Тесс Хаген
Другие. Саша
Саша приблизился ко мне, обдавая дымным дыханием, и я не смогла сопротивляться сумасшедшему желанию слиться с ним в поцелуе долгом, как сама жизнь, сладким, как дыхание Рая, в который я даже не верила. У сущностей свой Рай и свой Ад, здесь, на Земле.
Битый час я дожидалась, пока Саша соберётся, тоскливо наблюдая в окно, как солнце медленно прячется за домами, озаряя буфер яркими оранжевыми лучами. Совсем как зарождающееся пламя. Майя нервно ходила из угла в угол, постоянно проверяя телефон, но у меня не было настроения даже поиздеваться над ней или сказать что-нибудь гадкое. Она оказалась кошмарной ошибкой Льё: доброта души поддалась искажениям, покорилась им, продалась тёмной стороне и полностью поглотила милашку, чудесную, милосердную волонтёршу. И не такое видали. Но всё равно чуточку обидно. Был бы на её месте кто-то другой, может толку вышло бы больше. Но думать об этом не хотелось.
Я прошла в спальню, чтобы ещё раз осмотреть себя. Длинное чёрное платье с великолепным декольте, присборенное у талии, широкими складками падало до пола, скрывая любимые чёрные туфли. Никаких украшений, кроме татуировок. На плечах тяжёлый плотный балахон, закрывающий руки и прячущий меня внутри себя, как в коконе. Можно было бы надеть традиционную огненную накидку, но я не хотела показывать себя как Феникса. Весь мой вид, включая распущенные волосы, неожиданно спускающиеся почти до самой талии, должен был кричать единственное слово: траур. И только потом давать понять, что весь этот маскарад значит на самом деле: месть.
– Тебе невероятно идёт чёрный, – послышался от двери голос Саши. Он стоял, свежий и благоухающий чем-то незнакомым, но притягательным, завёрнутый в полотенце и излучающий дикую, необузданную силу.
– А тебе – полотенце. Но без него ещё лучше, – в тон ему ответила я.
– Оно надоело мне жутко. Вчера весь день и всю ночь в нём провёл. Как не человек.
– А ты и не человек. Ты – экзистенциалист, – я отошла от зеркала и устроилась на кровати. – Ну, надевай свой секретный костюм, который полвечера гладил.
– Надо было его отдать в срочную чистку, – сокрушался Саша, снимая с вешалки рубашку цвета бледного, размытого крем-брюле.
– И откуда у вас со Льё такой педантизм? Вы братья? – усмехнулась я, с замиранием сердце наблюдая, как его изящные музыкальные пальцы застёгивали пуговицы.
– Экзистенциалистов так учат. Порядок, дисциплина, аккуратность, чёткость. Это основы нашей работы. И жизни.
– Не ожидала, что тебе этот цвет настолько к лицу.
– А мне всё к лицу.
– Даже полотенце, ага, – рассмеялась я, пытаясь скрыть напряжение. Саша был великолепен в своей педантичности и точности движений. Наблюдать, как он надевает брюки, заправляет рубашку и медленно затягивает ремень, было сродни прелюдии к самому сладкому сексу.
Глядя в зеркало, он уверенными движениями повязал галстук, ловко снял с вешалки жилет с полукруглыми, будто из прошлого века, бронзового цвета пуговицами. Я боролась с желанием подойти к нему и прикоснуться. Не припомню, чтобы встречала в своей жизни мужчин, настолько соблазнительных в костюме. Тело, скрытое тканью манило с такой силой, что мой пульс чувствовался даже в кончиках пальцев.
– Идеальный клетчатый костюм должен выглядеть так, – выдал Саша, накидывая пиджак. Тёмно-синяя ткань, в бледно-бежевую клетку перекликалась с бежево же болотным жилетом, составляя безумно идеальный дуэт. Необычного покроя полукруглые лацканы добавляли элегантности. – И последняя деталь!
Он через плечо подмигнул мне и вытащил из кармана что-то.
– Покажи! – потребовала я, поднимаясь.
– Нравится? – продолжал дразниться экзистенциалист, поворачиваясь ко мне лицом. Над карманом пиджака красовалась небольшая брошь в виде скрипичного ключа, возрастом постарше нас обоих вместе взятых.
