Тея Виллер
Блики прошлого. Наследие
– Быть может, он нам еще пригодится, – заметил он, и туту же обратился к Мальвилю: – Николай Романович, хотел просить вас…
– Слушаю, Михал Михалыч.
– Позже, расскажете мне, подробнее о Дарине?
Мальвиль согласно кивнул.
До места шли чуть дольше, чем обычно, то и дело приходилось обходить лужи, а также намешенную, рабочими сапогами, грязь, так как работники приступили к своей задаче, как только закончился дождь. Раздавался стук молотков, скрежет и хруст отделяемых половых досок, негромкие разговоры и редкие смешки.
С последнего визита, пожилым архивариусом усадьбы прошло уже более пяти лет, конечно же, ему все было здесь любопытно. Он, отметил про себя, что здание заметно обветшало, и затраты будут значительные. Судьба имения Далину очень интересовала, хотя прямого отношения он к нему и не имел, но вся та бурная деятельность, развернутая сейчас вокруг него, находило позитивный отклик в сердце старого архивариуса. История этого места, которую он планировал собрать, была частью его плана по восстановлению уникального особняка. Но, получилось то, что получилось, и, теперь Далина, был несказанно рад, что участь имения предрешена, в хорошем смысле, и находится в надежных руках…
Они поднялись по лестнице парадного входа. Глеб шел впереди, за ним – Далина и Мальвиль, а завершала процессию хозяйка поместья.
Несмотря на то, что яркое солнце освещало достаточно, помещения, как и прежде, встретили жутковатым полумраком. Пропитанные влагой кирпичи предавали мрачноватый вид. Хотя дождь и прибил запах затхлости, полностью освежить покои природе не получилось. Видимо, даже её влиянию не хотел поддаваться разрушающийся застой.…
Когда оказались в той самой комнате, Николай Романович все окинул оценивающим взглядом, и вплотную подойдя к печи, не удержался от того, чтобы не провести по плитке рукой. Затем, ушел в другую комнату, к которой прилегала печь и, вернувшись, застал Глеба и Дею рассматривающими кладку, в том самом месте, где они нашли подвеску.
– Это тайник, Глеб, – уверенно сказал Далина.
Глеб, недоумевая, посмотрел на него.
– Михал Михалыч, я понимаю, что дом старый и скрывает в себе кучу различных секретов и тайн, но кто же будет располагать тайник за печью, от которой идет такой жар?! – спросила Дея.
– А почему вы уверены в том, что печь вообще использовалась?! – поддержал Далину Мальвиль. – Это весьма хитрый ход…
Глеб и Дея переглянулись. Эта мысль им в голову не приходила.
– Да-а, об этом мы, как-то, не подумали… – немного растерянно ответил Глеб, запустив пальцы в густые волосы, и провел ими над ухом. Дея уже не раз замечала за Горчевским этот жест, и теперь понимала – он смущен собственной недогадливостью.
– Потому-то и существует стариковская мудрость, – улыбнулся Далина.
Дея зашла с другой стороны печи и то же стала осматривать. Но каких-либо признаков, подтверждающих догадку Далины не нашла, да и выводов сделать не смогла, так как кладка была ровная и без традиционных выступов, похожих на ручку или углубление, приводящее в движение механизм. На полу лежали кирпичики, были видны пустоты от них, но ничего такого, что могло бы скрываться от глаз, она не обнаружила или, попусту, не увидела.
– Глеб, надо поискать приспособление… – услышала Дея за стеной. Она вернулась к мужчинам.
Горчевский стоял и смотрел на Мальвиля, как тот, заглядывая в щель между стеной и кладкой, пытался просунуть палец, хмурил брови, и от напряжения морщил лоб, а собственное крупное тело не пускало наклониться пониже.
– Николай Романович, а что если его нет, и мы ошибаемся?
