ни сомнений.

Алхимика перестал волновать тот факт, что каждый запуск ракеты означает чью-то смерть.

– Ты изменился, – ещё тише произнесла Аурелия.

– И очень сильно.

– Тебе нравится?

Мерса вновь потёр глаза, вздохнул, собираясь с мыслями, а затем ответил:

– Ты мало меня знаешь, Аурелия, поэтому не поняла сути изменений. Мне повезло вырасти на мирной планете, не знающей войн и беспорядков. Мне даже драться не приходилось, и я всегда бежал от насилия, считая его пережитком прошлого в наш просвещённый цивилизованный век. Потом я узнал, что просвещение и цивилизованность не панацея, войны, бунты, беспорядки – они могут случиться когда угодно и где угодно… Точнее, там, где их раздувают, а власти не могут или не хотят гасить огонь. Я видел потоки крови на улицах городов, которые ещё вчера были мирными и сонными. Я видел, как искусно стравливают людей друг с другом. Я видел, понимал происходящее, но оставался вне насилия. Потом я придумал страшное оружие, но говорил себе, что сделал это только ради того, чтобы спасти себя и друзей от верной смерти. Я не лгал себе – всё было именно так: я спасался сам и спасал друзей. Но мне было жаль тех, кого убивали мои ракеты. Я не мог избавиться от ощущения вины за их смерти, и теперь понимаю почему – потому что в моей жизни не было ничего действительно важного, того, что важнее моей собственной жизни. Теперь в моей жизни есть это – очень важное, бесконечно дорогое и ценное, находящееся вне меня. И я понял, почему мессер отправился тогда в Загратшлосс, встал против вооружённых до зубов головорезов, жаждавших его крови, а потом прикрывал нас, болтаясь в «корзине грешника» – один против десятка аэропланов. Не потому, что он герой, а потому, что ему было кого защищать вне его самого. У мессера было нечто такое, по сравнению с чем его собственная жизнь в его глазах перестала иметь ценность. Теперь это важное и немыслимо дорогое есть у меня, и когда будет нужно, Аурелия, я стану защищать тебя всеми доступными мне средствами, без сомнений, без раздумий, с максимальной эффективностью, а если нужно – с жестокостью. И буду считать себя правым.

Несколько мгновений ведьма молчала, продолжая смотреть алхимику в глаза, а затем прошептала:

– Ты… ты скажешь почему?

– Потому что я тебя люблю, – ответил Мерса.

– А я… – Аурелия всхлипнула. – А я… я… мне кажется… я уверена, что люблю тебя.

«Энди, скоро ты сам обо всём узнаешь, а пока просто слушай… Я – счастлив!»

– Надеюсь, новости не самые плохие?

– Никаких плохих новостей, капитан, Добрый Маркус хранит «Амуш», и все духи Герметикона ему помогают.

– Звучит неплохо.

Как в голове шифбетрибсмейстера уживалась верность классическому олгеменизму и вера во всех придуманных в Герметиконе духов, понять не мог никто. А спрашивать перестали много лет назад, потому что внятного ответа от Бедокура всё равно было не добиться, а излишне навязчивых вопрошателей Чира обещал проклясть каким-нибудь луегарским словом, что из уст массивного здоровяка звучало небезопасно. Из бесчисленных путешествий шифбетрибсмейстер привозил не только судебные приговоры за нарушения порядка, оплаченные штрафы и неотбытые тюремные сроки, но и новейшие приметы, всевозможные обереги, амулеты и талисманы, которые уже с большим трудом помещались в машинном отделении, стены которого покрывали магические знаки, колдовские символы и рунические заклинания. Ну а сам Бедокур не появлялся на людях без необходимых для спокойной жизни волшебных браслетов, цепочек, серёжек, а также вплетённых в косички верёвочек и бус. И это не считая защитных татуировок.

