The Big Issue
Письмо молодому себе. Как не упустить самое важное. 70 инсайтов от людей, вошедших в историю

Вернер Херцог

Немецкий кинорежиссер и сценарист

13 февраля 2017

В шестнадцать лет мне уже было абсолютно очевидно, что я хочу снимать кино, но, конечно, с нуля начать ничего не удавалось. Я понял, что нужно «спродюсировать» себя самого, и отправился зарабатывать деньги – устроился сварщиком в ночные смены на местную сталелитейную фабрику. Так у меня появились средства на самый первый фильм. Днем я был в школе, ночью – на заводе. На сон в те два с половиной года почти не оставалось времени…

Тогда учился в старших классах классической гимназии. Девять лет мы изучали латынь, шесть лет – древнегреческий, и в конце немного английский. Всю эту тягомотину я люто ненавидел. Идея приобретения знаний в целом мне нравилась, но я не доверял учебникам и учителям. В общем, самоучка. Это касается и киноиндустрии. Ни одной книги о том, как делать кино, я не прочитал.

Я перестал ходить на уроки музыки, потому что учитель грубо со мной обращался. Фактически я на четыре года себя отрезал от всего музыкального мира. Потом почувствовал, что в душе образовалась пустота, которую я жаждал заполнить, но не мог. Так же дело обстояло и с чтением. Когда ты прочел замечательную книгу, у тебя возникает чувство, что виртуальная стопка непрочитанного становится меньше. Но на деле все происходит наоборот – гора непрочитанного все время растет, сколько бы хорошей литературы ты ни читал.

В раннем детстве даже не знал о существовании кинематографа. Вырос в далекой горной деревне в Баварских Альпах. Первый раз посмотрел фильм в одиннадцать лет, но он не произвел на меня впечатления. К нам приехал человек с передвижным киноаппаратом и прямо в классе показал два довольно невыразительных сюжета. Один – постановочный ролик о том, как эскимосы строят иглу. В нем снимались статисты, которые знать не знали, как обращаться со снегом и льдом. Мне это было хорошо заметно, я ведь вырос среди снегов.

В юности мне тоже не доводилось сталкиваться с хорошим кино. Все фильмы были посредственными – о Тарзане, о Зорро. Это были дешевые сказки 1950-х. Мне было абсолютно ясно, что внутри меня живет поэтический дар и я могу использовать его для того, чтобы снимать совершенно другие картины. У меня всегда было чувство, будто именно я стану подлинным первооткрывателем кинематографа. Я писал стихи и прозу, например, документальные повествования «Завоевание бесполезного» или «Хождение по льду»^[52]. Думаю, эти книги переживут все мои фильмы, потому что представляют собой качественные и масштабные произведения. Сегодня никто не пишет так, как я. Мой дар больше, чем у других. Но при этом я всегда понимал, что основное предназначение состоит в том, чтобы снимать кино.

В детстве я не был невротичным. Да и сейчас не такой. Вероятно, был глуповатым ребенком, впрочем, как и все остальные в том возрасте. Я бы ни за что не хотел встретиться с самим собой в подростковом возрасте. Даже вспоминать не желаю тот период. Мне не нравится идея ходить по кругу, возвращаясь вновь и вновь к событиям собственной истории, и я никогда этим не занимался. Вообще, испытываю дискомфорт, разглядывая самого себя. Ненавижу рефлексию и самокопание и даже в зеркало не люблю смотреться.

В детстве я не был амбициозным, но у меня была буйная фантазия, порождавшая истории и идеи, с которыми надо было что-то делать. Карьеру в прямом смысле этого слова никогда не строил. Это предполагало бы планирование каждого последующего шага, какой-то расчет, а я был к этому не склонен. Меня всегда интересовало познание мира, потому что в раннем возрасте я жил в очень ограниченном пространстве, и мне всегда было любопытно, что там за горами и привычной мне долиной. Меня вообще занимают необычные ландшафты, к примеру, такие как в Северной Корее^[53]. Со съемочной группой мне удалось побывать в самых разных уголках планеты. После фильма об извержении вулкана «Соль и пламя» я отправился изучать соляные плато в Боливии. Там совершенно нездешние, неземные пейзажи. Это похоже на научную фантастику – нечто совершено необычное и непривычное для глаза.