– Изумительно, – я провела пальцами по блестящим камушкам, обрисовывая загнутые линии. – Очень похоже на тебя.
– Моё наследство. Единственное, что всегда со мной.
– А ты романтик.
– Музыкант.
Когда солнце скрылось за горизонтом, мы втроём вышли из такси перед ресторанчиком Льё. На входе в арку стояла охрана, пропускающая только тех, кто был приглашен на вечер. Улица кипела: тёплые летние ночи в центре Москвы всегда наполнены шумом гуляющих молодых компаний, звуками музыки из раскрытых дверей баров, смехом, гулом машин. На меня с Сашей под руку, смотрели несколько десятков глаз. Конечно, мы выглядели помпезно, дорого и загадочно. Даже обычные люди понимали, что перед ними другие.
Охрана молча пропустила нас к лестнице. Так привычно было подниматься по этим ступеням навстречу бархатным шторам. Сколько часов проведено здесь? И трогательных, уютных, и тревожных, даже опасных. Я всеми силами гнала от себя воспоминания, крепче сжимая Сашин локоть. Он повернул ко мне голову, скользнув взглядом по лицу и утешающе опустил веки, поглаживая ладонью мои пальцы.
– Не переживай, лапушка…
– Как думаешь, они уже там?
– Нет. Некоторые прибудут позже, так специально устроено. У нас с тобой будет время насладиться вечером.
Здесь ничего не изменилось. Та же уютная, изысканная, но в то же время простая обстановка. Небольшие столики, светильники за окнами, бар, репродукции картин на стенах. Похоже, безо Льё никто не решился возвращать на место оригиналы. Хорошо бы сделать это. Если всё получится… И всё же кое-что изменилось: в дальнем углу, около бархатных штор, стоял рояль. Как он сюда попал – я могла только догадываться. Саша терпеливо ждал, пока я осмотрюсь, и успевал легко улыбаться тем, кого видел за столиками. Мне же удалось разобрать эти лица чуть позже, когда я перестала рассматривать каждую мелкую деталь в тайной надежде увидеть какой-то знак, сама не зная, для чего.
– Ничего себе у вас тут публика собралась… Не то, что в прошлый раз, – шепнула испуганно Майя.
– Людей нет, – ответил ей Саша. – Сильнейшие, влиятельнейшие представители сообществ. И то, не все ещё. Отступники тоже…
Теперь и я заметила, как интересно выглядел зал именно с точки зрения гостей: одну его часть занимали столики с сидящими за ними потрясающими мужчинами. Экзистенциалисты. Их пока было не так много, но достаточно для того, чтобы смутить любую женщину. Они пестрили изысканными костюмами, новомодными шмотками, гладко выбритые или аккуратно подстриженные, источающие изумительные ароматы дорогих мужских духов. С ними же сидели и сущности. Чуть более развязные, иногда совершенно авангардно смотрящиеся на фоне своих рабочих пар. Безумие – собирать их всех в одном месте.
По другую же сторону зала компания оказалась ещё более пёстрой, но не такой манящей. Фениксы. Рабочие группы и одиночки: парни и девушки, женщины в возрасте и старики-мужчины. Я знала каждого и сейчас испытала на себе всю мощь их презрения, зависти и восхищения. Ни одна женщина не была настолько сильна, как я, ни один мужчина не был более искушен, чем я. Гордыня – грех. И сейчас я была им пьяна. А ещё отравлена лютой ненавистью ко всем присутствующим.
Майя опасливо жалась к нам, семеня рядом, как идиотская болонка. Полы моей черной накидки развевались, больше похожие на сложенные вороньи крылья. Пусть все смотрят, пусть знают, что я скорблю о сущности и экзистенциалисте. И пусть видят, как мне дорог Саша.
Отпустив нашу испуганную спутницу к столику, мы неспешно добрались до рояля. Я скользнула рукой на талию экзистенциалиста и притянула к себе. Он ответил мне тем же лёгким, почти интимным жестом, пряча ладонь под накидкой.
– Ты чувствуешь? – шепнула я, касаясь губами его уха.
– Они боятся, милая… И им до трясучки интересно.
