Том Торк
Тёмный дом
Ян обречённо повиновался.
– Мне тоже было приятно с вами пообщаться. Прощайте. – сказал он напоследок сокамерникам, те уважительно кивнули.
Комиссар с красной лентой повёл путника по первому этажу тёмного дома. Здание представляло из себя, вероятно, большой полицейский пункт. По крайне мере, об этом можно было судить, наблюдая за важно снующими туда-сюда комиссарами: одни долго рассматривали обучающие ватманы; вторые сидели на строгих чёрных телефонах и деловито набирали номера, но, по всей видимости, слабо понимали, что они должны делать; третьи столпились у единственного металлического радио, стоящего в холле, из него доносились то громкие, то тихие возгласы оратора, зачитывающего лекцию об «эволюционных преображениях человечества», провозглашавшего род людской более совершенным, нежели он был таковым за всю свою историю; четвёртые, открыто наплевав на все нормы и уставы, резались в карты, отчего закономерно получили нагоняй от комиссара с красной лентой, впрочем, как только тот перевёл взгляд, они преспокойно продолжили игру; другие либо демонстративно спали в креслах, либо бесцельно смотрели в одну точку. Книг и уж тем более икон нигде не было видно. Процессия, сопровождавшая Яна, двинулась наверх. Второй этаж оказался пустынен: людей или хотя бы насекомых нигде не было видно. Там находились рабочие столы, доверху забитые бумагами, но, видимо, то ли никому не было до этого дела, то ли они более не имели смысла. Другие полицейские недовольно и даже с потаённым страхом озирались, видно, воспоминания о прошлом сильно давили, и они предпочитали забыться внизу, где раньше проводили толику своего времени. Комиссар с красной лентой лишь усмехнулся, наблюдая за своими подчинёнными, уверенно двигался вперёд. Наконец, поднялись на третий этаж. Он был совсем крошечным: коридор да кабинет, прикрытый от общих глаз гоферовой дверью и мутным стеклом. Здесь комиссар с красной лентой остановил сотоварищей, впустил вперёд Яна.
Оставшись наедине, полицейский посадил путника на стул рядом с дверью, а сам, обойдя прилично ухоженный стол, уселся напротив. Снял маску, показав спокойное, добродушное, вовсе не злое лицо. Глаза более не горели ненавистью, а излучали спокойствие и благоразумие. Натянув на себя небольшие очочки и прищурившись, он начал читать бумагу, оставленную на столе. После, будто бы вспомнив о госте, поспешно снял нелепую вещичку и, вздохнув, начал говорить:
– М-да, положение твоё незавидно.
– Вы собираетесь меня продать? – выпалил Ян на одном дыхании. Он всё думал о побеге и теперь косился на окно в кабинете.
– Я? – удивился комиссар с красной лентой и, встав, загородил окно своим телом, – нет. У меня есть к тебе более гуманное предложение. Просто выслушай, а о самоубийстве думать не смей, – он кивнул назад, – разобьёшься, а твоё тело потом разорвут «бравые» защитники общества. Хуже смерти и не придумаешь, а поверь моему опыту, я видел много трупов самых проклятых убийц. Видишь ли, – полицейский в раздумье начал рассматривать углы потолка, – сейчас другое время, другое общество, оно ни при каких обстоятельствах не примет таких, как ты. Всё потому, что ты, как тебе, я думаю, стало уже понятно, являешься лучшим средством по омолаживанию, а за такими средствами охотились из покон веков. Даже если тебе каким-то образом удастся прорваться через толпы комиссаров, то шансы выбраться с завода, как не крути, стремятся к нулю. Взгляни, – он отошёл от окна, в отдалении виднелись толпы живых мертвецов, пялящихся на тёмный дом, – все они кусают локти и только и ждут, что ты учинишь что-то подобное. К тому же, твой вероятный побег сильно отразится на мне и моей семье, чего бы мне очень не хотелось. Потому у меня всего два варианта для тебя, учитывая ещё, – комиссар с красной лентой ткнул в листок, оставленный на столе, – новые обстоятельства: либо я тебя застрелю здесь, а градоначальнику, который обещал обязательно приехать, сообщу, что у тебя оказалось огнестрельное оружие, которым ты не побоялся воспользоваться. Тогда, конечно, придётся выстрелить и в меня, а ответственность этого проступка начнёт метаться от одного человека к другому, и никто, в итоге, сильно не пострадает, уж это-то я могу тебе гарантировать. Либо, – он достал из металлического ящика неподалёку шприц, наполненный фиолетовой жидкостью, – ты обратишься в бессмертного, а властям скажем, что люди на улицах ошиблись, попробуем рискнуть. Парень ты, может быть, и глупый, но живучий; смогу взять тебя в полицию, будешь работать под моим началом, может, и не лучшая работа в нынешнем мире, но хотя бы какая-нибудь, чтобы жить. Хотя бы как-то. – Ян молчал, он был ни живой, ни мёртвый, бледный, как смерть. – Понимаю, так просто принять решение сложно. Но ведь у тебя осталась семья? По крайней мере, у меня она есть, а принимать на своей шкуре репрессии совсем не желательно. Не говоря уже о том, что если меня снимут с должности, то, наверняка, поставят какого-то бездельника, и тогда шаткое положение страны усугубится ещё больше. Подумай, хотя и думать тебе осталось недолго, от этого все в выигрыше. Мы покажем тебя всем внизу, я прослежу, чтобы тебя не убили за сам факт твоего существования, обещаю. Выйти из игры ты сможешь всегда, достаточно будет просто не принимать вакцину. Если захочешь, то смогу тебя даже сжечь или подсказать отличную высоту, чтобы ничего не осталось от физической оболочки, но если всё-таки втянет в игру, то, знай, что достойных людей в полиции всегда не достаёт. Поэтому, – он всплеснул руками, – выбирай: жизнь или смерть.