Но в целом я по натуре вовсе не бродяга и не искатель приключений. Просто следую своей судьбе, плыву по течению и пока что преуспел в этом. Более того, я не любитель риска. Думаю, эта идея получения острых ощущений в путешествиях устарела не менее ста лет назад. О каких приключениях идет речь, когда можно прийти в турагентство и запросто забронировать поездку к каннибалам Новой Гвинеи? Все теперь очень банально.

В юности я не видел хороших фильмов. Но у меня всегда было чувство, будто именно я стану подлинным первооткрывателем кинематографа и начну снимать по-настоящему.

Конечно, готовясь к съемкам, я учитываю возможные опасности, я обязан думать об этом, ведь со мной работает много людей. И я хорошо научился просчитывать риск. Ходят слухи, что я слишком беспечен и склонен к авантюризму, но это не так. Я всегда очень трезво все взвешиваю. То, что я рискую чужими жизнями, подталкиваю других к краю, – это миф! На моей стороне статистика: снял семьдесят кинолент, и ни один из участников не пострадал. Ни один!

Все, что я делал, получалось прекрасно. Нет, тут нет сарказма, мне действительно нравятся мои фильмы. Лучше они не могли бы быть. А те ленты, где случались какие-то накладки, еще милее моему сердцу. Так же неуместно было бы спрашивать мать, кого из детей она больше любит.

Мне часто приходится объяснять молодежи, как работает киноиндустрия, потому что на меня обрушивается прямо-таки лавина вопросов от людей, которых волнует эта тема. Стараюсь давать им логичные и конструктивные ответы. Я руковожу школой кино Rogue Film School: в ней мы учим совсем не так, как в других мировых вузах, обучающих киноискусству. Мы проповедуем своего рода «партизанский» стиль ведения съемок и предлагаем определенный стиль жизни, а не набор конкретных советов на все случаи жизни. В моей школе вы не получите практических знаний, за исключением разве что освоения навыков по взлому замков и подделке документов. При этом наше обучение радикально меняет взгляд студентов на мир. После выпуска они образуют устойчивые команды и действуют слаженно, как злокачественные клетки. Эти группы очень эффективны, снимают хороший материал и получают премии на фестивалях. Один из моих выпускников недавно превзошел меня, он попал в шорт-лист номинантов Киноакадемии. Ученик «обскакал» учителя – это, на мой взгляд, прекрасно.

Конечно, я становлюсь старше, меняюсь, но суть моих фильмов остается неизменной. Если бы я мог вернуться в прошлое, наверное, не снимал бы «Агирре» 2, 3, 4, 5 и 6^[54]. Не люблю сиквелы, но все мои картины в каком-то смысле родственны друг другу. Если вы проснетесь среди ночи, включите телевизор и увидите фрагмент фильма, то в течение двух минут сможете опознать мое авторство. Прежде всего потому, что это кино лучше, чем любое другое. Нет-нет, последнее утверждение – несерьезное! Скорее, это провокация…

Когда моему старшему сыну было пять лет, мы купили очень мощный телескоп и однажды принялись рассматривать в него полную Луну. Мы вместе изучали горные хребты и очертания кратеров. Было здорово наблюдать, как маленький мальчик открывает для себя лунные рельефы. Вот откуда берется кинематограф! Он должен дарить новые открытия, чувство благоговейного страха перед неизведанным. Так рождается кино. Именно это я и делал в своем творчестве – показывал юному пытливому зрителю горы на Луне.

