Уильям Ширер
Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента
Берлин, 18 ноября
На Вильгельмштрассе сегодня объявили, что Германия (вместе с Италией) признала Франко. Генерал Фаупель, который хорошо поработал на Германию в Южной Америке и Испании, назначен послом Гитлера в Саламанке. Видимо, это решение приурочено к сегодняшнему дню, чтобы компенсировать провалившуюся попытку Франко взять Мадрид в тот момент, когда ему казалось, что город уже в его власти. Мне говорили, что первоначально признание должно было совпасть со вступлением Франко в Мадрид, которого немцы ожидали десять дней назад. Додд рассказал мне, что наше консульство в Гамбурге сообщило об отплытии на этой неделе трех германских кораблей с оружием для Испании. Тем временем в Лондоне продолжается комедия «невмешательства». За последние два года политика Лондона и Парижа меня полностью разочаровала; они будто не видят собственных жизненных интересов. Они не сделали ничего ни 16 марта 1935 года, ни 7 марта этого года и сейчас ничего не предпринимают по отношению к Испании. У меня что, искаженный взгляд на вещи после двух лет, проведенных в этой истеричной нацистской стране? Но разве абсурдно сделать вывод, что Блюма и Болдуина заботят только сугубо личные соображения?
Берлин, 25 ноября
Сегодня нас собрали в министерстве пропаганды для важного сообщения. Нам было интересно, что затеял Гитлер, но оказалось, что просто подписан антикоминтерновский договор между Германией и Японией. Риббентроп, подписавший документ от имени Германии, четверть часа с напыщенным видом разглагольствовал перед нами о значении договора, если таковое вообще имеется. Он сказал, что, помимо всего прочего, документ означает, что Германия и Япония объединились для защиты «западной цивилизации». Это было настолько ново, по крайней мере со стороны Японии, что в конце беседы один британский корреспондент спросил, правильно ли он его понял. Тогда Риббентроп, у которого отсутствует чувство юмора, не моргнув глазом повторил свое глупое заявление. Было ясно, что в это же самое время Германия и Япония подготовили тайное военное соглашение о совместных действиях против России в случае, если одна из этих стран окажется втянутой в войну с Советами.
Берлин, 25 декабря
Замечательный рождественский обед с Ральфом и Эстер Барнес и их детьми, к тому же настоящий американский, вплоть до пирога с изюмом и миндалем. Нам с Ральфом пришлось прервать его посередине, чтобы проверить слухи из Нью-Йорка о сенсационном сообщении, будто в Марокко высадилось большое количество германских войск для оказания помощи Франко. На Вильгельмштрассе никого не было, так как все официальные лица находились на каникулах за городом, поэтому мы не смогли получить ни подтверждения, ни опровержения. Хотя похоже на «утку».
Берлин, 8 апреля 1937 года
Уже апрель, и до сих пор от Гитлера ни одного сюрприза этой весной. Может быть, это год консолидации нацистов, строительства вооруженных сил, обеспечения победы Франко в Испании, укрепления отношений с Италией (поддержка дуче в Испании и Средиземноморье в обмен на свободу действий Германии в Австрии и на Балканах) и год, который даст немного отдыха нервам населения?
Берлин, 14 апреля
За четыреста марок купил у одного бывшего боксера, нуждавшегося в деньгах, парусную шлюпку. В ней есть кабина с двумя сиденьями, и мы с Тэсс можем проводить на ней уик-энды, если только когда-нибудь выдадутся свободные. Хотя мы совершенно не разбираемся в навигации, но с помощью наспех нацарапанных на обратной стороне конверта схем, показывавших, что делать при попутном, или встречном, или боковом ветре (их изобразил один из работающих в нашем офисе немцев), а также при очень большом везении нам удалось пройти десять миль до Ванзее, где Барнесы сняли на лето дом. Были некоторые трудности со швартовкой, потому что ветер дул в сторону берега и я не знал, как быть. Хозяин маленького эллинга завопил, что я могу повредить его причал, но бумажка в пять марок его успокоила.
Берлин, 20 апреля
День рождения Гитлера. Он все больше и больше походит на Цезаря. Сегодня всенародный праздник с отвратительным подхалимажем всех партийных проституток, делегациями с подарками из всех земель рейха и большим военным парадом. Рейхсвер показал немногое из того, что он имеет: тяжелую артиллерию, танки и великолепно обученных людей. Гитлер более двух часов простоял на высоком помосте перед зданием Высшей технической школы счастливый, как ребенок, играющий с оловянными солдатиками, отдавая честь каждому танку и каждому орудию. Военные атташе Франции, Великобритании и России, я слышал, были потрясены. Наш, наверное, тоже.
