Том Батлер-Боудон
50 великих книг по философии
Действие: сила и ее использование, свобода и справедливость, честность и этика
Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом.
И. Кант
«Категорический императив» Канта гласит, что индивидуальные поступки следует судить в соответствии с тем, будем ли мы довольны, если все остальные будут поступать так же. Людей нельзя рассматривать как средство для достижения цели. Хотя этот принцип проповедуется всеми религиями и напоминает «золотое правило» («Поступай с другими так же, как хочешь, чтобы они поступали с тобой»), Кант решил продемонстрировать, что он также имеет рациональный и философский смысл. Нравственный закон так же неизменен, как звезды в небе, считал он, и, поступая против него, мы обречены на несчастья и разочарования. Поступая правильно, мы создаем для себя мир спокойствия и порядка.
Римский оратор Цицерон полагал, что каждый человек является искрой, или частицей Бога, поэтому плохо относиться к другому человеку значит делать то же самое для себя. Для него это был простой факт, составляющий часть всеобщего закона. Мы – общественные существа, призванные заботиться друг о друге, и цель жизни заключается в том, чтобы «содействовать общему благу, обмениваясь добрыми делами, отдавая и получая, и таким образом благодаря умению и таланту делать общество более сплоченным».
Цицерон дискредитировал идею о том, что человек иногда должен приносить в жертву «правильные поступки» ради целесообразности. В трактате «Об обязанностях» он написал: «То, что правильно, всегда целесообразно».
Платон считал, что награда заключается в самом правильном поступке, так как он приводит к гармонии трех частей нашей души (рассудка, духа и желания). Справедливые поступки – не дополнительная возможность, которую можно использовать по своему усмотрению, но ось, вокруг которой вращается бытие человека; жизнь бессмысленна в отсутствие благонамеренных поступков. И хотя справедливость абсолютно необходима для человека, она также является залогом здоровья и душевного спокойствия, о чем он говорил в трактате «Республика».
За несколько столетий до этого в Китае Конфуций высказывал во многом сходные мысли. Он отмечал, что хотя все мы являемся людьми, человек становится настоящей личностью, когда бескорыстно выполняет ответственную роль в обществе. Благородный человек ценит добродетель превыше всего остального, всегда стремится к лучшему итогу для всех и не ищет собственной выгоды. В конце концов, все мы – лишь одно из звеньев в цепи бытия, которая тянется в прошлое и будущее.
В сочинении «Жизнь, которую вы можете спасти» современный философ Питер Сингер цитирует Эпикура: «Нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно». Хорошая жизнь – это не просто крепкое здоровье, собственный дом, новый автомобиль и отпуск на море, но и размышления о том, что можно сделать, чтобы мир стал более справедливым. Рациональный призыв Сингера к личному вкладу в борьбу с мировой бедностью – напоминание о том, каким мощным орудием философия может быть в реальном мире.
Эту утилитарную точку зрения можно проследить до философа XIX века Иеремии Бентама, который всю жизнь исповедовал принцип «величайшего счастья для наибольшего количества людей». Бентам хотел узаконить счастье как состояние бытия, что было радикальной идеей, так как в его эпоху законы были направлены на защиту высших слоев общества, а не на достижение блага для всех людей. Он вел неравную борьбу, однако продолжал страстно верить, что утилитаризм дает лучшую надежду на построение справедливого и цивилизованного общества.
В своем знаковом сочинении «Теория справедливости» Джон Ролз предлагает нам представить, что все утратили память о своем месте и положении в обществе, а потом взялись за построение нового общества, основанного на максимальных возможностях для процветания каждого человека.
С учетом того что в жизненной лотерее мы с равным успехом можем родиться королем или нищим, не следует ли нам приложить все силы к тому, чтобы каждый имел по меньшей мере равные возможности для достижения успеха? Имущественное или общественное неравенство должно возникать лишь там, где есть свободная конкуренция за награды или признание. Не нужно приносить жертвы ради некоего «высшего блага», как в утилитаризме, и люди будут мириться с имущественным и общественным неравенством до тех пор, пока они знают, что они сами или их дети имели равные возможности для достижения цели.
Философия Ролза находится в русле той же традиции, что и философия Руссо, который считал, что свободное общество возвышает и облагораживает своих граждан, но также подразумевает обязанности и готовность поступаться частью личных свобод ради общих потребностей.
Нестареющее обоснование индивидуальной свободы Джона Стюарта Милля, изложенное в его сочинении «О свободе», содержит знаменитый критерий «не навреди» для обеспечения свободы: «Единственная цель, ради которой власть может быть по праву применена к любому члену цивилизованного общества против его воли, – это предотвращение вреда для других людей».
