The Big Issue
Письмо молодому себе. Как не упустить самое важное. 70 инсайтов от людей, вошедших в историю

Глава 2. Креативность

Линда Ла Планте

Британская писательница, сценарист, актриса

9 февраля 2009

В шестнадцать я покинула Ливерпуль и отправилась учиться в Королевскую академию драматического искусства^[31]. На самом деле я не знала, чем хочу заниматься. До этого я никогда не видела пьес Бернарда Шоу или Ибсена, да и вообще была в театре лишь один раз. На самом деле у меня не было жгучего желания стать актрисой, просто преподаватель школьного драмкружка рекомендовал мне поступать в академию. Мои фантазии о лучшей мировой кузнице актерских кадров развеялись сразу, как я прибыла туда. Учеба вызывала постоянный стресс. Я была еще слишком юна. Я наврала, будто мне исполнилось восемнадцать, чтобы меня приняли. Другие студенты казались куда более опытными и зрелыми личностями – это были тридцати- и даже сорокалетние мужчины и женщины. Мне было трудно влиться в такой коллектив.

Сложно сказать, чего именно я ждала от академии. Балетом занималась с шести лет, и когда мне стали преподавать азы движения – «Раз, два, три, тянем носок!» – я внутренне фыркала: «Боже, какая скука!» Кроме того, в раннем возрасте я прошла курсы риторики и сценической речи, так что тут для меня тоже не было ничего нового. Преподаватели академии показались мне не особенно расположенными к студентам. Как-то подслушала разговор двоих: «Нам нужны девушки-простушки на роль горничных», – сказал один. «Возьмите Линду», – ответил другой.

Когда я оканчивала академию, один из преподавателей заявил, что я вряд ли реализуюсь как актриса до сорока лет. Заметьте, он предрек это молоденькой девчонке – довольно депрессивное предсказание!

Так что там все было непросто. Это был тяжелый период в жизни.

Сейчас я подбодрила бы юную Линду, сказав, что, даже если Королевская академия оказалась не вполне подходящей для нее, в целом полученный опыт ляжет в основу будущего писательского успеха. Имея актерскую подготовку, ты можешь уверенно вести беседы с кем угодно, в том числе и исследовать реальность для создания произведений, к примеру, идти в тюрьму и разговаривать с заключенными. Автору книг, вне зависимости от степени его известности, приходится вести переговоры с издателями, и тут актерское мастерство также оказывается очень полезным.

После выпуска у меня ушло много времени на то, чтобы найти себя в актерской профессии. Толкового наставника не было, и я не знала, как одеваться и краситься на кастинги. Очень долго не получалось быть собой и показывать себя с наилучшей стороны. Некоторое время я выступала как характерная актриса. Поначалу это имело успех, но вскоре кто-то подсказал, что надо оставить комедийные роли, если я хочу когда-нибудь выступать в серьезных драматических спектаклях, скажем, сыграть Гедду Габлер^[32]. Я бросила свое былое амплуа и действительно стала играть ведущие роли в лучших постановках. Я была Офелией и Дездемоной и, кстати, в определенный момент сыграла Гедду Габлер.

Окончила Королевскую академию драматического искусства в довольно раннем возрасте, но писать начала только в тридцать. У меня было много актерской работы, играла прекрасные роли, но понимала, что молодость пройдет, а с ней иссякают предложения, если только ты не являешься звездой первой величины.

Первые писательские эксперименты начались тогда, когда мы с актрисой Джилл Гаскойн работали в сериале о полицейских «Нежное прикосновение». Сценарий был настолько плох, что я спросила у его создателей, могу ли я что-то подправить. Поначалу мои идеи отвергали, но потом кто-то влиятельный написал поверх моей рукописи: «Это великолепно!» После чего в 1983-м эти наработки воплотились в виде детективного сериала «Вдовы».

Я никогда особенно не стремилась стать писательницей, но, когда начала создавать сценарии, поняла, что это дается легко и свободно. С детства я страдала небольшой дислексией^[33], но проблемы проявлялись в основном, когда писала от руки, а при печатании на машинке трудностей не возникало. После первых проб пера я уже не могла остановиться. Иногда гадаю, как сложилась бы моя судьба, если бы я начала писать раньше или не замыкалась бы в детективном жанре. Впрочем, выпусти я сейчас историческую драму, ее бы вряд ли поставили.

Мне бы очень хотелось попробовать писать на разные темы, но надо как-то зарабатывать, а люди ждут от меня именно криминальных драм, а не чего-либо другого.

