Тимур Арканов
Сердце океана
Глава 2
События до.
Я вспомнил нашу уютную квартиру, в которой прошло моё детство. Она располагалась на одной из улиц необъятного Нью-Йорка – города мечты. Это была съемная квартира, которая «откусывала» приличный кусок от семейного бюджета. Месячная плата за неё была в два с половиной раза выше, чем за ту, в которой мы жили раньше. Но отец решил, что больше не будет экономить на жилье, рискуя безопасностью своей семьи. Однажды ночью, когда наш сосед Питер Финиган вышел на улицу выбросить мусор, его застрелила местная шпана, добычей которой стали всего шестнадцать долларов. Шестнадцать долларов… Представляете? Он был мужем, отцом и чьим-то сыном.
На похоронах мистера Финигана, когда мой отец увидел, как старший сын покойного, Майк, бросился в вырытую яму в истерике, он решил, что переезд крайне необходим. Он тогда сказал: «Бедный Питер, конечно, не видит, что тут творится. Но он бы не пережил, если вместо него выбросить мусор пошел бы кто-нибудь из его сыновей». Так мы переехали в новую квартиру.
С нашей улицы открывался прекрасный вид на Бруклинский мост. Лучи уходящего солнца, пробивавшиеся сквозь металлический каркас этого грандиозного сооружения, создавали атмосферу кинофильма: кирпичные стены, зеленые насаждения у входа, лужа, скопившаяся у водостока, вывески магазинов, прачечных и парикмахерских приобретали удивительно уютный цветовой оттенок, словно изображение было пропущено через волшебный светофильтр. Солнечные лучи мягко касались кожи, будто боясь обжечь.
А я сидел за учебником, штудируя материал и пробивая себе путь в светлое будущее. Папа всегда умел убеждать: «Потрать время на образование сейчас, чтобы потом не жалеть об упущенном. А твои друзья останутся играть на улице в мяч». Я, проглотив огромный ком обиды, сдавливавший шею, прикрывал уши руками и опускал взгляд в учебник.
Но разве можно объяснить ребёнку, что такое эффективная трата времени? Детям интересно только одно – веселье. Поэтому, несмотря на красноречие отца о важности полезно потраченного времени, я всё же отвлекался от учёбы. Оглянувшись на входную дверь своей комнаты и убедившись, что за ней никого нет, я подходил к окну, чтобы увидеть счастливых людей, не обременённых учёбой: соседские мальчишки играли в мяч, девочки сидели на лестнице, шушукаясь о своём, мистер Хейс замешивал тесто для пиццы, а сотрудницы парикмахерской и прачечной наслаждались чашками кофе в ожидании клиентов.
Мистер Хейс часто зазывал соседских школьников к себе в пиццерию и угощал их пиццей, приготовленной по новому рецепту. Лишь спустя годы я узнал, что рецепт у него был всегда один, и дело было вовсе не в пицце. Мистер Хейс тосковал по своему сыну, который уехал в Лос-Анджелес с матерью после развода. Наверное, угощая и веселя ребятишек, он заполнял дыру в своём сердце. После того, как я однажды спросил про его сына, он стал периодически о нём упоминать, показывая фотографии и рассказывая, что тот учится в медицинском колледже. Каждый раз мистер Хейс завершал разговоры о сыне тем, что скоро поедет к нему, и они увидятся.
Честно говоря, за всё время, пока мы жили в той квартире, пиццерия мистера Хейса не закрылась ни на один день. Каждое утро он поднимал металлические роллеты, выставлял на улицу рекламный щиток, а в конце дня сам всё убирал и закрывал пиццерию. Хоть мне и не довелось увидеть той желанной встречи, я надеюсь, что она всё же состоялась.
Я посвящал своё свободное время поглощению знаний и, благодаря этому, выпустился из средней школы с отличием. Университет и профессию я выбрал не по зову сердца, а по совету отца. Всё студенчество, которое у большинства студентов ассоциируется с алкоголем, ночными клубами и весельем, у меня прошло в библиотеке университета.
К слову, в отличие от дома, атмосфера студенческой библиотеки мотивировала на учёбу: четырехметровые потолки, поддерживаемые массивными колоннами, бесконечные ряды деревянных стеллажей с тысячами книг и огромные окна, сквозь которые в читальный зал поступало невероятное количество света. Я помню лимонное дерево, которое стояло чуть ли не у входа в библиотеку. Мисс Тёрнс при в каждом удобном случае упоминала, что дерево, испускающее дурманящий цитрусовый запах, было результатом её трудов.
Студенты старались размещаться в читальном зале как можно дальше от этого дерева, чтобы его благоухание не отвлекало. Кислотно-свежий запах лимона провоцировал слюноотделение и мешал сосредоточиться на книге. Все мысли были только о том, как хотелось подойти к этому дереву, сорвать манящий ярко-желтый плод, надрезать его и, взяв в руки ломтик, сок из которого обжигает мелкие ранки на пальцах, надкусить его, морщась от богатства красок и насыщенности вкуса самого обыкновенного фрукта.
Сидя именно в этой библиотеке, я получил новость, изменившую мою жизнь. Расположившись в кожаном кресле в конце читального зала, где солнечный свет, проникая через витражные окна, наполнял эту часть помещения невероятным количеством естественного света, я готовился к экзамену. Мысли, заполнявшие голову, стали медленно рассасываться по мере приближения Катрин. Высокие каблуки её ухоженных туфель звонко брякали по мраморному полу с каждым шагом. Некоторое время я пытался удержать разбегающиеся в стороны мысли, пытался не отвлекаться. У меня всегда были трудности с концентрацией внимания. Когда Катрин дошла до середины читального зала, звуки её шагов были настолько громкими, что на неё оборачивались почти все студенты, а мисс Тёрнс, приспустив свои очки, будто пыталась испепелить её взглядом.