– И это тоже может быть.… Но… Надобно кое-что проверить, прежде чем совсем отказываться от этой мысли…
Пока Мальвиль поднимался с пола, Далина подобрал небольшой прутик, сложил его вдвое, чтобы был покрепче. В верхней части печи, виднелась металлическая рама задвижки16, от которой остались лишь, выглядывавшие сломанные части. Пожилой архивариус, не раздумывая, вставил в раму сложенный прутик и с силой надавил на части задвижки. Механизм тяжело заскрежетал. Старая штукатурка осыпалась, представив глазам трёх исследователей старого дома, прямоугольник металлической дверцы, практически там, где ранее Дея и Глеб, пытались увеличить расщелину. Интересно было другое, что при движении механизма, дверца вперед не подалась, как вполне ожидаемое действо, а всего лишь очертило место нахождения ее, стряхнув при этом с себя несколько плиток. Мужчины были сосредоточены, но, ни у кого кроме Деи, это удивление не вызвало.
Глеб занялся освобождением дверцы от смеси, державшей ее и плитку. Дея внимательно наблюдала за действиями троих взрослых, пытавшихся проникнуть в секрет дома. Её существо находилось в предвкушении увидеть что-нибудь достойное внимания специалистов, и неважно, будет ли это чьим-то спрятанным дневником или сбережением кого-то из прислуги, припрятанным от глаз хозяев.
Когда вход в тайник наконец-то был очищен, возник другой вопрос – где искать ключ?
Понятно, что на глаза он не попадется. В результате принятого единогласного решения, пошли в ход те инструменты, которые имелись под рукой. Возились долго. Механизм, хотя и старый, но был весьма надежный. Мужчины, по очереди просовывая в щели то один инструмент, то другой, пытались открыть дверцу. Она не поддавалась. Поскольку загнутый конец молотка-гвоздодера в щель не пролезал, так как был значительно толще, то и не представлялось никакой возможности сделать это.
Изрядно вымотанный Глеб, предложил сходить за «болгаркой» и, не дожидаясь чьего-либо согласия, ушел. Отсутствовал недолго. Он принес инструмент и, подключив к электричеству, остальных попросил отойти подальше. Надел специальные очки и приступил к распилу капризной дверцы. Дея широко раскрытыми от любопытства глазами смотрела на то, как ловко Глеб управляется с любым инструментом, а он в это время проявлял усердие и метал искры, в прямом смысле.
Мальвиль вместе с Далиной, в ожидании пока Глеб завершит работу, прохаживались по комнате, заглянули в другую. Николай Романович подошел к дочери и встал подле неё. Далина же вышел на середину коридора, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую.
«Надо же.… Надо же…» – тихо бурчал про себя, поражаясь тому, как все это до сих пор не рухнуло, и к тому времени, когда Горчевский поставил точку с дверцей, архивариус вернулся обратно.
Изрядно съеденный коррозией, но все же качественный метал, под натиском современной техники, сдался довольно быстро. Открылось небольшое углубление с подозрительной темнотой.
Дея не слишком нагибаясь, посветила, предусмотрительно захваченным, фонариком. В кирпичной кладке находилось углубление размером с обувную коробку, как если бы она стояла вертикально. Единственной щелью было то место, где и отсвечивала подвеска. Трое исследователей усадьбы – Глеб, Дея и Далина – нагнулись посмотреть.
Внутри сейфа лежал, завернутый в черную ткань, сверток, который не сразу заметили. Вопрос вызывала ткань – то ли она почернела от времени, то ли уже была такой. Понятно, что сейфы подобного рода не будут просто так закладывать и прятать от посторонних глаз, это-то и настораживало четырех обследователей.
На какую тайну наткнулись в очередной раз? Что скрывала усадьба в своем увядшем теле?
