Уильям Ширер
Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента
Прага, 14 августа
Сегодня днем за пять минут до нашего выхода в эфир, когда сухопутные войска на земле, а авиация в небе репетировали грандиозное шоу, истребитель «шкода» упал с высоты десять тысяч футов, не сумев выйти из пике. Он разбился прямо перед моим микрофоном, и его протащило на пару сотен футов мимо меня. Когда он остановился, это была груда покореженного металла. Я вел репортаж, описывая его падение. Фиби Пакард, который помогал мне вести передачу, говорит, что я продолжал кричать в микрофон, когда он уже разбился, но я этого не помню. Пилот и летчик-наблюдатель были еще живы, когда мы извлекли их из-под обломков, но, боюсь, до конца дня они не доживут. Четверых или пятерых солдат, находившихся в цепи прямо перед нами, тяжело ранило во время падения самолета. Мы были слегка в шоке, и я предложил прервать передачу, но распоряжавшийся всем генерал велел продолжать. Фиби, крупная, немного мужеподобная, единственная женщина-корреспондент, прошедшая войну в Эфиопии и Испании, что сделало ее стойкой к подобным вещам, сохраняла абсолютное спокойствие, хотя явно показное.
Специалисты из Си-би-эс сказали потом, что для идеального вещания было слишком много артиллерийской стрельбы, но тем не менее они полны энтузиазма в отношении нового передатчика. Он обеспечивает нам независимый выход в эфир на тот случай, если немцы отключат телефонную связь.
Прага, 24 августа
Рэнсимен все еще суетится здесь, упрашивая чехов пойти на все уступки. Он заставляет правительство Чехословакии разработать план кантонального управления а-ля Швейцария. Так как в данный момент ситуация спокойная, я собираюсь уехать завтра в Берлин, чтобы посмотреть военный парад, который Гитлер устраивает для Хорти, регента Венгрии.
Берлин, 25 августа
Сегодня вечером у военных атташе глаза все еще готовы вылезти из орбит. Среди всего прочего, что показал рейхсвер Хорти (и всему миру) во время большого военного парада, была огромная полевая пушка, по крайней мере одиннадцатидюймовая, которую по частям тащили четыре мощных грузовика. Были также другие большие орудия и новые большие танки, и пехота отлично маршировала гусиным шагом. Но сенсацией дня стала огромная моторизованная «Берта». Никто никогда не видел такого громадного орудия вне поле боя, разве что на железнодорожных платформах. И как ей аплодировали зрители! Как будто это не был неживой холодный кусок металла. Когда после парада я позвонил в посольство, наши военные эксперты были заняты тем, что делали зарисовки этого орудия по памяти. Никакая фотосъемка на параде не разрешалась, за исключением одного или двух официальных снимков, которые никому особенно не демонстрировали. Ральф Барнес возбужден, как кошка. Некоторые американские корреспонденты, дружески настроенные к фашистам, вчера в «Таверне» смеялись надо мной, когда я настаивал, что чехи будут сражаться.
Женева, 9 сентября
Еще одна краткая встреча с семьей, пока не разразилась военная гроза. В Берлине наиболее знающие люди считают, что Гитлер принял решение начать, если это будет необходимо, войну, чтобы заполучить обратно Судеты. Я сомневаюсь в этом по двум причинам: во-первых, германская армия еще не готова; во-вторых, народ решительно против войны. По радио целый день говорят, что Великобритания заявила Германии о своей решимости воевать в случае ее вторжения в Чехословакию. Возможно, но нельзя забывать, что три дня назад в передовой статье газеты «Times» чехов призывали сделать свое государство более «однородным», передав Судеты Гитлеру.
Атмосфера здесь, в Женеве, восхитительно нереальная. В понедельник открываются сто второе заседание Совета Лиги Наций и девятнадцатая ассамблея, и все интернационалисты собираются сюда, чтобы ничего не делать. Ситуация в Чехословакии даже не стоит в повестке дня и ставиться не будет. Кто же это на днях так хорошо сказал, когда мы прогуливались вдоль Женевского озера и увидели величественное здание секретариата Лиги Наций? Не помню. «Прекрасная гранитная гробница! Давайте полюбуемся ее красотой на фоне зеленых гор и холмов. В ней, мой друг, погребены несбывшиеся надежды нашего поколения на мир».
