Том Торк
Тёмный дом
Смерть стояла перед ним. Безучастно смотрела то на него, то куда-то в сторону. Она будто бы спрашивала у него: «Готов? Пора?». Но Самуил молчал и не шевелился. Думал. Пожалуй, здесь, на распутье, между жизнью и смертью, наконец, можно было остановиться и поразмышлять над прожитым временем. Рождение. Детство. Юношество. Смерть. Страсть. Свадьба. Смерть. Пожар. Смерть. Конец? Что он сумел совершить перед кончиной? Спасти две заблудшие души? Но сколько было греха. Он не смог уберечь жену, отца, отпустил братьев. Наконец, не смог уберечь мать. А если бы он попросил Бога вылечить её? Сердце Самуила ёкнуло. Каков был в этом урок? Будь она жива, может быть, не было лишних смертей, не было бы Василия Царицына, и сейчас они бы ждали вместе с пришедшими животными перерождения земли. Но в чём проблема человечества? Почему всё так вышло? Смерть в нетерпении взглянула на Самуила. В неверии? В том, что никто не читает книг? В равнодушии? В вакцине от смерти? Нет. Глупо думать, что мир устроен настолько просто, что в нём непременно можно выделить главный корень проблем. Бесконечное упрощение приводит к нулю, пустоте. Взять хотя бы бывшего врача, сидевшего на скамейке. Почему он пошёл на такой отчаянный шаг, как бессмертие? Страх? Но ведь это упрощение. Какова истинная причина? Социум? Быть может, он не хотел, чтобы его жизнь была чем-то ограничена? Но ведь этот врач загнал себя в куда большие рамки, самостоятельно запер себя в тюремной камере, а ключ выбросил в окно. Каждый день – повторение предыдущего. Профессия, раньше вечно востребованная, теперь стала терять всякий смысл. Дети или внуки, если они были, покинули его. Даже прохожие, зеваки, бежавшие в страхе от Самуила, и те оставили. Быть может, общество и воскресило, и убило его? Души нет, лишь разлагающаяся оболочка. Ныне никому неинтересен, бесполезен, остаётся только покупать новую дозу да смотреть в пустоту – иные занятия не имеют смысла, никто больше не стоит за дверью и не отсчитывает оставшееся время до гроба. Но, может быть, эта закономерная, эволюционная идея, по сути, стала противоречить слову «свобода», ибо пока вечная жизнь есть только у тех, кто в состоянии её себе позволить, то не может быть и речи о «вечной свободе». Едва ли кто-то из живущих начнёт стремиться к давним мечтам, ведь всегда будут нужны деньги для поддержания существования. А раз так, то такое человечество ждёт вечное рабство. Монеты и бумажки рано или поздно закончатся, а мечты и возможности, кои становятся ещё более не достижимыми, будут множиться, как грибы после дождя. Быть может, скоротечное время, отведённое нам, ограничено не просто так? Разве смысл жизни не в том, чтобы посветить себя высшим стремлениям, мечтам? Не в том, чтобы жить в мире? Не в том, чтобы делать людей счастливыми? Так, может, вера нужна человеку для того, чтобы не посвящать себя исключительно материальному миру? Нужна для того, чтобы обратить своё внимание на ближнего, на того, кто нуждается в помощи? Но для многих вера – это способ поглумиться, усмехнуться, ранить, сказав: «Научно доказано, что бога нет». Однако стоит ли упрекать таких людей и тех, кто преследует исключительную личную выгоду?
Смерть начала идти к Самуилу. Он пристально посмотрел ей в глаза. И тогда, наконец, понял, что хотел до него донести Бог. Вздохнул, закрыл глаза и открыл их вновь в настоящем.
Градоначальник всё ещё смеялся, смеялись и приглашённые гости за ним. Самуил поднял руку и, заплакав, прикоснулся к владельцу дома. Тот, выпучив глаза и открыв рот, свалился навеки замертво. Гости ахнули, побежали прочь, толпясь и толкая друг друга, давя и падая. Никто не пытался остановить слабого, еле-еле хромающего Самуила, который убивал одно существо за другим.
Наконец, кто-то кинулся на него, но не успел даже замахнуться. Возможно, если бы вся толпа, теперь распростёршаяся по лестнице, напала бы на убийцу одновременно, то, вероятно, у них получилось его остановить, кто-нибудь да спасся. У Самуила кружилась голова, длинный шлейф крови следовал за ним, а слёзы навзрыд текли из глаз, обжигая срезанную кожу. В конце концов, когда от гостей не осталось ничего, кроме пустых оболочек, убийца открыл дверь второго этажа, где, по рассказам градоначальника, лежала его мать, но внутри никого не оказалось, кроме крови, кожи и органов. Там же, не в силах больше идти, сел Самуил. Последняя слеза, скатилась по его щеке, последняя молитва о благополучии матери и братьев произнеслась им перед тем, как он уснул мёртвым сном.
