Виктория Угрюмова
Пылающий мост
Мелькарт не был великим стратегом, но великие стратеги служили ему, и возможностей у него было гораздо больше, чем у любого божества Арнемвенда, ибо чем больше горя и боли, смертей и трагедий случалось в мире, тем больше росла его сила; все было ему на руку – страдания, гнев, ненависть, тоска, сомнения, страх...
Передовые части тхаухудов приняли на себя удар огромного войска танну-ула на берегу Даргина, на просторах Джералана, где степь порой кажется небом, а небо – степью, по которой ветер гонит стада белых пушистых облаков. Командовал тхаухудами князь Дзайсан Толгой – весельчак, силач и один из самых близких друзей императора Зу-Л-Карнайна. Правда, вначале аита сам хотел вести войска в это сражение, но воспротивились все – начиная с Агатияра и заканчивая самим Дзайсан Толгоем.
– Ты знаешь, кто идет на нас? – спросил князь своего императора, когда они остались наедине. – Дело не в том, кто из нас лучший воин и более талантливый полководец. Спроси меня, и я без колебаний назову лучшим тебя. Но ты подумай о том, что случится со всей империей, с Вардом, с Сонанданом, наконец! Ни для кого не секрет, что ты понадобишься в решающем сражении. А здесь, когда нас станут давить числом, когда на стороне Самаэля идет такая нечисть, что мороз по коже, – чем поможет нам еще один, пусть и прекрасный, воин? Нет уж, Зу, предоставь своим солдатам держать оборону, а сам отправляйся-ка к сангасоям. Думаю, Самаэль очень скоро попадет туда.
Зу-Л-Карнайн, который еще месяц тому назад не замедлил бы воспользоваться любым предлогом, чтобы повидать Каэтану, сейчас сопротивлялся долго и отчаянно.
– Ну, знаешь, – вспылил наконец Дзайсан Толгой. – Если бы ты так с Мелькартом воевал, остальные сидели бы сложа руки.
– А как я оставлю своих воинов? – спрашивал аита. – Что я им скажу? Как посмотрю в глаза?
– Скажешь и посмотришь, – ответил Агатияр. – Им сейчас надлежит сделать то, что сделал когда-то Зу-Самави и его акара под командованием славного Ловалонги, – задержать противника. Правда, это все равно что сдерживать океан, но они смогут. Они все достойны того, чтобы называться твоими воинами, мальчик. А мы возьмем отборные отряды акара и поскачем в Сонандан. Там, на крохотном пятачке, решится судьба мира. Если наша Каэ проиграет, то все равно, где ты будешь находиться потом. Если мы победим – все остальное тоже не имеет значения. – Старый визирь откашлялся и смущенно добавил: – Да что это со мной? Я так волнуюсь, что говорю банальности, да еще и высокопарным слогом. Зу, мальчик мой, пожалей своего наставника – мне еще много раз предстоит произносить зажигательные речи, избавь меня от этой печальной необходимости хотя бы с тобой.
Так и случилось, что через пять дней тхаухуды Дзайсан Толгоя, остатки разбитых в последней битве отрядов саракоев и панцирная конница Сарагана преградили путь армии танну-ула.
Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
Начальник Тайной службы Сонандана несколько предвзято относился к боеспособности армий, существующих к тому времени на Варде. Странно, что, уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще питал тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в том, что с детьми Интагейя Сангасойи, а также с ней самой и ее бессмертными союзниками придется сражаться долго и отчаянно. Но прочих он полагал бессильными противопоставить что-либо военной мощи танну-ула и подданных Мелькарта.
Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу сражения с ходу, не имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины Дзайсан Толгоя смяли правое крыло – телихинов, конных лучников Самаэля, которым всегда отводилась важная роль в любом бою. Они часто наносили первый удар, но никогда не принимали его на себя. И потому, оказавшись в самом центре схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами, рассчитанные на дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем бою, а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли защитить в поединке с закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
Небольшая группа саракоев на выносливых и мощных верблюдах – жалкие остатки могучего некогда племени, – пылая жаждой мести, накинулись на чайджинов. Эти отборные меченосцы были практически непобедимы при столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали, как драться с обезумевшими от ярости кочевниками, которые вытворяли на своих верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем: они набрасывали на чайджинов арканы и волокли беспомощную жертву за собой – тогда задние верблюды топтали ее ногами, и часто насмерть, они забросали воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией танну-ула в открытом поле. Раненные или потерявшие верблюда кочевники прыгали на своего противника и перерезали ему горло. Они умирали молча, свирепые, беспощадные – так и оставшиеся непокоренными.
