Терри Пратчетт
Ведьмы за границей
Посвящается – а почему бы и нет? – всем тем, кто после выхода «Вещих сестричек» завалил меня своими вариантами «Песни про ежика». Божечки мои…
© А.М. Гагинский, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Terry Pratchett
WITCHES ABROAD
© Terry & Lyn Pratchett 1991 First published by Victor Gollancz Ltd, London
Вот он, Плоский мир, летящий через космос на спинах четырех слонов, что стоят на панцире небесной черепахи, Великого А’Туина.
Когда-то, давным-давно, такой мир считался бы странным и, возможно, даже невозможным.
А впрочем… давным-давно простые были времена.
Вселенная тогда была полна невежества, а ученые исследовали ее методом тыка. Как старатели в горном ручье, они искали золото знаний среди камней неразумности, песков неопределенности и усатых восьмилапых плавучих зверьков суеверия.
Изредка они разгибали спины и говорили что-то вроде: «Ура, я открыл третий закон Бойля!». И всем становилось ясно, что да как. Но проблема в том, что невежество было куда интересней, особенно то огромное, захватывающее невежество о больших и важных вещах вроде материи и творения. Так что люди бросали строить себе хижины из тростинок разума в хаосе мультивселенной и увлекались самим этим хаосом – отчасти потому, что гораздо проще быть экспертом в области хаоса, но по большей части потому, что в нем клубились поистине красивые узоры, которые в самый раз печатать на футболках.
И вот вместо занятий серьезной наукой[1] ученые вдруг начинали рассуждать о том, что познание невозможно и реальности не существует, а значит, и познавать нечего, и что все это невероятно увлекательно, и, к слову, а вы знали, что вокруг нас, возможно, целая куча маленьких вселенных, но никто их не видит, потому что они все замкнуты сами в себя? И, к слову, вам не кажется, что это классный принт для футболки?
По сравнению со всем этим исполинская черепаха с целым миром на спине – сущая банальность. По крайней мере, она не притворяется, что ее не существует, и никто в Плоском мире не пытался доказать, что ее не существует – а то вдруг еще окажутся правы и очутятся в космической пустоте без земли под ногами. Все дело в том, что Плоский мир существует на самой грани реальности. Здесь мельчайшие частицы могут проникать на другую сторону. А потому в Плоском мире к таким вещам относятся серьезно.
Например, к историям.
Ведь истории важны.
Люди считают, что истории создаются людьми. На самом деле все наоборот.
Истории существуют независимо от своих персонажей. Если знать об этом, знание становится силой.
Истории – это гигантские развевающиеся ленты пространства-времени, обретшего форму, они тянутся и клубятся по всей вселенной с начала времен. И эволюционируют. Слабые вымирают, а сильные выживают и жиреют от постоянных пересказов… и продолжают виться и тянуться во мгле.
И само существование историй придает хаосу прошлого слабый, но отчетливый узор. Истории оставляют достаточно глубокие следы, чтобы люди текли по ним, как вода стекает по расселинам на склоне горы. И всякий раз, когда новые персонажи проходят по следу истории, ее русло становится глубже.
Это так называемая теория повествовательной причинности – она гласит, что история, начавшись, обретает форму. Она вбирает вибрации всех прочих версий этой истории, какие только существовали.
Именно поэтому история всегда будет повторяться.
Да, тысячи героев воровали огонь у богов. Тысячи волков поедали бабушек, тысячи принцесс были поцелованы. Миллионы ничего не подозревающих персонажей двигались, сами того не зная, по руслу своей истории.
Теперь уже не бывает, чтобы третий сын, младший королевич, отправившись в поход туда, где уже сгинули его старшие братья, не достиг успеха.
Историям плевать, кто в них участвует. Важно только, чтобы историю рассказывали, чтобы она повторялась. Или, если хотите, можно смотреть на это так: истории – паразитическая форма жизни, они искажают жизни других, чтобы те служили лишь ей самой[2].
Нужно быть необычайным человеком, чтобы бороться с этим и стать содой, бурлящей в тесте истории.
Давным-давно…
Серые руки сжали молот, замахнулись им и ударили по столбу с такой силой, что он на фут ушел в мягкую землю.
Еще два удара – и он закреплен намертво.
Из зарослей, окружавших поляну, за этим безмолвно наблюдали змеи и птицы. В болотах дрейфовали аллигаторы, как лужи зловонной воды.