IV
Последним из родительского дома отправился Ян. Пошёл он направо, в сторону заводов, трубы которых выпускали длинные вереницы непрекращающегося чёрного дыма. Был он подавлен и тем, что отец предал Бога, и тем, что тот учинил. Но Ян был не в силах что-либо с этим сделать, его мало кто слушал, а когда всё выходило не лучшим образом, все лишь разводили руками, продолжая не воспринимать всерьёз. А ведь он предупреждал, что впускать Василия Царицына и его компанию не стоит! Но теперь-то что толку! Зато, когда остались у разбитого корыта, братья поддержали его предложение ненадолго разойтись, потому как так быстрее и рациональнее. Через неделю поисков и продвижения своих идей в мир, они обязались вновь встретиться, дабы обсудить увиденное и принять решение, что им делать дальше. «Только пусть попробуют не прийти!», – сжималось сердце у Яна, – «я их из-под земли достану!».
Вскоре Ян вышел за черту города и через пустые поля двинулся к заводам. Вокруг всё было мертво – ни одной живой души, куда не глянь. Даже редкие деревья и те засохли и переломались пополам. Но путник не унывал – наверняка полями сейчас никто не занимается потому, что дают земле отдохнуть. Его разум никак не хотел принимать тот факт, что земля уже отдыхала в прошлом году и ныне с неё должны были собирать пшеницу. Наконец, подошёл Ян к высокому забору из колючей проволоки. Пост охраны оказался пустым, на окне висел листок:
«Всем новоприбывшим! Перед тем как приступить к работе, в обязательном порядке подойдите к коменданту и получите форму и индивидуальный рабочий номер. Если у вас есть нарушения в двигательной, разговорной, моторной системах, не забудьте сообщить об этом! И помните: завод – ваш последний шанс на существование!»
Ян перечитал объявление трижды, но так и не смог понять, почему на сложную заводскую работу берут калек, и отчего это место является их последним шансом. С множеством вопросов двинулся дальше. И, наконец, услышал признаки жизни – отдалённые ритмичные постукивания, да такие, что земля под ногами Яна начинала дрожать. Появились первые люди. Пара с виду молодых людей. Они были сильно сгорблены, у одного не было левой руки, у другого отсутствовала часть головы. Ян окликнул их, но они то ли не услышали его, то ли предпочли проигнорировать. Путник не стал настаивать на своём, предпочтя не отвлекать своими расспросами обделённых людей. Двинулся в ту сторону, из которой они пришли. Стало попадаться больше больных: слепые, хромые и даже был один ползающий, видимо, настолько в нём горело желание работать. С другой стороны, Яну всё ещё не было понятно, почему эти люди вообще должны этим заниматься. Он всё пытался завести с кем-то разговор, но все только при виде его тут же отмахивались, кто-то даже плевался, третьи открывали рты, показывая, что не имеют языков.
Наконец, Ян увидел огромную яму, купающуюся во тьме. По её радиусам ходили люди, волоча тележки с углём. Все они были перемазаны в саже, глаза были потухшими. Можно было лишь гадать, как это тощее общество умудрялось тащить такой тяжёлый груз. Потому как условия для труда были далеко не лучшими: редкое дуновение ветра поднимало сильные вихри песка, которые нещадно били работников, не имеющих какой-либо защиты. Не было перчаток и, по всей видимости, воды поблизости, а потому многие, кто, забываясь, протирал глаза, то и дело начинали визжать, что стали незрячими. Другие, потерявшие где-то ногу или руку, были совсем в бедственном положении – никто не желал помогать им, даже иные, такие же калеки. Каждый был сам за себя и сильно злился, если кто-то хотел пойти навстречу. Может быть, они расценивали поддержку, как присвоение добытых ресурсов, хотя, как казалось Яну, объединившись, им бы удалось сделать гораздо больше, возможно, даже как-либо упростить и автоматизировать монотонный процесс.
Сверху не было видно, откуда выходили люди. «Не появляются же они внизу сами собой!», – пронеслось в голове Яна. Ему очень сильно захотелось разобраться, что происходит на заводе, а следовательно, нужно было отыскать коменданта.