В работе над «Вдовами» у меня была замечательная наставница, Рози Ламберт, руководившая телекомпанией Thames TV. Великолепный редактор, она и меня научила этому мастерству. По сей день я, работая с молодыми авторами в собственной продюсерской компании, обращаюсь к некоторым приемам и принципам, почерпнутым от нее. Иногда приходится «вылавливать» совсем простые и очевидные нестыковки: к примеру, указываешь сценаристу, что ведущий персонаж впервые появляется у него только на сорок восьмой странице. Что еще было прекрасно в подходе Ламберт, так это то, что она позволила мне написать счастливый финал – моим героиням удается избежать наказания, скрыться от преследования полиции. Рози так хотелось, чтобы женщины всегда побеждали!

Я бы попробовала себя в разных жанрах литературы, но читатель ждет от меня одних лишь криминальных драм.

Никогда не скучала по актерской профессии. Я родилась не в свою эпоху. Мне нравится музыкальный театр, и вообще я представляю собой уходящую натуру. Мне импонируют образы в духе Лилли Лэнгтри^[34]. В 1880-е я стала бы, наверное, суперпопулярной, но современным стандартам не соответствую и совсем не похожа на любимых всеми ныне тощих красавиц с длинными выпрямленными волосами.

Мне часто приходит в голову, что любой из своих сценариев я могла бы усовершенствовать. Работая над рукописью, ты пребываешь в тишине и уединении, но после она «идет по рукам». Мне физически приятен творческий процесс, и пока что мне везло – редко сталкиваюсь с отказами. В большинстве случаев мои произведения принимают благосклонно, и это служит мотивацией, чтобы писать дальше. Помню, когда мы получили премию «Эмми» за сериал «Главный подозреваемый», я не могла поверить в столь оглушительный успех. Правда, телекомпания Granada TV отняла у меня эту награду, заявив, что на самом деле она мне не принадлежит. Тогда я поняла, что нужно стать хозяйкой своей судьбы и создать собственный продюсерский центр. Так и сделала. И добилась высшего признания – стала Командором Британской империи и очень этим горжусь.

Мэри Джей Блайдж

Американская певица, автор песен, продюсер

10 июля 2017

Всю жизнь меня окружает музыка. Мой отец был музыкантом, а мать – певицей. В четыре или пять лет я заслушивалась тем, как мама пела госпел и соул. Это было профессионально – как студийные звукозаписи. Отец играл на бас-гитаре и клавишных. У нас было множество записей – любые, какие только душа пожелает. В общем, жила в музыкальной атмосфере. Я была типичным подростком, не слушалась советов мамы, совершала ошибки. В шестнадцать я ни о чем, кроме пения, не думала. Грезила о сцене, но на том этапе это было всего лишь мечтой. На деле приходилось ежедневно думать о выживании. Мне, конечно, хотелось побыстрее вырваться из условий, в которых мы существовали, из той депрессивной и опасной среды^[35]. Музыка всегда казалась спасением, причем как для меня, так и для моих близких. Я жаждала успеха, хотела заработать побольше денег, чтобы обеспечить нормальную жизнь себе и своей семье.

Мой буйный нрав, конечно, мешал учебе. В одиннадцатом классе я бросила школу. И сейчас очень жалею об этом, надо было окончить обучение. С другой стороны, иногда думаю: а была бы я тем, кем стала сейчас, если бы окончила старшие классы? Была бы я Мэри Джей Блайдж такой, какой ее все знают?

Я не то чтобы стесняюсь или стыжусь того факта, что бросила школу. Это просто одна из совершенных мною ошибок. Всякому, кто пытается делать музыкальную карьеру, особенно молодым людям, мечтающим о шоу-бизнесе, я бы посоветовала сначала получить образование. Никто не достигнет вершин в профессии, если не сумеет толком прочитать контракт, который собирается подписать, не в состоянии договориться с менеджером или с другими людьми. Признаю свой промах, но не очень переживаю по этому поводу. Так уж сложилось, вот и все.

Учитывая то, как мы жили, музыка была одним из немногих средств поднятия настроения. Мы пели дома и на праздниках, которые устраивались прямо на улицах квартала. Все крутилось вокруг музыки. Было очень трудно достать записи тех песен, которые мы слышали от диджеев на уличных тусовках. Ходишь и спрашиваешь всех: «Отличная вещь, где ее найти?! Как вообще узнать, чья она?» Сейчас можно отыскать что угодно и когда угодно. А тогда не было никакого сервиса Spotify, в который можно было бы зайти и послушать любой хит из любого альбома. Надо было обязательно достать весь альбом целиком и весь послушать (ну, если речь не шла о сингле). В те годы записи были настоящим сокровищем.