К концу месяца Тэсс с ребенком уезжают в Америку, чтобы организовать местожительство для получения ею гражданства. Я улетаю завтра в Прагу освещать там мир или войну. Почти убедил Си-би-эс, чтобы они разрешили мне делать ежедневные пятиминутные сообщения – революционер в радиовещательном бизнесе!
Прага, 10 сентября
Вся Европа ждет окончательного слова Гитлера, которое он должен произнести на закрытии съезда нацистской партии послезавтра. А пока мы имеем два выступления: одно здесь – президента Бенеша, другое – Геринга в Нюрнберге, где всю неделю из уст нацистов звучали угрозы в адрес Чехословакии. Бенеш, говоривший из студии радиовещательной системы Чехословакии, был спокоен и рассудителен, казалось, даже слишком, хотя было очевидно, что он хочет сделать приятное британцам. Он сказал: «Я твердо верю, что не потребуется ничего, кроме моральной силы, доброй воли и взаимного доверия… Если мы мирным путем решим наши национальные проблемы… наша страна станет одной из самых прекрасных, наилучшим образом управляемых, самых богатых и самых справедливых стран мира… Я говорю не из страха перед будущим. Никогда в жизни я ничего не боялся. Я всегда был оптимистом, и сегодня мой оптимизм силен как никогда… Давайте сохранять спокойствие… но давайте будем оптимистами… и, главное, не забывайте, что вера и добрая воля сдвигают горы…»
Доктор Бенеш обращался и к чехам, и к немцам, я так это понял, поэтому, столкнувшись с ним в холле Дома радиовещания после окончания его выступления, я хотел броситься к нему и сказать: «Ведь вы имеете дело с бандитами, с Гитлером и Герингом!» Но у меня не хватило мужества, я просто поздоровался кивком, а он прошел мимо, маленький чех, крестьянский сын, который за прошедшие двадцать лет наделал много ошибок, но, когда все уже сказано и сделано, он выступает за соблюдение демократических норм, которые Гитлер готов уничтожить. Лицо у него было мрачное, совсем не такое оптимистичное, как его слова. И я не сомневаюсь, что он знает, в какое ужасное положение попал.
А вот другая речь, Геринга, в изложении Рейтер: «Мелкий сегмент Европы будоражит человечество… Эта ничтожная раса пигмеев (чехи) без какой бы то ни было культуры – никто не знает, откуда они взялись, – угнетает культурный народ, а за ним стоят Москва и проклятая маска еврейского дьявола…»
Прага, 11 сентября
Здесь все спокойно, но напряженность настолько ощутима, что ее можно резать ножом. Есть сообщения, что немцы сосредоточили двести тысяч солдат на границе Австрии и Чехословакии. В Лондоне – бесконечные совещания на Даунинг-стрит. В Париже Даладье совещается с Гамеленом. Но все ждут завтрашней речи Гитлера. Си-би-эс наконец дает добро на ежедневные пятиминутные репортажи отсюда, но просит предварительно телеграфировать, если я сочту новости не заслуживающими того, чтобы занимать мое эфирное время.
Прага, 12 сентября
Великий человек высказался. И войны нет, по крайней мере в данный момент. Такова первая реакция Чехословакии на сегодняшнее выступление Гитлера в Нюрнберге. Гитлер набросился на Прагу с оскорблениями и угрозами. Но прямо не потребовал, чтобы ему отдали Судеты. Он даже не потребовал референдума. Однако он настаивал на «самоопределении» судетских немцев. Я слушал речь Гитлера в доме у Билла и Мэри Моррелл в трансляции радиостанции Вильсона. Задымленная комната была полна корреспондентов: Керр, Кокс, Морис Гиндуш и др. Никогда не слышал, чтоб в речах Адольфа было столько ненависти, а публика была настолько на грани помешательства. Сколько яда было в его голосе, когда в начале своего продолжительного сольного концерта на тему мнимой несправедливости по отношению к судетским немцам он сделал паузу, чтобы подчеркнуть: «Я говорю для Чехословакии!» Его слова, его тон источали злобу.
В Чехословакии, думаю, эту речь прослушал каждый человек, улицы с восьми до десяти вечера были пустынны. Сразу же после нее было созвано чрезвычайное заседание совета министров в узком составе, но Бенеш не пришел. Мы с Морреллом заказали разговор с Карлсбадом и Рейхенбергом[12], чтобы выяснить, не крушат ли все вокруг после этой речи три с половиной миллиона жителей Судет. К счастью, по всей стране шел проливной дождь. Около шести тысяч горячих поклонников Генлейна со свастикой на рукавах прошли парадом по улицам Карлсбада, а после этого кричали: «Долой чехов и евреев! Мы хотим референдума!» Но столкновений не было. Та же история в Рейхенберге.