Глава 3. Вера в себя

Андреа Бочелли

Итальянский оперный певец и композитор

10 декабря 2018

Я был очень активным и жизнерадостным ребенком, немного непослушным, но веселым и всегда готовым пошутить и посмеяться. В тех местах, где я вырос, о таких говорят: «Вечно что-то выдумывает». Потеряв зрение, я очень плакал, но недолго^[55]. Просто перестал себя жалеть и решил, что мне нужен позитивный настрой, чтобы жить полноценной жизнью. Случившееся никак не повлияло на мою музыкальную карьеру. Окружающие могут подумать, что слепота – моя главная проблема, но на самом деле такого отношения к ней у меня нет и никогда не было.

Не могу сказать, что у меня был трудный переходный возраст, сопровождающийся тоской или депрессией, но я ощущал общее беспокойство, был неуемно любопытен и довольно упрям. Временами у меня случались вспышки гнева и небольшие ссоры с братом и родителями, но в целом мы были дружной, мирной семьей. Любовь и привязанность выше любых конфликтов, они смягчают трения, иногда возникающие между близкими людьми.

В подростковом возрасте у меня было много амбиций, я был фантазером и мечтателем. Мне всегда хотелось заниматься музыкой, зарабатывая этим на жизнь. К этому стремился постоянно, начиная со средней школы и потом, во время учебы в университете^[56]. Мечта сбылась, но много лет спустя, уже после того, как мне исполнилось тридцать пять. До того мне многократно отказывали, что подвергло серьезному испытанию мою верность поставленной цели.

Я очень многим обязан родителям. Мой отец Сандро и мать Эди сформировали мой характер, дали образование – бесценный дар, необходимый для жизни. Они многому меня научили, прежде всего твердости и готовности идти вперед, не сдаваясь. Эти же качества им самим пришлось проявить еще перед моим рождением. Когда мать была беременна мною, врачи советовали ей сделать аборт, предрекая, что ребенок родится очень больным. Но мама при поддержке папы отказалась и решила выносить младенца. Если бы не их вера и мужество, меня бы не было на свете.

Мы с отцом очень схожи. У нас обоих сильный характер, и поэтому мы часто спорили. С одной стороны, в семье никогда всерьез не возражали против моего увлечения музыкой. С другой – отец все же считал, что невозможно нормально зарабатывать, полагаясь только на свой голос. Он говорил: «Пожалуйста, пой в свое удовольствие, но сначала получи нормальный диплом!» Кроме того, папа со всей родительской любовью и пониманием пытался придержать мое юношеское рвение (иногда безрассудное), которое могло быть для меня опасным. Я начал понимать и ценить его усилия лишь со временем, когда сам стал отцом.

Впервые я вышел на сцену в восемь лет на концерте в честь окончания учебного года. Помню, это были маленькие деревянные подмостки в актовом зале младшей школы. Я очень волновался, когда пел O Sole Mio и получил первые в жизни аплодисменты вне семейного круга. Когда мне было двенадцать (я все еще ходил в коротких штанишках), мой дядя настоял, чтобы я принял участие в конкурсе, проводившемся летом в Caffе Margherita в Виареджио^[57]. Я выиграл это состязание. То был первый настоящий успех, и я впервые почувствовал теплый прием публики. Много лет спустя, выступая на фестивале в Сан-Ремо, я также ощутил энтузиазм и открытость аудитории и понял, что, наверное, с этого момента моя музыкальная карьера наконец начнет набирать обороты.

Если бы я встретил подростка Андреа сейчас, мне бы он, скорее всего, понравился. Наверное, разница между мной тогдашним и нынешним в том, что с годами у меня немного поубавилось порывистости и стремительности. И безрассудства, заставляющего рисковать, особенно в спорте, теперь стало меньше. С возрастом растет чувство ответственности, и я научился сдерживать себя. При этом завидую тому юноше – его молодости и резвости, а он, наверное, позавидовал бы тем радостям, которые доступны мне в мои годы.