– Уважаемый, не подскажите… – обратился Ян к первому встречному, пока не увидел, что у «уважаемого» нет ротовой полости и части носа, вместо них зияло чёрное нечто. Путник отшатнулся, а незнакомец, заметив это, стал идти на него, задирая остаток носа, как бы спрашивая: «Что? Что тебе не нравится? Что не так?». – Нет, я вовсе не хотел вас обидеть… извините…
«Почему я перед ним извиняюсь?», – пронеслось в голове Яна, – «тут творится чёрт знает что, а я играю в любезности перед людьми неспособными жить!». Безусловно, он слышал про вакцину от смерти, много чудотворных историй ему рассказывали гости родного дома, но Ян никак не мог ожидать, что увидит на этом предприятии лик смерти на лице каждого работника. Это ужасало. В конце концов, он ожидал увидеть в глазах людей счастье, беззаботность, благоприятное ожидание безбедного будущего и уверенность в завтрашнем дне. Всё-таки они бессмертны! На Олимпе человеческого развития! А ведут себя так, будто бы готовы сегодня же навечно слечь в могилу. Неужто лик бессмертия настолько отвратителен? Что произошло с этим незнакомцем? Он же не мог сам убрать себе часть лица? По крайней мере, то, что Ян заметил и отстранился, а «уважаемому» это не понравилось, говорит о том, что он, по меньшей мере, стыдится произошедшего с ним.
Незнакомец вот-вот намеревался ударить Яна, даже сжал для этого кулаки, но остановился – путник вдруг рассмеялся:
– Ладно тебе, брат, полно, полно. Ты лучше покажи, где комендант находится? Уж очень хочется с ним переговорить. – развязно прервал перепалку Ян.
Живой мертвец встал, как вкопанный, после, поморгав пару раз, махнул правой рукой себе за спину, показывая на небольшую одноэтажную будку, около которой стояла небольшая очередь.
– Большое человеческое спасибо, – вновь рассмеялся Ян, плечи незнакомца затряслись, то ли он смеялся вместе с ним, то ли плакал, – бывай! – попрощался путник и побрёл в сторону будки, а живой мертвец так и остался на некоторое время стоять на месте.
Будка оказалась крошечной. Не больше четырёх метров в ширину, четырёх в длину и двух в высоту. Стояла и не сдвигалась с места очередь. Люди, ожидающие своей очереди, не были одеты так, как шахтёры, равнодушно проходящие мимо. По всей видимости, только-только пришли устраиваться. Удивляло, что у всех были руки, ноги, глаза, никто, помимо чрезмерной бледности, не выделялся от людей, привычных для глаза Яна.
– Уважаемый, – обратился Ян к впереди стоящему старику, – не подскажите, что здесь происходит?
Живой мертвец не обратил никакого внимания. Тогда Ян осторожно потрепал того по плечу бежевого пиджака, ставшего, впрочем, в здешних условиях серым. Нет ответа. Немного смутившись, путник с силой потянул за плечо старика. Только тогда он обратил на него внимание:
– Это вы мне говорите?
– А кому ещё? – насупился Ян.
– Что за неподобающе поведение! – тут же вскинулся он. – Как можно! Знаете ли, я вошёл в первый десяток тысяч тех, кто впервые вакцинировался! Так что имейте манеры! Я бывший министр по делам воспитания детей! И да будет вам известно, раньше я бы вами занялся! – раскричался старик, другие, впрочем, ничего не замечали. – У меня до сих пор есть связи в правительстве! Стоит мне позвонить и вас, молодой человек, заберёт комиссариат, а эта шахта покажется вам лучшим местом на земле в сравнении с тем, что сотворится с вами позднее! Да! Да! Я сейчас пойду к коменданту и всё ему выскажу, он не допустит вас до работы и не видать вам вакцины! Можете попрощаться с вашим бессмертием! Поэтому на вашем месте я бы уже упал на колени и начал раскаиваться!
– Полно! Уж и спросить нельзя! Не нужна мне ваша вакцина, я не бессмертный, стою по иному вопросу.
Старик хотел было что-то сказать, да замолк, пристально разглядывая юношу перед собой. Всё вдруг смолкло, застыло и устремило свои взоры на Яна: и другие люди, стоящие в очереди, и проходящие мимо шахтёры. Все внезапно стали переглядываться, кто-то начал перешёптываться, шахтёры стали копошиться в карманах, тележке и рыскать глазами по округе.
– Что? – недоумевал Ян, – что не так? Это мой выбор, разве нет?
– Вы, полагаю, пришли сюда из бедности, не так ли? – осторожно и с напускной улыбкой спросил старик, – я могу помочь вам заработать. Да. Да! Много денег. За вашу кожу, нос, рот, руки и ноги много отдадут, – старик потянул руки, Ян в страхе отпрянул.
Не успел путник броситься бежать, как на голову ему свалилось полотно лопаты.