Правительство не должно вводить закон только потому, что он считается полезным ради «собственного блага» людей. Напротив, если действия гражданина не причиняют явного ущерба другим людям, они считаются допустимыми. Милль отметил тенденцию к усилению власти правительства и ограничению личных свобод при отсутствии внешнего контроля и сдерживающих факторов. Однако этот факт не означает, что правительства вообще не имеют законной власти.
Каким же тогда должно быть правильное равновесие между личной свободой и необходимостью государственного контроля? Милль назвал это «вопросом будущего», и мы действительно по-прежнему решаем его.
В «Республике» Платон утверждает, что мы должны довольствоваться ограниченной свободой и принимать свое место в обществе с учетом такой альтернативы, как изгнание или жизнь вне закона. Проблема, как с жестокой прямотой указал Макиавелли в своем сочинении «Государь», заключается в том, что средний гражданин просто не понимает, каких усилий стоит управление могущественным государством, и продолжает вести «нравственную жизнь», в то время как правителям приходится принимать «грязные» решения.
Трактат «Государь», который с давних пор рассматривался как источник вдохновения для тиранов, на самом деле опирается на аргументированную защиту власти. Она предназначена не для самовозвеличивания правителя, но для силы государства, а мощное государство является желанной целью, так как оно позволяет людям преуспевать и богатеть. С учетом этой цели неблаговидные средства иногда могут быть оправданными.
Ноам Хомски, вечная заноза в боку у благодушных западных либералов, разделяет сходные представления о власти. По его мнению, большинство современных государств обслуживают властные интересы, и реальным противником власть предержащих является их собственное население; большинство войн предназначено для того, чтобы отвлечь внимание от внутренних проблем.
Хотя он говорит в основном о США, его послание о коррумпированной природе власти адресовано всем. Тем не менее он отмечает причины для оптимизма. В наши дни стало менее приемлемо относиться к людям как к предметам или средствам для достижения цели («Рабство еще недавно считалось абсолютно нормальным явлением», – пишет он), и даже если властные структуры уделяют мало внимания свободе, самоопределению и правам человека, эти понятия по крайней мере признаются в качестве идеалов.
Возможно, последнее слово в дискуссии о нравственности и власти должно принадлежать Айрис Мердок, которая говорит в книге «Суверенность блага», что если мы с самого начала стремимся к добру, то все остальное придет естественным образом. С другой стороны, если стремиться только к утверждению своей воли, то это все, что мы в конце концов получим. Как и предполагал Кант, добрые намерения определяют все остальное.
Ви́дение: пещера Платона и истина, философия как проблема языка и жизнь в медийном мире
Платоновская аллегория пещеры – один из самых знаменитых философских пассажей. Он по-прежнему находит отклик из-за волнующего предположения о том, что большинство из нас всю жизнь гоняются за тенями и внешним видом вещей, в то время как существуют «вечные формы» Истины, Справедливости, Красоты и Добра, ожидающие открытия.
Кант тоже считал, что люди, существующие в пространстве и времени, при всей ограниченности своих чувств отрезаны от восприятия вещей в их подлинном виде, или «вещей в себе». Однако за пределами мира ощущений существует элементарная метафизическая истина; благодаря рассудку мы можем хотя бы приблизиться к ней.
Многие современные философы отрицали эти идеи, указывая на то, что мы являемся животными с головным мозгом, который воспринимает природные феномены и упорядочивает их определенным образом. Знание основано только на том, что проходит через органы чувств, а не на метафизическом озарении.
Наука – это способ улучшения нашей объективности. Однако Гегель считал объективный анализ иллюзией, так как вещи существуют только в контексте восприятия наблюдателя. Сознание является такой же частью науки, как мир объектов, который оно пытается анализировать. Для Гегеля реальная история науки заключается не в «открытии вселенной», а скорее в открытии нашего собственного разума, то есть сознания. История, наука и философия – лишь выражение постепенного пробуждения сознания.
Величественная холистическая идея Гегеля о пробуждении Духа, или сознания, в делах людей вышла из моды у философов, так как мировые войны и экономические депрессии явно противоречили идее о том, что история движется в позитивном направлении.
Как показал философ науки Томас Кун в «Структуре научных революций», а также по замечанию Мишеля Фуко, знание не образует прямую восходящую линию, где каждое следующее открытие опирается на предыдущее. Скорее каждая эпоха имеет совершенно другие линзы, через которые она смотрит на мир, и что-то воспринимается как реальность лишь в том случае, если линзы позволяют видеть это.
Кто бы ни был прав в этом вопросе, любая оценка нашей способности к точному описанию мира должна учитывать языковую среду. В своей книге «Философские исследования» Витгенштейн признал ошибочность своего мнения, высказанного в предыдущем сочинении «Логико-философский трактат», что язык является средством описания мира. Слова не просто служат названиями для вещей; они часто передают сложный смысл, и одно слово может иметь много смысловых значений.