Мне было пять лет, когда я впервые услышала сборник Стиви Уандера Songs In The Key Of Life. Меня просто «накрыло»! Было так приятно слушать голос Стиви и пропеваемые им слова! Я сразу поняла, что это мое. Больше всего меня и по сей день трогает не мелодия, а стихи и исполнение, то есть сам голос. Songs In The Key Of Life стал очень важным для меня альбомом. К нему прилагалась распечатка текстов песен, и мы с сестрой сразу разучили Knocks Me Off My Feet, Pastime Paradise, Summer Soft. Позже услышала хит Аниты Бейкер Caught Up In The Rapture, и он стал одной из моих любимых песен. Это самая прекрасная вещь о любви! То же самое произошло с Everlasting Love Чаки Хан. Вот так музыка сама отыскивала меня в моем детстве и спасала в трудную минуту.

В молодости я пела лучше, чем сейчас, а еще могла очень точно изобразить любого исполнителя. Буквально кого угодно – мужчину, женщину. Я повторяла такие опыты снова и снова, и мой вокал становился все сильнее и свободнее.

Дома все время пела. Держала щетку для волос как микрофон и исполняла песни Тины Мари перед большим зеркалом в ванной. Так делали многие девчонки и сейчас делают. Только подпевают, скажем, Бейонсе. А я подпевала Аните и Чаке, а также Мелиссе Морган. Думаю, уже тогда у меня был какой-то артистизм, или, по крайней мере, я его тренировала. Все это мне страшно нравилось.

В семь лет я участвовала в творческом конкурсе, проводившемся в младшей школе, исполняла песню Reunited дуэта Peaches & Herb. Моя учительница музыки мисс Суини всячески подталкивала меня к участию в этом детском шоу талантов. Самой мне совсем не хотелось выступать на публике. Напротив, я всегда пыталась спрятаться за чью-то спину. Выходила вперед благодаря людям, которые настаивали и продвигали меня. Друзья всегда просили меня петь. Благодаря всему этому во мне росла уверенность.

Первое, что я сказала бы шестнадцатилетней себе: «Перестань скромничать, ты способна завоевать любовь и восхищение публики. Может, сейчас тебе это кажется невероятным, но поверь мне, это так. Не принижай себя, не уступай, пытаясь угодить всем. Просто поверь в себя!» Пение делает человека лучше. Таким образом ты декларируешь что-то важное и нужное, и благодаря этому тебе хорошо, сама меняешься к лучшему.

Музыка ежедневно спасает нас. Мне кажется, не мы ее ищем, а она нас сама находит.

Сейчас я сказала бы молодой себе, что не все способны проделать путь, который лежал перед той юной девчонкой. Быть открытой, известной, делиться всем, что происходит с тобой, – непросто. Не все готовы за тебя порадоваться – вот истина, которую я усвоила очень рано.

За долгие годы на сцене я научилась бережно обращаться с музыкой. Она может укрепить дух, но может также оказаться деструктивной. Я записала тринадцать альбомов и вынесла один важный урок. Музыка – одна из главных форм общения между людьми. С ее помощью можно созидать и разрушать. Кроме того, наши слова имеют необыкновенную силу. Надо быть осторожным с тем, что ты выносишь на публику, потому что люди возьмут это с собой домой. Спетое тобой поможет им остаться на плаву в трудную минуту или пережить тяжелый момент в отношениях. Даже если в моей жизни происходит что-то негативное, если готова взорваться, я должна следить, чтобы выплески эмоций не навредили другим. Остается молиться и стараться, чтобы мое послание обладало доброй силой.

Филип Гласс

Американский композитор

29 января 2018

К шестнадцати годам я уже учился в Чикагском университете и начал писать музыку^[36]. Университет был очень хорошим, но он давал слишком уж академичное и консервативное образование, а музыкальное отделение в те годы было слабым. Чтобы удовлетворить свой интерес, я ходил в музыкальную библиотеку, копировал партитуры и старался как можно больше узнать по интересующей меня теме. Чикаго был городом музыки, особенно много всего происходило на джазовой сцене. Я слушал очень разных исполнителей, к примеру Билли Холидей^[37]. В городе также был очень хороший симфонический оркестр, так что я мог легко послушать, скажем, новые произведения Бартока^[38]. В общем, подходящее место для начала карьеры.

