Томас Пинчон
Внутренний порок
– Сиськи у меня не такие большие на самом деле, но намерение здесь засчитывается.
– И вы, дамы, все для них позировали?
– Ага, есть один в Северном Холливуде, работает на заказ.
– А вот эта цыпа, как ее. – Док, старательно не подпуская в голос дрожи. – Та, что пропала?
– А, Шаста. Ну, она тут тоже где-то, – но, как выяснилось, странным образом она была не тут и не где-то; Док просмотрел пару-тройку оставшихся галстуков, но портрета Шасты не обнаружилось ни на одном.
Через плечо Дока Лус пялилась в спальню Мики.
– Он всегда, бывало, брал меня в душ и ебал, – предалась воспоминаниям она. – Мне так и не выпало случая сделать что-нибудь на этой оттяжной кровати.
– Это вроде легко устроить, – без мыла вставил Док, – может… – И тут, куда деваться, из динамика интеркома в коридоре разнесся кошмарный низкокачественный визг.
– ¡Luz! ¿Dónde estás, mi hijita?[15]
– Блядь, – бормотнула Лус.
– Возможно, в другой раз.
У выхода Док ей дал липовую карточку МИКРО, на которой значился настоящий номер его конторы. Карточку Лус сунула в задний карман джинсов.
– Вы ведь на самом деле не мозгоправ, да?
– С ч… может, и нет. Но у меня есть кушетка.
– ¡Psicodélico, ése![16] – сверкнув этими знаменитыми зубами.
Док как раз садился в машину, когда из-за угла на полной скорости вырулила синеглазка, все фонари пылают, и затормозила рядом. Переднее пассажирское окно открутилось вниз, высунулся Лягаш.
– Не туда ты забрел, Спортелло, траву косить, ох не туда, а?
– Что… ты в смысле, у меня опять ум за разум заходит?
Легавый за рулем заглушил двигатель, оба копа вышли и приблизились к Доку. Если только Лягаша не понизили в должности из некоего причудливого неуважения ПУЛА, кое Доку наверняка никогда не под силу будет постичь, этот второй легавый никак не мог быть напарником Лягаша, хотя вполне был способен оказаться близким родственником – у обоих вид был гладкий и злобный. Партнер этот воздел на Дока брови.
– Не против, если мы поинтересуемся содержимым этого симпатичного ридикюля, сэр?
– Там только мой обед, – заверил его Док.
– О, уж обед-то мы вам обеспечим.
– Ну-ну, Спортелло просто выполняет свою работу, – Лягаш сделал вид, будто успокаивает второго легавого, – старается выяснить, что произошло с Мики Волкманном, как все мы. Ничем пока не хочешь поделиться, Спортелло? Кого – прошу прощения, что – там супружница поделывает?
– Эта дамочка держится мужественно, как мало кто, – Док, искренне кивая. Подумал было перейти на то, что́ Пэт Дюбонне рассказал ему про Лягаша и Мика – дескать, закадычные кореша, – но этот второй фараон как-то эдак к ним прислушивался… слишком уж внимательно, может даже, если б кому захотелось попараноить на это счет, так, словно он тут под прикрытием, докладывает какому-то другому уровню в ПУЛА, и на самом деле задание у него, по сути, присматривать за Лягашом…
Слишком много пищи для мыслей. Док разместил у себя на лице самую бесполезную торчковую ухмылку:
– Там сотрудники правопорядка, ребята, но меня им никто не представлял. Может, они даже и federales, откуда мне знать.
– Обожаю, когда все дело катится к чертям, – заметил Лягаш, просияв улыбкой. – А ты, Лестер, – не напоминает ли это тебе, зачем мы все здесь?
– Бодрей, compadre[17], – ответил Лестер, возвращаясь к патрульной машине, – наш день еще придет.
И они на скорости отвалили, жахнув сиреной только для пикантности. Док сел в машину и уставился на резиденцию Волкманна.