Язык – это не формальная логика, обозначающая границы нашего мира, а социальная игра с довольно свободными правилами, которая вместе с обществом находится в процессе развития. По словам Витгенштейна, философские проблемы возникают лишь в том случае, когда философы рассматривают названия идей или концепций как дело первостепенной важности, в то время как фактически только их контекст имеет подлинное значение.
Платоновская аллегория пещеры – один из самых знаменитых философских пассажей.
По известному выражению Витгенштейна, философия – это постоянная битва против «зачарованности» языком как таковым. Это был выпад в сторону традиции аналитической философии (к представителям которой относились Бертран Рассел и А. Дж. Айер), которая рассматривала языковые злоупотребления как плодородную почву для множества бессмысленных метафизических рассуждений, в то время как здравое использование языка могло дать более точную картину мира.
В книге «Именование и необходимость» блестящий философ Сол Крипке продемонстрировал изъяны этой концепции и отметил, что смысл находится не в описаниях, а в изначальных свойствах. К примеру, личность – это просто личность, независимо от того, сколько слов используется для дополнительного описания, разоблачения или доказательства этой личности. Золото определяется не нашими описаниями, такими как «желтый блестящий металл», а его основополагающими свойствами (атомный элемент № 79).
От Платона до Канта и от Гегеля до Витгенштейна история философии пронизана одной идеей: мир – это не только наше восприятие или описание вещей. Независимо от того, пользуемся ли мы термином «формы», «вещи в себе» или «изначальные свойства», существует некая основная реальность, не очевидная для чувств.
Дэвид Бом – ведущий физик-теоретик, который стал философом; в своем сочинении «Целостность и скрытый порядок» он привел убедительные доводы в пользу существования двух порядков реальности, скрытого и явного. В то время как второй является «реальным миром», который мы можем воспринимать через органы чувств, это лишь развертывание более глубокой, «скрытой» реальности, которая содержит любые возможности. Оба порядка являются частями «голографического движения», текучей и целостной реальности. Это очень похоже на целостность Вселенной, о которой говорил Геркалит; только люди разделяют вещи на составные части и категории.
Историческая одержимость философии вопросами «что такое реальность?» и «что есть истина?» рассматривается некоторыми комментаторами как ложный маневр.
Жан Бодрийяр заявил, что в пресыщенном медийном мире, где мы теперь живем, понятие «реальность» вообще не имеет смысла. В гиперреальной Вселенной что-либо бывает реальным лишь в том случае, если оно может воспроизводиться или повторяться бесконечно, а того, чем нельзя поделиться электронным способом, просто не существует. Современный человек больше не является самостоятельной личностью в поисках истины, но скорее похож на механизм, который потребляет и воспроизводит идеи и образы.
На Бодрийяра повлиял Маршалл Маклюэн, который утверждал, что средства массовой информации и технологии связи не были нейтральными изобретениями, а фактически изменили наш образ жизни. До появления алфавита главным из пяти человеческих чувств был слух; после его изобретения пальма первенства перешла к зрению.
Алфавит заставляет нас думать последовательным образом – в форме конструкции предложений, с последовательной связью фактов или концепций. Новая медийная среда является многомерной, а информация от нее теперь поступает с такой скоростью и плотностью, что мы больше не можем как следует упорядочивать и осмысливать ее. На современных детей влияют не только их родители и учителя: они открыты всему миру.
Вот знаменитое выражение Маригалла Маклюэна:
«Мы живем в дивном новом мире сиюминутности. «Время» перестало существовать, «пространство» исчезло. Теперь мы живем в глобальной деревне… в одновременном хэппенинге».
Имеет ли смысл аллегория Платона с пещерой в этом новом медийном мире? Действительно ли мы утратили всякую возможность восприятия реальности, и имеет ли это значение? Такие вопросы уводят философию в будущее, но одно несомненно: мы больше не можем рассматривать себя отдельно от технологии.
По мнению новых мыслителей-«трансгуманистов», мы больше не живем в мире, где люди просто пользуются технологиями; машины являются частью нас самих и во все возрастающей степени становятся продолжением наших тел – через них мы воспринимаем самих себя и окружающий мир.
Заключительное слово
Гегель имел необыкновенно широкий и непредвзятый взгляд на философию. В комментарии к его знаменитой «Феноменологии духа» традиционные философы рассматривают свою дисциплину как поле для соперничества, на котором может «победить» только одна система взглядов. Они относятся к философии как к полю боя, где сталкиваются позиции и идеологии. С другой стороны, Гегель смотрел на философию с высоты птичьего полета: каждая соперничающая система имеет свое место, и со временем их борьба будет способствовать «постепенному раскрытию истины».