Берлин, 3 мая
Около полуночи мы с Гордоном Юнгом столкнулись в холле «Адлона» с лордом Лотианом. Вчера он неожиданно приехал сюда на совещание с нацистскими лидерами. Юнг спросил его, зачем он приехал. Тот ответил: «О, меня попросил Геринг». Он, пожалуй, один из самых умных представителей тори, принимаемых Гитлером, Герингом и Риббентропом. Нам хотелось спросить, с каких это пор он подчиняется Герингу, но воздержались.
Берлин, 7 мая
Сегодня около четырех утра Хиллмэн разбудил меня телефонным звонком из Лондона и сообщил, что цеппелин «Гинденбург» разбился у Лакехурста, есть жертвы. Я немедленно позвонил одному из проектировщиков дирижабля на Фридрихсхафен. Он отказался верить моим словам. Я позвонил в Лондон и дал им небольшое сообщение для поздних выпусков. Только мне удалось с большим трудом заснуть, как позвонила Клэр Траск из «Коламбия Бродкастинг Систем» и попросила сделать радиосообщение о реакции на катастрофу в Германии. Разбуженный в такую рань, я был в дурном настроении, сказал ей, что не смогу этого сделать, и предложил двух-трех других корреспондентов. Около десяти она позвонила снова и настаивала, чтобы я взялся за это. В конце концов я согласился, хотя никогда в жизни не выступал по радио.
Все утро думал о том, как сначала меня, а потом Тэсс приглашали в это путешествие на «Гинденбурге» и мы это предложение почти приняли. Им почему-то не удалось продать несколько мест на дирижабль, и примерно за десять дней до отлета представитель «Гинденбурга» по связям с прессой Редерей позвонил мне и предложил бесплатный полет до Нью-Йорка. Я не мог, так как офис держался на мне одном. На следующий день он позвонил и поинтересовался, не полетит ли Тэсс. По каким-то непонятным причинам, – а может, и не столь уж непонятным, во всяком случае, я не могу сказать, что у меня были какие-то предчувствия, – я даже не упомянул об этом Тэсс и на следующий день вежливо отказался от ее имени.
Записывая днем между сообщениями в Нью-Йорк мое радиовыступление, Клэр Траск отдавала его страницу за страницей в министерство авиации на цензуру. Меня удивило, что для радио была нацистская цензура, а для нас, газетных журналистов, нет, но мисс Траск пояснила, что это только в данный момент. Я приехал на студию за пятнадцать минут до назначенного срока, трясущийся, как старая курица. За пять минут до начала передачи прибыла мисс Траск со сценарием. Цензоры вырезали мои упоминания о возможном саботаже, хотя ранее я передал это в своем сообщении по телеграфу. Я так нервничал, когда начал говорить по радио, что мой голос прыгал то вверх, то вниз, а губы и горло пересохли, но после первой страницы испуг постепенно прошел. Боюсь, что диктор из меня никогда не выйдет, но я почувствовал облегчение, что не испытываю страха перед микрофоном, а ведь многие, я знаю, теряют перед ним дар речи.
Берлин, 10 мая
Закончил свой индийский роман, по крайней мере черновик. Большой груз с плеч.
Берлин, 30 мая
Ни разу не видел на Вильгельмштрассе такого негодования, как сегодня. Все чиновники, которых я встречал, кипели от злости. Вчера испанские республиканцы удачно бомбили малый линкор «Дойчланд» у Ибицы, уничтожив, по словам немцев, около двадцати офицеров и матросов и ранив восемьдесят. Один осведомитель рассказывает, что Гитлер в бешенстве орет весь день и хочет объявить войну Испании. Армия и флот пытаются его удержать.
Берлин, 31 мая
Похоже, я сам готов вопить от злости. Сегодня немцы сделали нечто символическое. Они обстреляли со своих военных кораблей испанский город Алмерия в отместку за бомбардировку «Дойчланда». Таким образом, Гитлер взял свой жалкий реванш, и погибло еще несколько испанских женщин и детей. На Вильгельмштрассе объявили также, что Германия прекращает патрулирование у берегов Испании и переговоры о невмешательстве. Около десяти утра доктор Ашман созвал нас в министерстве иностранных дел, чтобы сообщить эти новости. Он сильно лицемерил. Я тоже рвался задать вопросы, но некоторые из них задали Эндерис и Лохнер. Возможно, сегодняшняя акция положит конец фарсу с «невмешательством». Это трюк, с помощью которого Британия и Франция, по каким-то странным причинам, позволяют Гитлеру и Муссолини одерживать верх в Испании.