– Твои “коллеги” готовы меня сожрать…
– Скорее они хотели бы сделать кое-что другое, – хмыкнул Саша, – но увы-увы… Недостойны.
– Обожаю тебя, – сдавшись, я тронула поцелуем его шею.
– Побудь рядом, пока я играю…
Я отошла чуть в сторону, чтобы видеть и его руки и выражение лица. Саша опустился на банкетку, чуть придвинулся, положил руки на колени, одернув пиджак и расстегнув пару пуговиц, задумчиво посмотрел на клавиатуру.
– Liszt. “Liebestraum”… – объявил он и едва слышно добавил, – “Грёзы любви”, Ференц Лист.
С особым трепетом Саша коснулся клавиш, невесомо опуская пальцы. Из-под его рук вдруг послышались первые звуки, неспешные, светлые и тихие. Они сливались в одну прекрасную мелодию, рассказывающую историю о чём-то таком, что врываясь в сердце тревожит его, толкает вперёд, навстречу яркому, смелому и нежному. Волнами пробегали ладони экзистенциалиста по гладким белым и черным клавишам так, что я не успевал за ними следить. Лицо его было внимательным и даже каким-то одухотворённым. И мне казалось, что звучит вовсе не музыка, а льются слова, которые не было необходимости понимать, потому что они проходили прямо в душу, кружили её в простом, чуть беспокойном танце, похожим на первую влюбленность. Хотелось улыбаться, хотелось грустить и мечтать. Хотелось слушать бесконечно. Невольно я представила, как этими самыми нежными, тонкими пальцами прирождённого пианиста, он гладил меня по волосам, проводил ими по губам и старательно вырисовывал невидимые узоры на теле. Саша и в минуты близости исполнял свою собственную музыку, понятную ему одному, а теперь ясную и мне.
Мелодия застывала, замолкала, как возлюбленные на плечах друг у друга. Она прятала тайну их взаимной нежности глубоко внутри после того, как с помощью Саши, приоткрыла нам природу самых непонятных чувств.
Экзистенциалист застыл, не убирая руки от рояля, вслушиваясь, как перестают дрожать струны внутри. Зал молчал, заворожённо смотря на нас. Саша вдруг резко поправил волосы, отбросив их на спину, тяжело вздохнул и опустил руки на колени. Он думал, погрузившись в себя, в свои ощущения и, может, воспоминания. Я положила ладони ему на плечи, а он прихватил их, притягивая к губам.
– Schubert. "Ständchen"… Серенада, – гулко произнес Саша. И снова тихо добавил, – для тебя, моя… Моя любимая птичка… Лапушка.
Отойдя в сторону, я приготовилась, хорошо зная эту мелодию. Она начиналась как тихие шаги того, кто пришёл к своей любимой, чтобы рассказать о сокровенном. Руки Саши не играли, они пели, любовно обнимая клавиши, а сам он чуть подавался вперёд и покачивался, полностью отдаваясь музыке. Вторя неслышным словам Серенады, я шевелила губами, а пальцы экзистенциалиста будто бы с трудом выдавали звуки, как бывает тяжело сказать то, что чувствуешь. Господи, мне казалось, что душа моя переливается через край, задетая тем, что говорила музыка. Она любила и страдала, она хотела говорить и боялась. Она рвалась навстречу искристому и нежному мажору, и падала в объятия печального минора. Я уже еле могла дышать, не справляясь с комом слёз, предательски подбиравшемуся к горлу. Столько всего было в этих звуках, столько меня, что пропало всё вокруг: и зал, полный то ли врагов, то ли друзей, и прошлое, и будущее, и я сама тоже. Только томление в груди, только желание схватить и не отпускать то, что чувствовалось в ладонях.
Музыка растворилась в тишине ресторана, повисла под потолком, прозвенела последней вздрогнувшей струной и оставила на моих щеках мокрые следы.
Саша встал и подошёл ко мне так близко, что я поначалу испугалась, сама не знаю, чего. Его руки схватили и прижали крепко-крепко. Никаких слов было не нужно, чтобы понять, о чём он хотел сказать. Все его чувства были здесь, в этих звуках, в этих прикосновениях. Я дышала им, но вдыхала не только странный, неизвестный аромат духов Саши, но и терпкий сигаретный дым Льё, древесный, прелый земляной запах Денеба.