Нечто его уже какое-то время грызло – а именно: что это с Лягашом такое стало, разъезжает все время в синеглазках? Насколько Доку известно, детективы в костюмах и при галстуках ездят в седанах без опознавательных знаков, обычно по двое; офицеры в форме – тоже. Но он не припоминал, чтобы когда-нибудь видел Лягаша на работе с другим детективом…
Ох, минуточку. Из непреходящей готовности к смогу, коей ему нравилось считать свою память, что-то начало проступать – слух, скорее всего, через Пэта Дюбонне, про напарника Лягаша: сколько-то назад его насмерть застрелили при исполнении. И с тех вот самых пор, гласила история, Лягаш работает один, замена тому напарнику не запрашивается и не назначается. Если это значило, что Лягаш по-прежнему в каком-нибудь легавом трауре, они с покойным парнем, поди, были необычайно близки.
Такая дружба напарников – примерно единственное, чем Док, по всему своему опыту, мог восхищаться в ПУЛА. Во всей долгой прискорбной истории Управления, исполненной коррупции и злоупотреблений властью, по крайней мере, этого они не продали, а оставили себе, выковали в опасных неизвестностях жизни и смерти одного рабочего дня за другим, – нечто подлинное, такое надо уважать. Этого не подделать, бесспорно, не купить за услуги, деньги, повышения по службе – весь ассортимент капиталистического стимулирования не подарит и пяти секунд внимания к твоему тылу, когда оно действительно важно: ты сам должен вылезти и такое заработать, подставляя свою жалкую жопку под пули, снова и снова. Не ведая никаких подробностей того, через что пришлось пройти Лягашу с его покойным напарником, Док все равно мог поставить все содержимое своей заначки на будущий год: если бы – невероятно, но если б вдруг – Лягаша попросили составить список тех, кого он любит, этого парня он бы разместил где-то ближе к началу.
Значит, тем не менее что? Док тут чего, полезет к Лягашу с бесплатными советами? Нетнетнет, скверная это мысль, предостерег себя Док, скверная, пусть чувак сам свою скорбь перебарывает, или что у него там, без твоей помощи, ага?
Еще бы, ответил Док сам себе, мне-то зашибись такой расклад, чувачок.
6
Не дозвонившись помощнику ОП Пенни Кимбалл домой, в конце концов Док был вынужден набрать номер ее городской конторы. У Пенни случайно отменился обед, и она согласилась вписать Дока. Он заявился в чудну́ю забегаловку в трущобах где-то возле Темпл, где пьянчуги, вылезши из скаток на пустырях, оставшихся от прежнего Никеля, мешались с главными судьями первой инстанции на перерывах в заседаниях, не говоря уж о выводках юристов в костюмах, чья многодецибельная болтовня отскакивала от зеркальных стен, грохоча и грозя по временам опрокинуть мерзавчики с мускателем и токаем за восемьдесят пять центов, что пирамидами громоздились за мармитами.
И вот вошла Пенни, одна рука небрежно в кармане жакета, перекинулась по паре цивильных слов с не одним и не двумя идеально вылощенными сотрудниками. На ней были темные очки и такой серый деловой прикид из полиэстера, где юбка очень короткая.
– Это дело Волкманна – Муштарда, – приветствовала она Дока, – главный фигурант в нем, очевидно, какая-то старая твоя подружка? – Нет, он вовсе не ожидал от нее дружеского поцелуя или вроде того – все же коллеги смотрят, да и не хотелось ему, как говорится, малину ей портить. Дипломат она положила на столик и уставилась на Дока – несомненно, в зале суда так делают.
– Только что услышал – она слиняла, – сказал Док.
– Спрошу иначе… насколько вы были близки с Шастой Фей Хепчест?
Док и себе задавал этот же вопрос уже некоторое время, но ответа на него не знал.
– У нас с ней все кончилось много лет назад, – ответил он. – Месяцев? Ей другую рыбешку подавай. Разбилось ли у меня сердце? Еще бы. Если б ты, малышка, не возникла, кто знает, как фигово бы мне стало?
– Это правда, тебе был пиздец. Но если былье не трогать, вступал ли ты с мисс Хепчест в контакт, скажем, за последнюю неделю?
– Так-так, забавно, что ты спросила. Она меня навестила за пару дней до того, как исчез Мики Волкманн, – с историей про то, как его жена и ее молодой человек сговорились упечь Мики в психушку и оттопырить себе все его деньги. Стало быть, очень надеюсь, что вы, ребята, – или же легавые, или еще кто – с этим разбираетесь.
– Ты же такой бывалый сыскарь – считаешь, это надежная зацепка?
