Келья монаха Лоренцо. Входят Лоренцо и Парис.
В четверг, синьор? Короткий это срок.
Так хочет тесть мой, Капулетти; я же
Не думаю препятствовать ему.
Сказали вы, что мыслей синьорины
Не знаете: не гладкий это путь,
Не нравится мне это.
О Тибальдо
Она так плачет, что не мог я с нею
Поговорить, как должно, о любви:
Ведь в доме слез Венера не смеется.
Ее отец опасность видит в том,
Что дочь такой печали предается,
И с свадьбою торопит он, чтоб слезы,
Что льет она средь одиноких дум,
Остановить сообществом супруга;
Вот почему спешит он.
Я б желал
Не знать причин, препятствующих свадьбе.
(Громко.)
Вот и она идет сюда, синьор.
Входит Джульетта.
Я счастлив, что вас встретил, синьорина,
Моя жена.
Быть может, если только
Могу я быть женою.
Вы должны
И будете моей женой в четверг.
Что быть должно, то будет.
Это верно.
На исповедь к духовному отцу
Пришли вы?
Вам ответить – было б то же,
Что каяться пред вами во грехах.
Не отрицайте перед ним своей
Любви ко мне.
Пред вами я покаюсь,
Что я люблю его.
Ну, а ему
Покайтеся, что любите меня.
Когда я это сделаю, тогда
Признание мое ценнее будет,
Чем если б я призналась вам в глаза.
Бедняжка, как лицо твое от слез
Поблекло!
Нет, вреда ему большого
Не сделали они: оно и так,
До этих слез, уж было некрасиво.
Ты больше слез вредишь ему словами.
Но истина – не клевета; притом,
Ведь о своем лице я говорю.
Оно мое, ты ж на него клевещешь.
Быть может – да, так как оно не мне
Принадлежит. Святой отец, теперь
Свободны ль вы, иль около вечерни
Прийти мне к вам?
К твоим услугам я.
Синьор, мы с ней должны одни остаться.
Избави Бог, чтоб в деле покаянья
Я стал мешать. Джульетта, разбужу
Я рано вас в четверг. Теперь – прощайте,
Примите мой священный поцелуй.
Целует ее и уходит.
О, дверь запри, и будем вместе плакать;
Нет помощи, спасенья для меня!
Известно мне твое, Джульетта, горе;
Как тут помочь – придумать не могу.
Я слышал, ты в четверг должна венчаться:
Ничем нельзя отсрочить этот брак.
Не говори, что ты об этом слышал,
А научи – как это устранить.
Коль мудростью своей не в состояньи
Ты мне помочь, то назови хоть мудрым
Решение мое, – и этот нож
Сейчас меня от бедствия избавит.
Душой сам Бог соединил меня
С Ромео; ты соединил нам руки, –
И прежде чем вот этою рукой
Я договор скреплю о новом браке
Иль моему Ромео изменю,
Чтобы отдать другому это сердце, –
Погибнут пусть и сердце, и рука.
Пусть опытность преклонных лет научит
Тебя – подать мне тотчас же совет;
Не то – между моей бедой и мною
Посредником вот этот будет нож,
И он решит – там, где твой ум и опыт
Мне честного исхода не дадут.
Ну, говори скорее, не томи, –
Я без того томлюсь от нетерпенья:
Смерть, смерть скорей, когда уж нет спасенья!
Послушай, дочь: надежду вижу я,
Но тут нужна отчаянная смелость,
Настолько же отчаянная, как
То бедствие, что отвратить нам нужно.
Когда уж ты решилась умереть
Скорее, чем за графа выйти замуж,
То предпочтешь ты настоящей смерти
Притворную, чтоб избежать стыда,
Влекущего тебя к самоубийству.
Коль ты смела, то способ я найду.
О, только бы не выходить за графа!