– Музыка яснее слов, – шепнул он.
– Это было божественно.
– Слишком громкое определение. Просто красиво.
– Проникновенно.
– И не важно, кто и что думает, правда. Мы словно одни, если вокруг нас музыка, – нежно стерев с моего лица слёзы, Саша поцеловал меня с такой любовью, что ноги вдруг стали ватными. Именно любовь была в этом жесте. Ничего другого: ни пошлости, ни желания, ни показушности. Только она – чистая и светлая, предельно трогательная и беззащитная.
Во всё ещё звенящей тишине мы прошли к столику, где сидела поражённая Майя. Саша налил вина в бокалы и предложил нам выпить. Звякнули бокалы, волнами пошатнулась густая бордовая жидкость. Я чуть пригубила драгоценный напиток, пряча взгляд. Тихий шёпот разбавил гнетущую обстановку, переходя в лёгкий гул. Заиграла фоновая музыка, забегали официанты, но обжигающих взглядов стало только больше.
– Они вас сожрут, – дрожащим голосом шепнула серая мышь.
– Духу не хватит, – парировал Саша. – Думаю, о кончине Якши уже известно. А раз я здесь, жив и здоров, вместе с Адой, то ужаса в их головах стало больше, чем было днём раньше. Подождём Марселя. Будет интересно.
– Как думаешь, кто-нибудь догадывается о том, что мы сделали? – уточнила я.
– Если только как безумное предположение. По реакции будет понятно. Но такой поворот кардинально меняет общую ситуацию.
– Спасибо… – после паузы шепнула я ему на ухо.
– За что?
– За Серенаду. Это лучший подарок, какой ты мог сделать сегодня.
– Всё для тебя, моя хорошая, – Саша чуть приобнял меня, зарываясь в волосы лицом. – Не могу надышаться. Безумно люблю запах костра.
– Ты не говорил.
– Повода не было.
– Шутишь?
– Серьёзно.
– Вот ты дурак…
– Смотри. Арма. Значит скоро и Марсель прибудет, – он указал на центральный вход. Там, озираясь, стояла старуха Армата в церемониальном наряде. Взглядом она готова была испепелить каждого, но сдерживалась как могла, сжимая кулаки до белых костяшек: такое количество экзистенциалистов в одном месте не могло не тревожить. Спустя несколько секунд она заметила нас и сверкнула глазами, выдавая шок и удивление: Саша ни на миллиметр не отодвинулся от меня, всем своим видом давая понять, насколько близкие отношения нас связывают. Арма прошла к отдельному столику в сопровождении официанта и молча выпила воды. По залу снова прошёл тревожный шёпот и заглох, как только тяжёлые бархатные шторы раздвинулись, впуская Марселя.
Ожидаемо великолепный и гордый, он вошёл как король, как господин, полностью уверенный в своей власти. Но от меня не укрылся его полный страха взгляд, подаренный моим пылающим глазам. Насыщенного синего, почти чёрного цвета костюм прекрасно оттенял бледный тон лица и сильно опавшие щёки. Чёртов красавец с чëткими скулами, глубокими глазами. А ведь не так давно я могла бы моментально купиться на такую яркую внешность и манеры, достойные какого-нибудь герцога. Непонятная шутка природы: одарить экзистенциалистов редкой мужской красотой, ради чего? Не ради ли нас, Фениксов? Не ради ли того, чтобы соединить магнитом противоположные сущности?
Я вдруг подумала о Саше, о его изящных руках, скользящих по клавишам, и мне стало горько. Сколько всего в жизни потеряно просто из-за внутреннего огня, которым наградил Всевышний. И почему я не смогла принять себя настоящую, почему нужно было годами терпеть измывательства Сёртуна, найти счастье в лице Дена, любовь во Льё и будущее в Саше, чтобы почти сразу потерять всё это? С каждым уверенным шагом Марселя моё спокойствие утекало сквозь пальцы, рассеивалось туманом. Он никогда нам не уступит, главный экзистенциалист в сообществе пришёл сюда вовсе не сдаваться или разговаривать, он пришёл побеждать.