Долго ли или мало пролежал без сознания Ян, было для него неведомо. Солнце всегда светило одинаково, погода всегда оставалась неизменной. Одно можно было сказать точно: Яна перенесли с улицы в помещение. Держась за голову, он стонал и тёр глаза, силясь собрать распавшуюся картинку перед глазами воедино. Вокруг был холодный каменный кирпич, под ним лежал стальной лист, от которого болело всё тело, находившееся в лежачем положении. Справа от него располагалась плотная тюремная решётка. В камере рядом с ним находились ещё двое человек. Сидя в противоположном углу, они о чём-то увлечённо шептались, поглядывая на проснувшегося. Сокамерники были одеты в рабочую робу, но были едва-едва измазаны в угольной саже. По сравнению с прочими шахтёрами их кожа была кристально чистой, отчего бледная белая кожа чуть ли не светилась в тени камеры.
– Ты человек, да? – спросил один из пары, тот, что выглядел покрупнее своего напарника.
– А вы что, нет? – слабо спросил Ян, встав на шатающиеся ноги и держась за решётку камеры.
Пара усмехнулась:
– Как видишь, не совсем. Мы выше человека. Более совершенные существа.
– О тебе теперь все говорят, – усмехнулся тот, что поменьше, блеснув глазами.
– Не понимаю. Что значит «более совершенные»? Вы точно такие же. Почему я здесь? Я ничего не сделал. Почему обо мне говорят? – нахмурившись, спрашивал Ян, потирая голову в месте удара.
– Я тебя в клочья порву! – заверещал мужчина из соседней камеры. – Расхаживал тут! Живой! Мешок денег!
Тот, что побольше усмехнулся:
– Как видишь, посадили тебя ради твоей же безопасности. Но ты не боись, мы тебя не тронем, нам легавый рявкнул, что если рыпнемся, то сразу на костёр, а нам жизнь пока дороже денег.
– Но почему? Я вам ничего не сделал. – продолжал расспрашивать Ян.
– Спросонья мозг отсох? – расхохотался тот, что поменьше, – на органы тебя сбыть хотят, разобрать и себе вставить. Да за твоё тело дом можно купить, если не больше. Когда стало понятно, что бессмертие не спасает физическую оболочку, так все с ума посходили! Кто успел обратиться, пока живёт, иных растерзали. Голодные гиены, чтоб их! Ты, как я вижу, давненько на улицу не выходил, а? А всё-таки зря сюда пришёл. Это – тёмный дом – могила. Слышал о таком? Да есть одна старая сказка про «тёмный дом» как раз в тему.
Кто бы не зашёл внутрь, а прежним не вернулся. Кто как его называет: и чиновничьим, и скотобойней, и даже целым миром. «И ждал тёмный дом гостей, и верил он, что не найдётся человека, способного жуткое проклятье переломать, ибо так было заведено: кто войдёт, не выйдет более прежним – да отыскались четверо героев, возомнивших себя божьими посланниками да сгинули, поддавшись порокам: гордыне, стремлению к материальному, власти и унынию», – тот, что поменьше пожал плечами, – так, детская сказка, ничего особенного.
– Зараза! Только выйди, я тебя убью, клянусь убью, если от тебя что-то останется! – кричал мужик из соседней камеры, вытянув руки за решётку. Потом он расхохотался. – Счастливая жизнь так близко! – мужик со всей силы ударил железные прутья, отчего те затряслись.
Внезапно дверь холла перед камерами открылась. Вошло существо, облачённое в плотный чёрный костюм; на плече нечто виднелась красная лента. Взор вошедшего, пылающий огнём ненависти, устремился на Яна. Он с грохотом протопал к камере, принялся шарить рукой у себя на поясе, перебирая ключи.
– Эй, товарищ комиссар! Отдайте его мне! Я знаю нужных людей, вместе попилим и себе что-нибудь останется! – обратился мужик из соседней камеры.
Комиссар застыл. Медленно подошёл к мужику из соседней камеры, тот начал улыбаться, но недолго – полицейский схватил его за горло и начал с силой бить по лицу, потом открыл тому рот, сжал бледный язык и медленно проговорил: «Ещё одно слово, и оно станет последним», – и как ни в чём не бывало отпустил бедолагу, молча свалившегося на пол.
– Что ж, похоже на этом наш скромный разговор навеки подходит к концу, – удручающе произнёс тот, что побольше, – было приятно увидеть последнего живого человека на земле.
– Да уж, – кивал тот, что поменьше, – не думал, что ещё увижу такое чудо. Наверное, именно это чувство испытывал пещерный человек, смотря на последнего мамонта. Мы, товарищ комиссар, вашего особого подопечного не трогали, всё по регламенту-с. – откланялся он, полицейский даже не глянул в их сторону.
Тюремная дверь, наконец, открылась. Сзади в холле появилось больше полицейских. Они смотрели на Яна, по большей части, пренебрежительно.
– На выход. – буркнул комиссар с красной лентой.
