Улана Зорина
Дар в наследство
– Мне безмерно больно думать об этом! – скорбь переполняла католика. – Отец Георгий построил сей храм и в глазах прихожан он так и остался великим, первым настоятелем!
– Построил ваш храм на костях? Служил настоятелем Дьявола! – не осталась в долгу Велиана.
– Ну это всё спорно! – не сдавался отец.
– Да как ты!.. – возмущённо задохнулась цыганка. – Ты же всё знаешь, всё сам видел, католик?
– Не знаю, что видела ты, а мне примерещилось…
– Ты видел, я знаю, и не отводи виновато свой взор! Мы можем спасти и детей, и Вадима. – решительность в голосе девушки устыдила седоволосого старца.
– Но что же мы можем противопоставить незыблемой дьявольской мощи? – выходя из подвала, обернулся он к хромающей позади Велиане и был поражен выражению твёрдости на почти ещё детском лице. – Ты что-то придумала? – и та заговорщически улыбнулась.
– Святая вода и сила Божьего слова отогнали нечистых. В наших сердцах живёт вера, а это могучее орудие всех времён и народов. Покажите мне могилу проклятого, и я объясню вам свой план.
***
Вернулся в свою тесную келью отец Мефодий мрачнее тучи. Понурив голову, он плотно смежил веки и глубоко вздохнул. Темнота угрожающе давила на плечи, забивала уши комковатой ватой. Он так устал бояться, терять друзей и послушников. Перед глазами вновь пронеслись воспоминания почти вековой давности.
Восьмилетний Миша тогда ещё и не думал, что станет священником. Со своим другом Станиславом он очень любил посещать службы в прекрасном католическом храме. Сама атмосфера в костёле завораживала мальчишек. До сих пор он помнит свои первые впечатления, когда родители привели его ещё крохой в огромное, казалось ему, торжественно-мрачное здание. Золотистый струящийся свет, басовитый речитатив седого настоятеля, его жгучий оценивающий взгляд. Маленького Мишу пробрало до мурашек. Его восхищал этот высокий седой старикан с огромными руками-лопатами и ледяным пронзительным взглядом.
В то время, как казалось ему, и пропал первый послушник. Шуму было много. Искали парнишку всем приходом, но так и не нашли, хоть и видели, как спускался в подвал. Тогда там ещё стояли бочки с кагором. Сам отец Георгий и послал молодого дьякона набрать полный кувшин. Ох, как же он горевал тогда, себя всё винил. А старики недовольно косились на настоятеля да перешёптывались. Миша по наивности своей детской и не понимал, почему. Родители строго настрого запретили отрокам даже подходить к злополучному месту. Но мы же все знаем неугомонных мальчишек: конечно же, они ослушались.
Подвал тогда ещё был чист и свеж. Не было теперешней затхлости, не причёсывали волосы гребни свисающей плесени, лишь кое-где можно было углядеть кружевные гирлянды паутины да мохноногих жирных хозяев сего творчества. Свечи тогда были стеариновые, горели чисто и уже не пачкали руки, как некогда сальные. Вот мальчишкам и в радость было пройтись по тёмному извилистому подвалу с трескучими огоньками в потных ладошках. Как-никак уже приключение. А ну как найдут пропавшего дьячка? На таком позитиве и отправились Миша со Стасом в запретный подвал. Жёлтые огоньки на белых свечах ярко плясали, отбрасывая на каменные стены причудливые тени. Казалось, что камни двигаются, норовя заглянуть в лица восторженных путешественников своими острыми серыми гранями. Тихонько сопя, жадно впитывая каждый новый шаг в жуткое приключение, улыбаясь от осознания своей безграничной смелости, парни добрели до заброшенной кельи.
– Давай посмотрим, что там? – горячо зашептал другу Мишка, боясь громким голосом спугнуть романтическое очарование первого приключения.
– Давай ты, – потупился Стасик. Руки мальца ходили ходуном, а на бледном лице лихорадочной зеленью горели глаза, отражая смятение юной души. Он боялся, ему было очень страшно в холодном подвале, но ещё больше страшило, что Мишка назовёт его трусом.