Саракои не могли простить Самаэлю и его воинам смерть своих кровных родичей, своих жен и детей. Отняв у них любимых и близких, урмай-гохон подарил им единственную цель и единственный смысл жизни: отомстить и умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный приговор своим подданным. Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные кочевники урукурских пустынь.
Битва кипела, как река в наводнение, выйдя из берегов и затопив все окрестности. Войска сшиблись лоб в лоб на таком крохотном пятачке пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней – слишком тесно было. Выживали не искуснейшие и храбрейшие, но выносливые и удачливые. Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный, вцеплялся зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
Наконец Самаэль понял, что ему пора лично вмешаться в сражение. Он пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и направил его туда, где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой – всадник в белых доспехах, забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи ввели в заблуждение Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на всех углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом: даже доспехи у аиты и Змеебога были одинаковые – белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой первого снега сталь, он стал прорубаться к своему сопернику. Тот так орудовал своим длинным и тяжелым мечом, что впору было им восхищаться. И урмай-гохон восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
Они встретились лицом к лицу: смуглокожий великан в золотом венце с драконьими крыльями по бокам и высокий рыцарь в серебряном шлеме, закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен заранее – пока что не было в мире смертного, способного противостоять звериной мощи Молчаливого. Гигант двумя короткими ударами сверху оглушил князя. Тот, правда, подставил под один удар щит, а под другой – меч. Но, казалось, урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три части, а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел, перед глазами у него плыло, и третий удар оказался сокрушительным. Самаэль пронзил его грудь клинком Джаханнама.
Когда рыцарь в белых доспехах грянулся на землю, Молчаливый тоже спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое лицо, искаженное болью.
– Император? – спросил недоверчиво.
– Император бы уже отрезал тебе голову, – пробормотал Дзайсан Толгой, кусая губы, чтобы не застонать. – А я всего лишь его воин, и не самый лучший... увы...
А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено умирать настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.
Бессмертные уже не могли вмешаться в ход событий и помочь людям. Так всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить за всех людей.
Полчища монстров, призванных в этот мир силой талисманов Джаганнатхи, появлялись из ниоткуда в самых неожиданных местах. Предугадать, куда они хлынут в следующий раз, кому станут угрожать, чьи жизни унесут, было невозможно. И поэтому бессмертные метались по обоим континентам, Варду и Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы истово и искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
Драконы защищали Демавенд.
По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но крокотты и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к тем местам, где находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние враги Мелькарта – Ан Дархан и Джесегей Тойоны. Древние звери, воевавшие бок о бок со старыми богами во времена Первой войны, не могли допустить, чтобы ставшие теперь практически беспомощными дряхлые, немощные боги маленького народа погибли по их попущению. И потому три дракона неотлучно находились в горах Онодонги. Изредка, когда положение становилось совсем тяжелым, прибывала помощь – Солнцеликий Аэ Кэбоалан на своей золотой колеснице и сам немного походил на дракона.
На Имане было ничуть не спокойнее и не легче.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как были уничтожены морлоки, и заплатил за это собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды. На всем острове было только два города: столица Лейрии – Теиф и еще какой-то порт, название которого меняли раз в два-три года его неугомонные жители. Сейчас он назывался Жемчужина Иманы. По сравнению с прочими городами это была сущая деревенька.
