Трейси Деонн
Наследники легенд
6
С чего мы начинаем? С начала.
Что ж, к ужину у меня уже складывается набросок плана. В шумной столовой я занимаю стол и жую сэндвич, набирая сообщение единственному человеку, у которого могут быть какие-то ответы.
«Привет! Нас не исключили».
Ответ приходит мгновенно. Шарлотта из тех, кто не выпускает телефон из рук, никогда не ставит его на беззвучный, никогда не включает режим «не беспокоить».
«ДАААаааа! Но серьезно, мне правда жаль, из-за меня вас чуть не выперли!! Мне прям отстойно от этого».
Мне должно быть стыдно, что я использую ее чувство вины в своих целях, верно?
«Все в порядке. Вечеринка была сумасшедшая. Так много разных людей».
«РЕАЛЬНО! Кто-то донес на этих спортсменов! Им придется посидеть на скамейке запасных всю первую игру, а еще они закон нарушили!»
«Вот хрень!
(Я не разбираюсь в футболе, но подобная грубость кажется мне подходящим ответом.)
А что это за девица кричала, чтобы все уходили? Высокая блондинка, с хвостом?»
«Виктория Морган. Кличка Тор. Девушка с наследством».
(Она добавляет несколько эмодзи с опущенным вниз пальцем.)
«А что с ней не так?»
«Ее папа и дедушка, и черт знает кто еще в стародавние времена учились в Каролинском. Пару лет назад ее семейка пожертвовала столько бабок бизнес-школе, что в их честь переименовали здание. Старые деньги, старые добрые друзья. Приходят богатые наследнички, получают черт знает какие оценки и уходят четыре года спустя на перспективную стажировку и тепленькую вакансию».
Старые деньги, старые добрые друзья. Почему я не удивлена? Это же Юг. Тесные группы, лояльность в цене, сложившиеся сети, много ресурсов. Держу пари, для легендорожденных самое то.
«А что насчет парня, с которым она была?
(Я подбираю характеристики, которые кажутся наиболее… разумными.)
Темные волосы. Сердитый. Желтые глаза».
«ТАМ БЫЛ СЭЛЬВИН КЕЙН?!?!? И я пропустила?!!! Он никогда НИ НА КАКИЕ вечеринки не ходит. Боже, боже, он такой классный».
Поток эмодзи: улыбающаяся рожица с высунутым языком, поднятые руки, сотня, поцелуй.
Меня передергивает. Мне не кажется, что Шарлотта добавила бы эмодзи поцелуя, если бы видела, как Сэл рычит, будто лев, и едва не ломает кому-то колени одной рукой. Она пишет мне снова, прежде чем я успеваю ответить.
«Но Сэльвин разве не с Тор?»
«Нет! Они всегда будто вот-вот поцапаются».
Все верно. Это любому видно.
«Я никогда не видела, чтобы они даже РАЗГОВАРИВАЛИ друг с другом. Они из разных кругов, дорогая. Даже не близко! Он на последнем курсе программы раннего обучения, как я, а Тор старшекурсница».
Я усиленно соображаю. Значит, легендорожденные избегают друг друга на публике, но действуют согласованно, оказавшись наедине. Организованно. Они упомянули врата на территории кампуса. Это там они обычно охотятся? Если Сэл скоро закончит программу раннего обучения, значит, его возраст все же можно определить – ему восемнадцать.
«Мне пора. Сегодня вечеринка в братстве «Сигма»! Пойдешь?»
«Не. Декан уже записал меня в свой сраный список».
К моменту, когда я доедаю ужин, солнце уже село, и по темнеющему небу протягиваются полосы темно-красного и жженой охры. Я выхожу на улицу, ощущая густой влажный воздух, погрузившись в мысли.
– Бриана Ирен Мэтьюс!
Я застываю, а затем медленно поворачиваюсь, чтобы выяснить, что это за скотина окликает кого-то полным именем прилюдно, чтобы привлечь внимание.
Прислонившись к стене, как раз рядом с выходом, стоит высокий светлокожий парень со взъерошенными соломенными волосами и самыми синими глазами, которые я когда-либо видела. Он выглядит, будто сошел с обложки рекламной брошюры университета: невозможно яркий и радостный, в обычных джинсах и синем худи с символикой университета. Когда он смеется, это звучит тепло и искренне.