В этот день, когда мир висел на волоске, Прага стала темной и мрачной, шел холодный, колючий, проливной дождь. Большую часть дня я ходил по старым улочкам, пытаясь выяснить, как люди реагируют на угрозу войны и оккупации, когда знаешь, что через двадцать одну минуту после начала войны, если она будет объявлена, на тебя уже могут дождем сыпаться бомбы. Чехи занимались своими обычными делами, они не были ни печальны, ни подавлены, ни испуганы. Или у них совсем нет нервов, или это люди с железными нервами.
Русские, возможно не без помощи чехов, прекрасно сегодня поработали, заглушая речь Гитлера. Кенигсберг, Бреслау, Вена – все радиостанции на востоке передавали неразборчиво. Нам пришлось пробиваться через Кельн, чтобы обеспечить чистый прием.
Прага, 13–14 сентября (три часа утра)
Война совсем близко, и с полуночи мы ждем немецких бомбардировщиков, но пока их не видно. Сильные обстрелы в Судетах, Эгере, Эльбогене, Фалькенау, Хаберсбирке. Убито несколько жителей Судет и чехов, а немцы разграбили чешские и еврейские магазины. Так что чехи очень правильно сделали, что объявили сегодня утром в пяти судетских районах военное положение. Около семи вечера мы узнали, что Генлейн послал правительству шестичасовой ультиматум. Отправлен он был в шесть вечера, срок его истекает в полночь. Требования ультиматума: отменить военное положение, вывести чешскую полицию из Судетской области, «отделить» военные казармы от гражданского населения. Стоит ли за всем этим Гитлер, мы не знаем, хотя после его речи в Нюрнберге вряд ли приходится в этом сомневаться. Во всяком случае, чехословацкое правительство его отвергло. По-другому оно поступить не могло. Оно сделало свой выбор. Оно будет сражаться. Теперь ждем ответного хода Гитлера.
Напряженность и замешательство дипломатов и журналистов, собравшихся ночью в вестибюле отеля «Амбассадор», трудно описать. Интересно наблюдать за реакцией людей, которых внезапно охватил страх. Некоторые не могут с ним справиться. Они позволяют себе доходить до истерики, затем в панике бежать – бог знает куда. Большинство страх преодолевают, с разной степенью мужества и хладнокровия. В вестибюле сегодня собрались: газетчики, которые беспорядочно носятся, пытаясь сделать телефонные звонки с помощью одного-единственного оператора; напуганные евреи, которые пытаются забронировать места на последний самолет или поезд. Каждый вошедший через вращающиеся двери в вестибюль приносит самые разные слухи, все собираются вокруг, чтобы послушать, кто верит, кто не верит, в зависимости от собственных ощущений. Бомбардировщики Геринга прилетят в полночь, если чехи не примут ультиматум. Они будут использовать газы. Как достать противогазы? Их нет. Что тогда делать? Бенеш примет ультиматум. Он должен! Газетчики носятся вверх-вниз, злятся на телефоны и немцев и настороженно прислушиваются, не началась ли бомбардировка.
Элемент комедии помогает разрядить напряженность. Алекс, с большой кружкой пива, и Фиби Пакард – с другой склонились над телеграммой, которую только что получил Алекс. Она от его босса, полковника Маккормика, который с военной точностью инструктирует, как освещать военные действия. «Войны всегда начинаются на рассвете. Будьте там на рассвете», – телеграфирует полковник.
Робкий американский бизнесмен подкрадывается к нашему столу, представляется. «Я получаю огромное удовольствие от сегодняшнего вечера, – говорит он. – Наши газетчики ведут действительно интересную жизнь».
«Что будете пить, сэр?» – спрашивает его кто-то. Мы продолжаем нашу беседу и разговоры по телефону.
Близится полночь. Срок ультиматума. Входит чиновник из министерства иностранных дел с мрачным видом и сообщает по-немецки, что ультиматум отвергнут. Корреспонденты опять летят к телефону. Несколько евреев поспешно уходят. Входит пресс-секретарь Судетской партии, крупный веселый парень, который обычно заглядывает к нам, чтобы сообщить новости. Сейчас он невесел. «Они отвергли ультиматум?» – спрашивает он. И кажется, не дождавшись ответа, хватает небольшой портфель, который он оставил в углу, и исчезает в дверях.
