– Ну и молодец! – восторженно произнес я – Заходи!
– Может мы прогуляемся до реки? – как-то робко произнесла она – Честно говоря, мне уже наскучили эти чаепития. Да и о чем можно говорить со стариками? У них хоть есть что вспомнить из молодости. А я родилась, когда они уже…
– Да я не против! – перебил я девушку – К реке, так к реке.
Мы спустились по крутому склону, почти полностью заросшему бурьяном в низину, и в кроссовках мокро зачавкало.
– Надо же, тропинка совсем стала непроходимой, а река заболотилась! Неужели больше никто по утрам не ходит рыбу ловить?
– А кому ходить-то? – Люба повернулась ко мне лицом – Молодежи здесь нет, да и рыба вся ушла на большую воду. Осталось только болото, да мелкий ручеек посередине!
– Тогда может рванем на кладбище? – предложил я поворачивая в сторону погоста – Хочу навестить родственников – деда Прокофия, дядю Никифора. Посмотреть что там да как.
– Боюсь увиденное тебя расстроит! – Люба схватила меня за руку, пытаясь остановить. – Там, там…
– Да не волнуйся, я все понимаю! Некому ухаживать за почившими! Бабуля, и та уже на ладан дышит, хоть и хорохорится, невестой себя считает! – я засмеялся, вспомнив букет колокольчиков, преподнесенный ей Игнатом с такой церемонностью, словно дело происходило лет, этак, двести назад. – Может и впрямь поправить что надо, пока я здесь – оградку обновить, крест новый срубить!
Любаша как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Шагнула вперед, и заторопилась по дорожке. Вскоре ветер донес до нас запах гнилого дерева и прелой травы. А ветер все так же, как и много лет назад, шелестел листвой раскидистых крон, вот только стволы стали толще и выше, а тени длиннее и темнее.
Мы бродили между могил и я расспрашивал девушку о жизни
– Как тебе удается здесь жить? – спрашивал я ее – Скукота страшная! Природа конечно дивная, но это можно вынести месяц-два, а потом? Давай, я заберу тебя в город. Там весело, шумно… Магазины, кафе, кинотеатры… Выучишься, получишь диплом, найдешь работу… И забудешь все это как страшный сон!
– Да нельзя мне отсюда уезжать, Славочка! – девушка закинула косу за спину и остановилась напротив меня – Кто же будет за ними присматривать? – она махнула рукой в сторону деревни.
– Так мы и их в город перетащим! Я уж точно бабулю увезу отсюда. У нас и аптеки, и больницы рядом. И мама ухаживать будет… А если на природу захочется – так у нас и парки и скверы имеются!
– А другие как же?
– Ну, у них тоже наверняка родственники есть! А вдруг и живут они недалеко от нас – встречаться будут, по аллеям гулять, голубей кормить!
– Да не поедут они никуда. Не смогут! Тут их дом!
– Да случись что, ни врача, ни скорой не дождешься! – начал кипятиться я
– А им это и не нужно! – улыбнулась Любаша
– А вдруг что случится – откуда помощи ждать? – не унимался я
– Да им уже и не нужна помощь! Опоздал ты, Слава…
– Что значит опоздал? – я схватил девушку за руку, но она не шевельнулась, только грустно смотрела куда-то в сторону
Я проследил за ее взглядом. За невысоким заборчиком, в земле, еще свежей, торчал грубо выструганный деревянный крест. Я скользнул по нему взглядом и, не поверил своим глазам. На табличке было вырезано имя моей бабушки – Инесса Степановна Милославская – дата смерти 2 июля.
– Это три дня назад! – выдохнул я и ошалело уставился на Любу. Девушка виновато пожала плечами и перевела взгляд на другую могилку, по соседству. Я резко обернулся и прочел – Соломатин Ингнат Нестерович.
Вся могилка бабушкиного кавалера была покрыта ярко-синими колокольчиками на длинных стеблях…
Я посмотрел чуть дальше – Степанида Игоревна Беляева. Я опустил глаза на землю у ее памятника, на которой переливались яркими красками фантики от конфет «Петушек», «Золушка» и «Белочка».
Могила Антона Мифодьевича, чуть в стороне от общего ряда, была усыпана печеньем – простым, рассыпчатым и ароматным.
Внезапно вокруг наступила тишина, такая как в кино показывают, и воздух сделался вязким, густым, словно из киселя. У меня ослабели руки. Задрожали ноги. А сам я чуть не потерял сознание от ужаса.
Что есть сил я рванул в деревню. Высокая трава хлестала меня по щекам, рукам и ногам, но я не чувствовал боли. Что я надеялся увидеть? Не знаю. Но тогда мне важно было осознать, что я не сошел с ума, что сейчас этот кошмар закончится и я узнаю правду… Может еще не пришел в себя после аварии?
Дом был пуст. Самовар стоял на столе в кухне, холодный и пустой. Стол в гостиной и правда был сервирован, словно бабуля ждала моего приезда. А я… не успел!
Я закрыл лицо руками и разрыдался как маленький мальчик. В этот момент я чувствовал себя обиженным, испуганным и виноватым! Вздрогнул, когда кто-то дотронулся рукой до моего плеча
– Люба! – я посмотрел на девушку – Как же так? Что это было? Наваждение? Галлюцинация?
– Она очень ждала тебя! Хотела увидеть единственного внука, хотела угостить, хотела попрощаться! – девушка потянула меня за руку – Ты должен навестить ее там и сказать, что приехал к ней! Теперь она там…
Люба еще что-то говорила и говорила, когда мы возвращались на кладбище. Я не вслушивался в ее слова, но понимал, что она пытается меня утешить.
– Ты останешься здесь, и будешь ее оберегать! И всех остальных. Вместе со мной! И мы всегда будем рядом! Здесь так покойно и красиво! А главное – свободно!
– Я уеду завтра же! Возьму тебя с собой, и уеду!
– Ты не сможешь!
Она повела меня вдоль ряда.
– Куда мы идем? – спросил я. Голос меня не слушался, дрожал, срывался на писк.
– Сейчас увидишь!
Она остановилась у крайней могилы, с синей оградкой и я прочитал на маленьком мраморном памятнике с белым ангелочком – Люба Пушкарева. 14 лет.
– Что случилось? – проговорил я еле ворочая языком
– Когда вы переехали, я боялась, что ты забудешь меня, променяешь на городскую девчонку – они же такие… современные, красивые, перспективные… Я очень скучала и переживала… Слабым утешением были годы, когда ты приезжал на каникулы. А потом и вовсе пропал! Я решила, что моя жизнь теперь никому не нужна! И вот!.. Наглоталась снотворного!… Поэтому я уже никуда не смогу уехать, и никогда не смогу начать новую жизнь! Я и войти-то к остальным не могу – самоубийц не пускают в «приличные» компании! Столько лет я была одна! А теперь ты вернулся!