Текелински
Психотомия

Близорукость и дальнозоркость сознания

В бога не верят по разным причинам, как от недостатка духовности, так и от переизбытка таковой, как от ограниченности сознания, так и от чрезмерной широты, как от недоразвитости инстинктов, так и от слишком развитости таковых. Одни не видят бога, не сознают его, из-за близорукости сознания, другие напротив, видят слишком далеко, чтобы замечать и придавать большое значение всему теологическому. И бог для их взора становится лишь одной из станций, неким пунктом, через прозрачные стёкла которого, его взор смотрит вдаль, и всё божественное становится слишком простым и близким, слишком наивным, мелким, и даже пошлым, по сравнению с тем миром запределья, в котором существует этот, – его мир. Для такого взора, бог уже не может нести в себе чего-то сверх совершенного, чего-то, что служило бы неким заглавием, неким вершинным местом с абсолютными пенатами, и всё теологическое занимает своё место, в историческом контексте становления человеческого разума.

И между этими потенциалами, между близорукостью и дальнозоркостью сознания, словно между пропастями лежит самый большой пласт осознанностей, для которых всё божественное находит свою необходимость в жизни, и имеет ту почву, по которой может ходить средний человек. Здесь сконцентрировано большинство полей осознанности, и возделывает эти поля, большинство «человеческих пахарей». Но для нас, всё же более интересны «полюса». Ибо, только обозначив их, мы в состоянии понять и всё «глобальное тело», расположенное между ними.

Для близорукого сознания, существует только то, что подвластно его простым, пошлым стремлениям. Мир для него недостаточно глубок, чтобы увидеть самому в нём бога. Такое сознание живёт жизнью паука, или даже медузы. Его взор не распространяется дальше потребностей пошлого, ограниченного инстинктами и рефлексами ежеминутного созерцания, и бог для них, слишком сложное явление, слишком запредельная вещь. Им не дано приближаться к его пенатам. Их душа груба, глуха и слепа, и всё божественное для них, лишь вопрос страха. Как и всякое целомудрие для них, вопрос лишь стыда, но никак не чистоты. Целомудрие здесь употреблено в том контексте, которое этому кругу людей будет совершенно непонятно. Ибо здесь имеется в виду целомудрие осознанности и совести. Попросту обобщённо сказать, честности.

Для нас же, – «существ дальнозоркости», бог становиться настолько же пошл и настолько же прост, насколько может быть простым для психолога, практиковавшего всю жизнь, и достигшего в своём ремесле высот, рефлексия самого страха. Существование бога здесь становится недоразумнием, продуктом инфантильности сознания. Мы чувствуем, мы знаем, что в этом мире невозможно существование чего-то вершинного, чего-то абсолютного, чего-то того, что венчало бы этот мир, и определяло бы извне, все его законы. Мы знаем, что в этом мире не существует никаких законов, есть лишь закономерности, как олицетворённые соразмерности, сонамеренности, совокупности и соотносительности… И существуй такой бог в мире, о котором мы мечтаем, и он неминуемо сам себя бы упразднил, не найдя для себя той опоры, о которой грезит большинство людей. – Опоры справедливости. Той справедливости, о которой помышляют инфантильные умы, будь они признаваемы всеми, будь они «семи саженей во лбу!» Мир уже справедлив, но справедлив он не той справедливостью, что живёт в этих сердцах, не справедливостью морально-теологического контекста, но справедливостью фатальной необходимости. А это справедливость совершенно иного ранга. В ней нет места беспочвенным мечтам, и наивностям: «Я бы так хотел, и потому так будет…» или «Это должно быть так, и так…» Или одержимым возгласам: «Добро не может не побеждать, ибо оно от бога…!» Для нас всякий бог, ещё слишком лукав, слишком молод и недоразвит, чтобы быть вершиной мироздания. И он занимает в наших сердцах лишь место некоего сатира, но никак не царя.