– Вот это я понимаю, убийственное выражение лица!
– Хочешь стать моим сопровождающим? – рявкаю я.
Он улыбается, одной ногой отталкивается от стены и шагает ко мне.
– Тебя сложно отловить. – Он поднимает на меня взгляд, словно что-то обдумывая. – А еще это невежливо – весь день читать сообщения и не отвечать на них.
Прикрыв веки, я бурчу:
– А, ты нянька.
– А ты, значит, ребенок? – Широко раскрыв глаза, я вижу, что Ник Дэвис стоит прямо передо мной и в его глазах искрится едва сдерживаемое веселье. Он по меньшей мере сантиметров на десять выше меня, а это, я вам скажу, кое-что, хотя, раз он учится на втором курсе программы раннего обучения, значит, он всего на год старше. Он явно не похож телосложением на знакомых мне семнадцатилетних. Широкими плечами и узкой талией он напоминает мне олимпийского гимнаста.
Я разворачиваюсь, намереваясь уйти. Этот парень не входит в мой план. Ни в его начало, ни в середину, вообще никуда.
– Бриана, подожди! – Ник бежит следом за мной. – Я провожу тебя до общежития.
– Бри. И спасибо, не надо.
Когда он догоняет, до меня доносится запах кедра и кондиционера для белья. Конечно, он хорошо пахнет.
– Бри, сокращенно от Брианы. – Его улыбка с ямочками, наверное, изображена на плакате в каком-нибудь кабинете стоматолога. – Буду рад тебя проводить. Взаимное обучение и все такое, – говорит он без тени сарказма. – Как говорит декан, ты склонна забредать куда-нибудь ночью и случайно оказываться на заднем сиденье полицейской машины?
Я вздыхаю и ускоряю шаг, но он догоняет меня, не теряя ни секунды.
– Как ты меня нашел?
Он пожимает плечами.
– Попросил у декана Маккиннона твое расписание и фото. – Он поднимает руку, прежде чем я успеваю возразить. – Личную информацию обычно не выдают студентам, но согласие, которое подписывают, поступая на раннее обучение, дает такое право наставникам, помощникам и другим лицам, выполняющим подобные функции. Я узнал, когда у тебя заканчиваются занятия. Решил, что после этого ты двинешь ужинать, а затем прикинул, сколько ты простоишь в очереди в «Ленуаре», как быстро найдешь столик и как быстро поешь в это время дня. Мне осталось только явиться сюда и подождать снаружи у выхода, ближайшего к «Старому Востоку».
Я останавливаюсь, открыв рот от удивления. Он ухмыляется – его это явно веселит, и он доволен собой.
– Значит, ты меня преследуешь?
Он прижимает руку к груди, будто я ранила его.
– Вовсе нет, я просто умный! И я действовал в соответствии с прямыми указаниями декана Маккиннона – вступить в первый контакт с тобой сегодня. – Голубые, как океан, глаза на загорелом лице внимательно рассматривают меня, а от его понимающей улыбки к ушам поднимается волна тепла. – И отлично рассчитываю время. Ты явилась через пять минут после того, как я пришел.
– Быть умным и преследовать людей – не взаимоисключающие качества.
– О, я согласен. – Он трет подбородок. – Наверное, где-то есть диаграмма Венна на этот счет или график прямой пропорциональной зависимости…
Я издаю стон.
– По определению это означает, что ты используешь свой ум во зло.
Ник наклоняет голову.
– Верно. На самом деле на двух уровнях. – Он поднимает палец. – Использование сообразительности, чтобы кого-то преследовать, и, – он поднимает второй палец, – использование сообразительности, чтобы изобразить соотношение между сообразительностью и преследованием.
Я открываю рот, закрываю его, поворачиваюсь и иду прочь. Он идет следом.
Несколько минут мы идем молча, а вечер обтекает и окружает нас. Я оглядываюсь назад. Ник ступает легко, словно танцор: длинные шаги, прямая осанка. Когда мои глаза поднимаются к его лицу, я вижу, как в уголке его губ прячется улыбка. Я резко отворачиваюсь.
Через минуту он заговаривает снова. Его голос раздается у меня за спиной, и в нем звучит любопытство.