Глеб, опасаясь – мало ли что там может быть? – мягко отодвинул Дею и извлек содержимое тайника. Аккуратно развернул ткань, и на его ладони оказался небольшой черный деревянный ларчик около двадцати пяти сантиметров в длину, около шести-семи – в ширину, и, примерно, четырех – в высоту. Ларчик приковывал внимание безукоризненно гладкой поверхностью. Не было ни единой надписи, символа или вензеля. На удивление, отсутствовал также и замок, не говоря уже о ключе. Трофей переходил из рук в руки, и каждый имел возможность полюбоваться уникальным предметом, покрутить, повертеть, даже понюхать. Не имея ни единой царапины на поверхности, он обладал притяжением огромной силы. Не выявив ничего более занимательного с внешней стороны, присутствующие, молчаливым согласием, доверили Горчевскому совершить следующее действие – открыть таинственную коробочку и удовлетворить тем самым всеобщее любопытство. Когда же крышка была отворена, то внутренняя часть оказалась, обитая черным бархатом. Но внимание сразу привлек кожаный мешочек, длинной примерно двадцать и шириной около пяти сантиметров.
– Ну, вот, находишь всегда то, что не искал17, – тихо заметил Далина.
– Интересно, что приготовила нам «эта матрешка»? – отреагировал Мальвиль.
Неведомая вселенская сила всегда эффектно исполняет наши желания, особенно сиюминутные, мгновенные. Пожелав и тут же забыв, мы, дразня, подталкиваем высшие силы к действию, но это не значит, что все остальные наши мысли им не ведомы. Да, не всё исполняется, лишь то, которое нам приносит пользу. Это волшебно и необъяснимо человеческой логикой.… Вот и негромкое желание Деи было также услышано. Она осторожно, практически двумя пальцами, достала мешочек.
Сшит он был из змеиной кожи. Находясь, длительное время, скрытой от воздействия солнечных лучей и осадков, кожа никоим образом не пострадала, напротив, имела первозданный изумительный вид. Природа, мастерица на различные проделки, и тут не поскупилась, чтобы не показать свое умение. Она удачно соединила высокую прочность кожи с ее эксклюзивностью, которая заключается в том, что уникальность рисунка неповторима. По обилию узоров и насыщенности цвета, было понятно, что это кожа питона – одного из самого восхитительного представителя мира животных. С течением времени, чешуйки раскрылись так, что ещё больше облагородили истинную изысканную красоту изделия, позволив оценить совершенство природного свойства кожи даже спустя более двух веков. Они имели форму ромба с закругленными краями, не ложась друг на друга, будто вырастали из предыдущего. Потрясающее впечатление создавали бежевые, черные, зеленые, причем, оттенка, невероятно насыщенного малахитового с примесью бирюзы, естественные вкрапления. Фантастическое мерцание глянца наполняло магией поистине чарующее своеобразие рисунка, воспроизвести который, само собой разумеется, в идеале неосуществимо. Фактура кожи была настолько эластична, мягка и самодостаточна, что совершено, не требовала дополнений, коих на ней и не было. В старину, особенно изделия из змеиной кожи придавали владельцу элегантную респектабельность, показывая его безукоризненный вкус.
Дея заметила, что при касании кожа очень быстро нагревается, появляется ощущение приятного тепла, что лишний раз доказывало естественное ее происхождение. Стянутый в верхней части утонченно плетеной шелковой тесьмой черного же цвета, дополнительно обвитой несколько раз вокруг горловины, концы ее, были залиты сургучом у основания мешочка. Каких-либо надписей и оттисков на нем так же не было.
Далина, Мальвиль, Глеб и Дея растерянно переглянулись. Теперь и вовсе было непонятно, что делать. С одной стороны – любопытство распирало так, что всем хотелось открыть и немедленно, с другой стороны – все прекрасно понимали – содержимое может иметь важное научное значение… вдруг…
– Имея огромное желание заглянуть внутрь, все же, предлагаю оставить до приезда группы из института, – предложила Дея, твердым голосом, не терпящим возражения. – Когда они будут, Глеб?
– Скоро должны уже прибыть…
– Среди них есть очень толковый парень – Гоша Губернаторов, так я вам скажу, друзья мои, он мог бы нам много интересного рассказать об этих предметах. М-да…
– Вот уж не думал, встретиться с Гошей здесь, – не удержался, удивленный, Глеб.