Природа, которую мы, «люди дальнозоркости», могли бы отнести к богу, так же не может быть таковой, по причине своей безучастности, абсолютной не заинтересованности, и по сути, хаотической, бесцельной анаграмме собственного бытия. Она всегда такова, какой мы хотим её видеть, какой мы способны её видеть и осознавать, и никогда в своей истинной субстанциональности. Природа не имеет, и не может иметь никакого царя для себя и в себе, она не может содержать в себе «хозяина», ибо в таком случае, её бытие было бы под большим вопросом. Ведь в таком случае, она прекращается как бесконечность. Ибо всякий «царь», всякая вершина, всякая окончательная доминанта (вроде бога) заканчивает такую бесконечность лишая тем самым, природу, – её сакральной природы.

Вообще, близорукость и дальнозоркость сознания, как некие условные политипажи, отражают собой субъективную картину эмпирического воззрения, в которой мир, расширяясь, превращает со временем, все её выставленные столпы и кордоны условного государства, в кордоны лишь княжеских поместий. Точно так же, как расширение познания космоса до границ Галактики, превратило нашу Землю, и Солнечную систему, бывших, будучи главными форпостами мироздания, в лишь одну из многочисленных наместий, и лишило их звания основных форпостов этого мира. Расширение же далее, и познания и осмысления Вселенной, превращает Галактику в такую же единицу, одну из бесконечно многочисленных структур феноменального мира. И расширение этой эмпирики – суть бесконечно. А значит и сам бог, и всё божественное, всё ныне считающееся абсолютным, всегда будет отодвигаться нами на задворки этой Вселенной. Мир – жив! И его рост, его интеграция и интервенция, и захват новых пространств, как в эмпирическом смысле, так и в трансцендентальном, не оставляет ни единого шанса существованию чего бы то ни было фундаментального и стоического, чего бы то ни было абсолютного.

Воля к рабству

Бог – Всемогущий! Бог – милостивый! Бог – справедливый! Чувствовать свою слабость, свою зависимость, и вместе с тем, чувствовать причастность к чему-то всемогущему, чему-то априори праведному – вот та основополагающая черта человеческого сознания, создающая как всякую теосферу, так и всякую социосферу, в которой любовь, ненависть, страх, самосохранение, самопожертвование, и прочее, являют собой прикладные, и в тоже время, определяющие аффекты воли, обеспечивающие становление как всякой религиозной концепции, так и всякой социальной системы, и последующего превращения, как первой, так и последней, в главные пантемиды жизни. Человек, не обладающий в достаточной на то степени, всеми этими аффектами в примерно равной, контролируемой силе, у которого гипертрофированность одного из аффектов, по сравнению с другими, имеет подавляющий потенциал, – суть одержимый человек. Гармония здесь, есть главный противник одержимости, и вместе с тем, есть основополагающая монада совершенства. Перекос, нарушение, – «горб» какого-либо аффекта воли, провоцирует в организме потенциал выдающегося роста. И вопрос оценки здесь, играет роль лишь полезности или вредности такого «горба», в лекалах осмысления по преимуществу заблуждающегося сознания. Ни одна оценка, не имеет полного права истинности, ибо ни одна оценка, какой бы она не казалась очевидной, не несёт в себе того Абсолюта, о котором лишь мечтает всякое сознание.

«Воля к рабству», главными своими основаниями, имеет страх и слабость. И уже на этих основаниях, выстраивается пирамида всех остальных мотивов, что в своей сути представляют собой некую олицетворённую градацию самого мироздания, так или иначе выстраиваемую нашим сознаниям во всех своих аспектах, и представляющую порядковую относительность всякого тела, как эмпирического, так и трансцендентального качества. Попросту говоря, мир, который мы видим, слышим и ощущаем, всегда и во всём находит свою свойственную нашей внутренней генетике, качественную форму и палитру, в повсеместных отношениях главного и второстепенного. Мир организован и упорядочен, – потому, что мы, наше тело и наш разум – упорядочены и организованны в себе, определённым образом. И в нас всегда будет отражаться этот мир, только в образах, последовательностях и отношениях, свойственных только нашему сознанию.