– Знавал и похуже – ой, погоди, я врубился: вы все на это просто собираетесь забить. Верно? у какой-то хипушки не заладилось с молчелом, мозги набекрень от шмали секса рок-н-ролла…
– Док, я ни разу не видела, чтоб ты так распалялся.
– Потому что обычно свет погашен.
– Ага, ну так ты, судя по всему, ничего этого лейтенанту Бьёрнсену не рассказывал, когда он тебя загреб на месте преступления.
– Шасте я дал слово, что сначала поговорю с тобой – не поможет ли кто в конторе у ОП. Звонил тебе, звонил, денно и нощно, ответа нет, и тут вдруг – бац, Волкманн исчез, Глен Муштард помер.
– А Бьёрнсен, похоже, считает, что в этом деле ты подозреваемый не хуже прочих.
– «Похоже…» – ты с Лягашом, обо мне, говорила? Фигасебе, ну никогда нельзя доверять девкам с плоскости, чувак, главная директива жизни на пляже, да и все, чем мы были друг для друга, эгей если так суждено, о’кей, как всегда грит Рой Орбисон, – театрально подставив ей запястья, – давай уж сразу и покончим…
– Док. Ш-ш-ш. Прошу тебя. – Она такая милашка, когда ей неловко, морщит носик и прочее, только это ненадолго. – Кроме того, может, ты это и сделал, тебе такая мысль в голову не приходила? Вдруг ты просто удобно обо всем забыл, ты же часто все забываешь, и эта твоя причудливая реакция сейчас – типично вывихнутый способ во всем признаться?
– Ну, только… Как я бы мог такое забыть?
– Трава и кто знает, что еще, Док.
– Эй, да ладно тебе, я и курю-то не взатяг.
– О как? Сколько в среднем косяков в день?
– Эрм… надо в бортовой журнал глянуть.
– Слушай, на этом деле сидит Бьёрнсен, только и всего, он будет допрашивать сотни из вашей публики…
– Наша публика. Через окно, бля, опять ко мне вломится, ты вот это хочешь сказать.
– Согласно полицейским рапортам, ты в прежних случаях предпочитал забаррикадировать дверь.
– Ты мои корки подняла и меня проверила? Пенни, да тебе и впрямь небезразлично! – со взором, означающим восхищение, но все эти зеркала тут, когда Док сверился с отражением, почему-то представили его как взгляд очередного красноглазого торчка.
– Схожу за сэндвичем. Тебе чего-нибудь принести? Ветчина, телятина или говядина?
– Разве что Овощ Дня?
Док понаблюдал, как она становится в очередь. Что за игры ПОПов она тут с ним затеяла? Неплохо бы верить ей больше, но работа безжалостна, а жизнь в Л.-А. психоделических шестидесятых столько раз предостерегала от слишком большого доверия, что косяком тут не отмахнешься, да и семидесятые выглядели не обещающее.
Про это дело Пенни знала больше, чем делилась с Доком. Он уже насмотрелся на увертки, которыми юристы скрывают информацию: законники учили им друг дружку, по выходным сидели на семинарах в мотелях Ла-Пуэнте, полировали эти навыки и смазывали – и никакого резона, как это ни печально, для того, что Пенни окажется исключением.
Она вернулась к столику с Овощем Дня – распаренной брюссельской капустой, наваленной на тарелку. Док ею занялся.
– Ням-ням, чувак! подвинь-ка «Табаско» поближе – эй, а с кем-нибудь у криминалистов ты еще не разговаривала? Может, твоей подруге Лагонде попадались результаты Гленова вскрытия?
Пенни пожала плечами:
– Лагонда про это говорит только «очень деликатное». Тело уже кремировали, а больше она об этом ни слова. – Она немного посмотрела, как Док ест. – Ладно! Как там все на пляже? – с низкоискренней улыбкой, которой он уже мудро научился опасаться. – «Оттяжно»? «психоделично»? сёрфовые зайки, как обычно, внимательны? А, и как те две стюхи, с которыми я тебя застала в тот раз?