Берлин, 4 июня
Гельмут Гирш, еврейский юноша двадцати лет, который формально был американским гражданином, хотя никогда не был в Америке, казнен сегодня на рассвете. Посол Додд месяц боролся за то, чтобы спасти ему жизнь, но безрезультатно. Печальный случай, типичная трагедия этих дней. Он был обвинен наводящим на всех ужас «народным судом», судом инквизиции, введенным нацистами пару лет назад, в том, что намеревался убить Юлиуса Штрайхера, ярого антисемита из Нюрнберга. Что это был за суд, можно только догадываться, на нем не было ни американских, ни каких-либо других иностранных представителей. До этого я видел несколько судебных процессов, хотя большинство из них проходит при закрытых дверях, и знаю, что у человека практически нет никаких шансов, когда четыре из пяти судей – парни из нацистской партии (пятый судья обычный), которые делают то, чего от них ждут.
В действительности у нацистов было кое-что на несчастного Гирша. Его, студента Пражского университета, подстрекали на это дело то ли Отто Штрассер, то ли его последователи, то ли мнимые последователи в Праге. Среди «последователей» наверняка был агент гестапо, и Гирш с самого начала был обречен. Насколько я вспоминаю эту историю по разрозненным сведениям, Гирша снабдили чемоданом, наполненным бомбами, и револьвером и отправили в Германию убить кого-то. Наци заявляют, что Штрайхера. Сам Гирш, кажется, так и не признался – кого. Агент гестапо в Праге настучал людям Гиммлера, и Гирша с его чемоданом схватили, как только он вступил на землю Германии. Вполне возможно, как предполагает адвокат Гирша, что молодой человек просто доставлял оружие в Германию для кого-то, кто уже находился здесь и должен был выполнить задание, и что он даже не догадывался о содержимом своего багажа. Мы уже никогда этого не узнаем. Возможно, улики против него были просто сфабрикованы гестапо. Его арестовали, пытали и сегодня утром казнили. Утром я долго говорил с Доддом об этой истории. Он рассказал, что лично обращался к Гитлеру с просьбой смягчить приговор, и зачитал текст своего трогательного письма. Ответ Гитлера был резко отрицательным. Когда Додд попытался встретиться с Гитлером, чтобы получить разрешение самому выступить на суде, то получил категорический отказ.
Днем мне доставили от адвоката Гирша в Праге копию последнего письма этого молодого человека. Он написал его в камере смертников и адресовал сестре, к которой, видно, был сильно привязан. Никогда за всю свою жизнь я не читал более мужественных слов. Ему только что сообщили, что его последняя апелляция отвергнута и никакой надежды больше нет. «Теперь я умру, – пишет он. – Пожалуйста, не бойся. Я не чувствую страха. Я чувствую облегчение после страдания от полной неизвестности». Он описывает в общих чертах свою жизнь и находит в ней смысл, несмотря на все ее ошибки и краткую продолжительность – «меньше двадцати одного года». Признаюсь, я заплакал, еще не закончив чтение. Он был мужественнее и порядочнее своих убийц.
Берлин, 15 июня
Вчера арестовали еще пятерых протестантских пасторов, включая пастора Якоби из большой Гедехтнискирхе. Теперь я едва ли буду в курсе церковной войны, потому что они арестовали и моего осведомителя, молодого пастора. Не хочу подвергать опасности жизнь еще одного человека.
Берлин, 21 июня
Блюм покинул Париж, и это конец Народного фронта. Любопытно, как такой умный человек, как Блюм, мог совершать такие грубые ошибки, как его политика невмешательства в дела Испании, ведь он тоже помог разрушить испанский Народный фронт.
Берлин, 5 июля
Австрийский посланник рассказывает, что новый британский посол сэр Невиль Гендерсон сказал Герингу, с которым он на дружеской ноге, что, по его, Гендерсона, мнению, Гитлер может присоединить Австрию. Меня потрясло, что Гендерсон весьма «про».
Лондон, июль (без даты)
Обедали с Ником у Симпсонов, а затем отправились к нему домой, где к нам присоединились Джей Аллен и Кэрролл Биндер, заведующая внешнеполитическим отделом чикагской «Daily News». Мы болтали почти до двух. Джей сказала, что Биндер хотела поговорить со мной наедине, чтобы предложить работать на «News» (полковник Нокс в Берлине уже интересовался, не хочу ли перейти туда), но она ничего такого не сделала. Джей дала мне также визитную карточку Эда Марроу, который, по ее словам, связан с Си-би-эс, но у меня не будет времени встретиться с ним, так как завтра мы с Ником уезжаем в Солкомб, где Агнес и Тэсс уже устроились у Галлико. Оттуда мы с Тэсс отправимся во Францию, не заезжая в Лондон.