Второстепенного, посредственного и подчиняемого – всегда больше, чем главного, повелевающего и выдающегося. Ибо, в противном случае, неминуемо ломается вся архитектоника этого мира, её Великая модальность, что, для того, чтобы ей существовать, должна нести в себе – порядок. А порядок предполагает и обязательную градацию, и обязательную ранговую палитру.

«Воля к власти», – на которой был выстроен мир Фридриха Ницше, имеет свою оборотную сторону. Оборотная сторона неизбежна во всём, что касается нашего осмысления. Ибо, наш разум так устроен, что он не принимает монотеизма ни в малом, ни в большом, и его вынужденная искать всегда и всюду оборотную сторону, пантемида, всплывает, как только образуется какая-либо концепция. И это следует из самого микромира, из той известной, выведенной Нильсом Бором концепции мироздания квантового уровня, в которой говорится о том, что сам Бог не знает, какого свойства, какого заряда электрон будет, пока он не возник пред нашим взором. И что самое важное, вторая его часть будет обязательно противоположного заряда. И это, на самом деле свойство не эмпирического мира, но свойство нашего разума.

«Воля к рабству» возникает как противоположно заряженная единица, и её возникновение неизбежно также, как неизбежно возникновение «Воли к власти», с появлением «воли к рабству». Дуалистическая концепция мироздания, всецело отражается в нашей общей психологии. На относительности строится вся осознанность, как мира эмпирики, так и мира психологии. Наша сила, и наша слабость, (на которых собственно и строится причастность нашей воли, либо к одному, либо к другому лагерю), есть суть такие же относительности, как всякие иные. И им так же свойственно самоопределятся исходя из стоящих рядом противоположностей. Мы вполне можем быть «рабами» в одном, и «повелителями» в другом. Вопрос лишь взгляда и оценки. И, по сути, на свете нет ни «абсолютных рабов», ни «абсолютных повелителей». Самый простой и наглядный пример, руководитель всякого уровня, вплоть до самого последнего, на градационной лестнице вертикали власти государства. Проницательный взор увидит, насколько на самом деле его неоспоримая власть, его повелевающая всем и вся, жизнь, подвержена «рабской коррозии». А сказать точнее, насколько он, будучи «повелителем», является на самом деле «рабом». Перечислять его зависимости, как внутреннего характера, так и внешнего, здесь не стану, всякий «независимый мыслитель» и так поймёт о чём я.

Приоритет «воли к власти», над «волей к рабству», является основополагающим принципом, так называемого состоявшегося человека. И градация этого приоритета, лежит в основе его становления, и меры возвеличивания, во всех без исключения сферах деятельности человека. Будь то военная, социальная, или научная, (включая главную – философскую). Да. Философия, есть главная стезя для «Воли к власти», в которой приоритет этой воли, почти растворяет противоположную – «Волю к рабству». Она есть, на первый взгляд, суть самая эфемерная, самая необъективная и неопределённая стезя, но на самом деле являет собой вершину, – апофеоз стремления воли к власти. Все остальные властители, находятся на относительно нижней ступени властвования, и их власть относительно условна настолько, насколько им же кажется условной власть философа. Миром повелевают именно философы. Так как «минарет» этой власти уходит за облака, и весь остальной мир, лежит у подножья этой «Великой Стеллы». Только философия способна нивелировать в человеке «Волю к рабству» настолько, что даже может показаться, будто человек стал абсолютно свободным, абсолютно независимым. Но самое важное то, что та власть, которой достигает философ, (разумеется, не всякий), власть над миром, над собственными психологическими монадами, позволяет ему совершать настоящие чудеса, и поражать обывателей даже тем, что в некоторых случаях он даже способен выстраивать мир и собственную жизнь, по своей воле, и влиять на процессы не только своей жизни, превращая даже незабвенную и самовольную судьбу, в подвластный ему жребий, но и на Макрокинез самого мироздания!