– Так ты прыгнула с обрыва? Там, в карьере?
– Нет.
– Что ж, – задумчиво произносит он, – с попаданием в кабинет декана в первый учебный день не сравнить – думаю, это рекорд, так что поздравляю, – но опыт вполне неплохой. Обрыв не очень высокий, а прыгать довольно весело.
Я поворачиваюсь лицом к нему, невольно удивившись.
– А ты сделал это?
Он усмехается.
– Ага.
– Но разве ты не любимчик декана?
Он поводит плечом.
– На бумаге у меня все отлично.
Несколько минут спустя мы доходим до перекрестка, где дорожки расходятся в разные стороны, как спицы колеса. Он ступает рядом со мной, и мы вместе идем по правой дорожке, ведущей к «Старому Востоку». Сверчки и кузнечики гудят вдалеке.
Интересно, вернулась ли Элис в нашу комнату. Мы ссорились и раньше, много раз, но так – никогда. Никогда у меня не оставалось такого чувства холода. Я вспоминаю взгляд Элис – сердитый и презрительный. Последним человеком, кто так меня отчитывал, была мама. Почему у меня так хорошо получается причинять боль тем, кого я люблю? Причинять им столько боли, что они кричат, ругаются мне в лицо.
– Декан Маккиннон сказал, что ты поступила вместе с подругой.
У него хорошая интуиция. Пугающе хорошая.
– Элис. Она всегда хотела попасть сюда.
Он меряет меня взглядом.
– А ты нет? – Я моргаю, не зная, как ответить, и он принимает мое молчание за ответ. – Тогда зачем ты здесь?
– Я отличница.
Он бросает на мое лицо быстрый оценивающий взгляд.
– Разумеется, – бормочет он. – Но это о том, как ты попала сюда, а не почему. Никто не поступает на раннее обучение просто ради учебы.
Я фыркаю.
– Скажи это Элис. Она будет в шоке.
– Уходишь от ответа. Вижу. – Его внимательные глаза скользят по мне, будто он видит мои внутренности и хочет от нечего делать их изучить. Никакой спешки. Не обращай внимания. Просто покопаюсь у тебя внутри. – Декан Маккиннон попросил меня рассказать тебе о требованиях к студенческой активности, поскольку несколько групп в кампусе начинают набирать участников в первые недели занятий. Уже попалось что-нибудь по душе? – Я совершенно забыла об этой части программы. Ник замечает выражение моего лица и прикрывает рот ладонью, пряча ухмылку. – Ты даже не знаешь, что такое студенческая группа?
– Могу догадаться, – рычу я. – Клубы. Профессиональные организации для тех, кто собирается получать степень по праву или медицине. Не знаю… студенческие братства и сестринства?
– В целом так, – говорит он, – только студенты с раннего обучения не могут вступать в братства. Несовершеннолетние в сообществах, известных вечеринками и пьянством? Ну уж нет. Какой родитель согласится отправить свое драгоценное несовершеннолетнее дитя в Каролинский, если будет думать, что днем мы изучаем органическую химию, а по ночам хлещем пиво из бочонка?
– А ты в какое вступил? Чтобы мне знать, куда не соваться.
– Второй отвлекающий вопрос. В клуб крикета.
– Крикет. В стране баскетбола и футбола?
Он пожимает плечами.
– Я знал, что это выбесит папу.
Что-то сжимается в моем сердце, сильно и остро.
– М?
– Мой папа – здешний выпускник. Теперь профессор психологии.
– И он хочет, чтобы ты занимался чем-то, кроме крикета?
– Ага. – Ник запрокидывает голову и рассматривает ветви деревьев, нависающие над дорожкой. – Чтобы пошел по его стопам.
– Но ты не собираешься заниматься этим чем-то?
– Не-а.
– Почему же?
Он опускает взгляд и смотрит мне в глаза.
– Я не стану делать что-то просто потому, что мой отец этого хочет.
Внезапно, совершенно иррационально, боль в сердце превращается в нечто более агрессивное.
– Он просто хочет поддерживать связь.
Ник фыркает.
– Уверен, что так и есть, но мне все равно.
Я останавливаюсь на дорожке и поворачиваюсь к нему.
– Тебе не должно быть все равно.
Ник тоже останавливается. И теперь отвечает мне так же, как раньше я ему.