Смута назревала на Лейрии исподволь. Тамошний правитель внезапно присвоил себе титул императора, очевидно вдохновившись подвигами Зу-Л-Карнайна или Самаэля, а может, начитавшись историй о героях древности, и объявил войну графству Цаган, заключив для этого союз с княжеством Ятта. Цаган сопротивлялся для вида – постольку, поскольку того требовали неписаные законы. А побыв в состоянии войны всего два дня, на третий вежливо сдался, и тогда король (теперь уже император) Лейрии напал на своего вчерашнего союзника. Эти три небольших государства, находящиеся на восточном побережье Иманы, никто и никогда не пытался завоевать – в голову не приходило. Ни матарии, ни унгаратты, ни хассасины не претендовали на влияние в этих странах. Однако не одно поколение граждан Ятты и Цагана выросло в непосредственной близости от этих вечно грызущихся между собой хищников, и как только Лейрия объявила о своем вторжении, князь Ятты благоразумно отступил. Он слишком хорошо знал, к чему приводят бесконечные захватнические войны. Сдавшись же и признав формальную власть островного государства, он оставался в прежнем качестве и почти ничего не терял.
Казалось бы, новому императору и следовало на том угомониться, однако он орлиным взором высмотрел следующего противника. По наущению ли Мелькарта или по собственной жадности, но он выбрал Хартум – самое богатое королевство мира, о сказочных сокровищах которого ходили легенды. При попутном ветре корабли лейрийского правителя пересекли море Аракан и пристали к юго-восточному побережью Иманы, практически на самой границе Хартума и Тонгатапу.
Герцог Талламор – наместник Великой Кахатанны в славном Хартуме – отреагировал незамедлительно, отправив довольно большое войско навстречу нежданному врагу. И все должно было закончиться в считанные дни, но внезапно дикари Тонгатапу тоже решили поучаствовать в дележе хартумского золота. Их племена, вечно воюющие между собой – что было данью национальной традиции, – объединились на время этого славного похода. Дикари были примитивны: их воины, вооруженные копьями и стрелами с каменными наконечниками, обсидиановыми и деревянными мечами и отравленными дротиками, не могли выдержать лобового столкновения с великолепной, грозной и прекрасно обученной армией Хартума. И они это прекрасно понимали. Однако им под силу было грабить и убивать мирных жителей, жечь посевы, громить и крушить все, что попадалось на их пути. Они походили на тучу саранчи, которая налетает и пожирает все, что попадает в ее поле зрения, а затем исчезает, оставив после себя голод и мор.
Племена Тонгатапу вели партизанскую войну на территории противника, и солдаты герцога Талламора вынуждены были рыскать за ними по всей стране. Одетые в шкуры, украшенные огромным количеством бус и браслетов, сделанных из ракушек и клыков хищников (иногда там попадались и человеческие зубы), в звериных масках или просто оскаленных черепах, надетых на голову, – дикари были смертельно опасны и тем, что пищу себе искали привычную: кровь, печень и сердце врагов, лучше всего – славных и сильных воинов.
Лейрийские войска наступали с юга, и положение в Хартуме стало весьма тяжелым. Тогда и появились у стен Хахатеги войска короля Грэнджера.
Гномы поспешили на помощь, как только поняли, что без них добрый Банбери Вентоттен, герцог Талламор, не справится с этой напастью.
– Как я рад, Раурал, как я рад, – повторял он, обнимая коренастого советника. – Хвала богам, а то я уже хотел было обращаться к нашей драгоценной Каэ за помощью, но у меня все язык не поворачивался.
– И правильно, – согласился Раурал. – Нам туго приходится, но Вард буквально залит кровью. Она бы помогла, я не сомневаюсь, но чего бы это ей стоило? Вы знаете, что урочный час приближается?
– Конечно нет. Могу только предполагать, – искренне огорчился наместник Хартума. – Судя по тому, что творится в мире, действительно приближается. И мне очень, очень жаль.
– Рано сдаваться! – бодро воскликнул Раурал. – Вы лучше скажите, здесь еще подают тот знаменитый салат, о котором наш добрый Рогмо – пусть будет ему пухом земля – прожужжал мне все уши?
– Знаете что, пойдемте-ка на кухню, и я приготовлю его сам, как готовил для Кахатанны и нашего дорогого Рогмо. В специальном серебряном тазике. У меня есть подозрение, – понизил он голос до шепота, – что мой повар пренебрегает своими обязанностями и готовит овощи не в серебряном тазике, а в каком придется. Скажу больше: я догадываюсь, что часто он варит овощи не тринадцать с четвертью минут, как это положено, а все четырнадцать. – Тут он выдержал драматическую паузу. – Может, даже четырнадцать с половиной. Представляете?!