– Ты проверь, вдруг дьяк там схоронился, а я тут стеречь буду. – Мишка мгновенно проникся новой игрой и кивнул на ровную серую стенку, соглашаясь с другом и предлагая тому там обождать. Прислонившись к шершавому боку, Стас порывисто охнул, отпрянув в испуге. Серый цемент обжигал леденящим морозом. Мишка, хмыкнув, степенно шагнул в тёмную келью. И бравада распалась, как карточный домик. Чёрный мрак задышал, заворочался, обступил и окутал бархатной пеленой. Зашуршало в углу, и мальчишка порывисто выставил свечку. Огонёк затрещал, заметался, норовя спрыгнуть с огарка и сгинуть бесследно.
Побледнев, Мишка вздрогнул, покрывшись мурашками, но упрямо сжал губы, нельзя закричать, а то Стас посмеётся, назвав его слабым, надо зло стиснуть зубы и только молчать. А вокруг зашумело, раздулось пространство, что-то лёгким движением коснулось щеки, парень в угол метнулся, мечтая о свете, но как эти желанья сейчас далеки.
Кто-то рядом вздохнул, за плечом, совсем близко. Мишка снова отпрыгнул, взметнув огонёк. Но везде было пусто, и Стаса не видно, кто же бродит, пугает, возможно, дьячок?
Оглядев пустоту встарь заброшенной кельи, мальчишка осознал, что он тут совсем один. Понимание пришло мгновенно, обухом обрушилось на детские плечи, тяжело пригибая к земле.
– Стас? – пискнул Мишка, тараща глаза в диком испуге, но друг не ответил. Озираясь по сторонам, паренёк всем своим дрожащим существом ощущал чьи-то злобные взгляды, слышал навязчивый шёпот в шуршанье у стен. Но ведь не было ветра, откуда в закрытом подвале ему было взяться? Ещё чуть, и Мишка стал различать слова. Детский жалобный голосок проникал прямо в сердце, выворачивал душу. Парнишку тянуло влекло прочь из черноты кельи, назад, в коридор, где плотную темноту можно потрогать руками, а у гладкой стены, прислонившись лбом и ладонями к серому камню, стоял молча Стас.
– Эй, ты что? – подошёл к нему Мишка, но друг и не дрогнул, вперив застывший взгляд, казалось, прямо сквозь стену.
– Они поиграть хотят, в прятки… – шевельнул приятель бледными губами, сильнее вжимаясь мокрой щекой в холодную стену.
– Кто? – шепнул, ёжась, Мишка, колкие мурашки осыпали тело.
– Они, – кивнул в сторону парень, растягивая сухие губы в жуткой улыбке. – Надо прятаться, она уже считает. – повернулся Стас к растерянному друг. Подойдя к указанному месту, Мишка повёл огоньком по сторонам, но так ничего и не увидел. Сзади хихикнул Стасик, и тут же Мишка услышал, как ему эхом вторит девчоночий смех. Мишка, жалобно пискнув, крутанулся на пятках, едва не выронив догорающую свечу. Только сейчас он заметил, что обе ладони друга плотно прижаты к стене, а потухший огарок сиротливо лежит под ногами. Мальчик кинулся, чтобы подобрать драгоценный огрызок, но новый звук заставил его замереть на полушаге. Липким потом покрылась спина, а короткие русые волосы невольно встали дыбом. Словно сквозь толщу воды до него донеслось: «У братишки два козлёнка, у сестрёнки два котёнка, все они хотят играть, споро глазки закрывать, будут тебе помогать, ну а я иду искать!» Подняв полные ужаса, глаза, он только успел заметить, как его лучший друг исчезает в ставшей вдруг жидкой стене.
И тогда он заорал. Он вопил, не переставая таращиться на вновь гладкую и твёрдую стену. Даже тогда, когда забытый огарок в плотно стиснутой ладони больно ожег ему руку, он не разжал её, не отбросил. В полной темноте, не обращая внимания на топот бегущих в подвал монахов, он дико кричал, срывая горло, и смотрел туда, где только что стоял его лучший и единственный друг, а под ногами растекалась жёлтая горячая лужа.