– М?
– Да, – настаиваю я.
Мы смотрим друг другу в глаза, карие и синие, и между нами происходит что-то неожиданное. Веяние дружбы, капелька юмора.
– А ты настойчивая, – отмечает он и улыбается.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому просто иду дальше.
«Старый Восток» появляется перед нами – желто-бежевое кирпичное здание с непримечательными одинаковыми окнами по бокам. По его виду не скажешь, что ему уже почти двести тридцать лет – самое старое здание государственного университета в стране.
Не знаю, почему меня напрягает, что Ник не хочет поддерживать отношения с отцом. Мы только встретились, едва знаем друг друга, и он не обязан в подробностях рассказывать мне о своей жизни. Это не должно меня волновать.
Но волнует.
Презрение и зависть переплетаются и пронзают мне желудок, как зазубренные когти. Я хочу направить их на этого Ника, чтобы он понял, что я думаю о том, как он впустую тратит такую роскошь: один из его родителей жив, и он может восстановить связь с ним. Я поворачиваюсь к нему, слова вертятся у меня на языке, но тут замечаю вспышку неземного света вдалеке, где-то у него за плечом.
Магия Сэльвина была дымом и клубящимся серебром. Это пламя, пульсирующее в небе над деревьями, тлеет неоново-зеленым.
– О боже, – шепчу я, чувствуя, как ускоряется биение сердца.
– Что? – спрашивает Ник.
Не успев еще ничего толком подумать, я бегу мимо него. Я слышу, как он кричит за спиной, спрашивая, что не так, но мне все равно. Сейчас я не могу на него отвлекаться.
В это время суток по кампусу невозможно пройтись по прямой. Повсюду расхаживают студенты, сидят парочки, мне приходится зигзагом обегать игроков во фрисби. Прошлой ночью я убегала от магии. Сегодня мне нужно бежать прямо к ней. Ради мамы, ради папы, ради меня самой. Я должна узнать правду. Я должна знать, виновата ли я в том, что нам не представилась возможность поговорить снова, или…
Я огибаю живую изгородь, и мир уходит у меня из-под ног.
Между двумя зданиями лабораторий к земле прижалось нечто, существования чего я не могла и представить.
Существо окружает тонкий ореол зеленого света. Его тело мерцает, обретает плотность, затем истончается, затем снова уплотняется. Его можно было бы назвать волком, но он в два раза больше и вместо меха покрыт полупрозрачным слоем растянутой и потемневшей кожи, которая облезает с суставов его лап. Он скалит два ряда зубов, загнутых назад, как серпы. Тонкие струйки дымящейся черной слюны стекают с нижних клыков и скапливаются на траве.
Сложно описать, какой звук я издаю – вскрик, почти беззвучный испуганный всхлип, – но тварь тут же поворачивает голову в мою сторону, ее красные глаза и уши с красными кончиками теперь направлены на меня.
Существо приседает, из его горла доносится глухой рык, а затем оно бросается на меня.
Я готовлюсь ощутить его укус, но внезапно кто-то врезается в тварь и сбивает ее с ног.
Существо ударяется в кирпичную стену с тяжелым хлюпающим звуком, оставляя на ней черное пятно.
– Беги! – Ник стоит между мной и тварью.
Существо поднимается на ноги. Отряхивается, как собака, так что во все стороны разлетается черная жидкость. Там, где она касается земли, трава съеживается, как ветчина на сковородке.
– Бри! – Ник опускается на одно колено. – Беги!
Удары сердца гулко отдаются в ушах, я спотыкаюсь и падаю. Боль пронзает ладони, отдаваясь в локтях.
Ник вытаскивает из ножен, прикрепленных к бедру, тонкую серебряную палку. Он приседает, затем взмахивает ею, словно рассекая воздух. Палка раздвигается, превращаясь в тонкий острый клинок.
Скрытое оружие. Как у Тор.
Ник вращает меч в руке. Когда он достигает самой высокой точки дуги, появляется крестообразная гарда, прикрывающая его пальцы.
Существо прыгает, отталкиваясь мощными задними лапами, и Ник уклоняется, одновременно рассекая его ребра. Тварь приземляется и взмахивает хвостом. Ник приседает, едва уклонившись от его шипастого кончика.