Вели ты мне с высокой башни прыгнуть,
Идти к ворам, с змеями пресмыкаться,
Или закуй меня с медведем на цепь,
Иль на ночь в склеп, наполненный костями
Смердящими и грудой черепов,
Меня запри, иль в свежую могилу
Вели мне лечь под саван мертвеца, –
Все, все, о чем и слышать не могу я
Без трепета, готова сделать я,
Без всякого сомнения и страха,
Чтоб милому Ромео моему
Остаться мне женою безупречной.
Так слушай же: иди теперь домой;
Будь весела и изъяви согласье
На этот брак. Ведь завтра середа, –
Так завтра в ночь одна останься в спальне.
Кормилице спать в комнате твоей
Не позволяй. Возьми вот эту склянку
И выпей всю. По жилам у тебя
Холодная тогда польется влага,
Твой пульс замрет; ни тела теплота,
Ни слабое дыхание не выдаст,
Что ты жива; румянец губ и щек
В безжизненный цвет пепла превратится,
Опустятся покровы глаз твоих,
Подобно как у мертвых при кончине,
И пролежишь ты сорок два часа,
Как будто бы в оцепененьи смерти.
Затем как бы от сладостного сна
Пробудишься. Когда придет поутру
Жених, чтобы невесту разбудить,
Тебя найдут уж мертвою в постели;
В парадные одежды облекут,
И отнесут тебя в открытом гробе
В семейный склеп усопших Капулетти.
Я, между тем, Ромео извещу.
Он явится к назначенному сроку,
И вместе с ним я буду ожидать
Там твоего от смерти пробужденья.
И в ту же ночь он в Мантую с тобой
Отправится; грозящего позора
Избегнешь ты, когда непостоянство
Иль женский страх тому не помешает.
Дай склянку мне! Не говори о страхе.
На, вот, возьми и уходи; будь твердой
И счастливой в решении своем.
Я в Мантую сейчас пошлю монаха
С моим письмом к супругу твоему.
Любовь, пошли мне твердость! Только твердость
Спасет меня. – Прощайте, мой отец.
Уходят.
Комната в доме Капулетти.
Входят Капулетти, синьора Капулетти, кормилица и слуги.
Кто только здесь показан в этом списке,
Всех пригласи.
Слуга уходит.
(Другому слуге.)
А ты ступай – найми
Десятка два хороших поваров.
Я не приведу ни одного плохого, синьор; я испытаю их: посмотрю – облизывают ли они свои пальцы.
Да в чем же тут испытание?
А вот в чем, синьор: плох тот повар, который не облизывает своих пальцев; значит, такого я и не найму.
Ступай, ступай!
Второй слуга уходит.
На этот раз мы сладим пир кой-как.
Где дочь моя? Пошла к отцу Лоренцо?
Так точно.
Пусть; быть может, вразумит
Он дерзкую, капризную девчонку.
Входит Джульетта.
Смотрите, вот она идет сюда,
Веселая.
Ну что, где ты шаталась,
Упрямица?
Там, где меня учили
Раскаяться в сопротивленьи вам.
Святой отец Лоренцо мне велел
Просить у вас прощенья на коленях.
Простите же, я умоляю вас;
Отныне вам я навсегда послушна.
Послать за графом, известить его,
И завтра же скрепим мы этот узел.
С ним встретилась я в келье у Лоренцо,
И с ним была любезна, как могла,
Приличия границ не нарушая.
Я очень рад; прекрасно это; встань;
Давно бы так. Мне нужно видеть графа.
Ступайте же, я говорю, – просите
Его ко мне. Клянусь я Богом, это
Почтенный и святой монах; ему
Весь город наш обязан многим.
Няня,
Иди со мною в комнату мою,
И помоги мне выбрать украшенья,
Приличные для завтрашнего дня.
Для четверга; теперь еще не к спеху.
Иди с ней, няня; завтра – в церковь мы.
Джульетта и кормилица уходят.
Не справиться нам к завтрашнему дню:
Почти уж ночь.
Молчи, я все улажу.
Ручаюсь я, все выйдет хорошо.
Иди к Джульетте, помоги ей выбрать
Себе наряд; я уж не лягу спать;
Оставь меня: на этот раз я буду
Хозяйкою. Эй, вы! – Все разошлись.