Преображение

Самым наглядным примером нынешнего времени, победы над собой, победы над инерцией деградации, развертывание оглоблей своего духа на сто восемьдесят градусов, и поступательного преобразования, с моей точки зрения, является пример судьбы актёра Виктора Сухорукова. Петербуржца, что своей жизнью показал возможность тонущего с привязанным к шее камнем, человека, лишь усилием собственной воли, всплыть на поверхность, и даже взлететь к облакам! Его также, как и когда-то меня, в какой-то момент озарила надежда! Со мной это произошло, когда я увидел на плохо побеленной розоватой известью стене дома моей мамы, свою фотографию из первого класса. Точнее сказать, фотографии было две, одна моя, вторая моего брата близнеца. С этой старой фотографии, я смотрел на себя взглядом мальчугана полного надежд, и в то же время с некоторой укоризной. Я вдруг вспомнил все мои мечты из детства, и во мне зародилась и начала своё становление неведомая Великая сила. Как в моей песне:

«И выросла в чреве – Великая сила,

и меч им серебренный в пасти забила….

Сомненья змею, из отравленной глотки,

объятия бренности дух разрубил,

и дно залатав, своей жизненной лодки,

путь новый, на старых просторах открыл…

И это было настоящее озарение! Именно в этот момент, я начал потихоньку подниматься со дна, на которое прежде опустился, не замечая своего опошления и деградации. Ответственность пред своим детством, является подчас главным мотивом, и главным толчком для терпящего бедствие, духа. Ответственность пред тем, что когда-то царило в моём сердце, той полной убеждённости в своей Великой судьбе, и чувства собственного достоинства, что так ласкало душу малолетки. Вопрос, всплывающий, словно остров из пучины бытия, на скале которого начертано: Зачем ты родился…? Ради чего твоё детство, с его перипетиями, радостями и невзгодами, воспитывало тебя? Зачем тебе дан непосредственный разум, плагины которого чувствует всякий, кто наделён с рождения созерцанием, и осознанием тонких флюидов, и широких образов идеального воззрения.

Так, судя из его же рассказов, Виктор Сухоруков, опустившись на самое дно социальных пластов, встретившись однажды со своим детством, и посмотрев в глаза, вдруг осознал всю ничтожность собственной жизни, и стал самозабвенно, словно раб работать над собой, над своими уже почти атрофировавшимися консолями души. Великий дух нельзя убить ничем, даже если, казалось бы, пройдена точка невозврата. Вера, – Великая вера в себя и свои силы, необходимо выведет всякого, к пенатам той судьбы, что предначертана ему в скрижалях фатальности самого бытия! Обладающему от рождения «сингулярной точкой» в своём разуме, той завязью, что передана тебе предками, микроскопическим генетическим зерном, что, дай ему пищу, дай ему малейшую возможность, обещает разрастись в своём перманентном спекулятивном расширении, до невероятных размеров, – (то, называют талантом, а в развитии оного, – гением), и позволить этому зерну засохнуть, так и не дав побеги – преступление пред собой, своими предками, и всем миром! И те, кого бренность бытия придавила камнем ко дну, и они не смогли, не захотели оторваться, – коих легион, говорит лишь о том, что это «зерно» имело изначально слабый генетический потенциал.

Всякая личность, есть суть набор генов твоих предков, выложенный мозаикой на полотне современности. И если матрица этого генетического материала, не совпадает, не укладывается на полотно реальной жизни, происходит дисбаланс, и вся гармонию духа, начинает распадаться на фрагменты. И это особенно заметно на фоне психотипов, что живут одним днём, а порой и одним часом. Фрагментарность, бессвязность дней, засыпание мозгов, деградация воли. – хаос и быстрая смерть. Ибо порядок, есть платформа жизни, и игнорировать это, значит быть далеко от жизни. И чем дальше этот порядок распространяет свои пути, свои образы и сочетания в отдельном человеке, тем устойчивее личность, тем она стоически выживаемее. Причём, в обе стороны от текущего момента. И как в рамках одной единственной жизни, так и в рамках рода. Как в рамках индивидуума, так и в рамках целого клана. Тем, собственно и ценен твой род, что, чем шире и дальше вырастает его «историческое крыло», тем более растёт «крыло будущего». И такая «птица» способна парить над Великой долиной судьбы – веками, только укрепляя свои лёгкие, и в то же время всё более прочные кости.