Париж, июль (без даты)
Ван Гог на Парижской выставке действительно стоил того, что мы заплатили за вход. У нас было мало времени посмотреть что-нибудь еще. Встретили Бексона, шефа Юниверсал Сервис в Нью-Йорке. Он заверил меня, что слухи о закрытии Юниверсал не заслуживают внимания и что на самом деле впервые за период своего существования агентство получает прибыль. Итак, успокоенные насчет моей работы, мы отправляемся завтра на Ривьеру – немного позагорать и поплавать. Тэсс задержится там до осени, потому что – у нас будет ребенок!
Берлин, 14 августа
Юниверсал Сервис все-таки обанкротилось. Херст сокращает свои расходы. Я собираюсь остаться здесь в INS, но в качестве второго лица, что мне не нравится.
Берлин, 16 августа
Норман Эббот из лондонской «Times», бесспорно, лучший корреспондент в Берлине, уехал сегодня вечером. Его выслали после аналогичной акции Великобритании, которая выдворила двух нацистских корреспондентов из Лондона. Нацисты воспользовались подходящим случаем, чтобы избавиться от человека, которого они всегда боялись и ненавидели за его всестороннюю осведомленность относительно их страны и их закулисных дел. «Times», которая пошла на поводу пронацистской клики Кливдена, никогда не оказывала Норману особой поддержки и печатала лишь половину того, что он писал, и, разумеется, оставляет в офисе его помощника Джимми Холберна. Мы устроили Норману грандиозные проводы на вокзале Шарлоттенбургер. На платформе собралось около пятидесяти корреспондентов из разных стран, несмотря на намек из официальных нацистских кругов, что наше присутствие там будет рассматриваться как недружественный акт по отношению к Германии! Забавно отметить корреспондентов, которые боялись показываться на виду, среди них два очень известных американских. Платформа была забита гестаповцами, которые записывали наши имена и фотографировали нас. Эббот ужасно нервничал, но его тронула наша искренняя, если не сказать неистовая, демонстрация прощания.
Берлин, август (без даты)
Сегодня вечером слегка расстроился. Я безработный. Около десяти часов вечера я потерял место. Сидел в своем офисе и писал сообщение, когда вошел курьер с телеграммой. Что-то такое было в его лице. Телеграмма была короткая, похожая на телетайпную ленту. Пришла из Нью-Йорка. В ней говорилось – ну, что-то о неспособности INS оставить всех прежних корреспондентов Юниверсал Сервис и об отправке обычного двухнедельного уведомления.
Кажется, я был даже ошеломлен. Думаю, от неожиданности. Кто же это прошлой ночью – по-моему, один английский корреспондент – шутливо заметил, что плохо заводить ребенка в семье, потому что это неизменно совпадает с тем, что тебя выгоняют? Что ж, может, нам и не следовало бы заводить ребенка сейчас? Может, вообще нельзя иметь ребенка, если занимаешься таким делом? Может, права была та девушка-парижанка, сказавшая много лет назад: «Поместить ребенка в этот мир? Pas moi!»
Я закончил писать сообщение (что с ним делать?) и, чтобы подышать воздухом, прогулялся вниз вдоль Шпрее за рейхстагом. Стояла прекрасная, теплая, звездная августовская ночь, и там, где река делает мягкий изгиб перед рейхстагом, я заметил проходивший мимо катер, заполненный шумными отдыхающими, возвращавшийся из поездки в Хавель. Никаких мыслей у меня не возникло, и я вернулся в офис.
На столе заметил телеграмму, которая пришла через десять минут после той, фатальной. Она была из Зальцбурга, очаровательного города с архитектурой в стиле барокко, куда я обычно ездил послушать Моцарта. На ней стояла подпись: «Марроу, Коламбия Бродкастинг». Си-би-эс! Я смутно помнил это имя, но не мог связать его с названием компании. «Не пообедаете ли со мной в «Адлоне» в пятницу вечером?» – говорилось в телеграмме. Я телеграфировал: «С удовольствием».
Берлин, 20 августа
Работа у меня есть. Собираюсь трудиться на «Коламбия Бродкастинг Систем». Но это если…
И что это за если! С ума сойти. Я получаю работу, если с моим голосом все в порядке. В этом-то вся хитрость. Кто бы мог подумать, чтобы возможность получить хорошую интересную работу взрослому человеку без каких-либо претензий стать певцом или артистом так зависела от его голоса? А у меня он ужасный. Я в этом совершенно уверен. Но таково мое положение сегодня ночью.