Серые руки подняли поперечную палку и закрепили ее, привязав лианами так туго, что древесина крякнула.
Она наблюдала за ним. А затем взяла осколок зеркала и привязала на вершине столба.
– Фрак, – сказала она.
Он взял фрак и накинул на крестовину. Длины палки не хватало, так что последние дюймы рукавов болтались.
– И шляпу, – сказала она.
Шляпа была высокой, круглой и черной. И поблескивала.
Осколок зеркала мерцал в темноте между шляпой и фраком.
– Сработает? – спросил он.
– Да, – сказала она. – Даже у самих зеркал есть отражения. Надо побеждать зеркала зеркалами. – Она поглядела сквозь заросли на стройную белую башню вдали. – Нам надо найти ее отражение.
– Оно, похоже, очень далеко.
– Да. Нам пригодится любая помощь.
Она оглядела поляну.
Она призвала Господина Перекрестка, Леди Бон Анну, Хоталогу Эндрюса и Широко Шагая. Пожалуй, эти боги были так себе.
Но лучшие из тех, каких ей удалось создать.
Это история про истории.
Или о том, каково на самом деле быть феей-крестной.
Ну а еще, среди прочего, о зеркалах и отражениях.
По всей вселенной есть отсталые племена[3], которые не доверяют зеркалам и портретам, потому что те, мол, крадут частицу человеческой души, и от человека остается меньше. Есть и другие народы, которые носят больше одежды и считают это все суеверием. Но нельзя не заметить, что люди, которые чаще прочих смотрятся в разного рода зеркала, имеют свойство быть худыми. Обычно это списывают на усталость от работы или, что характерно, на вредное воздействие среды.
Просто суеверие. Но суеверие не всегда неправда.
Зеркало может высосать частицу души. В зеркале может уместиться отражение всей вселенной – целое небо, полное звезд, в кусочке посеребренного стекла толщиной в дыхание.
Познайте зеркала, и вы познаете почти все.
Вглядитесь в зеркало…
…глубже…
…вот он, рыжий огонек на вершине холодной горы в тысячах верст от того душного, как парник, болота…
Местные называли гору Лисьей. На самом-то деле гора была лысая, то есть голая, а лисы на ней отродясь не водились. Но это недоразумение оказалось выгодным. В окрестные деревни часто приходят люди, вооруженные охотничьими арбалетами, капканами и сетями, и надменно требуют, чтобы местные проводники отвели их к лисам. Местные неплохо на этом зарабатывают, продавая путеводители, карты с лисьими норами, резные часы с лисичками вместо кукушек, трости с лисами на рукояти и торты в форме лисиц, а потому никто так и не потрудился исправить орфографию[4].
А гора та была лысее некуда.
Большинство деревьев сдавалось еще на полдороге к вершине, и лишь пара сосен держалась выше, создавая примерно то же впечатление, что пара жалких прядей, прикрывающих лысину упорно молодящегося старика.
Именно здесь назначали встречи ведьмы.
Сегодня костер горел на самой вершине горы. В пляшущих отблесках двигались темные силуэты.
Луна взошла над кружевом облаков.
И наконец высокая фигура в остроконечной шляпе произнесла:
– Так что, вы все принесли картофельный салат?
Одна ведьма из Овцепиков не явилась на шабаш. Ведьмы любят прогуливать работу, как и все мы, но в данном случае у нее было более важное дело. Не из тех дел, которые можно отложить.
Дезидерата Пуст готовилась к смерти.
Когда Дезидерата Пуст была маленькой, бабушка дала ей четыре важных совета, которые должны были помочь юной деве на непредсказуемо извилистом жизненном пути.
Советы такие:
Не доверяй собаке с рыжими бровями.
Всегда уточняй имя и адрес юноши.
Не становись меж двух зеркал.
И каждый день носи идеально чистое белье, ведь никогда не знаешь, не собьет ли тебя насмерть взбесившаяся лошадь, и, если люди обнаружат твое тело в неподобающем белье, ты помрешь со сраму.
Но затем Дезидерата выросла и стала ведьмой. А среди маленьких плюсов, которые дает работа ведьмы, есть такой: ты заранее знаешь, когда именно умрешь, так что можешь носить любое белье, какое хочешь[5].