Всему своё время. Это в действительности так. Каждому отрезку твоей жизни, свойственны те, или иные желания, те или иные потребности. И не стесняйся удовлетворять их. Придёт своё время и для осмысления, и для поворотов и разворотов. Но не пропусти того момента, когда необходимо развернуть своё кормило. Большинство людей пропускают нужный поворот, и затем, заблудившись в перекрёстках жизни, либо до конца дней ищут тот поворот, либо пропадают в тумане сгустившихся сумерек. Не пропусти поворот! Это очень важно! И каждый отрезок твоей жизни, будет столь же радостным и наполненным, как в детстве, лишь с другими потребностями, чаяниями и мечтами. И даже старость, может быть счастливой и радостной, если ты не остался на том же пути, что вел тебя некогда, и изменил своё бытие, в соответствии с моментом и состоянием своей души, своего тела и воли.

Умение жить

Понять, как тебе следует жить, – ещё полдела. Воплотить своё понимание в жизнь, создать для себя соответствующую атмосферу, и отбросив всё ненужное, отвлекающее и толкающее на чуждые пути, найти только свою дорогу, – вот самое важное в твоей жизни. Но в силу слабоумия, недалёкости, и приверженности к сомнамбулистическим состояниям разума, это является самым сложным и наиболее трудоёмким занятием для человека.

Научиться жить исходя из чужого опыта можно, но это будет не твоя жизнь. Если ты хочешь жить только своей жизнью, тебе придётся учиться только из своего опыта. Большинство людей на этой планете, на самом деле живут не своей жизнью, в силу цивилизационного давления, для которого воспитание, как непререкаемый алгоритм действий для всякого абитуриента нашей цивилизации, является главенствующим основоположением в понимании совершенствования, исходящим из исторического опыта поколений. Но дело всё в том, что история никогда никого не научила, как ему в действительности следует жить. Ибо все, что было в истории, так или иначе, даёт лишь удовлетворение правилами и постулатами присущими определённому времени, которого теперь нет, и уже никогда не будет.

Человек не умеет жить, и никто, кроме него самого, не может его этому научить. Но на самом деле, в глубине своего сердца человек это осознаёт. Ведь ни в одном учебном заведении нашей цивилизации, мы не найдём подобной дисциплины. И то, что наиболее близко этому, как то психология, с её многочисленными ответвлениями и конфессиональными умопостигаемыми философемами, не даёт ничего, что позволяло бы говорить об идеологической конструкции самого понятия – «умение жить». Несостоятельность, и полный провал всей моральной концепции, зародившейся в глубине веков на почве религиозных воззрений, и продолжающаяся по сей день, которая вызывает у современного мыслящего человека лишь чувство лжи, подмены и глубоко спрятанного интереса адептов и жрецов всевозможного толка, необходимо и последовательно теряет свою власть над человеком. Человек меняется, и его внутренняя психология уже не желает «прокрустова ложа» исторических идеологических постулатов. Ибо он чувствует, что всё это не из его жизни, что всё это чуждо его внутренним психологическим константам, которые созрев на почве постмодернизма, стремятся к новому, – иному облагораживанию. И его счастье, в силу облегчения цивилизационных бытовых коллизий, теперь зиждется не на нивелировании страданий, (то, что было присуще древним людям), но на ином векторе, – векторе стремления к пенатам наиболее гипертрофированных удовольствий.