– Неужели? – комично изумился Раурал, приподнимая брови. – Это государственное преступление. Правда, никогда не догадывался, что приготовление простого салата – настолько сложное дело.
Банбери Вентоттен деликатно промолчал, но весь его вид показывал, что в таком случае он невысокого мнения о знаниях гномов.
С прибытием гномской армии и дикарям, и лейрийским войскам пришлось начать неорганизованное отступление, как его обозначали в донесениях, или попросту – паническое бегство. Маленькие, передвигавшиеся бесшумно, зачастую по тайным подземным ходам или нехоженым тропам, гномы истребляли захватчиков с ошеломительной легкостью. Они выскакивали из-под земли – в буквальном смысле слова – и утаскивали за собой вражеских воинов, осыпали их стрелами с верхушек деревьев или со скал, заманивали в пещеры или непроходимые чащобы.
А с появлением в их рядах эльфов исход войны был окончательно решен. И лейрийцы, и особенно дикари Тонгатапу боялись эльфов больше, чем своих злобных и кровожадных божков.
Легкокрылый Астерион опустился на нос флагманского судна прямо напротив капитана Лооя.
– Что? – спросил тот негромко.
– Плохо. Люди не вытянут. Две сотни лучших кораблей, отборные мореходы и воины тоже не самые плохие. Разве что ты захочешь нагромоздить горы трупов поперек реки. К тому же мне показалось, что вслед за кораблями кто-то движется, какие-то морские твари, поднятые из самых глубин. Но я не смог рассмотреть, брат. Море – это твоя стихия.
– Вот где пригодился бы гневный Йа Тайбрайя, – мечтательно молвил капитан Лоой. Его огромные глаза сверкали и переливались всеми оттенками морской волны.
– А ты не можешь попытаться его разбудить?
– Не могу. Кровь эльфа, принесшего себя в жертву на Алтаре, действует безотказно. Еще сотню лет, это минимум, он будет спать в Улыбке Смерти. Может, это и к лучшему. Кто знает, против кого он бы оборотился, вмешайся в это дело Мелькарт?
– Твоя правда. – Астерион воспарил к парусам и наполнил их свежим ветром. Затем вернулся обратно. – Что ты хочешь сделать?
– А мне больше нечего делать, выбора нет. Скажи, брат, ты сможешь проводить наши корабли обратно к Салмакиде, да побыстрее? И немного придержать флот Эльвагана?
– С нашими кораблями я справлюсь легко, что же касается второй твоей просьбы – сила Мелькарта возросла во много крат, и я чувствую его давление. Ветер плохо подчиняется мне, потому сделаю, что смогу, но многого не стану обещать.
– И на том спасибо.
А затем капитан Лоой созвал команду флагманского судна.
– Дети мои! – начал он. – Возможно, не вовремя я говорю вам об этом, но ведь другого, более удобного случая может и не быть. Надеюсь, что вы все поймете меня. Сражаться с флотом Дженнина Эльвагана нам сейчас бесполезно – это приведет только к потерям и смертям, которых можно было бы избежать. Потому я приказываю нашим кораблям повернуть назад. Я же останусь и приму бой. Если со мной будут ваши надежда и вера, то этого более чем достаточно.
– Капитан! – воскликнул один из старших помощников. – Капитан! Что же ты один можешь сделать с ними? Это под силу разве что богам. Но ведь ты же не бог?!
– Теперь и узнаем, – пробормотал Лоой. Несмотря на отчаянные протесты своих товарищей, он добился-таки того, чтобы его спустили в шлюпке на воду и оставили посредине Охи наедине с приближающейся флотилией Эльвагана. С собой он взял только данный ему Аннораттхой сверток.
Корабли Сонандана уходили быстро: Астерион парил рядом с последним кораблем и погонял попутный ветер.
Когда их паруса исчезли вдали, капитан Лоой сел на деревянную лавку, аккуратно положил весла сушиться вдоль бортов, крепко зажмурился и оставался в таком положении несколько минут. Затем сам себе сказал:
– Ну, пора! – но вышло это у него скорее вопросительно.
А затем он встал в качающейся на волнах шлюпке во весь рост, сжал в руках длинный сверток, потянулся, словно змея, сбрасывающая шкуру, и стремительно рванулся вверх. От этого мощного движения тело его треснуло, разлетаясь на множество словно бы стеклянных осколков, и исчезло во вспышке света. Этим же ослепительным пламенем было уничтожено и утлое суденышко, только вода бурлила и кипела на том месте, где только что находился капитан Лоой.