Дело было восемьдесят лет назад, и тогда знать точную дату своей смерти казалось весьма заманчиво, ведь, конечно, втайне ты веришь, что будешь жить вечно.
Но то было давно.
А это – сейчас.
И вечность уже не казалась такой долгой, как когда-то.
Еще одно полено в очаге стало пеплом. Дезидерата не стала заказывать топливо на зиму. Какой теперь смысл-то?
Впрочем, оставалось еще кое-что…
Она осторожно упаковала это в длинный тонкий сверток. Затем сложила письмо, надписала адрес и подсунула под упаковочную бечевку. Готово.
Она подняла взгляд. Дезидерата ослепла тридцать лет назад, но это ей не мешало. У нее всегда был дар, если можно это так назвать, ясновидения. Так что, когда обычные глаза отказали, она просто научилась ясновидеть настоящее – это все равно проще, чем смотреть в будущее. А поскольку мистическим очам свет не нужен, можно и на свечах сэкономить. Как говорится, у всего есть светлая сторона, в зависимости от того, как посмотреть. Образно выражаясь.
Перед ней на стене висело зеркало.
В нем отражалось не ее круглое и розовое лицо.
Там было лицо женщины, привыкшей командовать. Дезидерата была не из тех, кто командует. Скорее даже наоборот.
Женщина сказала:
– Ты умираешь, Дезидерата.
– Спору нет.
– Ты состарилась. Такие, как ты, всегда старятся. Твоя сила почти ушла.
– Все верно, Лилит, – спокойно ответила Дезидерата.
– Так что она лишается твоей защиты.
– Увы, все так, – сказала Дезидерата.
– Выходит, остались только я и злая болотница. И я выиграю.
– Боюсь, похоже на то.
– Надо было тебе найти преемницу.
– Да все руки не доходили. Я планов не строю, ты же знаешь.
Лицо в зеркале приблизилось, будто фигура подошла поближе к своей стороне зеркала.
– Ты проиграла, Дезидерата Пуст.
– Такие дела, – Дезидерата поднялась на ноги, слегка пошатываясь, и подобрала занавеску.
Фигура в зеркале, похоже, разозлилась. Она явно считала, что проигравшие обязаны пребывать в отчаянии, а не иронично подшучивать над тобой.
– Ты что, не понимаешь, что означает твое поражение?
– Ну, кое-кто все четко объяснил, – ответила Дезидерата. – Всего доброго, милочка. – Она завесила зеркало со своей стороны.
Раздался гневный вздох, а затем все стихло.
Дезидерата стояла, будто погруженная в себя.
Затем она подяла голову и сказала:
– Чайник уже закипел. Хочешь чаю?
– НЕТ, СПАСИБО, – ответил голос у нее за спиной.
– Давно уже ждешь?
– ВЕЧНОСТЬ.
– Я тебя не задерживаю, нет?
– НОЧЬ ВЫДАЛАСЬ ТИХАЯ.
– Я все-таки чайку заварю. Кажется, тут печенька осталась.
– НЕТ, СПАСИБО.
– Ежели вдруг передумаешь, она в горшке на каминной полке. Настоящая клатчская керамика, между прочим. Может, даже настоящий клатчец делал. Из Клатча, – добавила она.
– ПРАВДА?
– Я по молодости немало путешествовала.
– ДА НУ?
– Славные были времена, – Дезидерата пошуровала в очаге. – Такая была работа, знаешь ли. А впрочем, думаю, у тебя все так же.
– ДА.
– Никогда не знаешь, куда тебя позовут. Ну то есть ты-то знаешь, это же ты. А меня обычно звали на кухни. Да почти всегда. Иногда на балы, но чаще всего на кухни, – она взяла чайник и налила кипяток в заварник, стоящий на печи.
– ДА-ДА.
– Я тогда исполняла желания.
Смерть как будто удивился.
– ЧТО? В СМЫСЛЕ ТЫ… ВЕШАЛА ПОЛКИ? МЕНЯЛА РАКОВИНЫ? ЧТО-ТО ТАКОЕ?
– Нет-нет. С людьми работала, – вздохнула Дезидерата. – Феекрестное дело – очень ответственное. В смысле, надо уметь вовремя остановиться. Когда исполняешь людям желания, они часто просят не очень-то добрые вещи. Так что им дать: то, чего просят, или то, что им нужно?