Эти двое танцуют быстрее, чем я могу уследить. Ник наносит удар. Тварь взмахивает черными когтями у его груди. Ник ранит тварь, и ее кожа начинает испускать мертвенный свет.
Они кружат вокруг друг друга, оба тяжело дышат. Затем рисунок танца нарушается.
Ник отступает назад, тварь следует за ним. Ник опускает подбородок и делает еще один осторожный шаг назад – в узкую аллею между зданиями.
Там некуда бежать.
Он в ловушке и даже не понимает этого.
Тварь приседает, готовясь к прыжку…
Я невольно вскакиваю на ноги и кричу:
– Эй, сюда!
Ник мгновенно переводит взгляд на меня, одновременно с этим уши твари поворачиваются, реагируя на голос.
– Нет! – кричит Ник, но уже поздно. Я бегу, а тварь несется за мной. Я поворачиваю, чтобы бежать перпендикулярно к ее траектории. Краем глаза я замечаю, как она меняет направление, продолжая преследовать меня.
Она быстрая. Она щелкает зубами у меня за спиной, в паре десятков сантиметров. Наклонив голову вперед, я бегу изо всех сил. Быстрее. Быстрее. Вопль боли – не моей. Тяжелый удар.
Не в силах удержаться, я оглядываюсь.
Меч Ника глубоко погружен в спину поверженной твари. Ее тело трясется и дергается и клинок вместе с ним. Передние лапы твари выброшены вперед в мою сторону. Так близко.
Ник пронзил ее мечом, когда она прыгнула.
На миллисекунду позже…
– Назад!
Одним движением тварь, которую я считала мертвой, подбирает лапы и прыгает. Я прикрываюсь руками. Тварь взвизгивает, застрявший в ней меч не дает ей атаковать в полную силу. Ее челюсти щелкают, брызги черной слюны разлетаются в воздухе – я падаю на землю.
Мои руки горят.
Кто-то кричит.
Думаю, это я.
Чернота поглощает мир, закрывая его, словно чернила, наползающие от краев поля зрения к центру.
Последнее, что я вижу, – как Ник выдергивает меч из тела твари, а затем пронзает им ее череп.
7
Голоса то появляются, то исчезают.
– Что случилось?!
– Слюна адского пса.
Кажется, будто мою голову сунули под воду. Вытащили. Снова сунули.
– В кампусе? Воплощенного? Это невозможно…
– Помогите положить ее на стол!
Падаю. Падаю глубоко, в холод и темноту. Голоса угасают.
– Кто она? Эфир не предназначен для единождырожденных. Если она…
– Оно разъедает ее кости. Не медлите. Действуйте.
Пронзительное ритмичное пение сверчков пульсирует в моей голове.
Открыв глаза, я вижу белый потолок с широкими деревянными балками. Потолочный вентилятор описывает ленивые круги. Я пытаюсь сесть и терплю полный провал. Руки не работают.
– С тобой все в порядке.
Ладонь мягко прижимается к моему плечу. Ник убирает руку. Он стоит рядом с кроватью. Рукав его худи изорван в клочья.
Остальную часть моего тела покрывает белая простыня, но под ней что-то усиленно чешется – это ощущение поднимается все выше по рукам. Неловко повернувшись, я высвобождаю одну руку и чувствую, как накатывает паника. Правую руку, от костяшек до локтя, покрывает толстый слой марли. Я дергаю левым плечом, чтобы подтвердить то, что уже поняла по ощущению зуда, но рука цепляется за постель.
– Осторожней, – предупреждает Ник. Он откидывает простыню, чтобы я могла увидеть левую руку, забинтованную так же, как и правая. – Ты пострадала.
– Где я? – мой голос звучит хрипло. В горло словно натолкали подгорелую наждачную бумагу.
– Я отнес тебя к нашему целителю.
Ник берет стакан воды, стоящий на прикроватном столике. В нем торчит изогнутая соломинка, и он подносит ее к моему лицу. Это неловко, и я чувствую себя как ребенок, но я слишком сильно хочу пить, чтобы отказаться.
Он не дал настоящего ответа на мой вопрос, и уверена, что он это понимает, но есть и другие способы разобраться, где я.