Сформулировав эту мысль в ботанических терминах, он написал, что о почках забывают, когда они расцветают, а цветы, в свою очередь, уступают место плодам, которые раскрывают истину, или предназначение дерева. Целью Гегеля было освобождение философии от однобокости и представление истины в целом. Лучше рассматривать богатство и разнообразие культуры и философии как один великий проект.
В трактате «О небосводе» теолог и философ Фома Аквинский написал:
«Изучение философии имеет целью знать не то, о чем думают люди, а истинное устройство вещей».
Это и наша цель, но знание того, о чем думают люди, все равно может помочь нам. Если вы не придерживаетесь твердых взглядов на жизнь, то на страницах этой книги вы найдете множество сильных идей и концепций, которые помогут вам увидеть вещи в новом свете или, что еще лучше, изменят ваше нынешнее мировоззрение.
Поиск определенности естествен для нас, но если существует какое-то абсолютное знание, наши вопросы и сомнения не могут изменить или отменить его. Таким образом, изучая великие философские труды, вы ничего не теряете, но можете приобрести многое.
50 великих книг по философии
Состояние человека
1958
«Своими словами и поступками мы приобщаем себя к миру людей. Это приобщение похоже на второе рождение, которым мы подтверждаем непреложный факт нашего появления на свет. Оно… начинается с нашего прихода в мир и с того времени, когда мы реагируем на что-то новое по собственной инициативе».
«Задача и потенциальное величие смертных людей заключается в их способности создавать вещи – слова, поступки и творения, – которые заслуживают бытия и по меньшей мере до некоторой степени сообразуются с вечностью».
В двух словах
Неожиданные поступки заложены в природе человека, и каждое новое рождение приносит возможность изменить мир.
В схожем ключе
Анри Бергсон. Творческая эволюция (стр. 108)
Мартин Хайдеггер. Бытие и время (стр. 232)
Глава 1
Ханна Арендт
Ханна Арендт, родившаяся в Германии, была одним из ведущих американских интеллектуалов XX века и приобрела известность своим исследованием о Гитлере и Сталине «Истоки тоталитаризма» (1951), а потом прославилась книгой «Эйхман в Иерусалиме» (1962), исследованием суда над нацистом Адольфом Эйхманом, включавшим ее концепцию «банальности зла».
Книга «Состояние человека»[1] лучше всего представляет ее общие философские взгляды. Хотя это научная работа, часто непростая для понимания (Арендт была специалистом по античной Греции и Риму), она очень оригинальна. Ее можно изучать как сочинение в области политической философии, но в ней также присутствует воодушевляющая теория о возможностях человека.
Чудо рождения и действия
По словам Арендт, природа имеет цикличный характер и представляет собой нескончаемый, непреодолимый процесс жизни и умирания, который «предвещает лишь роковую участь» всем смертным существам. Однако людям был дан выход из этой ситуации благодаря способности к действию. Свободное действие вмешивается в принцип неизбежной смерти и вносит что-то новое. «Хотя люди должны умереть, они рождаются не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы начинать новые дела».
Это ее концепция «рождения в мире», вдохновленная знаменитой сентенцией Блаженного Августина «Начало было положено, человек был создан». Арендт пишет:
«Природа начала состоит в том, что появляется нечто новое, чего нельзя было ожидать от всего, что происходило раньше… Новое всегда возникает вопреки законам статистики и их вероятностным оценкам, которые для всех обычных и повседневных целей граничат с определенностью; таким образом, новое всегда появляется как чудо. Тот факт, что человек может действовать, означает, что от него следует ожидать неожиданного и что он может совершать невероятные вещи. Опять-таки, это возможно лишь потому, что каждый человек уникален, поэтому каждое рождение приносит в мир что-то неповторимо новое».
Рождение – само по себе чудо, но настоящее величие заключается в том, как мы подтверждаем свою личность словами и поступками. В то время как животные могут вести себя лишь в соответствии с запрограммированными побуждениями и инстинктом выживания, люди могут действовать, выходить за пределы своих биологических потребностей и создавать новые вещи, ценность которых получает общественное признание.
Подобно Сократу, который добровольно выпил яд цикуты, или человеку, отдающему жизнь ради другого человека, мы даже можем действовать вопреки инстинкту выживания.
Благодаря способности принимать действительно свободные решения наши поступки никогда не бывают вполне предсказуемыми. По словам Арендт, «действие, рассматриваемое с точки зрения автоматических процессов, которые как будто определяют ход событий в мире, кажется чудом». Наша жизнь – это «бесконечная невероятность, которая происходит регулярно».
В других своих сочинениях она предполагает, что сущность фашистских режимов заключена в отрицании «рождения в мире» или возможности совершать что-то новое, и это делает их отвратительными.