Смерть вежливо кивнул. Он считал, что люди получают лишь то, что им дают.
– Как в тот раз в Орлее… – начала Дезидерата.
Смерть насторожился.
– ОРЛЕЯ?
– Слышал, да? Наверняка слышал.
– Я… КОНЕЧНО, Я ЗНАЮ ВСЕ МЕСТА.
Лицо Дезидераты смягчилось. Внутренним взором она смотрела куда-то не сюда.
– Нас было двое. Крестные работают парами, знаешь ли. Я и госпожа Лилит. У крестных большая власть. Все равно что войти в историю. В общем, родилась девочка, внебрачная, но все равно миленькая, и не то чтобы они не могли пожениться, просто все никак не собрались… а Лилит пожелала малышке обрести красоту и власть и выйти замуж за принца. Ха! И с тех пор она над этим работает. А мне что делать? С такими желаниями не спорят. Лилит знает, как сильны истории. Я уж старалась изо всех сил, но у Лилит-то силища. Говорят, она теперь правит тем городом. Меняет всю страну, лишь бы история сработала! Да все равно теперь уже слишком поздно. Для меня. Так что я передаю свои обязанности. Такое вот оно, феекрестное ремесло. Никто не хочет стать феей-крестной. Ну, кроме Лилит, ясно дело. У нее шило в одном месте на этот счет. Пошлю-ка я кого-нибудь другого. Я и так уже припозднилась.
Дезидерата была доброй душой. Феи-крестные со временем начинают отлично понимать человеческую природу, отчего добрые становятся добрей, а злые – сильней. Она не любила грубых слов, но можно не сомневаться, что, используя скромное выражение «шило в одном месте», она подразумевала, что крыша этого человека улетела далеко за грань одержимости и продолжает разгоняться.
Она налила чаю.
– Вечная беда с этим ясновидением, – сказала она. – Видишь, что происходит, но не понимаешь, что это значит. Видала я будущее. Там тыква превращается в карету. А ведь это невозможно. Еще мышки превращаются в слуг, а это маловероятно. А потом часы бьют полночь, и что-то там про хрустальную туфельку. И ведь все это произойдет. Ведь именно так работают истории. И тогда я подумала: знаю я кое-кого, кто выворачивает истории по-своему.
Она снова вздохнула.
– Хотела бы я съездить в Орлею, – сказала она. – Погрела бы косточки. И Сытый Вторник уже на носу. В старину я всегда ездила в Орлею на Сытый Вторник.
Воцарилась напряженная тишина.
Затем Смерть сказал:
– ТЫ ЖЕ НЕ ПРОСИШЬ МЕНЯ ВЫПОЛНИТЬ ЖЕЛАНИЕ?
– Ха-ха! Никто феям-крестным желания не выполняет, – Дезидерата снова погрузилась в себя, словно разговаривая сама с собой. – Видишь? Мне этих троих надо отправить в Орлею. Надо отправить, потому что я их там видела. Всех троих надо. А это дело непростое, у них тот еще норов. Тут нужна головология. Надо, чтобы они сами себя отправили. Скажи Эсме Ветровоск пойти куда-то, так она из принципа не пойдет, а вот скажи ей, наоборот, не ходить – она туда помчится хоть по битому стеклу. Такие уж они, эти Ветровоски. Не умеют проигрывать.
Ее это почему-то рассмешило.
– А вот одной из них придется научиться!
Смерть промолчал. Дезидерата подумала, что, с его точки зрения, всем приходилось познать поражение.
Она допила чай. Затем встала, с торжественным видом надела остроконечную шляпу и вышла через черный ход.
Неподалеку от дома под деревьями была вырыта глубокая яма, в которую кто-то предусмотрительно поставил лесенку. Она спустилась и с некоторым трудом положила лестницу на листья. Затем легла сама. Затем села.
– Господин Черт, тролль с лесопилки, делает очень недорогие гробы, если, конечно, тебе по душе сосна.
– НЕПРЕМЕННО УЧТУ.
– Я попросила браконьера Харкера вырыть мне яму, – сказала она как бы между делом, – а по дороге домой он зайдет и засыплет ее. Я стараюсь, чтобы все аккуратненько было. Ну давай, маэстро, забирай.
– ЧТО? А, ЭТО ТАКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ.
Он поднял косу.