– Вы знакомы? – спросил Далина, а Дея уставилась на Горчевского в ожидании ответа, одновременно следя за его выражением лица. Мальвиль остался безучастным. Его занимало содержимое кожаного мешочка.
Горчевский ответил не сразу. Было заметно, что он подбирал слова.
– Да, когда-то служили вместе… Он…
– Глеб, Глеб, – прервал его Казарцев, появившийся из ниоткуда. – Там приехали эти, из института.
– Вот и прекрасно, – сказал Николай Романович. – Пойдемте, встретим их, а потом, все вместе навестим Сеньку.
– Так, а с этим, что будем делать? Покажем сразу? – осведомился Глеб, ни к кому не обращаясь, но в тоже время, направляя вопрос, собиравшимся идти в сторону выхода.
– Конечно же, берите с собой, – ответила Дея.
Глеб, подумал-подумал и решил, что лучше ларцу оставаться там, где его нашли, но хозяйке не стал говорить об этом, все равно её мысли были заняты гостями.
Последние события происходили неестественно быстро, больше напоминая страницы, какой-то старой, старой сказки. Находки следовали друг за другом, поневоле поверишь во вмешательство высших сил.
Хозяева имения и их помощники отправились на встречу с представителями археологии. Далина шел впереди, за ним Дея с отцом, только Глеб заметно отставал. Дея подметила, что он не слишком-то спешил увидеться с товарищем, да и лицо его стало каменным. Подходя ближе к более оживленной части усадьбы, все заметили стоявший микроавтобус с тремя представителями научной среды. Один из них был пожилой мужчина в шляпе. Он стоял к ним спиной и рассматривал окрестности усадьбы. Рослый, здоровяк, оживленно о чем-то говорил со стройной молодой девушкой, приходившей в восторг и весело хихикавшей от каждого его слова.
Дея не стала торопиться с предположениями. Она украдкой взглянула на Глеба. Он шел все с тем же ничего не выражавшим лицом, посматривая время от времени на стены усадьбы. Дея терялась в догадках – они друзья, расставшиеся на почве ссоры или сослуживцы, один из которых ушел со службы благодаря другому? Но, предоставив событиям развиваться по собственному плану, она переключила все свое внимание на гостей. Недаром она была дочь своего отца, как и его, её сейчас очень занимало содержимое шкатулки, тем самым подталкивая к скорейшему знакомству с группой и раскрытию секрета заветного мешочка.
– Кирил Данилович, что ж ты сам решил приехать, а не послал молодёжь? – еще издали заговорил Далина, улыбаясь. – Все рвешься в бой?!
– Господи! Михал Михалыч! И ты здесь? – мужчина, с выбивавшимися из-под соломенной широкополой шляпы серо-седыми прямыми волосами, обернулся и тоже расплылся в улыбке, пролегавшей в границе между усами и академической седой бородкой. Его маленький, слегка вздернутый нос, смешно зашевелился, утопая в пухлых щечках. На его загоревшем, приветливом, открытом лице, источавшем доброжелательность, виднелись ямочки. Широкие седые брови разлетались на переносице, как крылья птиц в полете. Из-под них смотрели большие круглые карие глаза. Взгляд их был прям и откровенен. – Не ожидал, не ожидал…
Выглядел он так, будто всецело противостоял современной моде, ну или, как если бы он совсем не хотел ее замечать, оставаясь преданным поклонником стиля 50-х годов. Это был элегантный, красивый советский мужчина. Светлый пиджак двубортного костюма, классической полуприлегающей формы, он держал в руке. Светлые широкие брюки, со складками у подчеркнуто высокой талии и манжетами внизу, сшитые из однотонной ткани, обтягивали круглый живот профессора. Темно-синие подтяжки, двумя дорожками убегали назад по рубашке голубовато-линялого цвета и соединялись между собой на середине спины. Спереди же, особенно выделялся галстук. Как и положено декоративному аксессуару, он был очень экстравагантен. Его необыкновенно колоритный «пожар в джунглях»18 – на черном фоне полыхали оранжевые, алые и желтые краски – не потерял свою актуальность для носящего его и ныне. Длина брюк, доходивших до щиколотки, обнажала светло-бежевые носочки в растоптанных, черных, запыленных ботинках. Такая глубокая преданность советской моде, вызывала и восторг, и удивление разом. Но, пожалуй, не стоит потешно реагировать и насмехаться над пристрастиями пожилого человека. Как бы странным не выглядел его внешний вид сегодня, каждый имеет право на собственные предпочтения и вкусы. Хотя, надо отметить, на его фоне Далина занимал более выигрышную позицию.