– Я ж говорил, чувак, там все дело в джакузи было – краны слишком открутили, ну и бикини у них как-то загадочно сами развязались, ничего преднамеренного…
Похоже, не пропуская в последнее время ни единого подобного случая, Пенни имела в виду случайных партнерш Дока по шалостям – пресловутых стюардий Лурд и Мотеллу, занимавших холостяцкие хоромы в Гордите на Прибрежном проезде, с сауной и бассейном, а посреди бассейна – бар и, как водится, неистощимый запас высококачественной травы, ибо дамы, как известно, контрабандой ввозили запретный товар, к сему моменту якобы уже накопив громадные состояния на счетах оффшорных банков. Однако после заката при, считай, любом перестое в этих краях они, похоже, рано или поздно пускались патрулировать безрадостные магистрали гнетущего лос-анжелесского захолустья, из некой неодолимой тяги к обществу выискивая первых подвернувшихся подонков.
– Может, когда-нибудь вскоре и увидишься с ними? – Пенни, избегая встречаться взглядом.
– Лурд и Мотелла, – осведомился он как мог нежно, – они, э-э, что, Цыпы Оперативного Интереса для твоей шарашки?
– Не столько они, сколько те, с кем они в последнее время водятся. Если при манипуляциях с бикини тебе случится услышать, что они упоминают одного или обоих молодых господ по прозваньям Крендель и Хоакин, ты не мог бы это отметить на чем-нибудь непромокаемом и потом дать мне знать?
– Эй, если собираешься гулять с кем-нибудь вне юриспруденции, я тебе это устрою. А если совсем неймется, всегда есть я.
Она посматривала на часы.
– У меня бешеная неделя впереди, Док, поэтому если тут ничего радикально не раскочегарится, я надеюсь, ты понимаешь.
Как мог романтично, Док спел ей фальцетом несколько тактов «Правда будет мило?».
Она освоила этот трюк – лицом обращаться в одну сторону, а глазами в другую, на сей раз – искоса на Дока, веки полуопущены, да еще и с улыбкой, которая наверняка подействует.
– Проводишь меня до конторы?
У Суда штата, будто бы что-то вспомнив:
– Ты не против, я кой-чего занесу в Федеральный, это рядом? Недолго.
И двух шагов по вестибюлю они не сделали, как к ним присоединились или, он хотел сказать, их окружили, два федерала в дешевых костюмах, агентам не мешало бы чуточку позагорать.
– Это мои ближайшие соседи, особый агент Пазник, особый агент Пограньё – Док Спортелло.
– Должен сказать, ребята, всегда вами восхищался, в восемь вечера каждое воскресенье – у-у, ни одной серии не пропускаю!
– Дамская уборная дальше в ту сторону, так? – сказала Пенни. – Я мигом.
Док проводил ее взглядом, пока не скрылась. Он знал, как Пенни ходит, когда ей надо отлить, а это походка не такая. Мигом она не вернется. Секунды полторы ему выдалось на духовную подготовку, пока агент Пазник не сказал:
– Пойдемте, Лэрри, кофейку нацедим где-нибудь. – Они вежливо, но твердо направили его в лифт, и целую минуту он раздумывал, когда ему выпадет еще разок дунуть.
Наверху они загнали Дока в отсек с портретами Никсона и Дж. Эдгара Гувера в рамах. Кофе – в шикарных черных кружках с золотыми эмблемами ФБР, – судя по вкусу, не отнимал слишком уж большую долю их представительских расходов.
На взгляд Дока, оба федерала в город приехали недавно – может, прямиком из столицы нации. Он уже нагляделся на этих засланцев с Востока, что высаживались в Калифорнии, рассчитывая иметься с мятежными и экзотическими аборигенами, и либо поддерживали вокруг себя силовое поле презрения до самого окончания командировки, либо же с ослепительной скоростью оказывались босиком, обдолбанными, подбрасывали в костер и свою палку и плыли, куда прибой вынесет. Середины в этом диапазоне выбора, похоже, не было. Доку затруднительно не представлять себе эту парочку эдакими фашистами сёрфа, обреченными повторять закольцованное пляжное кино некоего жестокого, но зрелищного падения с доски.
Агент Пограньё извлек папку и принялся ее листать.
– Эгей, а это у вас чего… – Док дружелюбно выгнул шею на манер Рональда Рейгана, заглядывая в нее. – Федеральное досье? на меня? Фигасебе, чуваки! По-крупному!