Дезидерата Пуст отправилась на покой.
– Ну, – сказала она, – это было нетрудно. А что дальше?
А это Орлея. Волшебное королевство. Алмазный город. Счастливая страна.
В центре города меж двух зеркал стояла женщина, наблюдая, как ее отражения тянутся в бесконечность.
Зеркала, в свою очередь, стояли в центре восьмиугольника зеркал под открытым небом на самой высокой башне дворца. Отражений было столько, что не поймешь, где кончаются зеркала и начинается реальный человек.
Звали ее леди Лилит де Темпскир, но за свою долгую и насыщенную жизнь она откликалась и на много других имен. Как оказалось, этому учишься довольно быстро. Если хочешь чего-то добиться в этом мире – а она с самого начала решила, что добьется всего, чего только можно, – надо менять имена легко и черпать силу везде, где найдешь. Она похоронила троих мужей, и как минимум двое из них к тому моменту были мертвы.
А еще надо много путешествовать. Большинство людей путешествуют мало. Меняй страны, меняй имена, и, если найдешь нужный подход, мир откроется перед тобой. К примеру, чтобы зваться «леди», ей пришлось проехать всего сотню миль. Теперь же она готова пойти куда дальше…
Два основных зеркала были расположены почти друг напротив друга – но не точно, так что Лилит могла заглянуть себе за плечо и увидеть, как ее отражения, изгибаясь, уходят в глубину зазеркалья.
Она ощущала, как втекает сама в себя, преумножается в бесконечных отражениях.
Когда Лилит вздохнула и вышла из межзеркалья, зрелище было потрясающим. Образы Лилит на миг зависли в воздухе позади нее, как трехмерные тени, а затем растаяли.
Итак… Дезидерата умирала. Назойливая старая кошелка. Так ей и надо. Она никогда не понимала, какая ей дана мощь. Она была из тех людей, которые боятся творить добро, лишь бы не навредить, которые все так серьезно воспринимают, что изведут себя моральными терзаниями, прежде чем исполнят желание хоть муравьишке.
Лилит опустила глаза и оглядела город. Что ж, теперь нет преград. Глупая знахарка на болоте не задержит ее надолго, она ничего не смыслит.
Ничто больше не стояло на пути к тому, что Лилит жаждала больше всего на свете.
К счастливому концу.
Шабаш на вершине горы немного притих.
Художники и писатели часто имеют весьма превратные представления о том, как выглядит шабаш ведьм. Это все потому, что они подолгу сидят в тесных комнатушках за занавесками, вместо того чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом.
Взять хотя бы танцы нагишом. В умеренном климате редко выпадают ночи, когда можно танцевать без одежды, не говоря уж о том, что под босые ноги норовят попасть камни, ветки и внезапные ежики.
Потом еще вся эта тема с козлоголовыми богами. Большинство ведьм в богов не верит. То есть они знают, конечно, что боги существуют. Иногда даже общаются с ними. Но не верят в них. Они их слишком хорошо знают. Для них это все равно что верить в почтальона.
Еще воображают, будто ведьмы едят что-то вроде дохлых ящериц. На самом деле они такого не любят. Худшее, что можно сказать о вкусах старых ведьм, – они норовят макать имбирные печенья в чай и кладут в него столько сахару, что в нем ложка стоит, к тому же пьют из блюдец, когда им горячо. Да еще хлебают со звуком старого насоса. Уж лучше бы и правда ели жабьи лапы.
Что касается волшебных мазей, по чистой случайности художники и писатели тут ближе к истине. Большинство ведьм – женщины пожилые, а в этом возрасте мази как раз бывают полезны. Как минимум две ведьмы на сегодняшнем шабаше натерлись знаменитым грудным бальзамом Матушки Ветровоск из гусиного сала и шалфея. От него не летаешь и не получаешь видений, зато он защищает от простуды. Хотя бы потому, что мерзкая вонь, которая появляется примерно на второй неделе, отпугивает любого, от кого можно чем-то заразиться.
Ну и наконец, сами шабаши. Ведьмы, как правило, не любят общаться, по крайней мере, с другими ведьмами. У них возникает конфликт властных личностей. Это как съезд вожатых без отрядов. Ключевое неписаное правило ведьмовства гласит: «Делай не то, что хочешь, а то, что я велю». Стандартный размер ковена – одна ведьма. Ведьмы собираются вместе, только когда иначе никак.