Любовь к музыке зародилась во мне очень рано. Музыка всегда звучала в нашем доме. Мой отец держал небольшой музыкальный магазинчик в Балтиморе. В ту эпоху записи не продавались в больших супермаркетах. Отцовский «салон» был очень маленьким, как кондитерская лавка. Папа приносил пластинки домой, мы их слушали, а потом уносил обратно. Это были старые добрые виниловые диски на 79 оборотов. По радио не передавали такой репертуар, то есть это был наш единственный шанс услышать многие произведения. С чем мы только не познакомились тогда: джаз, симфоническая, современная музыка.

Приезжая на каникулы, я подрабатывал в магазине и со временем стал закупать для него пластинки. У меня не было жанровых предпочтений. Вся музыка для меня делилась на хорошую и плохую. И по сей день мои вкусы очень разнообразны и космополитичны.

В университет поступил рано, в то время как обычно туда приходили молодые люди восемнадцати лет. Однокурсники были как минимум на три года старше меня. Они как бы взяли надо мной шефство. Мои родные были далеко, в Балтиморе, и вокруг все знали об этом. У меня было множество друзей. Мы встречались в библиотеке, в буфете – в разных точках кампуса. Дни проходили интересно и весело. К девятнадцати годам я завершил академическую часть своего образования^[39] и отправился в Джульярдскую школу^[40] в Нью-Йорке, чтобы заниматься исключительно музыкой.

В 1964 году я уехал в Париж^[41]. Там мы изучали произведения Баха и Моцарта. В те годы, когда творили эти гении, в истории музыки произошел большой прорыв, ее воздействие стало особенно мощным. Нет поп-музыки, которая выходила бы за рамки гармоний, имеющихся в классике, – такого просто не существует.

Вернувшись из Парижа в Нью-Йорк, я не преподавал музыку, а уже вовсю сочинял. Мне было около тридцати. Иногда писал на заказ – это не отнимало много времени. На это я отводил не более двух часов в день, таким образом зарабатывая на жизнь^[42]. А параллельно занимался более серьезными вещами: оперой, произведениями для кино и театральных постановок. Я получил хорошее образование и к тому моменту вполне свободно владел музыкальным языком.

Молодой Филип вряд ли удивился бы тому, что сейчас я редко выхожу в свет. В прежние годы я, конечно, был более общительным, но и тогда не так часто ходил на вечеринки, понимая, что если слишком поздно лягу, то не смогу работать на следующее утро. Помню, как приехал в Лондон в 1990-е, тогда там было очень много домашних концертов. Проблема состояла в том, что все самое интересное начиналось только к часу ночи, а я в это время суток предпочитал уже спать. И все же я заставлял себя бодрствовать и слушать, потому что это был единственный способ приобщиться к передовой культурной среде.

Я с удовольствием всем этим занимался, и мне нравилось работать с разными людьми, делать аранжировки, к примеру, на темы S-Express^[43]. Но теперь я куда больше ценю рабочее время. Кроме того, у меня много детей, и хочется уделить внимание им всем. Рано ложусь спать (около полуночи), а встаю примерно в шесть утра и тружусь целый день. Поэтому у меня не так часто получается выбираться из дома.

Подростка Филипа поразил бы тот факт, что можно зарабатывать на жизнь созданием музыки, а также что можно давать тридцать-сорок концертов в год по всему миру. Вообще-то до сорока двух лет денег не хватало, и мне приходилось брать подработку^[44]. Три раза в неделю я двигал чужую мебель, а четыре дня в неделю сидел дома за инструментом и сочинял. Тогда мой статус еще позволял мне это делать, и я был очень удивлен, что настал день, когда такое совмещение стало уже невозможным.

На юного Филипа произвел бы впечатление тот факт, что я познакомился и сотрудничал с Рави Шанкаром^[45]. Некоторое время был его помощником. Я им восхищался, он был реализовавшимся композитором и исполнителем, то есть занимался именно тем, о чем я мечтал. Мы общались с ним сорок лет, последний раз – за два-три дня до его кончины. Если мне приходилось бывать в Лос-Анджелесе, я обязательно отводил время на то, чтобы заехать к нему домой и пообедать с ним. Он был прирожденным педагогом, постоянно чему-то учил. После еды говорил: «Пойдемте в музыкальный салон». Мы спускались в специальную комнату (обычно гостей было четверо или пятеро), и он фактически давал мастер-класс, просто не мог удержаться! Это были бесценные для меня визиты. Потрясающий был человек!