– Где твой телефон?! – она стояла передо мной уперевшись кулаками в пояс, будто мама, разыскивающая своего непутевого сына.
– На зарядке, – кивнул я в сторону ближайшей розетки.
У неё были покрасневшие глаза, будто она горько плакала перед тем, как прийти ко мне.
– Тим, пожалуйста, – продолжила Катрин. – Перезвони маме. – Её губы дрожали, и она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
Я буквально ощутил, как сердце сжалось в груди. Шестое чувство, или, может быть, вид Катрин, говоривший о том, что она чем-то расстроена, заставило меня забеспокоиться. Я кинулся к телефону. Было несколько пропущенных звонков от мамы, тёти Эбби и дяди Марти. Первым делом я перезвонил маме.
– Алло, мам?
– Да, сынок, – она всхлипывала. – Приезжай домой.
– Что случилось, мам???
– Твой папа… у него случился приступ. – она разревелась.
Я положил трубку. Мама хоть и не договорила, но произошедшее вполне четко и ясно вырисовывалось в сознании. Я спешно вернулся в свою комнату в общежитии, вызвал такси, собрал вещи и поехал домой.
Я пытался представить бездыханное тело отца, которое, возможно, лежит на родительской кровати. Я ехал домой, осознавая, что его уже там нет. На земле осталось только его остывшее тело.
У нашего дома стоял черный внедорожник, который я раньше не видел. Рядом – карета скорой помощи. У приоткрытой водительской двери, опершись о стойку, стоял невысокий полноватый мужчина лет шестидесяти. Натянутая лысая кожа на его макушке светилась от яркого осеннего солнца. На верхней губе красовались густые усы, скрывающие часть лица от носа до середины подбородка. Сквозь седые усы выглядывала сигарета, которая практически дотлела и вот-вот готова была поджечь усы.
Когда я хлопнул дверью, выходя из такси, этот мужчина обратил на меня внимание. Всего лишь на секунду взглянул оценивающе, пробежался взглядом от макушки до носков белых кроссовок, затем отвернулся и, схватившись за фильтр дотлевшей сигареты двумя пальцами, ловким движением выстрелил ею в сторону. Подтянув свои штаны, он запрыгнул обратно на своё место – за руль.
Рядом с ним сидела молодая девушка с длинными светлыми волосами. Она, подложив под бумаги папку, что-то увлеченно писала, видимо, отчет о выезде. Закинув рюкзак на плечо, я направился к распахнутым воротам, ждавшим моего возвращения. Когда я сделал пару шагов, меня кто-то окликнул.
– Эй, парень! – это была та блондинка, что сидела рядом с водителем. Девушка крепкого телосложения, ростом немного выше меня. Она протянула мне бумажку.
– Ты ведь родственник? – спросила с абсолютным безразличием.
Я кивнул. Она, не долго думая, всунула мне в руку бумажку размером с четверть листа формата А4. Затем по-дружески хлопнула меня по плечу и, наверняка в тысячный раз, выдавила из себя холодное «сожалею». Без капли сожаления, на автомате. Смерть стала для неё чем-то обыденным. Она развернулась и быстрым шагом направилась к автомобилю.
Я развернул бумажку. Вверху по центру было напечатано жирным шрифтом «Справка о смерти». Ниже – несколько свободных строк для текста. Под каждой строкой имелись подсказки о том, что конкретно следует здесь прописать.
«Пациент: Дэниэл Круз, дата смерти: 14.10.2012 года, время смерти: примерно 12:37». В графе «причина смерти» была черточка. И вправду, кто знает, какова причина.
Я не хочу вспоминать подробности похоронной процессии и состояние мамы, убитой этими событиями, ибо воспоминания причиняют жгучую боль. Мы с отцом не были близки. Я не рассказывал ему о своих неудачах и проблемах, потому как знал, что решения он мне не предложит. Я ведь мужчина и должен сам разобраться. По той же причине он не рассказывал о своих. Мы никогда с ним не обнимались, во всяком случае, я этого не помню, если только в раннем детстве. Я никогда не говорил ему, что люблю его, как и он мне. Но несмотря на это, между нами была необъяснимая связь.
Между отцом и сыном всегда всё иначе. Нежная любовь и трепетное отношение сына к матери или дочери к своим родителям резко отличаются от взаимоотношений отца с сыном. Это другое. Ты не можешь себе позволить позвонить отцу и спросить, всё ли у него нормально, когда он задерживается до поздней ночи или поникший ходит днями, словно призрак. Ты понимаешь, что что-то идёт не так, но не можешь об этом говорить. Ведь он мужчина. А мужчины одиноки. Они не всегда могут рассказать своим друзьям, жене и уж тем более детям о том, что их волнует. Не из желания скрыть, а из понимания, что проблема этим не решится. А волнение лишь усилится. Единственное, что тебе остаётся – понимать такие моменты и молча делать вид, что всё так, как должно быть. Он решит проблему, какой бы она ни была. Обязательно справится. Но он должен сделать это сам. Мужчины одиноки и всегда будут таковыми. Мы сами согласились нести это бремя.