Агент Пограньё резко захлопнул папку и сунул в стопу других на тумбочке у стола, но Док успел заметить размытый снимок себя телевиком на какой-то стоянке, вероятно – у «Томми»: он сидит на капоте своей машины с гигантским чизбургером и недоуменно его рассматривает, прямо-таки тычет в слои маринованных огурчиков, огромных помидорных ломтей, салата, перцев чили, лука, сыра и так далее, не говоря уже про ту часть, которая говяжья котлета, как бы в последний момент – явный намек знакомым с практикой повара Кришны за пятьдесят центов сверху добавлять куда-то сюда косяк, завернутый в вощеную бумагу. Вообще-то, традиция эта пошла много лет назад из Комптона и добралась до «Томми», по крайней мере, к лету 68-го, когда Док, оголодав после демонстрации против планов Эн-би-си отменить «Звездный путь», влился в процессию разгневанных поклонников в острых резиновых ушках и мундирах Звездного флота и занырнул (как показалось) по бульвару Беверли в глубину Л.-А., за крутой поворот и на тот лоскут города, что ютится между Холливудской и Портовой магистралями, – и вот там-то, на углу Беверли и Коронадо, узрел бургерный пуп вселенной…
– Что такое? Я задумался.
– У вас слюни на стол текли. И видеть это досье вам не полагается.
– Я только хотел спросить, нет ли у вас лишних копий, люблю, знаете ли, носить с собой свои снимки, вдруг кому автограф захочется?
– В настоящее время, как, вероятно, вам известно, – произнес агент Пазник, – почти вся энергия нашего учреждения уходит на расследование деятельности Групп Ненависти Черных Националистов. И нам стало известно, что не так давно и вам нанес визит известный член черной боевой тюремной группировки, называющий себя Тариком Халилом. Естественно, это возбудило наше любопытство.
– Вообще-то, все дело тут в хронологии, – симулировал объяснение агент Пограньё. – Халил навещает вас на рабочем месте, на следующий день убивают его известного тюремного знакомца, исчезает Майкл Волкманн, а вас арестовывают по подозрению.
– И снова выпускают, эту часть не забудьте. Вы, ребята, с Лягашом Бьёрнсеном про это беседовали? у него там целое дело заведено, гораздо больше информации, чем мне вообще выпадет, а разговаривать вам с ним очень было б в жилу, весьма интеллигентный и всяко.
– Раздражение лейтенанта Бьёрнсена федеральным уровнем отмечается широко, – агент Пограньё, отрываясь от скоростного чтения еще одной папки, – и его сотрудничество с нами, если оно случится, вероятно, будет ограниченно. Вы же, напротив, можете знать то, чего не знает он. К примеру, как насчет тех двух сотрудниц «Авиалиний Кахуна» – мисс Мотеллы Хейвуд и мисс Лурд Родригес?
О коих и Пенни только что осведомлялась. Что за странное и таинственное совпадение.
– Ну а какое отношение эти юные дамочки имеют к вашей КОРАЗПРО[18] по Черным Националистам, не просто, я надеюсь, не только из-за того, что обе они случайно неанглосаксонского происхождения или вроде того…
– Обычно, – заметил агент Пазник, – задаем вопросы мы.
– Само собой, ребзя, но мы разве не одним делом занимаемся?
– И обзываться совсем не обязательно.
– Просто поделились бы с нами тем, что вам мистер Халил сказал в тот день, когда заглянул к вам, – предложил агент Пограньё.
– Ой. Он же клиент, поэтому беседа конфиденциальная, вот и не поделюсь. Извините.
– Если она имеет значение для дела Волкманна, мы можем и не согласиться.
– Ништяк, да только у меня вот что не срастается – если ваша лавочка на самом деле так зациклена на «Черных пантерах» и всех этих давайте-вы-подеретесь с публикой Рона Каренги и так далее, чего ради тогда ФБР так интересоваться Мики Волкманном? Кто-то поиграл в «Монополию» с федеральными средствами на жилье? не, это вряд ли, у нас же тут Л.-А., здесь такого не бывает. Отчего ж тогда, интересно?
– Это мы обсуждать не можем, – агент Пазник самодовольно и, Док понадеялся, ведясь на его намеренно бестолковую перекрестность допроса.