Мужчины горячо обнялись. Не отметить, что они давние и хорошие приятели, было нельзя, а вот о двух других, присутствовавших здесь же, этого не скажешь. Они, молча, обменялись взглядами, проявив при этом сдержанность, граничащую с холодностью.
– Я немногим раньше вас прибыл. Прошу любить и жаловать – мой старинный товарищ – Рожнов Кирил Данилович, доктор исторических наук, профессор, – представил Михал Михалыч мужчину. – Кирил Данилович, теперь познакомься: Мальвиль Николай Романович – хозяин этого уникального имения, его дочь – Дея, Глеб Горчевский – начальник замечательной стройки, – он показал в сторону усадьбы.
– Очень приятно… Знакомьтесь, – Игорь Владимирович Губернаторов – заведующий кафедрой древней истории, а это наша помощница, студентка последнего курса – Алёна Гец, очень, знаете ли, перспективный в будущем ученый, – представил Рожнов прибывших с ним коллег.
– Здравствуй, Глеб, – наконец, поприветствовал Губернаторов, протянув руку. – Мир тесен. Кого-кого, но тебя я никак не ожидал увидеть, тем более здесь.
– Мир слишком мал для нас двоих, – ответил Горчевский, пожав его руку, но быстро отпустив.
Все обменялись приветствием. От внимательного глаза Глеба не ускользнуло то, как Губернаторов не сразу отпустил руку Деи, отметив, что и она не торопилась ее отнять.
Так как, из-за восторженной суеты Далины, Алена оказалась между мужчинами помоложе, она совсем растерялась и разрумянилась от смущения. Дее, мягко улыбнувшись, пришлось прийти ей на помощь. Протянув девушке по-дружески руку, вежливо пригласила всех пройти в дом, и, таким образом, они возглавили шествие. Поскольку до входа было не более двадцати метров, вся группа преодолевала расстояние в кратких беседах и знакомстве. Дея, приятным голосом, завела с девушкой разговор на тему, примерно близкую той – об учебе, интересе к науке. Далина и Рожнов, переполненные счастливой встречей, засыпали друг друга вопросами и, активно жестикулируя, медленно направлялись следом. Мальвилю удавалось лишь изредка вставлять реплики. Процессию завершали Горчевский и Губернаторов.
– Давно не виделись, Глеб. Как поживаешь? Вижу, сменил профиль?
– Не могу доставить тебе радость, сказав, что жизнь моя не сложилась. Меня все устраивает.
– Зачем ты так! Хотя, …всё верно.… Ко мне относиться иначе ты теперь не можешь, понимаю…
– Вижу, что и ты сменил горизонталь…
– Глеб, не хватит слёз, чтобы смыть мои прегрешения, – пропустив замечание Горчевского, продолжил Губернаторов. – Поверь, мне досталось за все былые ошибки, так что, ты уж, будь добр, попридержи лошадей,… по возможности…
Он остановился. Горчевский замедлил шаг, но останавливаться не стал.
– Глеб, постой…
Горчевский остановился и обернулся. Губернаторов подошел вплотную.