– Ада, – шепнул Саша. – Чувствуешь? Обстановка накаляется… Не всё так безоблачно и среди моих, и среди твоих. Будь готова, если что. Помнишь наш уговор?
– Нет.
– Не понял…
– Я ничего не помню, кроме обещаний. Никаких других уговоров. И ты, кстати, мастерски ушёл ото всех сложных тем. Так что я…
– Ада! Мы условились, что ты – самое важное. Всё. Я ничего другого не принимаю! Ясно? Понимаю тебя, но не принимаю.
– Саша. Только вместе.
Он строго посмотрел мне в глаза, испепеляя заботой и настойчивостью. Я чётко ощущала, как из неведомых экзистенциальных глубин его души поднимается ярая смелость, безумная уверенность и сила. Вот он какой, самый истинный. Прильнув к нему, я пыталась насытиться тем теплом, что нашлось у Саши внутри и отчего неожиданно поняла, что не хочу его отпускать. К чёрту месть? Минута колебаний, лёгкие прикосновения, такой же невесомый поцелуй, и мы с Майей остались за столиком одни.
Саша вышел к роялю, небрежно опершись на него спиной. Теперь он словно стоял на разделительной линии между сообществами, не причисляя себя к этому ни к одному из них. Мне хотелось любоваться им, тем, как поблëскивают волосы на искусственном свету, как внимательный взгляд сканирует присутствующих, как пальцы поигрывают незакуренной сигаретой. Он органично вписал себя в то место, которое было создано Льётольвом по своему образу и подобию, только сейчас ресторанчик из намёка на галерею превратился в музыкальный салон. И как же сладко было осознавать, что этот экзистенциалист – мой, этот дико привлекательный мужчина – тот, кто пару минут назад обнимал меня. Неведомая грань гордости блеснула в моей груди, кольнула сердце и застыла. Где-то там, далеко внутри, пряталась частичка, которую Саша всеми силами хотел защитить, исполняя не свой долг. Мягко, ненавязчиво, он перетянул всю ответственность на себя, а я и не поняла до конца, бездумно пообещав уйти, если увижу знак. Мои мысли прервал тихий бархатистый голос, отозвавшийся смущëнными мурашками по телу.
– Доброго вечера, дорогие гости, – начал Саша, не меняя расслабленной позы, с убийственным спокойствием. – Я очень рад, что все вы откликнулись на моё приглашение и посетили это милое место. Думаю, что многие из вас если не озадачены, но несколько удивлены. Поэтому, я хотел бы поговорить с вами. Вернее, поведать свою историю и причины, по которым мы все находимся здесь.
– Ты предатель. А предателей не то, что не слушают, их даже не судят! – послышался чей-то недовольный голос.
– Тогда почему же ты тут, мой дорогой друг? Энди! Можно ли считать твоё проваленное задание большим предательством, чем моё спасение уникального Феникса? – парировал Саша, вызвав перешëптывания. – Но, обо всём по порядку. Этот импровизированный недосуд, на котором мы с вами присутствуем, – он вышел чуть вперëд, раскуривая сигарету, – организован мной и случится тоже надо мной. Я не буду вас ни к чему призывать. Мне не столь важны ваши решения и исход сегодняшнего вечера, как шанс быть честным.
– И с чего же ты начнешь, Саша? – недовольно осведомился Марсель, неспешно потягивая вино. – Может с того, как ослушался приказа? Позволил погибнуть товарищам?
– Смотря кого считать товарищами. Погибнуть Льётольву и Денебу я позволил, соглашусь, за что простить себя никогда не смогу. Но у меня есть несколько встречных вопросов и к тебе, Марс. Скажи, где же твой бессменный друг и товарищ, твоя родная сущность? И каким образом оказался жив Сёртун, которого приговорили к казни?
По залу пронёсся гул голосов. Одни слышались мне удивлëнными, другие недоверчивыми, третьи негодующими. Саша бросил семена сомнений и раздоров, кое-кого сразу настроил против себя, а некоторых заставил задуматься и прислушаться. Я же напряжённо всматривалась в его лицо, стараясь не пропустить ни единого движения или изменения. Но пока экзистенциалист был спокоен, прохаживаясь вдоль столиков и задумчиво куря.
– Это секретная информация, – не дрогнув ответил Марсель.