Впечатление, что мораль живёт своей жизнью, а люди живут своей, отдельной от её плагинов и устоев, возникает не только у развитых в своём умопостижении, аналитически настроенных людей, но и у всякого обывателя. Все моральные и этические аспекты современности, опираются на так называемую справедливость, выведенную и обозначенную человеческим разумом, как непререкаемую константу его жизни, о которой, кстати сказать, сам мир и природа ничего не знает. Но откуда взялась тогда эта справедливость в головах аборигенов, если её не существует в природе? Вопрос, на самом деле, в своей сути имеет ассерторическую реальность. Ибо в действительности – не существует несправедливости, так как всё и вся здесь фатально закономерно и последовательно выверено, и всякая несправедливость, с точки зрения мира и природы, была бы простой надуманной фикцией (если представить, что сама природа и мир способны на оценки внутри и вовне себя). Мораль ищет справедливость там, где царит иллюзия, где будто бы все люди равны, будто они похожи друг на друга, и имеют в своих головах одинаковые воззрения на мир и действительность. Здесь убеждённость, что человек должен непременно поступать так, как ему диктует некая совесть, (не его собственная совесть, но совесть, навязанная жрецами праведности). – Теми, кто имеет достаточную наглость заявлять о своей правде, и кто возносит эту правду, (присущую только им), на пьедестал неоспоримой истинности для всех и каждого, и такой же ценности. Эти жрецы говорят: Ты просто не знаешь, в силу скудности своего ума, что жить в соответствии с нашей моралью, значит жить счастливо. Но мы заставим тебя быть счастливым, даже если на это потребуется сломать тебе хребет! Вся очевидность в оценках поступков, зиждется на укоренившейся и давшей плоды, памяти исторического опыта. Поступающий в соответствии с моральными устоями человек, живёт более спокойной, а значит менее подверженной страданиям, жизнью. И какая ещё требуется очевидность, если это подтверждается веками? Как жить по законам социума, юридическим постулатам государства, так и жить в соответствии с моральными устоями – выгодно! И в этом нет сомнений…. Но достаточно проницательный и глубокий ум увидит здесь некую иную очевидность.

То, что на относительно ровном поле нашего социума, встречаются «бугорки», возвышенности, и колоссы, уходящие в облака, торчащие из этого ровного поля, словно скалы, и называемые Гениями, – есть продукт нарушения. И в большинстве своём, они, Гении, далеки от моральных устоев. Для них, они дурно пахнут, в силу старости, ветхости и изжитости. Но кто, скажите на милость, вменит им самим, как личностям, это нарушение, это отношение к «историческим гробам», как преступление? У них иная природа чувств и мыслей, иная природа воззрений и оценок – иная судьба! Они не подпадают под общий план, и не соответствуют общим лекалам человеческого планктона. Они вне социальных паритетов, и не несут ответственности за свои действия перед этим «планктоном». И то, что Гении, как правило, не несут и моральной ответственности, так же очевидно, достаточно проанализировать некоторые жизни таковых. И кто способен им указать на счастье, коим упивается большинство? У них своё счастье, отличное от счастья этого большинства, и они готовы следовать только ему. Пусть оно, словно кровь с молоком, словно лёд и пламя – но оно их счастье, и они дорожат им, не взирая ни на что.

Но способны ли эти «Великие отшельники» научить жить людей? Вопрос – непраздный. Ибо это как раз то, к чему расположены, и на что надеются многие обывательские головы. Они полагают, что именно здесь можно почерпнуть опыт, и найти те направления, и те установки, которые должны привести их к пенатам настоящего счастья, и дать им то, о чём они без конца думают, и о чём мечтают. Но им не найти здесь того «философского камня», что превратит их плевела в зёрна, а патоку в золото. Не имеющий в своём доме печь, может согреться только подпрыгиванием и отжиманием от пола. Человек может получить только то, что уже имеет. Всё привнесённое – чуждо, и не имеет того повсеместного зерна, что непременно должно всходить на всякой почве. Здесь привитая к древу чуждая веточка, никогда не даст плоды.

Счастье обывателя, счастье морального человека, и счастье гения – живут на разных островах. И переплыть океан, разделяющий их, конечно можно, но жизнь одного, на острове другого, будет – каторгой.

Смотреть пристально в собственное сердце, найти там всё, что действительно тебе нужно, чего ты на самом деле хочешь, – самая нелёгкая из всех задача, ставящихся человеком пред собой. Она потребует каждодневной продолжительной работы. Но это того стоит.