Пакард, или кто-то еще, наконец дозваниваются до Судетской области. Там идут бои с применением винтовок, ручных гранат, пулеметов, танков. Все согласны, что это война. Билл Моррелл пробивается по телефону из Хаберсбирка. Не передам ли я его сообщение в «Daily Express»? Да, какое сообщение? Он говорит, что звонит из полицейского участка. В углу помещения в нескольких футах от него лежат под простыней тела четырех чешских жандармов и одного немца. Немцы убили всех четверых жандармов в городе, но прибыло чешское подкрепление, и сейчас управление под контролем. Звоню Мэри, его жене, которая вот-вот станет мамой, и сообщаю, что с Биллом все в порядке. Подходит время моей радиопередачи. Несусь по улице к Дому радиовещания. Должен сказать, что на улице мне стало даже как-то неловко за себя. Люди спокойны и невозмутимы. Нигде не видно ни солдат, ни полиции. Все идут домой, чтобы лечь спать как всегда. Вышел в эфир, но мы не слышали Нью-Йорка, и, боюсь, были сильные помехи. А теперь в постель.
Прага, 14 сентября (утром)
Телеграмма от Пола Уайта повергла меня в уныние. Моя ночная передача не прошла. Он говорит, атмосферные помехи или пятна на Солнце. Сейчас с Гиндушем, Коксом и Морреллом отправляюсь в поездку по Судетам, чтобы взглянуть на бои.
Вечером. – Проехали двести миль по Судетской области. Везде бои. Мятеж, инспирированный из Германии и с помощью германского оружия, подавлен. И чешская полиция, и военные, действуя с невероятной сдержанностью, понесли больше потерь, чем судетские немцы. Если Гитлер не вмешается, то пик кризиса миновал. Жители Судет, с которыми я сегодня разговаривал, очень удивлены. Они предполагали, что германская армия войдет в ночь на понедельник сразу после выступления Гитлера, и когда этого не случилось, а вместо нее вошла чехословацкая армия, они пали духом. Сторонники Генлейна удерживают власть только в Швадербахе, потому что чехи не могут обстреливать этот город, не задевая снарядами территории рейха. Сегодня днем Генлейн объявил из Аша о роспуске комиссии, которая вела там переговоры с правительством. Эрнст Кундт, глава делегации, смуглый вспыльчивый человек и наиболее честный из всех, говорит, что останется в Праге, «если они не убьют меня».
Вскоре после обеда в вестибюль «Амбассадора» влетел мальчишка-газетчик с экстренным выпуском одной немецкоязычной газеты, единственной, которую я могу здесь читать, поскольку не знаю чешского языка. Заголовки гласят: «Завтра Чемберлен отправляется в Берхтесгаден на встречу с Гитлером!» Чехи ошеломлены. Они подозревают сделку, и я боюсь, что они правы. Ночью по дороге на радиопередачу шедший со мной Гиндуш, который понимает чешский, остановился послушать, что кричат мальчишки, продающие газеты. Они кричали: «Чрезвычайная новость! Чрезвычайная новость! Читайте про то, как могущественнейший человек Британской империи идет на поклон к Гитлеру!» Лучшего комментария в этот вечер я не слышал. Опять выход в эфир, но боюсь, что нам не удастся пробиться. Мощные пятна на Солнце работают против нас.
Прага, 15 сентября
Чувствую себя разбитым. Снова телеграмма из Нью-Йорка, что передача сорвалась. Вечером отправлю телеграмму со своими заметками, чтобы их зачитали. Сегодня Генлейн выпустил прокламацию с требованием немедленного аншлюса, после чего вылетел в Германию. Правительство отдало приказ арестовать его как изменника. Эд Битти из UP звонил сегодня утром из Эгера, но, хотя он и американец до мозга костей, Пакард не понял ни слова из того, что он сказал. Пак прибежал ко мне. «Битти рехнулся. Говорит на каком-то непонятном языке. Ты не поговоришь с ним?» Я вышел на связь. Эд объяснил по-немецки, что он говорит из полицейского участка, что чехи понимают по-немецки, но не знают английского и предоставили ему связь с условием, что он передаст свое сообщение по-немецки, чтобы они могли его проверить. Я записал сообщение. Прошлой ночью во время штурма чешской полицией штаб-квартиры Генлейна в отеле «Виктория» убито шесть человек.