– Тогда и то, о чëм ты спрашивал меня, тоже – секрет. Тайна, которую ты бы хотел оставить неразгаданной. Мой отдел по имеющимся у нас данным пришёл к выводу, что ты, Марс, нарушил Кодекс. Да-да, тот самый, который уже лет сто никто не доставал с пыльных архивных полок. Но мы нашли, прочитали, и сделали неутешительное заключение. Ты убил свою сущность, частично присвоив силу, чтобы остаться живым, что расширить свои возможности. А затем вступил в сговор с Сёртуном и его приспешником Гершей, чтобы синтезировать супер-влияние в теле Феникса. Вы давно вели эти эксперименты, думаю, многие догадывались или даже наслышаны. Теперь нет никакого смысла отрицать, ибо все видели результат вашей работы, многие почувствовали и засекли. Почему в теле Феникса? – Саша обратился к гостям, как заправский лектор. – Потому что оно способно восстанавливаться под разрушающей силой влияния, значит, как думали наши дорогие экспериментаторы, – нерушимо. Жажда власти и силы сводила с ума не только старика Сёртуна, но и Марселя. Достаточно вспомнить, как он стремился к тому посту, который занял. Не обладая слишком большим потенциалом, он оказался главой сообщества исключительно по двум причинам. Первая – отступничество Льётольва. Вторая – мой личный отказ от должности.
Томительная тишина окутала каждого. От Саши исходила такая экзистенциальная уверенность, что казалось, будто воздух под её давлением звенит и трещит. Лицо Марселя пошло красными пятнами, он готовился что-то сказать, но его опередила Арма. Она встала рядом со своим столом, опершись рукой на спинку стула, и заговорила монотонно и хрипло.
– Слова Саши я могу подтвердить имеющейся у меня информацией. Факт уничтожения сущности, факт сговора с Сёртуном и дальнейшие противоречащие природе Фениксов действия. Нет никаких сомнений в правдивости. Более того, я могу утверждать и ещё кое-что, – она замолчала, упираясь взглядом прямиком в меня. – Наш сильнейший Феникс, Ада, находилась в прямой опасности, поскольку наряду с экзистенциалистом Льётольвом была целью. Сёртун желал её силы. Собственно, мы предполагаем, что именно для выкачки силы и было синтезировано подобие влияния. Для истинных экзистенциалистов и высших Фениксов не секрет, хоть и об этом не принято говорить, что силу можно передавать. Это безрассудно, смертельно опасно, но слишком заманчиво. Саша, знаете ли вы, чем руководствовались Льётольв и Денеб, когда вместе с Адой отправились в Ярославль?
– Да. Более того, я пытался их отговорить, – с кивком ответил он. – Причин было несколько. Пока Льё думал, что на Северо-Востоке собралось супер-влияние, он хотел испробовать новую схему взаимодействия экзистенциалист-сущность-Феникс-человек, которая позволила бы не просто уничтожать влияния, а забирать их силу с наименьшим вредом для всех. Льё вообще хотел, чтобы принципы совместной работы сообществ изменились и стали ближе.
– Из-за личных мотивов он этого хотел. Ему нужна была Ада, – встрял Марсель, заметно раздражаясь, но так и не поднявшись с места.
– Какие ещё причины? – не дала ходу спору Арма, обращаясь к Саше. Он, отбросив окурок на чей-то стол, спокойно продолжил.
– Льё знал, что рано или поздно Сёртун доберётся до своей лучшей ученицы, чтобы забрать её силу. Ничего иного от неë он больше не хотел. Вы сами видели, что этот старик сделал. И для чего. А поскольку Ден лишил его прямой возможности выкачивать из Ады силу посредством физического взаимодействия, учителю ничего не оставалось, как убить. Поэтому Льётольв хотел защитить Феникса, действуя на опережение. Когда-то он сделал для меня очень много, защитив важного человека, поэтому я решил отплатить тем же. После битвы забрал Аду, но увез её не туда, куда планировал Марсель. А туда, куда посчитал нужным сам.
– Тем самым ослушавшись приказа и предав сообщество, – добавил Марсель.