Как во сне промелькнуло дальнейшее. Злой отец, побледневшая мать. И разом постаревшие рыдающие родители Стаса. Тогда все подумали, что мальчишка заблудился в сырых катакомбах, в которые плавно переходит подвал храма. Так посчитали и про дьяка. И про множество последующих жертв. Но он-то, Мишка, всё знал! Он же своими глазами видел, как друг растворился в стене. А ещё поразила тогдашнего мальчика искусственная, напускная скорбь настоятеля, неужели только он видел, что старик довольно светится, как сытый кот, или всё просто привиделось? Теперь-то он понимает, что нет, не привиделось, но тогда кто мог заподозрить великого Георгия Ботузза в чём-то греховном?
Мгновенно промелькнуло былое горе, оставляя в памяти старика горькое послевкусие.
Приход Сталина к власти, закрытие храма, запрет на службы. Непослушание католиков, жестокая расправа НКВД над прихожанами. Расстрел старого настоятеля. Почётные похороны великого ксендза Георгия Ботуззы во дворе католического храма. Памятная посадка молодого деревца на его могилке и пугливые кучки скорбящих католиков. Никому и в голову не могло прийти, на что пошёл ксендз ради постройки прекрасного храма.
Отец Мефодий вздохнул, вспомнив пыльную кучу хлама, когда храм в 1997 был возвращён католической церкви, и ужас, который он испытал при прочтении маленькой чёрной книжонки – личного блокнота великого первого настоятеля. Каждый пропавший, будь то монах иль ребёнок, стали невинными жертвами безумного старика и чёрной Богопротивной силы. Ах, бедный, несчастный малыш Станислав! Даже сейчас, по прошествии стольких лет, глаза отца Мефодия наполнились жгучими слезами. Теперь только он и дерзкая девчонка знают постыдный секрет безумного ксендза. И он унесёт его с собою в могилу.
Глава 11
Пять фигур, облаченных в белые рясы, с горящими свечками в твёрдых руках окружили оградку с чернеющим деревом.
Зимой быстро темнело, и багровый закат постепенно угасал, провожая тусклое светило за заснеженный горизонт. Вот остался лишь розовый блик, утопающий в сугробе, но и тот постепенно исчез, словно ластиком стёртый в тетрадке. Пять балахонов в нетерпении утаптывали снег вокруг почётной могилы. У каждого в руках трепыхался живой огонёк, а на поясе болталась бутыль со святой водой. Тут же стояла и Велиана, держа за руку испуганную Александру. Узнав от подруги, что есть надежда на спасение беззаветно любимого, она изъявила желание поучаствовать в ритуале.
– Как только мы заходим, вы начинаете петь. Нельзя позволить ему помешать нам. – обратилась цыганка к отцу Мефодию. Тот скупо кивнул и властным жестом отослал девушку, дав понять, что всё помнит. Подруги в окружении трёх белых фигур спешно скрылись в костёле. И тут же на улице настоятель затянул свою заунывную песнь. Её подхватили другие, и воздух зазвенел в напряжении, наполняясь энергией силы. Лиана улыбнулась и, подхватив тяжелую кирку, двинулась к призывно распахнутому мрачному чреву подвала. Один из сопровождающих перехватил неуместный для хрупкой ладони увесистый инструмент и властно пошёл впереди. Девушка покорно отступила, узнав в нём того самого молодого дьячка.
Подвал встретил их удушливой тяжестью. Казалось, что весь мрак сгустился, стараясь всячески воспрепятствовать вторжению, не пустить, преградить путь наглым захватчикам. Балахоны тихо запели молитвы, Саша испуганно вздрогнула, теснее прижавшись к подруге, а Велиана ласково зашептала:
– Не бойтесь! Впустите! Мы пришли вам помочь! – и так раз за разом она взывала к растерянным брошенным душам несчастных детей. Вот и стена, так разительно выделялась она среди мрачных соседок. Светлая, ровная, сейчас же она заходила ходуном под неведомой силой проклятья. А монахи лишь громче запели, окропляя пространство священными брызгами. Взлетели кирки и ударили в ровную стену. Детский плачь огласил каменный склеп, птицей вверх взлетел, расплескав пятна плесени, осыпав на головы мелкое крошево. Взвизгнув, Саша панически дёрнулась к выходу, но сдержалась и лишь отошла к противоположной стене мрачного подземелья. Балахоны работали не покладая рук, напевая молитвы, а вокруг воцарилась какофония ужаса. Стена словно вопила, дрожала, сминалась под острыми пиками освященного железа, ещё чуть, и она рухнет, погребя под своими останками дерзких вторженцев. Велиана шептала пришедшие извне слова, щедро поливая вокруг из прозрачной бутыли:
«Настал судный час,
Да рухнет темница!