Сегодня взгляд чехов, как и всех остальных, прикован к Берхтесгадену. Они задаются вопросом, не последует ли за мирным решением вопроса, которое пытается получить от Гитлера Чемберлен, призыв пойти на все уступки. Правительственные круги настроены весьма мрачно. Марроу позвонил из Лондона и предложил мне немедленно отправиться в Берхтесгаден. Не знаю, сумею ли я. Чешские поезда перестали ходить через границу, и я не могу найти чешского водителя, который согласится вести через нее свою машину.
Позднее. Позвонил Эд и сообщил, что утром Чемберлен возвращается в Лондон. Моя поездка в Берхтесгаден отменяется. Гора с плеч. Предпочитаю освещать эту войну со стороны Чехословакии.
Прага, 16 сентября
Еще одна телеграмма из Нью-Йорка. Они меня не слышат третий день подряд, но зачитывают мои сообщения, полученные по телеграфу. Это несчастье для радио. Из Берлина сообщают, что Гитлер потребовал референдума для жителей Судет, а Чемберлен более или менее согласен. Здесь правительство заявляет, что этот вопрос даже не обсуждается. Но они боятся того, что произошло в Берхтесгадене. Другими словами, что мистер Чемберлен предал их. В сегодняшнем эфире я скажу: «Согласятся ли чехи разрушить свое государство и принести в жертву свою стратегически важную горную преграду, которая защищала Богемию на протяжении тысячелетия?.. У меня такое впечатление, что они не потерпят унижения и вверят свою судьбу даже конференции четырех великих европейских держав. Чехи говорят: предположим, что пройдет референдум и Судеты отойдут Германии. В качестве компенсации, они считают, мистер Чемберлен должен предоставить им торжественно подписанные Великобританией, Францией, Германией и Италией гарантии, что агрессии не будет. А чего будет стоить другой договор, спрашивают они».
Позднее. Ура! Сегодня отлично слышал Нью-Йорк, и они меня так же хорошо слышали. После четырех дней неудач, и каких четырех дней! Рэнсимен уехал в Лондон, совершенно спокойно уйдя в сторону как не пользующийся симпатией, никем не уважаемый и не воспетый.
Прага, 18 сентября
Чехи ужесточают свои позиции, по мере того как становится очевидным, что Чемберлен готов поддержать требования Гитлера отдать ему Судеты, а на деле – всю Чехословакию. Мило Годжа, премьер-министр, сегодня выступил по радио и на весь мир сказал твердое «нет» референдуму. «Это неприемлемо. Это ничего не решит», – заявил он. Когда я встретил Годжу в Доме радиовещания после его выступления, он поразил меня тем, что, в отличие от других словаков, был взвинчен и очень нервничал. В нем явно чувствовалось напряжение последних дней. Интересно: выступает он сильно, но не сдается ли?
Позднее. Я должен ехать в Германию. В полночь из Лондона позвонил Марроу с новостями. Британцы и французы решили, что они не будут бороться за Чехословакию, и попросили Прагу уступить Гитлеру безо всяких условий и передать Судеты Германии. Я запротестовал и сказал Эду, что чехи не пойдут на это, что они будут бороться в одиночку…
«Возможно. Надеюсь, что ты прав. Но тем временем в среду мистер Чемберлен встречается в Годесберге с Гитлером, и мы хотим, чтобы ты освещал эту встречу. Если там война, тогда можешь вернуться в Прагу».
«Хорошо», – сказал я.
Мне все равно сейчас, куда ехать. Взял себя в руки, пошел к Морису Гиндушу, вытащил его из постели и рассказал ему все новости, которым он отказался поверить. Мы позвонили двум-трем знакомым из министерства иностранных дел. По их тону мы поняли, что им эти новости тоже известны, хотя они и не признались. Они заявили, что это слишком «фантастично», чтобы в это поверить. Разумеется, так оно и есть. Мы с Морисом пошли прогуляться. Люди возвращались домой из кафе и не выглядели сильно взволнованными, и было ясно, что они еще не слышали сообщений из Лондона.
В мое отсутствие передачу будет вести Морис. Утром лечу в Берлин. Спать, четыре часа утра, устал и испытываю ко всему отвращение.