– А не предал ли ты, Марс, сообщество ещё давно, решившись на столь странные действия? Не предал ли основные постулаты, которые оставались неизменными сотни лет? Ты, как руководитель сообщества жаждал вовсе не его развития или хотя бы стабильности. Никакой эффективности, распространение влияний, изгнание Льё и непропорциональное увеличение нагрузки! Мы все, истинные, работали на износ. Твоя непомерная жадность заслонила здравый смысл! Знаете ли вы, как погиб Льётольв? – повернулся к экзистенциалистам Саша.
– Его убил Сёртун, – проговорил кто-то тихо. Саша хмыкнул, схватил со стола бутылку вина и выпил из горла.
– Если бы. Когда Ада и учитель сошлись в битве один на один, то горели оба. Не сдавались. Сёртун – благодаря влитой искусственной силе, Ада – благодаря силе врождённой и поддержке Денеба. Льётольв помог ей. Не позволил старому Фениксу вырваться. Он просто-напросто сгорел, спасая ту, которую безмерно любил, – экзистенциалист вдруг замолчал, а у меня сердце ухнуло вниз, воскресив в памяти тот день, напомнив слова Льё и нестерпимую боль. Любил. Разве это имело значение для тех, кто сейчас сверлил нас огненными и тёмными ледяными взглядами? Знают ли они, что это такое любить и жертвовать собой ради любимых? Что они вообще знают? Но Саша продолжал, как мазохист кромсая и своё и моё сердце. – А Ден спасал друга, и Аду. Свою пару. Они погибли не столько ради сообществ, выбросивших их как только они оказались более живыми, более настоящими, чем все остальные. Они погибли ради той, которая помогла им стать счастливыми. Ради любви. Из-за любви. Для любви. Поэтому моё предательство – закономерно. Но я не считаю себя виноватым. Мерзость Сёртуна, тщеславие Марселя давно раздражали, но я был слишком труслив и инертен, считая, что меня это всё не касается. Пока не увидел те чувства и связи, которые существовали между моими друзьями и Фениксом.
Саша вернулся к нашему столику и, забрав стул, сел перед гостями, забросив ногу на ногу. Дыхание его сбилось, а руки едва заметно дрогнули, расстеëгивая последнюю пуговицу на пиджаке. Я прикурила из брошенной на столе пачки и поднесла ему сигарету, положив руки на плечи. Такой странный жест, который я сама не поняла, но получивший ответ: Саша опустил сверху свою ладонь мягко и заботливо. Он выдохнул и успокоился, я чувствовала это. Никто не спешил отвечать или продолжать разговор, Арма рассматривала нас, как нечто невиданное, Марсель крутил в руках пустой бокал.
– А где Якша, Саш? – глухо спросил он.
– Мёртв, – последовал хладнокровный ответ.
– И это тоже не предательство? – под вопрошающий гул Марсель задал вопрос громче.
– Это – необходимость. Поскольку мы с Адой оказались связаны вопросами выживания, нам пришлось поступиться собственными страхами и принципами, уничтожив Якшу.
– С какой целью? – насторожилась Арма.
– Мне нужна была новая сущность. Essentia, – он любовно погладил меня по руке.
– Я не ошибаюсь в догадках?
– Совершенно. Теперь Ада – моя сущность, а я её экзистенциалист. Мы – рабочая пара.
– И не только, – вырвалось у меня.
Зал ахнул, будто рухнул в воздушную яму. Напряжение возросло в разы, казалось, что Фениксы взорвутся диким огнём, а сущности затопят помещение туманом. Марсель дёрнулся, но сумел удержать себя в руках.
– Мы хотели своим примером показать, что разделение сообществ стало нецелесообразным. Есть возможность работать вместе без вреда. И у таких пар колоссальные возможности, за ними будущее.
– Это проклятие экзистенциалистов! – крикнул кто-то.
– Саша повёлся на огненную внешность!
– Позор!
– Я думал, что ты понимаешь… – заговорил Марсель. – Ваше слияние стало возможно из-за одной маленькой детали… Да и мы все видим, почему ты на самом деле выкрал Аду. Ты просто хотел утереть всем нам нос. Хотел силу, власть и лучшую женщину.