– Прости меня, …если сможешь.… Знаю, это сложно…
– Помнится, ты любил повторять одну замечательную фразу: в действительности все совершенно иначе, чем на самом деле…
– Не забыл старину Экзюпери, – Гоша попытался изобразить подобие улыбки, но она вышла больше похожей на элемент страдальческой мины. – К чему ты сейчас ее вспомнил?
– Думаю, что ты и сейчас еще не осознаешь всего… – Глеб вспомнил, как задержалась рука Деи в его ладони…
Игорь хотел было возразить, но не стал. Вероятно, подумав о том, что бесполезно переубеждать Горчевского и благосклонности ему не заслужить, а, может, оно в действительности так и было…
– Думаю, не нова будет для тебя истина: чтобы потерять доверие к человеку достаточно одного поступка, и даже тысячи слов – прости, не помогут его вернуть, – холодно ответил Глеб. – Так что, Гоша, мне сейчас совершено не интересно ни твое раскаяние, ни попытки, заставить меня проникнуться сочувствием к тебе. Поверь, уже давно не держусь за пояс нашей дружбы и закрыл эту тему. Все что не делается в жизни, все к лучшему. В этом, убедился не один десяток раз.
– Был бы рад с тобой не согласиться, но вынужден признать правоту. Ты много не знаешь и, хочешь того или нет, а нам придется поговорить.
– Хорошо, только сейчас главное для меня – усадьба, а также все, что с ней происходило, и, поверь, обиды я ни на кого не держу, это слишком большой и тяжкий груз, а мне хочется идти по жизни налегке.
Губернаторов не нашелся, что ответить. Таким образом, осмотрительно прощупав оппонента, Глеб теперь знал, как себя нужно вести и решил, что правильным будет – обезоружить «неприятеля». Беззаботно снисходительно поведя дальнейшую речь, предположил, сколь весомы достижения Гоши в области науки, тем самым навязав тому свое верховенство.
«Диспозиция представляет собой модель надлежащего поведения в случае гипотетической ситуации»19, – вспомнил Горчевский, и на лице отразилась усмешка…
Игорь Губернаторов был чуть выше и крупнее телосложением, чем Глеб. Любой костюм подчеркивал его совершенную античную фигуру, привлекая женское внимание. Зачесанные набок, коротко подстриженные, густые, темно-русые волосы падали на высокий гладкий лоб. Из-под прямых черных бровей, слегка сросшихся на переносице, объект подпадал под гипноз красивых глубоко синих, вместе с тем сверкавших лукавством, глаз, обрамленных пушистыми длинными темными ресницами. Завершающим аккордом в визуальном портрете были его чувственные полноватые губы, правильной формы. Во все времена, именно такая форма губ служила признаком повышенной сексуальной энергии и сладострастности их обладателя. Он настолько был хорош собой, что вызывало великие сомнения земное происхождение его матери. Рождала колебания и участие природы, как художника. В его облике было столько страстности и магнетизма, что противостоять его обаянию не могли даже мужчины. Но Гоша владел не только красивой внешностью. Он не раз демонстрировал свой острый ум и разносторонность развития. Решение ряда сложных вопросов ему давалось без особых усилий и, видимо, это особенно влияло на его карьерный рост. Если в ком Губернаторов и вызывал зависть, то коллеги умело это скрывали, так как отомстить он умел также безупречно, вот потому-то и стоило бы поразмыслить о творце, приложившем руку к созданию данного уникума, вложившего в него столько любви и очарования. Как известно, чем идеальнее человек снаружи, тем больше демонов у него в нутрии. Вот и напрашивается вопрос – не сам ли Верховный правитель подземного царства, на досуге, творил это чудо, вкладывая одно, забывая другое, а, может, и… не забывая.… Служил он вместе с Глебом в секретном ведомстве и занимался изучением явлений, которые не могла объяснить официальная наука, того совершенного мира, который пугает людей своей таинственностью, недоступностью, того, что называется сверхъестественным. По большей части у каждого было свое направление. Вдвоем же они добывали информацию, расследовали, связанные между собой, непонятные, загадочные дела и тут им равных не было. Их интуитивное восприятие невидимого или же способность постигать цельность сложного, в тандеме позволяло безукоризненно исполнять свои обязанности.