Как в этот раз.
В отсутствие Дезидераты разговор неизбежно свернул на растущую нехватку ведьм[6].
– Как, совсем никого? – сказала Матушка Ветровоск.
– Никого, – ответила Бабуля Бревис.
– Это просто кошмар, – сказала Матушка. – Возмутительно.
– Ась? – переспросила Старая Мать Дисмасс.
– Возмутительно, говорит! – крикнула Бабуля Бревис.
– Ась?
– Нет новой девочки, чтобы взять! На место Дезидераты!
– А-а!
Последствия этого были ясны всем.
– Если никто не будет корочки, я доем, – сказала Нянюшка Ягг.
– В мое время такого не бывало, – сказала Матушка. – Всегда была целая дюжина ведьм, и это еще по нашу сторону горы. Конечно, так было, пока все это, – она скривилась, – не превратилось в развлечение. Теперь во всем этом стало слишком много веселья. Когда я была молода, мы никогда не развлекались. У нас времени не было.
– Термос фигит, – сказала Нянюшка Ягг.
– Что?
– Времена меняются, говорю. В смысле, тогда было тогда, а сейчас – это сейчас, – сказала Нянюшка Ягг.
– Незачем мне это говорить, Гита Ягг. Я прекрасно знаю, когда у нас сейчас.
– Надо идти в ногу со временем.
– Не вижу смысла. Зачем это нам…
– Что ж, похоже, пора нам снова менять границы, – сказала Бабуля Бревис.
– Это без меня, – тут же вставила Матушка Ветровоск. – Я и так четыре деревни тащу. Метла остыть не успевает.
– Ну, раз Мамаша Пуст преставилась, рук у нас явно не хватает, – сказала Бабуля Бревис. – Знаю, она не так много делала, вечно была занята другими вещами, но она все-таки была. Вот что в нашем деле главное. Быть. Всегда должна быть местная ведьма.
Четыре ведьмы хмуро уставились в огонь. Вернее, три из них. Нянюшка Ягг, умевшая находить во всем позитивную сторону, поджаривала тост.
– А в Рыбьих Ручьях теперь волшебник, – сказала Бабуля Бревис. – Когда Матушка Хоплисс преставилась, ее некем было заменить, так что послали в Анк-Морпорк за волшебником. Натуральным таким волшебником. С посохом. У него там лавка и все такое, даже латунная табличка на двери. С надписью «Волшебник».
Ведьмы вздохнули.
– Госпожа Жог преставилась, – сказала Бабуля Бревис. – И Бабуля Пиви тоже.
– Да ладно? Старая Мэйбл Пиви? – спросила Нянюшка Ягг с набитым ртом, щедро рассыпая крошки. – Сколько ж ей лет-то было?
– Сто девятнадцать, – ответила Бабуля Бревис. – Я ей говорила: нечего лазить по горам в твои-то годы. А она не слушала.
– Некоторым хоть кол на голове теши, – сказала Матушка. – Упрямые, как ослы. Скажи им чего-то не делать, и они не остановятся, пока именно это не сделают.
– Я даже слышала ее последние слова, – сказала Бабуля.
– И что она сказала? – спросила Матушка.
– Да что-то вроде «ой, блин», – сказала Бабуля.
– Именно так она и мечтала уйти, – сказала Нянюшка Ягг. Остальные ведьмы кивнули.
– Знаете… а ведь, похоже, ведьмовству в наших краях приходит конец, – сказала Бабуля Бревис.
Они снова уставились в огонь.
– Зефирки случайно никто не прихватил? – спросила Нянюшка Ягг с надеждой.
Матушка Ветровоск оглядела сестер-ведьм. Бабулю Бревис она терпеть не могла; эта старуха преподавала в школе по ту сторону горы и имела гнусную привычку сохранять здравомыслие даже в гневе. А Старая Мать Дисмасс была, пожалуй, самой бесполезной гадалкой в истории прорицания. А Нянюшку Ягг Матушка вообще не выносила, хоть та и была ее лучшей подругой.
– А что насчет юной Маграт? – невинно спросила Старая Мать Дисмасс. – У нее участок прямо рядом с Дезидератиным. Может, ей подкинуть в нагрузку?
Матушка Ветровоск и Нянюшка Ягг переглянулись.