Впечатление шифбетрибсмейстер производил престранное, однако дело своё знал идеально и если уж попросил старших офицеров заглянуть в машинное отделение, то наверняка не для того, чтобы поделиться новыми суевериями. Учитывая всё это, Помпилио и Дорофеев явились по приглашению очень быстро, можно сказать, почти сразу, как оно прозвучало, однако просто болтать не собирались.

– Рассказывай, – велел дер Даген Тур, с сомнением разглядывая деревянного идола Чиризимпра, украденного Бедокуром из капища на Яндире. Помпилио его запомнил из-за беспорядков, которые вызвал сей необдуманный поступок любознательного шифбетрибсмейстера.

– Вы, конечно, помните, мессер, что наши добрые друзья со «Стремительного» помимо всего прочего раздобыли на катамаране два прибора местного производства?

Помпилио кивнул, показав, что помнит, но промолчал. А Базза принюхался, поскольку ему показалось, что в качестве благовоний Чира подпалил что-то запрещённое. В смысле, запрещённое всем, кроме Галилея.

– Один из приборов оказался аккумулятором, правда, весьма хитроумным, позволяющим накапливать больший заряд при тех же размерах, но всё же аккумулятором. Особенного интереса он не вызвал, но я предложу его конструкцию нашим специалистам.

– Так, – произнёс Дорофеев, убедившись, что ошибся насчёт благовоний, просто они так воняли.

А дер Даген Тур снова промолчал. Ему явно не нравилось, как идол Чиризимпра на него смотрит.

– Что же касается второго устройства, то оно с первого взгляда показалось мне любопытным, – продолжил Бедокур. – И нюх не подвёл. Меня смутил большой вес не самого объёмного прибора, а вскрыв его, я увидел, что оно буквально набито астрелием.

– Так, – повторил Дорофеев.

– Так, – поддержал его Помпилио. Он понял, что шиф перешёл к основной части рассказа, и перестал смотреть на идола. Но запомнил, что ему было неприятно.

– Ну, не в том смысле, что внутри корпуса я обнаружил куски астрелия, а в том, что больше половины деталей из него изготовлено.

– Мог бы не уточнять, – буркнул дер Даген Тур.

– Извините, мессер.

– Продолжай.

– Хотите на него взглянуть?

– Почему нет?

Бедокур сбросил тряпку, которая закрывала вскрытый прибор, и офицеры внимательно оглядели выставленные напоказ внутренности.

– Астрелий, – определил Помпилио.

– Вне всяких сомнений, – поддержал мессера Дорофеев.

– А что за прибор? – поинтересовался Помпилио.

– И вот тут мы подходим к самому интересному, – провозгласил Чира. – Во-первых, он требует подключения к электрической сети…

– Ты ведь не подключал? – строго спросил Дорофеев.

– Не имею права без санкции капитана.

– Хорошо, что ты помнишь Устав.

– Как можно забыть цепарские законы? – Бедокур приятно улыбнулся и мимолётно подумал о многочисленных случаях нарушения упомянутого Устава, как по необходимости, так и просто так. Судя по выражению лица Дорофеева, он подумал о том же самом. – Я пораскинул мозгами, прочитал пару заклинаний, помедитировал…

– Ну, то есть провёл научное исследование? – кисло уточнил Помпилио.

– Именно так, мессер, – жизнерадостно подтвердил Чира. – А когда понял, что ни к одному из моих устройств эта штука присоединиться не может и никак с ними не работает, обратился за консультацией к специалистам. Сначала я предположил, что её можно приспособить под что-нибудь алхимическое, но у Мерсы не хватило фантазии представить её в своей лаборатории. Правда, он был Олли, а не Энди, Энди, конечно, умнее, но я решил довериться этому болвану…

– Бедокур! У нас не очень много времени, – перебил вошедшего в раж шифа Дорофеев.

– Уже заканчиваю, капитан, просто хотел, чтобы вы представляли картину целиком.