Я знал многих выдающихся людей. Очень многие уже покинули этот мир. Мы тридцать лет дружили с Дорис Лессинг^[46], долго поддерживали отношения с Алленом Гинзбергом^[47]. Сейчас я старше, чем они на момент их смерти. Много лет был знаком с Леонардом Коэном^[48]. Когда мы беседовали с ним последний раз, я спрашивал, когда он собирается в Нью-Йорк. Мы с ним давно не виделись. Он сказал: «Этот старый автомобиль больше не покинет гараж». Тогда я его не понял. А он, наверное, прощался. Он умер примерно через неделю после этого разговора.

Я редко оглядываюсь назад и грущу о прошлом. Мне уже восемьдесят, но необходимо написать еще двенадцать симфоний. Времени мало, нужно спешить.

Мне бы хотелось, вернувшись в прошлое, больше времени проводить с отцом и получше узнать его. Его насмерть сбил автомобиль, когда ему было шестьдесят семь, то есть он был не очень стар. Он неудачно переходил дорогу и попал под машину.

В целом я не очень часто оглядываюсь на минувшие дни. Образно говоря, не особенно часто смотрю в зеркало заднего вида. Куда чаще думаю о ближайшем будущем: что там мне предстоит на следующей неделе? Наверное, когда-то и где-то упустил важные возможности – не заработал денег, не пообщался с людьми, которых теперь нет в живых. На это нечего возразить. Но есть еще многое, что мне хотелось бы успеть сделать. Я, повторюсь, встаю очень рано и работаю целый день. Времени у меня мало. Мне уже восемьдесят, а надо еще написать двенадцать симфоний. Так что нужно спешить.

Шанайя Твейн

Канадская кантри и поп-певица

21 августа 2017

Ранние подростковые годы были у меня очень трудными. Родители развелись, и мы с мамой оказались в приюте для женщин – жертв домашнего насилия. Целый год провели в этом убежище. Пожалуй, это был самый тяжкий период в моей жизни. Ранние годы прошли в доме, где всегда было неспокойно, а потому у меня выработалась сложная система самозащиты. Я всегда ждала ссоры или разборок и постоянно думала, как бы оградить маму от страданий. Иногда мне приходилось самой участвовать в драках, от этого во мне росла агрессия. В школе все время чувствовала себя загнанной в угол.

Я была очень стеснительной, ужасно неуверенной в себе и не умела общаться. У меня было мало общего с другими детьми, потому что я была зациклена на музыке и казалась всем синим чулком. Стеснялась своей семьи: мы еле сводили концы с концами и с трудом платили по счетам, так что я старалась не приводить друзей домой. Уже в те давние годы музыка превратилась для меня в терапию, в безопасное убежище. Наверное, именно она помогла мне выжить. Благодаря ей я не сошла с ума и не стала наркоманкой.

С детства я была в семье «маленькой певицей». В восемь лет по выходным пела фолк и кантри в клубах. Иногда выступления длились до двух-трех часов ночи. И все это после школы. Вообще мне не нравилось так проводить время, я боялась сцены. Иногда передо мной выступали стриптизерши. К моменту моего выхода в зале были все пьяные. Неподходящая среда для ребенка! Да, я страстно любила музыку, но хотела заниматься ею в своей комнате, в одиночестве, писать песни и петь их самой себе. Мне нравилось быть одной и проводить время в тишине. Я не желала выходить на публику, но мама настаивала, так как верила, что со временем я смогу стать профессиональной певицей.

Правда, через некоторое время аудитория моя поменялась. Но это произошло позже, когда мой талант уже вполне сложился (к шестнадцати годам он вполне сформировался). Я отнеслась к переменам спокойно, потому что уже привыкла выступать. Я выделялась среди окружающих, а для сценической карьеры это неплохо. Но изменения в организме, связанные с подростковым созреванием, давались мне тяжело. Меня нельзя было назвать хорошенькой, скорее, была угловатым сорванцом. Поначалу меня тянуло к спорту, но потом это увлечение ушло – мне перестало нравиться играть в баскетбол с мальчишками в школьном дворе. Я вдруг почувствовала себя неловко в собственном теле, и мне стало некомфортно от того, что молодые люди пристально смотрят на меня, когда я нахожусь на сцене. Однако только когда полностью погрузилась в жизнь шоу-бизнеса, то по-настоящему узнала, каким страшным может быть столкновение с сексизмом для женщины, выходящей на большую сцену.