Комната выглядит комфортной и дорогой, как на горнолыжном курорте, но здание кажется старым: мебель и стены отделаны тяжелыми тканями, а таких узоров и текстур не встретишь в недавно отремонтированных домах. Высокие потолки, полы из красного дерева. Справа от меня стоит стул с мягкой обивкой, над ним высокое окно, открытое в ночь – оттуда доносится стрекот сверчков. За стеклом не видно никаких огней. Где-то вдалеке Часовая башня начинает играть «Вестминстерские четверти»[2] – я отчетливо слышу вступительные ноты мелодии, но не слишком громко. Значит, мы рядом с кампусом.
Я допиваю воду. Ник ставит стакан на место и садится у окна. Он очень сосредоточен. Совершенно не похож на того Ника, которого я встретила у «Леноры».
– Что ты помнишь?
Я хмурюсь, образы вспыхивают в сознании. Свет в небе. Бег. Ник, взмахивающий мечом. Монстр.
Я смотрю в глаза Нику.
– Ты убил его.
Он кивает.
– Я убил его.
Часовая башня отбивает час. Один. Два.
– Ты спас меня.
Три.
Он выдерживает мой взгляд – четыре, – кивает еще раз. Пять.
Я понимаю это отчетливо и явно, прежде чем произношу вслух:
– Ты легендорожденный.
Шесть.
Он наклоняет голову.
– Ага. А ты, наверное, новый паж? Уильям сказал, что тебя не знает.
Я качаю головой. Семь.
Он хмурится, рассматривая мое лицо.
– Но ты увидела адского пса…
Когда часы бьют восемь, Ник замирает, словно статуя.
На самом деле я не знаю, кто потрясен сильнее – он или я. Мы всматриваемся в лица друг друга, словно последующие слова в этом разговоре могут быть написаны на нашей коже. Девять. Десять. Я вижу лишь четкие очертания его подбородка и глаза, широко раскрытые и настороженные. Пряди его соломенных волос по-прежнему темны от пота. Одиннадцать. Тишина.
Одиннадцать – не прошло и трех часов с тех пор, как мы встретились. Мы недалеко от кампуса. Мы в старом здании. Возможно, в каком-то старинном доме. Все улики сходятся.
Он щурится, размышляя.
– Если ты знаешь, что я легендорожденный, значит, ты должна знать, что наш разговор находится в рамках Кодекса. Ты можешь свободно отвечать мне. Откуда ты знаешь это слово?
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы выиграть время. То, как он произносит слово «Кодекс», звучит так, будто между нами должно быть формальное доверие. Конечно, Ник сейчас не демонстрирует ту суровую безжалостность, которую я замечала в лицах Сэла и Тор, но это не означает, что я в безопасности. Если он легендорожденный, он наверняка опасен.
– Что ты сделаешь со мной, если я отвечу на этот вопрос?
Он не может скрыть удивления.
– Сделаю с тобой?
Я киваю, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
– Будешь угрожать? Сломаешь что-то, что я предпочла бы сохранить целым? Сдашь меня копам?
Его синие глаза темнеют, словно голубое небо затягивают тучи.
– Я не собираюсь делать ничего такого. – Он показывает на мои руки. – С какой стати я стал бы приносить тебя к нашему целителю, если хотел бы причинить тебе вред? Если бы я хотел, чтобы ты попала в полицию, что мешало мне просто оставить тебя у входа в какую-нибудь больницу?
– Может, ты еще собираешься выбросить меня у какой-нибудь больницы, – возражаю я. – Может, полиция уже едет сюда.
Он широко улыбается и снова превращается в того Ника, которого я видела у столовой – веселого и язвительного.
– Бри, она же Бриана. Настойчивая и упрямая. Она не принимает то, что видит своими глазами, и не примет то, что слышит своими ушами. – Кажется, он некоторое время обдумывает, подходит ли фраза, прежде чем припечатать ею меня. – Или, по крайней мере, она хотела бы, чтобы я в это поверил. Бри, это вообще твое настоящее имя?
Я возмущенно отвечаю:
– А что насчет моей памяти? Ты все еще можешь ее стереть.
Его улыбка исчезает.
– Нет. Я не смог бы.
Страх делает меня смелой.
– Ты не мерлин?
– Ты же знаешь, что нет.