Помпилио закатил глаза, но промолчал. Чира был выходцем из Даген Тура, можно сказать – самого дорогого для Помпилио места, знал мессера с детства и потому имел право на некоторые поблажки.

– Затем я поймал Галилея… Он был постоянно занят и орал, чтобы я его не дёргал, но я решил, что дело важное, и ненадолго приволок его сюда…

Размеры Бедокура позволяли притащить куда ему надо даже пришпу средних размеров, поэтому фраза удивления не вызвала. Помпилио и Дорофеев синхронно кивнули головами, но через мгновение капитан опомнился и обеспокоенно уточнил:

– С Галилеем всё в порядке? – Дорофеев крайне нервно отнёсся к перспективе потерять астролога посреди опаснейшего похода.

– Что? А! Нет… В смысле – да, с ним всё в порядке… – Бедокур почесал затылок. – Кажется. – Дорофеев грозно нахмурился. – Во всяком случае когда он уходил, то ругался крепко. Я даже при закрытых дверях слышал.

– Тогда ладно.

– Что сказал Галилей? – спросил Помпилио.

– Сказал, что такую штуку первый раз видит и я могу её засунуть… В общем, сказал, что понятия не имеет, к чему её приспособить, но в астринге для неё места нет. Вы ведь знаете Галилея, мессер, он такой вспыльчивый.

– Да, мы знаем Галилея.

– В общем, я уж было решил отложить изучение этой штуки на будущее, когда время появится, но тут вспомнил о радисте и решил попытать счастья в последний раз.

– Та-а-ак… – эту фразу дер Даген Тур и Дорофеев произнесли одновременно. И с одинаковой интонацией.

– В общем, он сказал, что эта штука действительно напоминает рацию, – сообщил довольный собой Чира. – Продвинутую рацию. И я прошу разрешения её включить.

– Сейчас?

– Если нужно, могу позвать радиста.

– Если соберёмся включить – позовём.

– Если что, он тут, я его в соседнем отсеке запер.

– Так вот куда радист запропастился.

– Я должен был как следует подготовиться к докладу, – объяснил Бедокур. – Вы ведь можете спросить о чём угодно, и всё необходимое у меня должно быть под рукой.

– Угу. – Дорофеев посмотрел на Помпилио.

Тот едва заметно пожал плечами:

– Почему нет?

У Чиры загорелись глаза.

– Может, хотя бы вытащим эту штуку из цеппеля? – предложил дер Даген Тур. – На тот случай, если это не рация.

– Полностью с вами согласен, мессер, – кивнул капитан. – Бедокур, ты сможешь подключить её к электричеству снаружи?

– У меня есть переносные аккумуляторы.

– Ах да, ты ведь подготовился и держишь под рукой всё необходимое.

– Именно так, капитан.

– Действуй!

– Мне нужно двадцать минут.

Но в итоге он потратил двадцать три.

Как оказалось, в соседнем отсеке окончания переговоров ожидал не только радист, но и четверо подчинённых Чире цепарей, которые бодро вытащили из машинного отделения и отнесли на сотню метров от цеппеля и загадочный прибор, и большой аккумулятор, которого, по мнению Бедокура, должно было хватить для питания устройства. Затем Чира лично соединил провода, проверил напряжение и осведомился у радиста, не хочет ли тот присутствовать при запуске. Радист благоразумно отказался и укрылся за огромным валуном, где притаились остальные участники эксперимента. Чира сообщил радисту, что за трусость хамокский Эйуоворинг обязательно превратит его в жабу, вздохнул и неожиданно – то есть не обратившись к духам и не потрогав какой-нибудь амулет – включил питание. И замер, ожидая последствий.

Последствиями стало мерное гудение заработавшего прибора.

– Кажется, всё в порядке, – резюмировал Чира и помахал товарищам рукой. – Идите сюда!

– Вроде жив, – передал высунувшийся из-за камня радист.

– Прибор включился, – произнёс Дорофеев. – Жертв нет.