– Отдайте меня градоначальнику и выдайте оружие. Как только мы выедем за пределы завода, я сбегу.
Комиссар с красной лентой покачал головой:
– Они не станут церемониться и разорвут тебя на куски прямо здесь. Дизентерия их не пугает: бессмертные ничем не болеют, ровно так же, как ничего и не чувствуют.
– Переоденьте, замаскируйте меня, – не отставал Ян, – выведите.
– Те существа за дверью явно этому не обрадуются. Не говоря уже о том, что они не все слепцы, зрячие вас очень хорошо запомнили. То, что я вам вообще даю хоть какой-то выбор, само по себе чудо, другие бы на моём месте не стали бы давать даже намёк. Мне думается, что хоть какая-нибудь жизнь лучше, чем ничего. Повидаете родных, знакомых, станете уважаемым человеком или тут же выйдете из игры – других раскладов нет. Эта бумажка, – комиссар с красной лентой кивнул в сторону стола, – распоряжение от высшего руководства об уничтожении всего живого. Скинут водородные бомбы на континенты и суши, не знаю, наверное, ради острастки, демонстрации силы. Напишут всё равно другое: «для поддержания и возвеличивания высшей жизни на земле». Выходов нет. Даже, если сам Бог будет на твоей стороне, через неделю от тебя ничего не останется. Ни под землёй, ни на земле, ни даже будь ты в воздухе – всё будет отравлено. Только «более совершенные» выживут.
Ян молчал. Сложно описать всю ту бурю, которую он испытывал в тот момент: несправедливость, отчаяние, всё нарастающая паника, но главенствующим был страх. Именно он заставлял всё его тело трястись и потеть. Дрожь доходила до того, что Ян готов был вот-вот разрыдаться или в безумии выскочить за дверь и бежать, бежать, бежать. Но он этого не делал, чувство самосохранения брало вверх, окружающие уже показали, что продолжают существовать, несмотря на травмы несовместимые с жизнью. Следовательно, едва ли они перед чем-нибудь остановятся в достижении своих целей. Ян начал стучать зубами, до боли сжимать кулаки. И думать. Думать. Думать. Смерть уже стоит за пределами этой комнаты и рано или поздно ворвётся внутрь, сметая и уничтожая всё на своём пути. А умирать не хотелось. Жизнь – это то единственное, что теперь у него осталось. Братья поймут его, если сами, конечно, остались в живых, они простят и примут таким, какой он есть, Яну просто не нужно будет к ним прикасаться, обнимать, по-дружески трепать по плечу, жать руку, давать пять. Сердце путника сжалось. А как отнесётся к этому Бог? Он всю жизнь молился Ему, жил, а скорее существовал по Его заповедям, а теперь предавал и отрекался. Не должен ли он в таком случае погибнуть, как мученик? «Я не боец, никогда им не был, не готов умирать, даже если это будет быстро», – лихорадочно проносилось в голове Яна, – «что меня ждёт по ту сторону? Быть может, там ничего нет и не было? Быть может, всё, во что я верил всю жизнь, – миф?». Теперь, находясь перед нетерпеливой смертью, разрывающееся сердце Яна кричало ему о жизни. Одна часть всячески этому сопротивлялась, пытаясь найти выход из безвыходной ситуации. Другая не просила, а требовала немедленно принять предложение комиссара с красной лентой. И первая быстро слабла и гасла на фоне второй. С бешено бьющимся сердцем, отбивающим свои удары, быть может, в последний раз, Ян посмотрел на полицейского и с глубоким вздохом кивнул.
– Мудрое решение, – тихо произнёс комиссар с красной лентой, будто бы боялся привлечь чьё-то внимание, – когда окажешься на нашей стороне, не кори ни меня, ни себя, прими и отдайся.
Полицейский подошёл вплотную к Яну и, достав складной ножик из-за спины, разложил его и быстро вонзил тому в сердце, тут же введя фиолетовую жидкость.
Запустенье. Тьма. Ян падал в бездну, но не пытался этому помешать, принял и отдался. Закрыл глаза. Приснилось лицо Бога. Оно некоторое время унывало, но после успокоилось и, улыбнувшись, навеки исчезло.
Тёмный дом навеки беспощадный,
Всё сносящий, гнущий беспорядок.
Мир, спасенье спят в кровавых далях,
Страх оставь. Прими мои посланья:
Будь живым, гляди, мечтай – вперёд!
Только так достигнешь всех высот!