Серьезной поворотной точкой в моей судьбе стал год, когда мне исполнилось двадцать два. В тот год погибли мама и отчим^[49]. Может, покажется странным, но эта трагедия меня предельно мобилизовала. Тогда очень многое открыла для себя. В частности, вдруг осознала, как много в своих выступлениях делала ради матери. Мне самой это было не нужно. К тому времени все мои друзья уже разъехались по разным университетам, а я поняла, что упустила возможность сделать какой-то значимый, осязаемый шаг – к примеру, получить образование. Неожиданно выяснилось, что я лишилась не только родителей. В моей жизни не было ничего, кроме начинающейся музыкальной карьеры, и шансы преуспеть в ней были невелики. Все это стало серьезным испытанием. И когда я наконец решила все-таки полностью посвятить себя музыке, на этот раз уже без всякого давления со стороны старших, то почувствовала, как ситуация меняется к лучшему. Так начались самые продуктивные и позитивные два десятилетия моей жизни.

Когда карьера пошла в гору, мне открылся целый мир. Я не хотела ограничиваться своим артистическим поприщем, но активно занималась самообразованием. Стимулы было найти нетрудно, я в ведь в целом очень организованный человек: регулярно бегаю, пишу эссе, читаю труды по философии и психологии. Во мне всегда жило неуемное любопытство, и я тянусь к таким же любознательным людям, как я.

Встреча с моим будущим мужем стала еще одной поворотной точкой в жизни, определившей последующие пятнадцать лет моего существования^[50]. У нас были прекрасные отношения, мы много и хорошо общались, прекрасно понимали друг друга. Он был для меня крайне необходимым источником мотивации. Я многому от него научилась. Увы, эти отношения завершились. Теперь я снова замужем. Мой супруг – человек с глубоким и пытливым умом. Для меня это очень важно.

Некоторые женщины отдыхают и восстанавливают силы с помощью спа-процедур. А для меня лучшая терапия – запереться в комнате и писать песни.

Мне кажется, я не чувствовала себя уверенно, пока не вышел наш с Лангом альбом The Woman In Me^[51]. Поначалу я не была уверена, что это сработает, потому что наше сотрудничество казалось мне нестандартным. Но после того, как оно началось, поняла, что у нас все отлично получается. А когда пришел настоящий успех, я с оптимизмом взглянула в будущее. После выпуска песни Man, I Feel Like A Woman моя популярность только росла. Тогда я подумала: «О, да это круче, чем я когда-либо могла представить!» И тут все завертелось. Я работала, не останавливаясь, как в угаре.

Если бы можно было повернуть время вспять, я бы все-таки чуть-чуть притормозила, когда брак начал трещать по швам. После разрыва отношений с мужем я на время провалилась в черную дыру. Это был шок. Отчасти он был схож с потрясением, вызванным смертью родителей. Наверное, можно было позволить себе немного погоревать, не испытывая при этом чувства вины. Но я спешила: хотела поскорее преодолеть упадок сил, перешагнуть через неприятности. Думаю, я совершила ошибку, подгоняя события. Однако факт в том, что мне действительно удалось все пережить, все преодолеть. У меня есть сын, и это помогло выстоять. Когда перевела дух, вернулась и тяга к творчеству. В этом было мое спасение. Некоторые женщины отправляются в спа-салон, чтобы позаботиться о себе любимой, провести время наедине с собой. А для меня наслаждение – запереться в комнате и писать песни. Я чувствую полную, ничем не ограниченную свободу, могу ругаться, сыпать проклятиями, изливать все, что накопилось внутри, быть предельно честной. Такая «терапия» очень помогает преодолеть черную полосу в жизни.

Перешагнув рубеж сорокалетия, я не особенно беспокоилась о старении и о том, как меняется моя внешность. Но после пятидесяти время начало брать свое. Думаю, ты просто достигаешь определенного уровня зрелости, когда становится ясно: над физиологией ты не властна. Точно так же не в моей власти было предотвратить смерть родителей и распад первого брака. Болезнь Лайма, которую мне суждено было перенести, потеряв, а затем восстановив голос, была тоже, по-видимому, неизбежным испытанием, посланным судьбой. То же самое касается старения. Когда тебе за пятьдесят, приходится смириться с тем, что ты уже не все можешь. Что ж, выкину старые соблазнительные корсеты и чересчур открытые бюстгальтеры. Надо принять тот факт, что больше я их носить не смогу.