Ну, так я сам отправлюся к Парису,
Сказать, чтоб он назавтра был готов.
Как на сердце легко теперь, когда
Опомнилась капризная девчонка.
Комната Джульетты. Входят Джульетта и кормилица.
Да, лучше всех других вот эти платья.
Но, милая, оставь меня одну
На эту ночь; мне нужно помолиться
Усерднее, чтоб небеса своей
Улыбкою мне озарили душу,
Которая, как знаешь ты сама,
Исполнена греха и непокорства.
Входит синьора Капулетти.
Вы заняты? Не нужно ль вам помочь?
Нет, мы уже все выбрали, что нужно
И что идет для завтрашнего дня.
Теперь одной позвольте мне остаться;
Пусть няня с вами будет эту ночь:
У вас теперь хлопот не оберешься.
Спокойной ночи; ляг в постель, усни:
Ты так теперь нуждаешься в покое.
Синьора Капулетти и кормилица уходят.
Прощайте. – Богу одному известно,
Когда мы с ней увидимся опять.
Холодный страх по жилам пробегает;
Мне кажется, что жизни теплоту
Он леденит. Я позову их снова,
Чтобы они ободрили меня.
Кормилица! – К чему? Что ей здесь делать?
Должна одна я сцену разыграть
Ужасную. Сюда, фиал!
Что, если не подействует микстура?
Должна ль тогда венчаться завтра я?
Нет, нет; вот в чем мое спасенье будет.
Лежи вот здесь. А если это яд,
Что мне хитро поднес монах, желая
Меня убить, чтоб свадьбу устранить,
Которою он был бы обесчещен,
Так как меня с Ромео повенчал?
Боюсь, что так. Однако, нет, едва ли, –
Не допущу я этой мысли злой:
Он до сих пор был святостью известен.
Что, если я проснусь в своем гробу
До времени, когда придет Ромео,
Чтоб выручить меня? Вот что ужасно!
Не задохнусь ли в этом склепе я? –
В смердящий рот его не проникает
Здоровый воздух… Не умру ль я прежде,
Чем явится Ромео мой? – А если
Останусь я жива, – то мысль одна,
Что смерть кругом и ночь, весь ужас места,
Старинный склеп, где столько уж веков
Всех Капулетти кости погребались
И где лежит Тибальд окровавленный,
Еще недавно так похороненный,
Гниющий там под саваном своим;
Где, говорят, умерших тени бродят,
В известные часы ночной порой…
Увы, увы! ужель невероятно,
Что, рано так проснувшись в этом смраде
И слушая стенания кругом,
Похожие на стоны мандрагоры,
Когда ее из почвы вырывают, –
Возможно ли мне не сойти с ума?
О, если я средь ужасов подобных
Проснуся вдруг, то не лишусь ли я
Рассудка, и в безумии моем
Не стану ль я играть костями предков,
Не вырву ль я Тибальда труп кровавый
Из савана и, в бешенстве, схватив
Кость одного из прадедов моих,
Не размозжу ль той костью, как дубиной,
В отчаянье я голову себе?
О, это что? Мне кажется, я вижу
Тибальда тень… Ромео ищет он,
Пронзившего его своей рапирой.
Остановись, Тибальд! Иду, Ромео!
Иду! Я пью вот это для тебя.
(Бросается на постель.)
Зала в доме Капулетти. Входят синьора Капулетти и кормилица.
Возьми ключи и пряностей различных
Достань еще.
Там требуют айвы
И фиников к паштету.
Входит Капулетти.
Шевелитесь!
Живей, живей. Кричал второй петух,
Три пробило уже на колокольне.
Анджелика, присматривай за всеми
Печеньями, да не скупись.
Уйдите,
Уйдите вы, болтун, да лягте спать,
Не то – вы завтра будете больны,
Не спавши ночь.
Ни крошечки не буду:
Случалось мне глаз не смыкать всю ночь
Из-за причин и более серьезных, –
И никогда я болен не бывал.
Ну да, ведь ты повеса был известный,
Любил ловить мышей ты по ночам;
Но я теперь не дам тебе проказить.