Он прищуривается, и уголки его рта опускаются, выражая одновременно смирение и разочарование. Едва заметная усмешка окрашена усталостью и легкой примесью злости.
– Ладно, я понял. Ты знаешь о мерлинах и их гипнозе, значит, ты приносила Обет, но ты не из пажей нашего капитула. Тогда какой из них тебя послал? Западный? Ты здесь, чтобы оценить меня?
Я открываю рот, затем закрываю, поскольку понятия не имею, что ответить. За кого он меня принимает? За кого я хочу, чтобы он меня принял?
Я решаю, что мы играем в странную игру, он и я. Каждый пытается понять, что знает другой, прежде чем раскрыть свои тайны. Я знаю, почему мне нужны его ответы, но не знаю, зачем ему нужны мои.
Я поднимаю подбородок, ощущая крошечную искорку решительности, которая возвращается ко мне, когда Бри-После поднимается чуть ближе к поверхности. Ее достаточно, чтобы разыграть джокера – попытаться не выглядеть полностью невежественной и при этом сказать достаточно много, чтобы ему пришлось проявить себя.
– Я знаю, что легендорожденные любят охотиться на исэлей вроде того, которого я помогла тебе найти сегодня.
Игра выходит мне боком.
– О, ты хочешь меня проверить, вот как? Отлично. – Ник встает с подоконника, и его глаза сверкают так, что я вздрагиваю. – Во-первых, это был не просто какой-то исэль. Это был ci uffern, адский пес. Самый глупый из младших демонов, не способный к речи, но самый злобный, кроме разве что лисиц. Частично воплощенный, так что он оставался по-прежнему невидим для единождырожденных, но был способен наносить ущерб живой плоти. Еще несколько эфирных вливаний, и он оказался бы таким же вещественным, как ты и я. А во-вторых…
Он проводит рукой по волосам – жест, который выражает отчасти недоверие, отчасти разочарование.
Уместная пауза, потому что, хотя я лежу, от слова «демон» мир вокруг меня покачнулся. Незаконченное предложение Ника заставило меня застыть, как в самой высшей точке американских горок. Следующие слова обрушивают меня вниз.
– Во-вторых, ты не помогла мне найти его. Ты побежала прямо к нему. Ты привлекла внимание адского пса, будучи невооруженной и необученной, и чуть не лишилась обеих рук в результате. Кто бы ни отправил тебя на эту маленькую разведывательную миссию, в твоем лице он послал самого невежественного пажа, какого я только видел. Я передумал. Если это игра, я больше не играю. Ответы. Немедленно.
Демон.
Обеих рук.
Эфир.
Я сглатываю страх, комом вставший у меня в горле.
– Я… я не знала, что это… демоны. Я…
– Боже, ты либо невероятно упертая и следуешь своей игре, либо ты настолько зеленая, что тебя отправили туда сразу после чертова Обета. – Ник проводит рукой по лицу и тяжело вздыхает. – Да, они демоны. Это базовая информация. Даже дети знают.
Демоны. Это слово пробуждает детское воспоминание. Мама берет нас в церковь на службу жарким влажным летом. Все места на скамейках заняты, люди обмахиваются бумажными веерами на деревянных ручках. Я сижу рядом с ней, чувствуя себя полным ничтожеством: пот стекает по спине, пропитывая мое платье из синтетики, белые колготки прилипают к ногам. Я листаю лежавшую на скамейке Библию, чтобы отвлечься от жары. Разноцветные тонкие страницы с картинками раскрывают то, чего не может показать текст: святой Петр у золотых врат, солнечные лучи пронизывают белые облака, которые простираются в бесконечность; священный свет сияет вокруг головы Иисуса; невидимые нечистые духи – демоны – терзают зазевавшихся верующих ложью и обманом.
– Как в Библии?
Ник всматривается в мое лицо. Когда он вздыхает, серьезность постепенно исчезает с его лица, словно он снимает плащ. Он делает шаг вперед и протягивает руку ко мне, но останавливается, когда я вздрагиваю.
– Я не собираюсь тратить силы на то, чтобы исцелить тебя, а затем снова причинить вред, – произносит он и ждет моего ответа.
Помедлив, я киваю. Он осторожно берет мою правую руку и медленно разматывает бинты, качая головой.