Храни Господь нас!
Пусть сгинет граница!
Пусть души очнутся,
Потянутся к Богу,
От тьмы отрекутся,
Укажи им дорогу.
Пусть пленника явят,
Нам силы придай!
Иисуса восхвалят,
Возносясь в Рай!»
Стена медленно, но верно поддавалась. Теперь уже не ровная и светлая, а испещренная мелкими рытвинами, чёрными прорехами, она проседала с каждым ударом, и вот, наконец, осыпалась, открывая клыкастое чрево. Густым облаком взметнулась смердящая пыль, заставив надрывно закашляться, заволакивая чёрный зев ставшей каменной могилы мутными зловонными клубами. Молодой дьяк удержал хотевшую было броситься внутрь высокую темноволосую девушку и сам шагнул в разверстые недра.
Отстранённая властным жестом Александра в отчаянии заламывала руки. «Он там… – думала она, лихорадочно соображая, – Он должен быть там!»
Велиана обнимала дрожащие плечи подруги и с улыбкой смотрела туда, где, прижимаясь друг к дружке, растерянно мялись две детские фигурки. Белокурая маленькая девочка и взъерошенный испуганный мальчуган. Своими чистыми наивными глазками они жалобно заглядывали в самую душу. Ворошили эмоции, вытягивая наружу само сжавшееся от боли и сострадания сердце.
Вот показался дьячок, неся на плечах бесчувственного парня, кивком головы он отправил товарищей внутрь, а сам, согнувшись под тяжёлой ношей, торопливо засеменил к выходу. Следом за ним кинулась и Александра.
Медленно выныривая из чёрного зева выдолбленной прорехи, показались и остальные балахоны, неся завернутые в белоснежные тряпицы нетленные останки. Глазёнки призрачных малышей сверкнули надеждой, разлившейся по прозрачным радужкам небесной синевой. Как на веревочке, они потянулись за балахонами, с улыбками на губах покидая свой опостылевший каменный склеп. А наверху царило безумие. Пятеро католиков, взявшись за руки, неистово противостояли потустороннему напору. Изломанное дерево острым крошевом металось в кругу бешеным вихрем, впиваясь в руки, царапая лица. Мёртвый настоятель упрямо пытался вырваться и не дать мощам жертв покинуть свою каменную могилу. Развеваясь белыми флагами в такт разбушевавшейся в узком кругу стихии, балахоны плотно опутывали еле державшихся на ногах монахов, словно саваны мумий, норовя свалить с ног, раскрутить и забросить куда-нибудь далеко и надолго, прочь от гнева мертвого настоятеля.
Отец Мефодий, не прерывая громких молитв, проследил глазами за поспешно выбегающей за ворота храма процессией и победно улыбнулся.
– Рано радуешься, презренный! Вам не победить меня! – внезапный с хохотом порыв бросил в лицо ему горсть острых щеп, раня лицо, застилая глаза.
– Помилуй раба твоего грешного Георгия и пошли ему успокоение на веки вечные! – зычно продолжил священник, упрямо осеняя незримого духа благодатным крестным знамением.
***
Оставив кости детей и нескольких неопознанных жертв за оградой, трое дьячков принесли толстую серебряную цепь и пошли кругом, обматывая ею исковерканную ограду почетной могилы, стройно вливаясь в церковную песнь сильными голосами.
Так, обернув серебром оградку, монахи на время усмирили бунтующий дух первого настоятеля и продавшего душу дьяволу католика. В последствии вокруг цепи был возведён бетонный саркофаг, прочно запечатанный сильными молитвами, сокрывший внутри мятежную нераскаявшуюся душу отца Георгия.
А неупокоенные души найденных останков, погребенные по католическому обычаю, наконец-то обрели долгожданный покой.
Вадим, придя в себя в больнице, так ничего и не вспомнил, а окруженный тёплой заботой влюбленной Александры быстро пошёл на поправку.