– Ой, погодите, я знаю – через сутки это уже официальное похищение, границы штатов или как-то, поэтому вы, ребятки, должно быть, считаете, что это операция Пантер, – скажем, они умыкнули Мики, чтобы как-то политически высказаться, да и по ходу недурственный выкуп себе попробовали оттопырить.
При этих словах два федерала, словно бы помимо воли, быстро и нервно переглянулись, намекая, что они уже, по крайней мере, прикидывали это как легенду.
– Вот облом и так далее, и хотел бы помочь, да этот парень Халил и телефончика-то своего не оставил, знаете же, какие они бывают безответственные. – Док встал, загасил сигарету в остатках ФБР-овского кофе. – Передайте Пенни, ништяк, что она устроила нам этот сходнячок, о, и эй – а я б запел у вас на допросе, можно?
– Конечно, – ответили агенты Пазник и Пограньё.
Прищелкивая пальцами, Док с песней вымелся в дверь, четыре такта «Унеси меня на луну», более-менее в тональности, и прибавил:
– Я знаю, у Директора тема с черножопыми пенисами, и очень надеюсь, вы найдете Мики, пока не начнется буча в бараках.
– Он не идет нам навстречу, – пробормотал агент Пограньё.
– Будьте на связи, Лэрри, – крикнул ему вслед агент Пазник. – Не забывайте, информатором КОРАЗПРО вы можете зарабатывать до трехсот долларов в месяц.
– Еще бы. Привет Лью Эрскину и всей банде.
Однако в лифте до самого низа Док переживал только из-за Пенни. Если лучший козырь у нее в кармане теперь – сдать его federales, кто-то наверняка макнул ее в говно. А вот насколько глубоко и кто? Первой на ум приходила вот какая связь: и федеральный, и окружной хитрые домики интересовались стюардиями Лурд и Мотеллой, а также их друзьями Кренделем и Хоакином. Ага, лучше разобраться с этим как можно скорее, в особенности – из-за того, что девушки только-только с Хавайев и, вероятно, дом у них – полная чаша сверхмощной дури.
А Мики тем временем видали повсюду. В мясном отделе «Ралфа» в Калвер-Сити он тырил филе-миньоны партиями для крупной тусовки. В Санта-Аните по душам разговаривал с личностью по имени то ли Коротышка, то ли Торопыжка. По некоторым сообщениям – и так, и так. В баре Лос-Мочиса глядел старую серию «Захватчиков» с испанским дубляжем и сам себе писал срочные меморандумы. В аэропортовых залах для почетных гостей от Хитроу до Гонолулу хлестал опрометчивые смеси виноградного и зернового, не наблюдавшиеся со времен Сухого Закона. На антивоенных митингах в Районе Залива умолял разнообразные вооруженные власти скосить его и тем закончить ему все горести. В Дереве Джошуа закидывался пейотом. Возносился к небесам в ореоле едва ль не несмотрибельного сиянья – к космическому кораблю неземного происхождения. И так далее. Док завел папку для подобных сообщений и надеялся, что не забудет, где ее держит.
Возвращаясь под конец того дня с работы, он умудрился заметить на парковке такую долговязую блондинку и в придачу – равно знакомую восточную милашку. Да! именно этих юных дамочек из массажного салона «Планета цып»!
– Эй! Нефрит! Бэмби!
Девушки, параноически оглядываясь через привлекательные плечики, побежали и прыгнули в некую разновидность «импалы» Харли Эрла, со скрежетом вырулили со стоянки и, дымя резиной, умчались по Западной Имперской. Стараясь не воспринимать этого лично, Док снова зашел и спросил Петунию, которая, укоризненно качая головой, вручила ему рекламную листовку на «Блюдо Дня для Кискоедов Массажа Планета Цып».
– Ой. Ну, это я могу объяснить…
– Порочная и одинокая работа, – пробормотала Петуния, – но кто-то должен ее выполнять, как-то так? Ох, Док.
На обороте листовки маникюрной кисточкой жгуче-розовым лаком для ногтей было выведено: «Слыхала, тебя выпустили. Надо встретиться насчет кой-чего. На неделе по вечерам работаю в „Клубе Азьятик“ в Сан-Педро. Любовь и Мир, Нефрит. P. S. – Берегись Золотого Клыка!!!»