Из всех моих выступлений я первым делом, наверное, показал бы молодому себе концерт в Центральном парке или одну из опер, с которыми объездил весь мир. Я всегда очень горячо мечтал об этом, но не смел надеяться, что такое станет возможным. А может, я продемонстрировал бы ему один из дуэтов с Лучано Паваротти^[58], Хосе Каррерасом^[59] или Пласидо Доминго^[60]. На заре жизни трудно понять то, что со временем становится очевидно: известность не самоцель. Слава, в общем, может даже послужить препятствием к тому, чтобы стать по-настоящему человечным. Мечтать можно и даже нужно, все это прекрасно, но при этом зрелая личность не должна терять связь с реальностью. Если он не будет прочно укоренен в ней, то рискует сбиться с пути.

В юности я был агностиком. Юный Андреа, вероятно, не понял бы, почему для меня теперь так много значит вера, великие ценности, связанные с ней, а также различные внешние проявления религиозности. С годами пришел к выводу, что веру невозможно обрести, не приложив усилий. Как и в любом другом деле, тут требуется последовательность, дисциплина и готовность к самопожертвованию. Быть верным христианином – значит выполнять простые правила, что иногда может показаться утомительным. Но, если мы хотим возрасти в вере, придется без устали молиться. В подростковом возрасте мне было бы трудно принять эту истину.

Мой агностицизм был временным состоянием, уловкой сознания, позволяющей уйти от поиска ответов на острые вопросы. Во взрослом возрасте передо мной встали серьезные экзистенциальные проблемы. Найти дорогу к вере мне помогло чтение – сначала короткая, но яркая «Исповедь» Льва Толстова, а затем другие его шедевры. Нелогично и неразумно было бы считать, что всем в нашей жизни управляет случай. Рано или поздно человек приходит к перекрестку, на котором предстоит сделать фундаментальный выбор – верить или не верить. Принять решение придется, никакой альтернативы этому нет.

Слава – не самоцель. Известность может даже помешать становлению подлинной человечности.

Если бы сейчас мне представилась возможность поговорить с кем-то значимым, я бы побеседовал с отцом и поблагодарил его. Мне было бы достаточно просто снова почувствовать его присутствие рядом и знать, что он улыбается. Слова были бы даже излишни.

Стараюсь жить здесь и сейчас и каждый день концентрируюсь именно на этом. Никогда не оглядываюсь назад и не очень хочу знать, что у меня запланировано на завтра. Что до критики в мой адрес, я уважаю мнение других людей и понимаю, что невозможно понравиться всем. Художник на протяжении своей карьеры часто подвергается критике, как конструктивной, так и не очень. Такова жизнь. Я уже говорил, что не считаю свою известность особой ценностью. Среди приоритетов первейшим для меня всегда были дети. Это стало ясно с того самого момента, как я впервые стал отцом. Если бы можно было оживить хотя бы один миг из прошлого, я бы хотел вернуться в то мгновение, когда взял на руки своего первенца.

Диана Эбботт

Британский политик, парламентарий, активистка лейбористской партии

24 июня 2013

В шестнадцать я была полностью поглощена мыслями о предстоящих выпускных экзаменах, хотя такое серьезное отношение к учебе казалось нетипичным для довольно своевольной и непослушной девчонки. Я уж точно никогда не была любимицей учителей. Наверное, сейчас я объяснила бы юной себе, что меня не любили, так как я была единственной чернокожей девочкой в классе^[61]. Этот факт определял то, как педагоги смотрели на меня, но я осознала его лишь годы спустя.

Безусловно, я обратилась бы к молодой себе с призывом не переживать так сильно из-за фигуры. Не беспокоиться о размере одежды, не сравнивать себя с Твигги^[62] и не сетовать, что не являюсь обладательницей длинных, до талии, светлых волос. Хорошо было бы в раннем возрасте осознать, что красота бывает очень разной. Увы, в те годы я верила во многие мифы, связанные с женской привлекательностью. Сейчас, глядя на свои давние фотографии, вижу, что была намного симпатичнее, чем мне тогда казалось, и совсем не толстая.