– Полуобученный паж… это… Поверить не могу, какой козел отправил тебя сюда, не научив хотя бы основам. Честно говоря, тебе следовало бы сказать мне, кто это, – нужно подать жалобу на этого человека за такую небрежность.
Я просто смотрю на него. Он чешет в затылке.
– Я не могу отпустить тебя, не рассказав об основах, иначе какой-нибудь bwbach утянет тебя в свою яму, или тебя задушит sarff uffern, или еще чего похуже. Тенерожденные – те, кого мы называем демонами, – приходят к нам через врата, которые они открывают между нашим миром и их.
Тенерожденные. Это странное слово скользит в сознании, но я слишком напугана, чтобы перебить Ника, попросив объяснения.
– Никто не знает, где появятся врата, но их скопления возникают в одних местах чаще, чем в других, и почти всегда ночью. Большинство тенерожденных, которые пересекают границу, невидимы и бестелесны. Они приходят в наш мир, чтобы питаться и приумножать негативные эмоции людей – хаос, страх, гнев. Эти чувства подпитывают их. Если они станут достаточно сильными, чтобы использовать эфир, они применят его, чтобы воплотиться – стать телесными, – и тогда они смогут атаковать нас и физически тоже. Мы охотимся на демонов не просто ради убийства. И не потому, что нам нравится, что бы там ни говорили в других капитулах. Мы делаем это, чтобы защитить людей.
Его пальцы оставляют теплые следы на моей коже. Когда он снимает марлю с моих рук, от нее исходит отчетливый пряный запах цитрусовых деревьев и мокрой земли.
Опустив глаза, я вижу, что мою кожу будто облили кислотой – не сегодня, а словно несколько недель или месяцев назад. Полосы блестящей розовой кожи разбегаются от ладони к локтю. Новая кожа очень чувствительная – когда Ник обхватывает мою руку, осторожно поворачивая ее, чтобы осмотреть, я чувствую мозоли, оставшиеся на его ладони от долгих тренировок с оружием.
– Слюна адского пса достаточно едкая, чтобы разрушать сталь, – объясняет он. – Я видел, как несколько капель проделывают дыру в паре десятков сантиметров бетона. Тебе повезло, что Уильям был дома. – Он складывает на тумбочку остатки марли. – Остальное заживет к утру.
– Как это возможно?
– Мы серьезно это обсуждаем?
– Да, – шепчу я. – Пожалуйста.
Он фыркает.
– Именно из-за такого невежества пажей ранят или убивают. То, что ты видела в небе, – магическое пламя. Побочный продукт эфира – вещества, которое находится в воздухе. Его могут видеть лишь немногие, и еще меньше людей способны им манипулировать. Разные легендорожденные могут использовать эфир в своих целях. Некоторые создают предметы, например оружие, броню, щиты. Уильям использует его, чтобы ускорять лечение.
Опять это имя. Их целитель. Кто-то, кто помог мне, хотя и не знал меня. Внезапно меня окатывает волна стыда. Ник спас меня, проследил, чтобы о моих ранах позаботились, а я относилась к нему враждебно.
– Спасибо, – наконец шепчу я. – За то, что мне помог. И Уильяму спасибо.
Он снова смотрит на меня и замечает, как дрожат мои пальцы. Его лицо становится терпеливым и открытым.
– Я ему сообщу. Но если ты хочешь что-то подарить мне в благодарность, то знай: я большой любитель честности.
Я пытаюсь подобрать слова.
– Я просто хотела понять, что я увидела. Что я вижу, – мягко произношу я. На поверхность всплывает воспоминание о другом мерлине из больницы – и я тут же чувствую горечь. Флешбэк угрожает поглотить меня прямо на глазах у Ника, которого я толком не знаю. Мне нужно это воспоминание. И я им воспользуюсь. Но я не могу позволить ему завладеть мной. Не сейчас. Вместо этого я укрепляю стену и окружаю себя более простыми фактами. – Прошлой ночью, в карьере Эно, я кое-что видела. Мерцающий свет в форме летающей… твари. Сэл и Тор были там. Сэл сделал что-то со мной и другими ребятами, чтобы мы забыли все и ушли. Это гипноз, я полагаю? Но через минуту он перестал на меня действовать. Я спряталась. Тогда Сэл и Тор…