– Она у нас сбрендила, – сказала Матушка.
– Ой, да ладно тебе, Эсме, – сказала Нянюшка Ягг.
– Да, я считаю, сбрендила, – сказала Матушка. – Говорить такое о своих близких – это не сбрендила, что ли?
– Она ничего такого не говорила, – сказала Нянюшка. – Только сказала, что хочет стать ближе к себе.
– О том и речь, – сказала Матушка Ветровоск. – А я ей говорю: Простота Чесногк тебе мать, Араминта Чесногк тебе бабка, Йоланда Чесногк тебе тетка, а ты себе… а ты себе я.
Она откинулась с видом человека, который только что решил все возможные вопросы насчет кризиса самоопределения.
– А она не слушала, – добавила она.
Бабуля Бревис нахмурилась.
– Маграт? – сказала она. Она попыталась воссоздать в памяти образ младшей ведьмы Овцепиков и вспомнила… ну, не само лицо, а глаза на мокром месте и беспомощно-добрую мину; ниже располагалось похожее на жердь тело, а выше – волосы, напоминающие растрепанный бурей стог. Неустанная добродетельница. Беспокойная душа. Из тех людей, что спасают упавших птенчиков и плачут, когда те дохнут, хотя старая добрая Мать-Природа вообще-то именно это и уготовала упавшим птенчикам.
– Не похоже на нее, – сказала она.
– А она сказала, что хочет быть более независимой, – сказала Матушка.
– Ну и что плохого быть независимой? – сказала Нянюшка. – На независимости ведьмовство и держится.
– Я и не говорю, что это плохо, – сказала Матушка. – Я ей так и сказала, в этом нет ничего плохого. Можешь, говорю, быть независимой сколько влезет, только будь добра делать, что тебе сказано.
– Просто вотри вот это, и все рассосется за недельку-другую, – сказала Старая Мать Дисмасс.
Три другие ведьмы выжидательно посмотрели на нее – вдруг добавит что-нибудь еще? Стало ясно, что не добавит.
– А еще она теперь учится – чему она там учится, Гита? – сказала Матушка.
– Самообороне, – сказала Нянюшка.
– Но она же ведьма, – отметила Бабуля Бревис.
– Я ей так и сказала, – заявила Матушка Ветровоск, которая всю жизнь бесстрашно ходила по ночам через кишащие разбойниками горные леса, точно зная, что в темноте нет никого страшней, чем она сама. – А она говорит, это не главное. Не главное! Так и сказала.
– Да к ней все равно никто не ходит, – сказала Нянюшка Ягг.
– А я думала, она собирается за короля замуж? – сказала Бабуля Бревис.
– Все так думали, – сказала Нянюшка. – Но ты же знаешь Маграт. У нее семь пятниц на неделе. Теперь вот говорит, не желаю больше быть сексуальным объектом.
Они все задумались об этом. Наконец Бабуля Бревис произнесла, медленно, как человек, выходящий из глубин потрясенного размышления:
– Так она никогда и не была сексуальным объектом.
– Могу с гордостью заявить, что я даже не знаю, что такое сексуальный объект, – твердо заявила Матушка Ветровоск.
– А я знаю, – сказала Нянюшка Ягг.
Они обернулись на нее.
– У нас Шейн привозил такой как-то раз из заграницы.
Они продолжали на нее смотреть.
– Он был такой бурый, толстый, на нем были бусики и лицо, и еще две дырочки для шнурка.
Они не отводили глаз.
– Ну, он сказал, что вот это вот было оно.
– Мне кажется, ты про идол плодородия, – подсказала Бабуля Бревис.
Матушка покачала головой.
– По описанию на Маграт не похоже… – начала она.
– Не может быть, чтобы это стоило два пенни, – сказала Старая Мать Дисмасс из какого-то своего времени, в котором сейчас находилась.
Никто толком не знал, из какого.
Таков профессиональный риск ясновидцев. Человеческий разум не рассчитан на броски вперед-назад по бескрайней дороге времени. Порой он может сорваться с якоря и начать бесконтрольно лететь в прошлое или будущее, лишь изредка бывая в настоящем. Старая Мать Дисмасс была рассредоточена во времени. Это значит, если вы с ней заговорили в августе, возможно, она услышала вас в марте. Проще всего было сказать ей что-нибудь сейчас и надеяться, что она это уловит, когда ее разум будет в следующий раз проходить мимо.