Несколько любопытных сильванов и маленькая наяда, притаившаяся в зарослях камыша у самого берега, подглядывали за ним с нескрываемым интересом. Похоже, наблюдаемая картина не потрясла их до глубины души, но все же они ойкнули в один голос, когда Оха вдруг вздыбилась темными громадными волнами при совершенном безветрии, вздохнула и выплеснула вверх столб воды – прозрачную огромную колонну, на самой вершине которой стоял Владыка Морей Йабарданай.
Принц Зу-Кахам стоял на вершине смотровой башни и всматривался в бескрайние просторы Кораллового моря. Сильный ветер подхватил полы парчового плаща и отнес их ему за спину, словно золотые хлопающие крылья.
Было пасмурно. Солнце, затянутое серой тканью облаков, виднелось бледно-желтым размытым пятном. От этого на душе становилось тревожно.
– Корабли подходят, – склонился в поклоне перед повелителем один из его акара. – Ждем ваших распоряжений.
– Приготовиться к бою, – пожал плечами Зу-Кахам. – Какие еще могут быть распоряжения?
Он вовсе не был равнодушным, просто уже несколько дней гарнизон Гирры находился в полной боевой готовности, действия отрядов были продуманы до мелочей. С севера торопились на помощь войска Амбафайера: шесть полков тяжелой пехоты и два – конных рыцарей. Но им оставался еще один день пути, а флот хаанухов должен был подойти к стенам Гирры через несколько часов.
Зу-Кахам еще раз осмотрел горизонт. Там, на границе между морем и небом, тусклыми и бесцветными, появилась еще одна, темная густая, полоса. Корабли Хадрамаута двигались гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Ветер, дувший со стороны моря, все крепчал. Тхаухуды переглянулись и, не дожидаясь приказа командира, пошли подбросить дров в костры, разложенные сутки назад под чанами со смолой.
Зу-Кахаму было не по себе. Он всегда прежде мечтал, как займет трон своего младшего брата – аиты Зу-Л-Карнайна, как продолжит его завоевания, как умножит славу Фарры от моря и до моря. То, что император не пересек хребет Онодонги и не вторгся в Запретные Земли, то, что он не объявил войну Мерроэ и Аллаэлле, до сих пор не давало покоя его старшему брату. Зу-Кахама мало слушали на больших военных советах. Право голоса принадлежало ему исключительно из-за старшинства и принадлежности к царскому дому Фарры, но чем ярче сияла звезда императора, тем серее и незаметнее становился его старший брат.
Их было трое – непокорных, гордых, буйных сыновей воинственного фаррского царя Зу-Эргена. Их отец владел жалким клочком земли, омываемым двумя морями, Коралловым и Внутренним Хо, и отделенным от остального мира скалистыми, неприступными Фаррскими горами. Почва здесь была скудной, растительность – бедной. И единственным достоянием царской семьи являлись стада коз и овец. Все изменилось с тех пор, как Зу-Эрген совершил свой первый набег на Курму. В том сражении погиб старший из его сыновей, зато младший, Зу-Л-Карнайн, покрыл себя неувядающей славой. Тхаухуды обожествляли его и были готовы следовать за молодым принцем хоть в Ада Хорэ. Поэтому после смерти царя они единогласно избрали его своим владыкой, обойдя все законы, стоявшие на стороне Зу-Кахама. К чести Зу-Л-Карнайна, нужно сказать, что он был также не в восторге от этой идеи, как и его брат, но жрецы ийя, которым вся Фарра доверяла безоговорочно, уговорили молодых принцев согласиться с тем, что было предначертано судьбой.
Хороших сыновей вырастил царь Зу-Эрген – честных, смелых и гордых. Что бы ни чувствовал Зу-Кахам по отношению к брату, занявшему его трон, он никогда не предавал его. Правда, никогда не скрывал ни от императора, ни от старого верного Агатияра, что мечтает о завоеваниях и славных походах, что хочет покорить весь мир. Те только улыбались: они-то прекрасно знали, что у Зу-Кахама был только одно дарование – финансиста и управителя. Что же касается ведения войн, то он никогда не смог бы сравниться со своим братом.