Глеб Горчевский, к моменту поступления на службу Игоря Губернаторова, успешно отработал более пятнадцати лет и был у руководства, как говорится, на хорошем счету, одним из самых перспективных специалистов. Сравниться с ним по знаниям могли разве что братья Винчестеры, из знаменитого сериала20… Сталкиваясь с непрофессионализмом, он всегда возмущался и просил оградить его от дилетантов, так как это всегда требовало дополнительного времени и отнимало силы. С ним соглашались, а в помощники попадали люди, иной раз и вовсе не понимавшие сути их работы. Глеб же, как человек грамотный, целеустремленный, местами упрямый, стремился свою работу сделать лучше, чем мог и потому, когда он встретился с Гошей, то безмерно был счастлив обнаружить в нем кладезь знаний и желаний добиться высшего результата. В те моменты, когда детали вызывали спор, они просто расходились по разным кабинетам, остывали и снова возвращались к тому вопросу, от которого ушли, только уже возвращались с идеями и предложениями.
Глеб придерживался того мнения, что постичь окружающий тонкий мир дано не всем, лишь предпочтенным, лишь тем, на ком остановили свой выбор высшие силы, чтобы наделить определенным даром. Позднее, он не раз скажет: «Неизведанное, таинственное – это как сыр в мышеловке. Прежде, чем получить, нужно вложить. Однажды коснувшись его, ты больше не будешь смотреть на все сквозь разовые очки обывателя». Тем вложением были знания Горчевского. Это в дальнейшем они служили Глебу исправно и щитом, и мечом, а в начале пути, он относился к источникам, как к странным символам и иероглифам, к полнейшему абсурду и фантастическим бредням. К тому моменту, когда он осознал, что и загадочное должно приносить пользу его стране, ему пришлось не раз пообщаться с ангелом-хранителем во сне, кое-кем из подземного царства. Теперь, когда Горчевский понимал, насколько тот, иной мир, сложнее, многограннее и интереснее, больше не сопротивлялся, не вел сам с собой разъяснительных внутренних монологов и принимал собственное понимание, как дар. На протяжении долгого времени он накапливал знания из старых ведических книг, древних манускриптов, интересных легенд, фактов, изучал явления, процессы и многое другое, чем располагал архив его организации. В силу специфики работы, он глубоко интересовался оккультными практиками, медитациями, заклинаниями. В результате, Глеб стал понимать, что оккультные науки определяет вера в духовные силы или существование энергий, при поддержке которых, можно заглянуть в далекое будущее, достичь успеха, возвратить здоровье или заполучить потенциальное подчинение других. Но, несмотря на то, что теперь Горчевский был посвящен в таинства, он не стремился материализовать предметы или контакты с покинувшими белый свет, и уж совсем не тщился показать свою силу знаний в этом ремесле. Ему сложно было объяснить, часто ничего не подозревающим людям, как они позволяют духам коварно влиять на их жизнь, причем сами над ними власти никакой не имея. Тот, кому предназначено Свыше заниматься определенными вещами в жизни, не будет делать иное и потому, таинственное никогда не спешит раскрывать свои объятия, чтобы позволять, кому ни попадя, получать познания по прихоти. И прежде чем, высшие силы разрешат слегка коснуться глубин своего существования, пройдет немало времени в поисках источников света – знаний. Каковым бы двигателем к этим знаниям ни было любопытство, человек находится в некоем оптимуме нагрузок допустимом природой.