Разум Анжелики не справился с увиденным ужасом и выбрал самый лёгкий путь к душевному равновесию, напрочь заблокировав в памяти предшествующие тревожащие события. Так девушка и не запомнила ничего, кроме того, как они чарующей зимней ночью вместе с друзьями отправились на праздничную мессу в прекрасный готический костёл.
Велиану же это полностью устраивало, и, договорившись с отцом Мефодием, они спрятали страшную тайну Польского костёла в самые потайные уголки своей памяти. На задворки пытливой души.
Эпилог
– А что же дальше? – покосилась Лиана на хрупкую черноглазую девочку, сидящую на подоконнике и весело болтавшую смуглыми ножками. Студёный холод, разрисовавший окно комнаты в общежитии, совершенно не трогал малышку.
– Дальше чего? – игриво прищурившись, посмотрела девчушка на внучку. – Жизни или смерти?
Велиана открыла было рот, но тут же захлопнула, не найдя, что сказать. Тряхнув смоляными кудряшками, девочка звонко рассмеялась и растворилась в воздухе
Кукла
Под хрупкой скорлупой фарфора
Таится чуткая душа.
В глубоких синих глаз озёрах
Ты утопаешь не дыша.
Стой… не поддайся бездне ада,
В омут стремглав не угоди,
Не потеряй в пучине смрада
Душу свою в конце пути.
Пролог
1999 год. Июнь
Дрожащее тело свело от жуткого напряжения, а руки, испачканные алым, мелко тряслись. Тёплая речная вода хлюпала в грязных кроссовках при каждом дёрганном шаге. Струйки горячего пота катились по бледным щекам, рыжие кудрявые вихры слипшейся паклей падали на высокий лоб молодого парня. Он, закусив губу и широко распахнув глаза, стоял и смотрел на бледное пятно лица девочки с широко раззявленным в крике ртом в заднем стекле быстро уходящего на дно автомобиля. Её маленькая и хрупкая ладошка судорожно, по-птичьи скребла пальчиками, не переставая хлопать по стеклу. Но разве по силам пятилетней девчушке разбить прочное автомобильное окно? Все попытки увязали в страшной безысходности.
В руках у девочки была кукла. Такая красивая и дорогая, фарфоровая, в светлом кружевном чепце и пышном платье. Сразу видно, хорошо жили люди, богато. А помогло ли оно им, это богатство? Перед лицом смерти всё злато мира абсолютно бесполезно! Его передернуло, прикушенная губа полыхнула болью, а по подбородку побежала горячая струйка. Он с трудом разжал челюсти и облизнул пульсирующую ранку.
Машина давно скрылась на дне вместе с угасшим бледным пятном лица, и пузырьки воздуха перестали играть в догонялки. А он всё смотрел на тёмную воду реки, ставшую стылой могилой так жестоко и бестолково загубленной жизни. Он безвольно стоял, изредка вздрагивая всем телом, топча измятую окровавленную траву и на чём свет стоит проклиная, нет, не себя, а тупого быка, так некстати притащившего на сделку своё сытое и ухоженное семейство. Сжатые в кулаки руки свела судорога, а на ладонях отпечатались глубокие бороздки от ногтей. Напряженные желваки надулись тугими узлами, а от скрежета зубов заломило челюсть. Перед глазами убийцы ещё долго стояло искажённое гримасой ужаса детское личико и прижатая тонкой ручонкой безразличная ко всему красавица кукла.
Резкий звонок телефона вывел его из ступора.
Судорожным движением рыжий выхватил из кармана потёртый мобильник и прижал его к уху. С тревогой в бегающих глазах он прислушался к собеседнику и, стиснув трубку побелевшими пальцами, отчаянно закричал:
– Есть, есть деньги… Не трогайте их… Я всё отдам… Я нашёл!
Глава 1
2021 год. Июнь
– Дань, где ты откапал эту халупу?
– Ну почему сразу халупу, премиленький домик. Вполне себе аккуратненький.
– Премиленький, аккуратненький сарай, – сказала, как отрезала, Дарья, одарив мужа суровым взглядом исподлобья.