– Марс, если бы мне нужна была власть, я бы не стал отказываться от должности ещё тогда…
– Ситуация изменилась, твои стремления тоже. Все мы с этим сталкивались так или иначе. Но это не важно. Гораздо интереснее другое, о чëм ты упорно умалчиваешь, – Марсель встал, вальяжно выходя из-за стола, внезапно успокоившись и снова надев маску победителя. В сердце у меня ёкнуло.
– Саша, – склонилась я над экзистенциалистом, впиваясь руками в плечо, – он сейчас о частичке заговорит. Верно?
– Возможно, посмотрим. Главное – не влезай, хорошо?
Я ничего не ответила, пытаясь справиться с навалившимся волнением. В голову пытались пробиться извне, осторожно, незаметно, но все мои ощущения словно утроились, да и возник какой-то дополнительный барьер, тонкий, но очень мощный. Скорее всего – Сашиных рук дело. Так что Марсель, а это точно был он, не смог ничего сделать.
– Я бы попросил отложить экзистенциальные воздействия до лучших времён, Марс, – тут же отреагировал он. – Мы с Адой хорошо защищены и официально совершенно свободны, так что проникновение в наши головы является преступлением.
– Вы не просто отступники, вы давно должны быть казнены. Так что не вижу ничего предосудительного в моих действиях. И вообще, не заговаривай мне зубы, – огрызнулся Марс.
– Он прав, – неожиданно вступилась за нас Арма, – суда не было, они пока не признаны преступниками. И ввиду всего услышанного, я буду настаивать на расширенном заседании.
– Дура! – гаркнул Марсель. – Никому не нужны твои заседания! Сообщества раскололись, осталось сделать только один решительный шаг, и весь мир перевернëтся окончательно! Старые порядки больше не работают.
– Я бы попросил! – поднялся на ноги широкоплечий Феникс, имя которого я запамятовала. Начальник архива Будапешта, крайне влиятельный в наших кругах, выпустивший три потрясающие команды. – Ты переходишь черту, Марсель. Как бы не изменился мир, в нём должны сохраняться основные принципы взаимодействия – непререкаемое уважение и поступательное решение конфликтов! Сообщества имеют право спокойно разобраться, прежде чем сломя голову нестить в пропасть. Поубивать друг друга мы всегда успеем.
– Давайте я донесу до вас последнюю каплю той самой информации, над которой вы все трясëтесь. Думаю, после этого никто не станет раздумывать, – с апломбом заявил Марсель, поворачиваясь к нам. В глазах его мелькнул безумный огонёк, и мне вдруг всё стало ясно. – Итак, что мы с вами помним ещё из школьного курса? Фениксы работают поодиночке или командами, объединяясь по любому удобному принципу. Экзистенциалисты же с определённого момента не могут работать и существовать без сущностей, почему и проводится слияние. При этом Фениксы сливаться с экзистенциалистами принципиально не могут из-за огромной разницы в природе. Наоборот, все мы с вами знаем, чего стоит спокойное присутствие в одном помещении. Ада же не просто находилась рядом с Денебом и Льётольвом, но и спокойно вступала с ними в интимные отношения, фактически жила.
– В этом заслуга Льё и его усовершенствованных блоков, – мрачно вставил Саша, но Марсель не остановил свою речь.
– Да, Саш, блоки – это чудесно. Теперь мы знаем, что ты способен и на такое тоже, более того, ты превзошел Льё в его искусстве. Но это никак не могло повлиять на ваше слияние. Все мы, кто присутствовал на суде в тот знаменательный день в Будапеште, знаем, что Ада и Денеб – уникальная пара со схожей природой. Два огня. Между ними возможен феномен обмена, о котором наши учëные говорили лет так пятьдесят назад, но доказать не смогли.
– Что за обмен? – поинтересовался кто-то из рядов Фениксов.
– Сущность может передать часть своей энергии Фениксу, ускорив восстановление, подпитав силу. Конечно, для этого должно совпасть очень много случайных факторов. И в нашем уникальном случае это произошло. Троица Льё, Ден и Ада, представляли собой условные генератор, транслятор и усилитель. Идеальное взаимодействие, настолько перспективное, что даже опасное. Но мы с ним в общем-то, справились. Если бы не вмешался Саша. А сделал он это потому, что пытается защитить то, что Денеб передал своей возлюбленной.