Игорь же, напротив, не был официально посвящен небесами во все прелести и недостатки тонкого мира, как Глеб, и ему приходилось многое постигать в процессе их работы. Горячо и пылко указывал на то, что мир является только проекцией четырехмерного пространства в трехмерное, и люди не могут воспринимать непосредственно четыре измерения, так же, как гипотетический плоский человек, живущий в двухмерном мире, не в состоянии посмотреть вверх. Объекты четырехмерного мира, на самом деле, всегда неизменны, и при движении изменяются только их проекции, что мы и воспринимаем как искажение времени, сокращение или увеличение размеров и прочее21. Глеб, конечно же, не спорил, так как изучал труды Эйнштейна, читал о его экспериментах и исследованиях, подтверждавшие слова величайшего из ученых. Даже когда Глеб утверждал, что непостижимое умом человека, всего лишь невидимое его глазу – это истина, Гоша парировал: «Истина гипотетическая не есть сама истина, это лишь предположение Истины»22. Несмотря на различие подходов к работе, они были словно братья, дополняя друг друга. Даже короткие выходные дни, Глеб и Гоша, проводили вместе. Так было бы и дальше, если бы не одно событие, разрушившее отношения и перевернувшее с ног на голову их жизнь, пробив чересчур большую брешь, в человеколюбие Горчевского.
Как бы ни был хорош Игорь во всем, но оказалось, что такое явление, как дружба – для него тяжкое бремя. Его внутреннее Я не смогло противостоять зависти к успехам друга, причем, не только в работе. Гоша тяготился мыслью, что знания друга выше его собственных. Он стал частенько проявлять недовольство в совместной работе с Глебом, так как не видел того, что видел и знал Глеб. И, в конце концов, он откровенно подставил своего друга, скрыв добытую совместно информацию, заменив ее другой, менее значительной, а затем, преподнеся ту руководству, как добычу собственной инициативы, к которой, якобы, пришел благодаря длительному анализу. Более того, как выяснилось позже, возлюбленная Горчевского, длительное время была любовницей Губернаторова, при этом, совершенно не желая прощаться с кем-либо из них. Доверие резко упало до нуля, и самый значимый элемент в жизни товарищей – дружба – растворился. Глеб уволился с работы. Преданный другом и в дребезги разбитым сердцем, пропал с поля зрения практически для всех, кто его знал. Именно в это нелегкое, для Глеба, время судьба совершенно случайно свела его с Мальвилем, когда и тот переживал расставание с женой.
Николай Романович сидел в маленьком, но очень уютном китайском ресторанчике со сказочным названием «Золотой дракон». Под ненавязчивую, спокойную музыку, отрешенно глядя на красивый, местами изысканный интерьер заведения, тихо грустил о былом и силился поразмыслить над будущим, когда его взгляд упал на мужчину за соседним сто ликом, предотвратившим падение хрустального графина со стола. Графин в буквальном смысле слова завис в воздухе, что позволило, обомлевшему от неожиданности официанту, поставить его на стол. Мальвиль пришел в неописуемый восторг и полюбопытствовал, не мог бы мужчина рассказать, что это было? Глеб не видел ни агрессии со стороны пожилого человека, ни, какого-нибудь сверхъестественного испуга, сродни абсурдному «дьявольскому явлению». На любезное приглашение присесть к нему за стол, он не воспротивился и в приятной беседе они скоротали, обещавший быть скушным, конец дня. Тот вечер оказался знаковым и для Николая Романовича, и для Глеба Горчевского, который и был тем мужчиной, потрясшим столь фееричным зрелищем. Они так понравились друг другу, что после очередной встречи Мальвиль, осторожно, чтобы не оскорбить своего нового друга, предложил Глебу поработать в его фирме. Знаний Горчевскому хватало и на простые земные труды, а потому он, недолго думая, согласился, тем более что деятельность была полной противоположностью тому, чем занимался ранее. В дальнейшем, их дружба только крепла и в конце концов доросла до того момента, когда они смогли поделиться самым сокровенным, включая собственные внутренние противоречия. Ни тому, ни другому не мешала разница в возрасте, болеет того, они вполне чувствовали себя комфортно в обществе друг друга. Как трудно бывает поверить в то, что люди быстро превращаются из посторонних в близких друзей.