Мои родители прошли через очень тяжелый развод с многочисленными взаимными упреками. Маме пришлось оставить семью и уехать далеко, в Йоркшир, чтобы быть подальше от моего отца. Я продолжала ее любить и понимала причины ее отъезда, хотя мой младший брат считал, что она нас бросила. Мне приходилось готовить на всю семью, стирать и убирать в доме. И это параллельно с подготовкой к экзаменам! Мой отец знать не знал про современные феминистские ценности. Мне было трудно выполнять роль матери семейства, при этом я не ставила под сомнение тот факт, что обязана всем этим заниматься. Но все равно свалившиеся на меня домашние заботы вызывали стресс и постоянную внутреннюю борьбу.

У меня была ясная цель – поступить в Оксфорд или Кембридж. Откуда взялось такое стремление, непонятно. Ни мать, ни отец не получили высшего образования. Сразу после средней школы, в четырнадцать лет, они пошли работать. Никто меня не подталкивал к тому, чтобы поступать в университет. Таково было мое внутреннее желание. В книгах, которые я читала, все герои учились. Помню, мы как-то поехали на школьную экскурсию в Кембридж, и он поразил меня. Студенты в полосатых шарфах показались мне небожителями. Я думала, что, если попаду в это учебное заведение, обязательно стану необыкновенной, замечательной личностью. В реальности же все было по-другому: поступив туда, я почувствовала себя очень одинокой среди белых молодых людей из состоятельных семей. Поначалу мне даже казалось, что я совершила страшную ошибку.

С самого раннего возраста я была очень целеустремленной. Не знаю, откуда взялось это упорство. Когда впервые заикнулась о том, чтобы баллотироваться в парламент, идея показалась окружающим такой же малореалистичной, как и в случае с Кембриджем. Только после того, как меня зарегистрировали в качестве кандидата лейбористской партии от Хакни^[63], общественное мнение начало меняться.

Поступив в Кембридж, я почувствовала себя очень одинокой среди белых молодых людей из состоятельных семей.

 

Я спокойно отношусь к старению. Напротив, меня выводило из себя, когда ко мне, сорокалетней или пятидесятилетней, обращались «девушка». Считаю, что такой покровительственный тон неуместен. Да, меня беспокоит мое состояние здоровья, но не слишком волнует то, что я выгляжу старше. Впрочем, я признаю, что действительно есть такой возраст, когда мужчины перестают тебя замечать. Женщина средних лет становится для них невидимой. Я публичная фигура, поэтому обычно не страдаю от недостатка общественного внимания. Но если мужчины не знают, кто я такая, то и не посмотрят на меня.

Одно из самых счастливых моих воспоминаний – крестины сына. Они проходили в часовне при палате общин. Там собралась вся наша семья. Помню, Тревор Филлипс^[64] наклонился ко мне и пошутил: «Обычно, когда сюда заявляется много чернокожих, приходится вызывать полицию!» В общем, прекрасный выдался день. Крестным отцом ребенка стал Джонатан Айткен^[65], с которым я работала ранее. Я пригласила его на эту роль не столько потому, что мы с ним хорошо ладили, сколько потому, что у меня были далеко идущие планы. Думала, он сможет помочь моему сыну в будущем. А вышло все иначе – его посадили в тюрьму. Как оказалось, из всех возможных кандидатур я выбрала самую неподходящую.

Имельда Стонтон

Британская актриса

22 декабря 2008

В шестнадцать я была уверена в том, что хочу стать актрисой. Участвовала во всех школьных спектаклях и в постановках, а также вне школы занималась с отличным педагогом по драматическому искусству. У меня не было трудного подросткового периода, когда тоскуешь и не знаешь, куда себя деть, потому что у меня была цель. Я всегда была общительной, веселой заводилой в компании. Училась в школе для девочек, но с мальчиками много контактировала лет с одиннадцати. Их школа находилась через дорогу, и мы устраивали совместные спектакли. Так что доступ к противоположному полу был, но я мало им интересовалась, так как была поглощена актерскими занятиями. Никаких любовных трагедий у меня в ту пору не случалось.