Был тихий вечер. Я встретился с Эдвардом Р. Марроу, руководителем европейского отделения Си-би-эс, в вестибюле «Адлона» в семь часов. Когда я подошел к нему, меня поразило его красивое лицо. Я подумал: именно таким представляешь его себе, когда слышишь его голос по радио. Он пригласил меня на обед, я подумал, для того чтобы выведать у меня кое-какую информацию для радиопередачи, которую он должен вести из Берлина. Мы зашли в бар, и там в его разговоре я почувствовал что-то такое, что стало настраивать меня на дружеский лад. Что-то в его глазах, что было искренним, не голливудским. Мы сели. Заказали два мартини. Принесли коктейли. Я размышлял, зачем он меня позвал. У нас оказались общие друзья: Ферди Кун, Раймонд Грэм Свинг… Поговорили о них. Стало ясно, что он пришел сюда не из-за радиопередачи.
«Вы должны прийти поплавать со мной на яхте завтра или в воскресенье», – сказал я.
«Отлично. С удовольствием».
Официант забрал пустые стаканы из-под коктейля и положил перед каждым меню.
«Одну минуту, – прервал меня Марроу, – прежде чем сделать заказ, мне надо высказать кое-какие соображения».
Вот как все произошло. Он сказал, что у него есть кое-какие соображения. Он сказал, что подыскивает человека с опытом работы в качестве зарубежного корреспондента для того, чтобы открыть офис Си-би-эс на континенте. Из Лондона он не может охватить всю Европу. Мне стало легче, хотя я ничего и не говорил.
«Вам это интересно?» – спросил он.
«Да, конечно», – ответил я, пытаясь сдерживать свои чувства.
«Сколько вы зарабатывали?»
Я сказал.
«Хорошо. Мы будем платить вам столько же». «Отлично», – сказал я.
«Дело сделано», – произнес он и потянулся за меню. Мы заказали обед. Говорили об Америке, Европе, музыке, которую он только что слушал в Зальцбурге. Выпили кофе. Выпили бренди. Было уже поздно.
«Ах, я забыл сказать про одну маленькую деталь, – вспомнил он. – Голос…»
«Что?»
«Ваш голос».
«Плохой, как видите», – сказал я.
«Может быть, и нет. Но, видите ли, для радиовещания это очень важно. И наши члены правления и многочисленные вице-президенты захотят услышать в первую очередь ваш голос. Мы организуем передачу. Вы проведете беседу, скажем, о приближающемся партийном съезде. Я уверен, все отлично получится».
Берлин, 5 сентября
И мое «судное» радиовыступление выпало на выходной. Перед самым началом я очень нервничал, думая о том, что поставлено на карту, и о том, что все зависит от того, что сделают с моим голосом маленький глупый микрофон, усилитель и эфир между Берлином и Нью-Йорком. Не переставал также думать обо всех этих вице-президентах Си-би-эс, неодобрительно хмыкающих по поводу услышанного. Сначала все шло не так. За пятнадцать минут до выхода в эфир Клэр Траск обнаружила, что оставила сценарий своего вступительного слова в кафе, где мы встречались. Она как сумасшедшая вылетела из студии и вернулась за пять минут до начала. В последнюю минуту микрофон, который был, видимо, установлен для человека не менее восьми футов роста, не хотел опускаться. «Он застрял, майн герр», – сказал немец-инженер. И посоветовал мне задрать голову к потолку. Я попытался, но в таком положении мои голосовые связки оказались настолько зажатыми, что, когда я начинал говорить, получался писк.
«Одна минута до эфира», – прокричал инженер.
«Не могу я с этим микрофоном», – запротестовал я.
В углу за микрофоном я заметил несколько ящиков. У меня появилась идея.
«Поставьте меня на эти ящики, пожалуйста».
И через секунду я оказался верхом на ящиках, с красиво свисающими ногами и губами как раз на уровне микрофона. Все смеялись.
«Тихо», – закричал инженер, показывая нам на красную лампочку. Больше у меня не было времени волноваться.
И теперь я должен ждать вердикта. А пока отправляюсь вечером в Нюрнберг освещать партийный съезд – Уебб Миллер и Фред Экснер очень настаивают, чтобы я им там помогал. Это и лучше – отвлечься на несколько дней, пока я в ожидании. Написал Тэсс, что, возможно, мы не будем страдать от голода.