Матушка на пробу помахала рукой перед невидящими глазами Старой Матери Дисмасс.
– Опять она не с нами, – сказала она.
– Ну, если Маграт не может взяться, есть еще Милли Хопгуд с дороги на Ломоть, – сказала Бабуля Бревис. – Девочка работящая. Правда, глаз у нее косит еще хуже, чем у Маграт.
– Ничего страшного. Ведьме косоглазие даже к лицу, – заявила Матушка Ветровоск.
– Но надо уметь этим пользоваться, – сказала Нянюшка Ягг. – Вот старая Герти Симмонс косила, и оттого сглаз вечно попадал ей на кончик носа. Нельзя, чтобы люди думали, будто, ежели оскорбишь ведьму и она наложит проклятие, у нее собственный нос отвалится.
Они снова уставились в костер.
– Дезидерата, я так понимаю, не выбирала себе преемницу? – спросила Бабуля Бревис.
– И не подумала, – сказала Матушка Ветровоск. – Тут так не принято.
– Да, но Дезидерата тут не так много времени проводила. Такая у нее работа. Вечно уезжала в заграницы.
– Терпеть не могу заграницы, – сказала Матушка Ветровоск.
– Ты в Анк-Морпорке была, – напомнила Нянюшка. – А это заграница.
– Ничего подобного. Он просто далеко. Это не то же самое, что заграница. В загранице болтают на варварских языках, едят заграничную бурду и поклоняются этим твоим объектам, – заявила Матушка Ветровоск, прирожденный дипломат. – Заграница может оказаться прямо под боком, если прохлопать. Ух! – добавила она с презрением. – Да уж, она что угодно могла привезти из заграницы.
– Мне однажды привезла очень славную сине-белую тарелочку.
– А это мысль, – сказала Бабуля Бревис. – Надо бы кому-нибудь сходить и проведать ее домик. У нее там много славного добра. Обидно будет, ежели какой ворюга туда залезет и устроит погром.
– Не представляю, какой вор полезет к ведьме… – начала Матушка, но вдруг осеклась. – Да, – сказала она мягко. – Отличная мысль. Немедленно этим займусь.
– Нет, лучше я этим займусь, – заявила Нянюшка Ягг, которой тоже хватило времени сообразить. – Это мне прямо по пути домой. Раз плюнуть.
– Нет, ты же хочешь поскорее добраться домой, – сказала Матушка. – Не утруждай себя. Мне это ничего не стоит.
– Ой, да мне это тоже ничего не стоит, – сказала Нянюшка.
– Ты же не хочешь измотать себя в таком-то возрасте, – сказала Матушка Ветровоск.
Они уставились друг на друга.
– Не понимаю, в чем проблема, – сказала Бабуля Бревис. – Можете вдвоем пойти, а не споры устраивать.
– Я завтра немного занята, – сказала Матушка. – Как насчет после обеда?
– Ладно, – сказала Нянюшка Ягг. – Встретимся у ее дома. Сразу после обеда.
– Раньше у нас было, но ты открутила кусок, он упал и потерялся, – сказала Старая Мать Дисмасс.
Браконьер Харкер бросил в яму последнюю лопату земли. Он решил, что обязан сказать пару слов.
– Ну, вот и все, что ли, – сказал он.
«Она уж точно была получше прочих ведьм», – думал он по пути в ее хижину в предрассветных сумерках. Прочие – все они, конечно, тоже замечательные люди, спешно добавил он про себя, настолько замечательные, что лучше держаться от них подальше, – были слишком уж властными. А Госпожа Пуст умела слушать.
На кухонном столе он нашел длинный сверток, горсть монет и конверт.
Он вскрыл конверт, хоть тот ему не предназначался.
Внутри оказался конверт поменьше и записка:
«Я за тобой слежу, Альберт Харкер. Доставь подсылку и коньверт, но ежели ты дерзнешь хочь одним глазком заглянуть в нутрии с тобой случится что-то ужастное. Я проффесиональная фея-крестная, мене не положено никого проклинать, но я Прорицаю что енто возможно будет покус разъядренного волка, и нога твоя позеленеет, покроется слизью и отвалится, токмо не спрашивай откуда я енто знаю, да и как ты спросишь я ж умерла. Всех благ, Дезидерата».