Поскольку это было известно всем, Зу-Кахам предпочел стать наместником аиты в Фарре, на своей родине, чтобы не играть постоянно вторую – даже третью, после Агатияра – роль при дворе своего великого брата.
А теперь, стоя на башне над морем, он вдруг с тоской подумал, как ему не хватает Зу-Л-Карнайна, его веселого и отважного Зу. Как бы он был спокоен, если бы император оказался здесь, принял на себя командование. Зу-Кахам был уверен, что тогда хаанухов бы ждал полный разгром.
– Интересно, что они задумали? – обратился к нему один из его военачальников, Кеней. – Что до меня, то я бы не рискнул высаживать своих солдат на берег прямо на глазах у противника – ведь это просто бегущие мишени. С высоты стен мы запросто расстреляем их: не дураки же они, чтобы умирать просто так?
– Я и сам ломаю над этим голову, – признался Зу-Кахам. – Конечно, они могут рассредоточиться и пристать к берегу одновременно в нескольких местах, но и тогда преимущество на нашей стороне. Правда, не всюду подвезешь метательные орудия, да ведь и без них справимся.
Кеней вздохнул, помолчал.
– Что? – спросил Зу-Кахам. – Не дает покоя мелочь?
– Да, принц. Не дает. Как-то просто все получается. Обошел я тут все посты, орудия проверил, солдатам пару речей сказал – ну, для поднятия духа. И все преследует меня мысль, что не то я делаю, не то! А что делать, не знаю.
– И я не знаю. Разве что готовиться к любым неожиданностям. Лучники на стенах? Стрел хватает?
– Все в порядке, господин. Не изволь беспокоиться.
Зу-Кахам и сам бы не смог определить, что именно тревожит его.
Зрел в Фарре заговор, участвовали в нем и маги, и некоторые вельможи, обделенные, как им казалось, милостями императора. Но заговор был раскрыт, а виновные казнены. Только одного помиловал наместник Фарры, отправил в изгнание, запретив появляться в любых землях империи. С этой стороны угрозы не было и быть не могло.
Принц и пообедал прямо в смотровой башне, и вздремнул чуть больше часа, пока дозорные дежурили, сменяя друг друга по очереди через каждые пятнадцать минут. Наконец наступил долгожданный момент.
Удивительно, но врагов ждали с таким же нетерпением, как и близких друзей. Очевидно, все дело в неизвестности, которая выматывает сильнее всего. И любой человек с радостью предпочтет столкновение с любой опасностью. Поэтому, когда корабли хаанухов оказались на расстоянии десяти полетов стрелы от берега, защитники Гирры вздохнули свободнее.
Как Зу-Кахам и предполагал, их атаковала только часть вражеских кораблей. Две группы, насчитывающие по два десятка судов, уже пристали к берегам Фарры: одна к западу, а другая к востоку от основного места военных действий. Там уже вовсю кипело сражение, падали и умирали люди. Преимущество тхаухудов заключалось в том, что они были у себя дома, каждый камень, каждый куст знали сызмальства. Но их было мало, слишком мало, гарнизон Гирры вообще был невелик. А недавняя эпидемия, разразившаяся в Фарре, унесла несколько тысяч жизней. И теперь защитников почти не осталось.
Шаммемм Дагмар казался достойным противником. Он столь искусно маневрировал своими кораблями, что летящие со стен Гирры камни и метательные снаряды практически не достигали цели. Флот бросил якоря на значительном расстоянии от берега, после чего с кораблей были спущены на воду многочисленные лодки, которые стали перевозить хаанухов небольшими отрядами прямо к городу. У Зу-Кахама не было иного выхода: он приказал открыть городские ворота и повел тхаухудов в атаку на врага.
Сражение длилось с переменным успехом весь вечер и часть ночи. В нем принимали участие все жители Гирры – и старики, и женщины, и дети. Сбрасывали на головы противнику камни и лили расплавленную смолу, метали копья и стреляли из луков. Наконец хаанухи отступили, оставив под стенами множество убитых и раненых. Зу-Кахам уже надеялся на то, что удастся продержаться до прибытия подкрепления, а значит, и на победу, но тут прибыл с севера посланец с горестным известием: разразилась страшная, невероятная для этой поры непогода и вспомогательный отряд задерживается в пути. Вышедшая из берегов горная речушка преградила ему путь. На помощь рассчитывать не приходится.