– Да брось, дорогая, представь себе, целых две недели вдали от городского шума и ядовитых испарений. Только посмотри, какая красотища вокруг, – широким жестом свободной руки обвёл мужчина пространство и улыбнулся зажатой под мышкой сопевшей малышке.
– Вон и Варенику нравится… ай, – он едва успел подхватить на руки вертлявую девчушку. – Фу…
– Да поставь ты её, – фыркнула Даша, неприязненным взглядом окидывая округу.
Небольшая деревенька пугала и завораживала одновременно. Аккуратные приземистые домишки, низенькие, поблекшие со временем заборы. За ними видны огородики с ровными рядами посевов, вольно бродившая домашняя птица и даже пузатая свинья, суетливо тыкающая тупым рылом в рыхлую землю. Все было насквозь пропитано сельской романтикой и совершенно не нравилось городской до мозга костей молодой женщине. Чего только стоит густой лес, выросший, казалось, прямо на заднем дворе маленькой избушки. Стоило сложить всё вместе, и это место выглядело столь удручающе, что у девушки заломило зубы. Провести две недели без интернета в глубокой заднице мира – то ещё удовольствие. А супруг с дочкой, кажется, и не замечали её подавленности, звонко хохоча и валяясь в пушистой траве перед домом на изумрудной лужайке.
– Кхе-кхе, – сухой кашель привлёк их внимание, и оба удивлённо уставились на стоявшую у калитки улыбающуюся старушку. Дарья, вынырнув из своих грустных мыслей, повернулась и встретилась взглядом с прозрачными старческими глазами.
– Вы кто такие будете? – взгляд старухи сразу стал острым и внимательным.
– А мы, бабуль, отдыхающие. Хозяин любезно одолжил нам на время ключи от домика, а что, мы мешаем вам? – озадаченно огляделся Даниил, обращая внимание на не замеченное ранее оживление в деревне. Почти из каждого дома на свет выползли такие же древние анахронизмы и пялились на приезжих любопытными взглядами.
– Нет, чего это удумали, отдыхать тута? Кому помешали? Нам чтолича? Ты, это, живи, чай, да только девку свою в лес не пущай, – оглянулась бабуся испуганно на товарок своих, головами покачивающих. Втянула голову в плечи и нехотя добавила:
– А лучше, милок, забирай всех да поезжай отседова подобру-поздорову. Не ровен час, лихо накликаешь. Мы свою жизнь уже прожили, нам то чё, а вот тебе есть, чего терять, – и быстро зыркнула на девочку.
– Да ты чего, старая? – опешил Даниил, выпуская из рук вертлявую дочь. – С чего это нам уезжать? И терять ничего я не собираюсь. Вы что тут, совсем с ума посходили в своей глуши да без цивилизации? Мы, бабуль, отдохнуть приехали, за грибами да ягодами в лес ходить, в реке купаться. Не беспокойтесь вы так, мы вам не станем мешать, – повысил он голос, чтобы его услышали все старики. А те только охали да платочки к глазам прикладывали. Махнул рукой на них мужчина да и пошёл в дом, не оглядываясь. Следом вприпрыжку радостно бежала девчушка лет четырех, забавно тряся белокурыми кудряшками, и звонким голоском напевала:
Бабочка, ты мой дружок,
Полетели на лужок,
Там нас ждёт много цветков,
Разноцветных лепестков.
Будем вместе мы летать,
Веселиться, танцевать.
Дарья хмурым взглядом окинула настороженных обывателей и, вздохнув, направилась вслед за мужем.
– Ну, что, Никитична? – подошел к старухе плешивый дедок, лениво почёсывая куцую бородёнку.
– Чаво-чаво! – отмахнулась бабка, насупив кустистые брови. – Не к добру, ох не к добру… Жди беды, Мартын!