Если бы мне довелось встретить молодую себя сейчас, у нас с этой девушкой нашлось бы много общего. Я сохранила то же чувство юмора, тот же круг друзей и живу в том же районе Лондона. Правда, сейчас у меня уже нет подростковых прыщей, и это прекрасно.

В детстве меня нисколько не заботило, что я единственный ребенок в семье. Но с возрастом поняла, что было бы легче приспособиться к жизни, если бы на более раннем этапе братья и сестры научили меня этому. В моем арсенале не было эмоций, которые мы усваиваем в ходе домашнего соперничества. Так что мне пришлось другими способами постигать, к примеру, простую истину, что не всегда можно получать желаемое. Или другой пример: я долго не могла понять, как такое может быть, когда человек говорит тебе, что одновременно любит и ненавидит тебя. Со временем стало ясно, что не надо воспринимать такие заявления слишком близко к сердцу.

Годам к четырнадцати я окончательно перестала считать себя католичкой. Мои родители были ирландцами, в детстве регулярно брали с собой на церковные службы, а потом отправили в школу при монастыре. Но в мои подростковые годы они тоже подрастеряли веру и потому не переживали о моем отдалении от Церкви.

Себе молодой я бы сказала, что надо поскорее стать «толстокожей»: актерская карьера так уж устроена, что ты очень часто получаешь отказы. К примеру, два года назад появилась роль, которую мне очень хотелось получить. Я даже написала режиссеру, чего я никогда не делала прежде. Но меня так и не пригласили. «Ну, ладно, они совсем не были заинтересованы», – подумала я. Но в глубине души продолжала терзаться: «Как же так, я всю жизнь играю на сцене и в кино, хоть какой-то интерес можно было проявить?» Так или иначе, я не получила тогда должного внимания. Помню, в другой раз отчаянно хотела сыграть в театре «Ройал-Корт», но тоже так и не получила желанной роли. Увы, приходится соглашаться на то, что тебе предлагают. Сейчас я уже умею лучше переносить подобные удары судьбы, да и к критике в свой адрес в целом отношусь спокойно.

Я бы призвала юную Имельду выработать уверенность в себе, помогающую переживать неудачи. Судьба наносит много ударов, надо уметь им противостоять. Думаю, самое важное здесь именно умение собраться и двигаться дальше после провала. Когда ты успешен, жить легко, но, если ты сталкиваешься с поражением, извлекаешь из него уроки и продолжаешь жить и работать, все это превращается в бесценный опыт. Да, бывает так, что все плохо, но такое положение не будет вечным. То же касается и успеха – он также проходит.

Я была единственным ребенком в семье, поэтому в моем арсенале не было опыта, который другие получают в ходе соперничества с братьями или сестрами.

Я бы предсказала юной Имельде, что в один прекрасный день она встретит высокого темноволосого красавца родом из Йоркшира и как-то раз после репетиций он предложит ей стать его женой. Я бы предрекла той молодой девушке, что, какой бы амбициозной она ни была, она в определенный момент начнет ценить семью больше, чем работу. Когда мы с мужем поженились, то приняли важное решение: не затем мы соединили свои сердца, чтобы постоянно жить в разлуке. Мы стараемся почти не расставаться. За двадцать пять лет совместной жизни самой долгой разлукой стали проведенные отдельно друг от друга пять недель (это случилось не так давно). Хотя некоторые пары всю жизнь живут вдали друг от друга. Думаю, отношения так не работают.

Очень горжусь тем, что постоянно была рядом с дочерью Бесси, когда та росла. Мы с ее отцом не пропустили ни одного из самых важных этапов ее роста. Даже если мне приходилось ненадолго отлучиться, с ней была моя мама, так что я не ощущала никакого чувства вины. Я счастлива, что жизнь сложилась именно так, и очень горжусь дочерью. Вовсе не утверждаю, что мы были идеальными родителями, просто всегда старались быть рядом.

Последние годы исполняются самые мои заветные мечты. Особенным переживанием стали съемки в фильме «Вера Дрейк»^[66]. Так здорово, что его посмотрели много людей и что он имел успех. Думаю, тот год был лучшим в моей карьере.