Синьора Капулетти и кормилица уходят.
Ревнивица!
Входят слуги с вертелами, дровами и корзинами.
Что это ты несешь?
Для повара; но что – не знаю сам.
Уходит.
Скорей, скорей!
(Второму слуге.)
Поди-ка принеси
Посуше дров; спроси о них у Пьетро, –
Он знает, где они.
И у меня
Есть голова, чтоб отыскать дрова,
Я из-за них не потревожу Пьетро.
Уходит.
Ну, молодец; отлично. Весельчак –
Собачий сын! тебя бы нужно сделать
Начальником поленьев. Боже мой,
Совсем уж день; граф явится сейчас,
И с музыкой, как это обещал.
(Музыка за сценой.)
Да вот слышна и музыка; он близко.
Кормилица! жена! да где же вы?
Входит кормилица.
Кормилица, ступай, буди Джульетту,
Одень ее, а я пока пойду
Потолковать с Парисом. Ну, скорее,
Поторопись: жених уже пришел.
Уходит.
Комната Джульетты. Джульетта лежит в постели. Входит кормилица.
Сударыня! – Синьора! – госпожа! –
Джульетта! – встань! – Как крепко спит она.
Ягненочек! – Вставай же! – Что за соня!
Ну, золото, сокровище! – невеста!
Да полно спать! – Как мертвая, ни слова!
Иль выспаться ты хочешь наперед,
За целую неделю? Да и вправду
Парис не даст тебе сегодня спать.
О Господи! вот спит! не добудиться!
Но так иль сяк, а нужно разбудить.
Синьора! ведь, жених тебя застанет
В постели; он спугнет тебя, смотри!
Да это что? Она уже оделась
И снова спать легла. – Проснись!
Синьора!.. Ах, спасите, помогите!
Скорей сюда! Джульетта умерла!
Зачем на свете я родилась? – Подайте
Мне aqua vitae!.. Ax! – Синьор! Синьора!
Входит синьора Капулетти.
Что тут за шум?
О, злополучный день!
В чем дело?
Вот смотрите, поглядите.
Беда, беда!
О Боже! Горе мне!
Моя дитя, единственная дочь,
Очнись, взгляни, иль я умру с тобою.
Спасите! Помогите! Ну, зови!
Входит Капулетти.
Ведь это срам! Что не идет Джульетта?
Жених уж здесь.
Джульетта умерла!
Скончалась! вот – мертва она; о Боже!
Что? Дайте мне взглянуть. – Увы! о горе!
Совсем как лед! – в ней кровь остановилась,
Суставы все окоченели; – жизнь
Оставила давно уж эти губы;
Смерть на нее напала, как мороз
Нежданный, что нежнейший из цветков
До времени на поле побивает.
Несчастный день!
О горестное время!
Смерть, дочь мою отнявшая, сковала
Язык мой, – я не в силах говорить.
Входят Лоренцо и Парис с музыкантами.
Готова ли идти невеста в церковь?
Идти она готова; только ей
Уж никогда оттуда не вернуться.
Сын, в эту ночь, пред самым днем венчанья,
Смерть спать легла с невестою твоей,
И вот она, цветок, убитый смертью,
Лежит здесь; и отныне смерть – мой зять,
Наследник мой, с которым дочь моя
Повенчана. О, я умру и смерти
Оставлю все – имущество и жизнь!
А я-то, я: не мог утра дождаться,
И вот что мне оно дает!
Проклятый,
Несчастный, страшный, ненавистный день!
Час горестный, какой когда-либо
В течении своем видало время!
Одна, одна, единственная дочь,
Одно дитя, единственная радость –
И ту взяла безжалостная смерть!
Вот горе-то! О, злополучный день,
Плачевный день, несчастнейший из всех,
Какие мне случалось в жизни видеть!
Проклятый день!
Обманут, разведен,
Поруган я, оплеван я, убит!
Смерть гнусная, тобою я обманут,
Низвергнут в прах. Любовь моя! о жизнь!
Не жизнь, любовь моя убита смертью!