***
Даниил давно мечтал смотаться куда-нибудь из душного города, только дачу они с Дашей ещё себе не нажили, а в многочисленных деревеньках в живописной округе шумного города у обоих родственников не водилось. Тут-то и помог ему Санёк – друг и сосед по совместительству. Тому в наследство от бабки досталась небольшая хатёнка. Городскому парню не с руки было то наследство, и домишко медленно ветшало без хозяйской заботы. В деревне той Санёк гостил пару раз всего лишь. Пока жива была бабка, то мать не пускала мальчишку к старухе, говорила, глухое там место, нехорошее. Потом бабуля тяжело захворала, и семья забрала её в город. Покинутое старой хозяйкой жилище так и осталось забытым. Жена приятеля бросила его ещё в лихие двухтысячные, запретив встречаться с ребёнком. Что у них там приключилось, Санёк никогда не рассказывал и лишь испуганно вздрагивал, когда речь заходила о прошлом. Другой семьёй друг так и не обзавёлся, вот и прозябал он последние несколько лет бобылём. А как узнал, что Даниил ищет место для отдыха, так и предложил ему присмотреться к дому… Смотались друзья по-быстрому, чтобы проверить, в каком состоянии старинные владения, и оба остались довольны. Как ни странно, избушка была вполне себе крепкая и добротная. Немного прибрались, и гордый владелец вручил Даниилу заветный ключик от бабкиной хаты. Только вот Даша совсем не хотела ехать в незнакомое захолустье, ещё и с ребёнком. Насилу уговорил её муж, аргументируя тем, что Варюше полезно будет подышать свежим деревенским воздухом. Теперь же при взгляде на кислую мину любимой сердце его сжималось. Он и так не понимал, как уговорить жену сменить гнев на милость, а тут ещё эти странные бабки.
Варюша же получала истинное удовольствие в тихом уюте российской глубинки.
– Папочка, что это? – смешно раскрыв ротик, смотрела Варюша на громоздкую русскую печь, а в васильковых глазёнках плясали чёртики.
– Это печка, Варюш, зимой её топят, чтобы в доме было тепло.
– Правда? А батареи? – удивлённо оглянулась на стены она.
– Тут нет батарей, малыш, это же не квартира, – улыбнулся Даниил и, подхватив засмеявшуюся дочурку, усадил её на полати, – а тут самое почётное место.
– Почему? – девочка недовольно заерзала. Сейчас на печи было пыльно и плохо пахло. Она сморщила носик и протянула к отцу тонкие ручки.
– Папа, ну папа, я не хочу. Сними меня отсюда, – Даша, укоризненно глянув на мужа, подошла к печи и поймала в объятия любимое чадо.
– Вы меня с ума тут сведёте, – покачала она головой.
– А где я спать буду? – звонким голосом осведомилась Варюша, выискивая глазками не замеченные ранее комнаты. Вот она уже куда-то умчалась, лишь светлые завитушки мелькнули за плотными шторами, заменяющими двери.
– Варь, осторожно там, – встрепенулась женщина, встревоженно косясь на беспечного мужа.
– Ну что ты застыл, иди глянь, как она там, – а сама принялась распаковывать вещи. Хочешь, не хочешь, а они уже здесь. Значит, хватит хандрить, пора бы подумать об ужине.
***
Варюша быстро уснула, намаявшись с непривычки на свежем и вкусном воздухе. Расстелив новое постельное на скрипучей кровати, Даша со вздохом прилегла, с удовольствием уткнувшись в мягкую подушку.
– Эй, малыш, ты что, спать, что ли? – шёпотом возмутился супруг, торопливо скидывая на пол широкие шорты.
– Пока нет, но, если ты не поторопишься… – многозначительно промурлыкала Даша, так же сбрасывая с влажного тела остатки одежды. Низ живота её тянуло тупой болью, но заставлять мужа подозревать неладное было бы лишним.
Мужчина застыл, любуясь богиней. В лунном свете на белом сверкающем ложе женщина выглядела потрясающе. Разметав длинные чёрные локоны по белоснежной подушке, она сверкала на него глазами, как волшебная сказочная нимфа. Влажное тело искрилось в призрачных нежных лучах, околдовывало и манило. Тонкая талия, чуть выпуклый мягкий животик, два очаровательных бугорка упругих грудей, что так и просились в ладони. Круглые вишенки тёмных сосков сморщились и огрубели, жаждая горячих прикосновений. Руки мужчины заныли, а естество, как на страже солдат, вытянулось вперёд. Взгляд скользнул вниз, где меж стройных жемчужных бёдер прятался треугольник шелковистых кудрей, скрывая то сокровенное, ради чего не стыдно и голову потерять. Что, собственно, и произошло долгих шесть лет назад. И теперь, как тогда, утробно зарычав, Даниил, как дикий зверь, набросился на свою добычу.