Ну, вообще-то, и Док бы не против вкратце перетереть с этой Нефрит, поглядеть, как так вышло, что она, последняя, с кем он разговаривал еще в «Планете цып» перед тем, как, по выражению Джима Моррисона, соскользнуть «в беспамятство», сыграла некую роль в том, что его беспутную задницу подставили тем, кто умыкнул Мики Волкманна и пристрелил Глена Муштарда.
Посему, зная, что и они давние завсегдатайши «Клуба Азьятик», он направился прямиком к припляжному особняку Лурд и Мотеллы – те сегодня вечером, как выяснилось, нацелились именно в этот береговой притон на встречу со своими текущими воздыхателями, Лицами Оперативного Интереса для ФБР, Кренделем и Хоакином, и тем самым предлагают Доку возможность выяснить, из-за чего federales ими так интересуются, и в то же время – погребают все надежды, кои Док мог бы лелеять касаемо усовершенствованного наркотиками троесобойчика между ним одним и двумя девушками – ну, этому, как всегда грит Толстяк Домино, «никогда не бывать», так оно, впрочем, с этой парочкой обычно и бывало.
– Ничё, если я с вами?
Мотелла оделила его скептическим ОВ[19].
– Эти сандалии у тебя маргинальны, клеша сойдут, с верхом надо что-то делать. Во, погляди, – заводя его в набитый снаряжением гардеробный чулан, из сумрака коего Док выхватил первую попавшуюся на глаза хавайскую рубашку, попугаи таких психоделических расцветок, некоторые проступают только под черным светом, что даже в попугаячьих общинах, и без того знаменитых экстравагантностью окраса перьев, на них бы пялились, а там еще и такие цветки гибискуса, что раз нюхнешь – и уже назально-кислотный откидон случится, – ну и трубчато-зеленый фосфоресцирующий прибой. Очень желтый месяц на небе. Девки с большими сиськами хулу отплясывают.
– Еще можешь вот это надеть, – вручая ему нитку бисера любви из беспошлинного торчкового магазина «Авиалиний Кахуна», который открывался на борту всякий раз, когда лайнер оказывался в международном воздушном пространстве, – только потом верни.
– Ааххх! – Лурд меж тем в ванной, вопит, вжавшись носом в зеркало. – Снимки предоставлены НАСА!
– Тут просто свет такой, – поспешил отметить Док. – Вы отлично выглядите, ребята, отлично, честно.
Так они и выглядели, и вскоре, облачившись в согласованные платья из салона «Династия» в хонконгском «Хилтоне», девушки, повиснув у Дока на обеих руках, проследовали по переулку, где, запертая в гараже с единственным пыльным окошком, сквозь тусклое старое стекло сияла эдакая мечта – сверхъестественно вишневый винтажный «оберн», цветом буро-малиновый, с отделкой грецким орехом кое-где и номерной табличкой «ЛИМ УУХ».
Проездом по магистралям Сан-Диего и Портовой, жизнерадостные стюардии просвещали Дока целым списком достоинств Кренделя и Хоакина, посреди коего он бы обычно отключился, но поскольку интерес ФБР к мальчишкам разжег любопытство и у него, приходилось слушать. Ну а кроме того, отвлекало от излишне самоубийственной, казалось Доку, манеры Лурд пилотировать «оберн».
По радио передавали золотую старушку «Досок», в которой рок-критики отмечали определенное влияние «Пляжных мальчиков», —
Свет не знал таких галлю-цинаций.
Она крикнула: «Газуй давай, ты что?»
Как тут отказать – ей 18,
И она несется в «ГТО»?
Рвем на север с красного в Топанге —
С визгом дым из-под колес идет.
Под капотом моего «мустанга»
Гоночный так сказочно ревет…
[Проигрыш]
Морда к морде – когда ворвались
В Лео Каррилло [Рифф духовой секции],
Гонка гордо, не стихла на Мысе Мэгу…
«Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак» —
Мчимся пьяно вдоль океана:
Фанаты моторов только так и жгут.
Бак забыл залить на Сан-Диего —
На парах попробуй покатить, —
А она мне ручкой: hasta lu-ego, – в Кали —
Форнии умеют так шутить…
(Док попытался прислушаться к инструментальной вставке, и хотя сквозняки на «Лео Каррилло» накладывали славные гармонии мариачи, на теноре вряд ли был Шланг Харлинджен, какой-то другой специалист по соло в одну-две ноты.)