А на рассвете предатель открыл городские ворота. Бои велись теперь в самой крепости, тхаухуды отчаянно сражались за каждый дом, каждую улочку. Баррикадировали узкие проходы телегами и домашней утварью, разводили костры. С крыш на головы хаанухам сбрасывали черепицу, глиняные горшки – иногда даже с цветущими кустами, медные и бронзовые котлы. Все чаще воины сталкивались в рукопашной схватке, все больше трупов громоздилось на затянутых дымом улицах Гирры. Город горел, подожженный захватчиками с трех сторон.
Зу-Кахам и Дагмар встретились в поединке на дворцовой площади. Как ни странно, но она была почти пуста. Свинцовое серое небо тяжело нависало над дворцом фаррских аит, пахло гарью. Сильный ветер трепал плащи и волосы. Где-то вдалеке кипело сражение, и эхо доносило звон оружия и крики раненых. Израненный наместник едва стоял на ногах, он с ужасом рассматривал своего противника – широкоплечего, краснолицего, с острыми, прижатыми к щетинистой голове ушами.
Дагмар беззвучно рассмеялся, обнажив клыки в волчьем оскале, ударился оземь. И Зу-Кахам оказался лицом к лицу со своей смертью – огромным, серым урахагом, на шее которого висело украшение из зеленого золота. Матерый волк прыгнул вперед, и принц, сделав отчаянный выпад, вонзил меч прямо ему в грудь. Но волк, казалось, не обратил на страшную рану никакого внимания и разорвал своему противнику горло.
Говорят, что Зло вполне способно победить и утвердиться в любом мире. Наверное, это так. Но человеческие души таят в себе такие неожиданности, такие тайны, что ни одно Зло в мире не способно завладеть ими целиком и полностью.
Когда защитников Гирры оставалось так мало, что хаанухи уже считали свою победу полной и безусловной, их корабли внезапно атаковал другой флот. Он состоял из больших, прекрасно оснащенных, быстроходных и маневренных судов, а его моряки превосходили своих соотечественников буквально во всем – ибо это были лучшие моряки Хадрамаута. И они отнюдь не состояли на государственной службе.
Наступила ночь. Небо по-прежнему оставалось пасмурным, ни звезд, ни луны не было видно за тучами. Однако горящий город и горящие корабли захватчиков прекрасно освещали место сражения. Даже талисман Джаганнатхи не помог новому шаммемму Хадрамаута – слишком уж быстро и неожиданно все произошло. На его кораблях оставалось немного людей, и они были в мгновение ока уничтожены превосходящим противником. Затем корабли неизвестной эскадры подошли поближе к берегу, и с них посыпались в воду и в лодки свистящие и улюлюкающие, пестро и броско одетые мужчины, вооруженные до зубов. Часа через полтора отчаянной резни все хаанухи, находившиеся на берегу, были истреблены, а их корабли – сожжены или потоплены. Эта неожиданная помощь подоспела как раз вовремя. Опешившему шаммемму не оставалось ничего другого, как воспользоваться своим талисманом и покинуть пылающую Гирру, в которой немногочисленные защитники горячо приветствовали удивительных союзников.
Знаменитое на весь Арнемвенд Братство Контрабандистов, возглавляемое господином Цоцихой, не пожелало оставаться в стороне.
Наступил день, когда стало ясно, что решающий момент наступил. Танну-ула соединились с восставшей из праха армией Эр-Соготоха и вплотную подошли к хребту Онодонги. Авангард и арьергард человечьих войск составили бесконечные колонны монстров, вызванных силой талисманов из запредельности, а также нечисть, явившаяся, казалось, изо всех уголков Арнемвенда. Ареной боевых действий стал Джералан. Именно здесь столкнулись отряды, пришедшие из Сарагана и Курмы, полки, присланные из Аллаэллы и Мерроэ, и тагарская конница с огромной армией под командованием Самаэля. Даже Эр-Соготох не делал никаких попыток утвердить свое первенство, признав окончательно и бесповоротно главенство грозного сына Мелькарта.