***
Сумерки плавно спустились на тихую деревеньку. Птицы утихли, вместо них хор подхватили вездесущие цикады. Высокое небо, растеряв свою голубизну, окрасилось в графитовый цвет. Мир из яркого стал тусклым и монохромным. Вместе с темнотой в деревню вползла духота.
Никитична, весь день сидя у раскрытого настежь окна, нахмурившись, исподтишка наблюдала за приезжими. Нет-нет, да и суровое лицо её озаряла мимолётная улыбка. До чего ж хороша девчушка. Живая, веселая, неугомонная, она сновала по двору, как юркая лёгкая бабочка. Кувыркалась на травке, собирала цветочки в пушистый букетик и словно бы освещала пространство неукротимой энергией детства.
«Жалко малышку», – пожилая соседка печально вздохнула. Надо же было явиться им так не вовремя, вот если бы месяцем позже…
Середина июня – недоброе время для забытой глубинки. Так издавна повелось, и изменить сей уклад никому не по силам. Дождавшись, пока неугомонные соседи отправятся на покой, Никитична судорожно вздохнула и, тяжело переваливаясь на опухших ногах, с кряхтеньем поплелась в свою тихую спаленку.
***
Муж шумно храпел, лёжа на спине, и Дарья недовольно ткнула его локтем в бок.
– Дань, не храпи! – голос её звучал хрипло и громко в воцарившейся тишине.
– Хм, ну что ты, малыш, не храплю я, не ври… – пробурчал молодой мужчина, разворачиваясь спиной к жене и нещадно сотрясая видавшую виды двухспалку.
Тяжело вздохнув, Даша так же повернулась на бок и, свернувшись калачиком, плотно притянула к животу ноги. Ей не давала покоя одна мысль, вертевшаяся в голове. Вот уже больше двух недель как у неё задержка, ноет низ живота и слегка подташнивает по утрам. Перед поездкой она не забыла забежать в аптеку, чтобы прикупить несколько тестов, и теперь не могла уснуть, тревожно ворочаясь в ожидании утра.
Устав от долгой поездки и набегавшись на ночь, Варюша сладко сопела в уютной каморке за шторой, муж, уткнувшись носом в подушку, спокойно затих. Тишина окружила чёрным куполом ночи, и если бы не тревога в душе…
Дарья сморгнула набежавшие слёзы и нервно вздохнула. Как сказать мужу? А если он посчитает сроки и поймёт, что из далёкого Владивостока никак не мог участвовать в зачатии малыша? Как же так получилось? Совсем чуть-чуть не дождалась она супруга с северной вахты и, потеряв голову, ухнула в чувственный водоворот. Надсадное давящее чувство полыхнуло в душе, растопив колкий лёд, превратив его в солёный водопад, омывающий скомканную подушку. Ледяные щупальца страха липкими змеями оплели трепетно бьющееся сердце, замораживая растерянный разум своими стылыми прикосновениями.
***
А утром, пока все ещё спали, Даша снова безмолвно рыдала на маленькой кухоньке, нервно теребя в пальцах узенький кусочек картона с двумя яркими красными полосками. Она то с силой сжимала его, зажмурив глаза, то расправляла с надеждой на злую ошибку. Губы её дрожали, а из горла рвался наружу хриплый сип подавленных криков отчаяния. «Что делать, что теперь делать?» – лихорадочно метались и путались мысли. Сейчас ей хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, чтобы не сгорать от стыда, глядя в любимые и доверчивые глаза мужа. Как же могла она так поступить, зачем поддалась мимолётным желаниям? Сжав в кулаке смятый тест, она до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться навзрыд.
Из-за плотной занавески послышался мерный скрип половиц, и через минуту показалась Варюша. Девочка усердно тёрла глазёнки сжатыми кулачками и, недовольно надув губки, щурилась на свет. Наивный взгляд, по-детски синий и ясный, осмысленно остановился на женщине, и та, замерев, поспешила вытереть мокрые щёки. Но покрасневшие веки и опухшее лицо не укрылись от девочки.