Вот я на обочине хирею,
Вдруг – знакомый рев ее движка.
Что же на сиденье рядом с нею?
Красная канистра чистяка…
И рванули мы обратно, мимо
Лео Каррилло [Тот же рифф духовых],
Морда к морде аж до Малибу —
«Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак»,
Мчимся пьяно вдоль океана —
А иначе я и не могу…
Девушки на переднем сиденье подскакивали на ходу, визжа:
– ¡A toda madre![20] – и: – Ништяк будет, девки! – и все такое прочее.
– Крендель и Хоакин – они та-а-акие потрясные, – до обморока заливалась Мотелла.
– ¡Seguro, ése![21]
– Ну, вообще-то, я имела в виду только Кренделя, про Хоакина я ж ничего сказать не могу, а?
– Почему это, Мотелла.
– Ууу, как представишь, каково оно – ложиться в постель с тем, у кого имя другого человека? вытатуировано на теле?
– Не проблема, если только в постель не читать ложишься, – пробормотала Лурд.
– Дамы, дамы! – Док сделал вид, что расталкивает их, как Мо. – Рассредоточьсь!
Док уже сообразил, что Крендель и Хоакин – бывшая парочка из пехтуры, только что из Вьетнама, наконец-то вернулись в Мир, хотя до сих пор, казалось, они выполняют ответственные задания, ибо перед самым отбытием прослышали о некоем безумном плане, в котором фигурировали «конэксы», набитые наличкой США, – их транспортировали, ходило поверье, в Хонконг. Торговля долларами внутри страны официально была чревата многими долгими годами на губе, но раз деньги оказывались в нейтральных водах, если верить различным их знакомым трепачам, ситуация неизбежно менялась.
Они зарегистрировались на рейс Лурд и Мотеллы в Кайтак, а головы им уже до того серьезно вскружили дарвон, бибох, пиво из гарнизонной лавки, вьетнамская шмаль и аэропортовый кофе, что они в широком спектре были неспособны поддерживать обычную самолетную болтовню, и таким вот образом, как рассказывали дамы, едва погасли табло «Пристегните ремни», Лурд с Хоакином и Мотелла с Кренделем соответственно оказались в соседних уборных, где ебли друг дружку до утраты мозга. Катавасия продолжалась на перестое девушек в Хонконге, а контейнеры с наличкой тем временем становились все более труднозасекаемы, не говоря уже – маловероятны, хотя Крендель и Хоакин действительно пытались, когда им это позволяли затишья в восстановлении здоровья, продолжать все более безэнтузиазменный их поиск.
«Клуб Азьятик» располагался в Сан-Педро напротив острова Терминал, из него открывался профильтрованный вид на мост Винсента Томаса. Ночью он казался прикрытым, в каком-то смысле – защищенным чем-то глубже тени: визуальное выражение конвергенции, со всего Тихоокеанского кольца, бессчетных нужд вести дела как можно неприметнее.
Стеклянная посуда за стойкой бара, коя в каком-нибудь другом типе салуна могла бы считаться слишком уж ослепительной, здесь приобрела смазанный прохладный блеск изображений в дешевых черно-белых телевизорах. Официантки в черных шелковых чонсамах, запечатанных красными тропическими цветами, скользили повсюду на высоких каблуках, разнося высокие узкие напитки, украшенные настоящими орхидеями, ломтиками манго и соломинками из яркого аквамаринового пластика, отлитого в такие формы, чтобы напоминать бамбук. Посетители за столиками подавались друг к дружке, потом отстранялись – в медленных ритмах, словно растения под водой. Завсегдатаи стопками хлебали горячий сакэ, запивая его ледяным шампанским. Воздух был густ от дыма опийных трубок и бонгов с каннабисом, равно как и гвоздичных сигарет, малайзийских сигар и «Холодков» системы исправительных наказаний, повсюду в сумраке то ярче, то тусклее пульсировали крохотные тлеющие фокусы осознания. Внизу, для ностальгирующих по Макао и утехам Фелисидад-стрит, денно и нощно не заканчивалась привилегированная партия в фантан – а также в маджонг и го по доллару за камушек – в различных альковах за бисерными занавесями.