Поруган я, истерзан, проклят, ввергнут
В отчаянье, убит! О, время скорби,
Зачем пришло ты праздник наш разрушить?
Дитя мое! – нет, не дитя, душа!..
Ты умерла! – увы, она скончалась!
С ней умерли все радости мои.
Довольно вам; стыдитесь! Исцеленья
Для бедствия в отчаянии нет.
И небеса, и вы владели ею, –
Теперь ее всю взяли небеса.
Тем лучше для нее. Ту часть Джульетты,
Которая принадлежала вам,
Вы не могли предохранить от смерти,
Но небеса другую сохранили
И вечную ей даровали жизнь.
Первейшим из желаний ваших было –
Чтоб счастие Джульетты возросло;
Ваш рай был в том, чтобы его возвысить;
И вот, когда превыше облаков
До глубины небесной воспарила
Ее душа, вы плачете о ней!
Не слишком-то вы любите Джульетту,
Сходя с ума, когда ей хорошо.
Счастливее не та, что долго в браке
Живет, а та, что умирает рано.
Утрите же вы слезы; это тело
Прекрасное осыпьте розмарином
И, в лучшую одежду нарядив,
Покойницу, как требует обычай,
Ее несите в церковь: хоть рыдать
Нам всем велит безумная природа,
Но разум слез таких не признает.
Все то, что мы велели приготовить
Для празднества, послужит погребенью.
Пусть музыку заменит грустный звон
Колоколов; пусть брачное веселье
В печальные поминки превратится;
Торжественные гимны перейдут
В унылые напевы панихиды;
Венчальные цветы покроют труп, –
И все, что здесь, пусть примет вид обратный.
Капулетти, синьора Капулетти, Парис и Лоренцо уходят.
Приходится нам спрятать наши трубы
И уходить.
Да спрячьте, спрячьте! Ах!
Вы видите, какой печальный случай.
Уходит.
Да, подлинно, и дела не поправишь.
Входит Пьетро.
Музыканты, а музыканты! «Усладу сердца», «Усладу сердца»! Если вы хотите меня оживить, сыграйте мне «Усладу сердца»!
Почему «Усладу сердца»?
Ах, музыканты! потому, что мое сердце играет арию: «Мое сердце исполнено горя». О, сыграйте мне какую-нибудь веселую жалобу, чтобы меня утешить.
Никакой тебе жалобы не будет: теперь не до игры.
Так вы не хотите?
Нет.
Ну так я вам здорово отплачу.
А чем ты отплатишь?
Разумеется, не деньгами, а я назову вас сопелками и скоморохами.
А я тебя назову холопским отродьем.
Ну, так я стукну тебя холопским кинжалом по башке. Я не буду шутить, задам вам и re и fa, на все лады! Замечаете?
Если ты хочешь re и fa задать нам на все лады, то значит, пожалуй, что твои дела пойдут на лад.
Пожалуйста, спрячь свой кинжал и яви свое остроумие.
Ну так берегитесь! Я явлю вам такое остроумие, что зарежу без ножа! Нуте-ка, отвечайте мне:
Если сердце страдает от мук,
Если душу печаль подавляет,
То серебряный музыки звук…
Почему «серебряный звук»? Почему музыка имеет серебряный звук? Что скажешь ты на это, Симон-Струна?
Да просто потому, что серебро обладает приятным звуком.
Очень мило. – Ну, а что скажешь ты, Гуго-Скрыпица?
Я скажу «серебряный звук» потому, что музыканты играют за серебро.
Тоже очень хорошо сказано. Ну, а ты что скажешь, Джокобо-Дудка?
Право не знаю, что сказать.
Ах, извини меня: ведь ты певец. Я отвечу вместо тебя: «Музыка имеет серебряный звук», потому что музыканты никогда не получают за нее золота:
То серебряный музыки звук
Скоро эту печаль прогоняет.
Уходит.
Что это за ядовитая каналья!
Черт с ним, с этим шутом! Пойдем-ка в дом. Подождем возвращения провожающих гроб и останемся обедать.
Уходят.