Татьяна Заостровская
Сладкая Вита
– Вот чего вы тут вылёживаете? А? – Люба посередине палаты потрясает внушительными кулаками. – Типа, все чистенькие, послушные? Лечитесь, да. Делать вам нефиг. От чего лечитесь? Небось, захотелось, чтобы вас пожалели ваши мужики? А на хрена им жалеть. Они себе здоровых найдут! А вы лежите, подставляйте задницы! Так и будете всю жизнь подставлять, раз ума нет.
Странным образом смутьянка, вытянув из нас все разумные аргументы, сделала своё дело. Любина убеждённость прорыла норку в наших податливых мозгах, подкопала устои «больной» психологии.
А упорное Любино жужжание вдруг приобретает новые, пугающие краски. С нетерпением поглядываем в окно. Ждём своих мужчин, как спасение, как ответ на вопросы. Как убежище от страшных сомнений: неужели всё, всё неправильно? И должно быть как-то по-другому. Какой-то простой и понятный способ получить положенное природой счастье.
Оля отошла от наркоза, и первая выпорхнула из нашего грустного приюта, прямо на коленки прощеного жениха. В порядке исключения, его пустили раньше времени. И баба Ната всего пару раз прошаркала мимо парочки нарушителей и почти не ворчала.
Тамара, не заправив, как следует кровать, рвётся на свидание с мужем, как будто не видела его утром. Они даже вышли на улицу. Ветер треплет Томины распущенные волосы мягкими волнами, пока серьёзный супруг бережно водит вокруг корпуса, обнимая за талию.
Витка рассеянно поглядывает на них в окно, нащупывая что-то в тумбочке. Вчерашние сласти как испарились. Она нехотя берёт расчёску, чтобы терзать кудри, всё больше хмурясь.
Я не могу дождаться, когда придёт мой «спаситель». Дурацкие Любины рассуждения. Нет, не может быть, не хочу, чтобы меня жалели. Хочу – чтобы любили. Тогда с чего я торчу то в одной больнице, то в другой. Пока умудрённые врачи пытаются отыскать во мне изъян. Значит, я сама хочу, чтобы его отыскали, а что при этом думает мой красивый мужчина? Что я – неполноценный урод? Тьфу ты, Люба. Даже не думала, что буду когда-нибудь ещё ждать с таким замиранием сердца! Ну, вот же он, пришёл. Кажется, неожиданно для себя слишком пылко прижимаюсь, слишком игриво для обстановки подмигиваю: «Подожди, я сейчас!» Слишком радостно хватаю мешок с едой, бегу, чтобы скорей забросить в палату и вернуться.
Прильнула к такому родному пиджаку, послушала, как неожиданно быстро, также как у меня, бьётся сердце. Забытые глупости пришли в голову. Вот сейчас сяду, как Оля, на коленки и буду прятать лицо от бабы Наты. Забежала в палату, а там – самый разгар битвы титанов:
– Как ты достала уже! Сама-то что тут торчишь? Иди, проверяй своего мужика, он тебя на «скорой» из дома вытурил, чтоб ты ему мозги не долбила, как нам тут. Всяко-разно, так и было! – наступает Витка с расчёской в руке. Люба визжит:
– А ты, ты… попрошайка подзаборная! Ты и твой ублюдок на хрен никому не сдались!
Без Тамары Люба кричит, не сдерживаясь. А Витка почему-то замолчала, не отвечая. Такая горечь, чернота залила её лицо. Попятилась и села на кровать, зарывшись лицом в коленки. Люба отступила назад, чувствуя, что переборщила. Я с пакетом в руках бросаюсь к Вите:
– Что? Где? Больно?
Она молчит, мотая головой, всё больше сжимаясь, запустила руки в причёсанные кудри.
– Врача? Вита! Ну, скажи!
Люба, тяжело топая, бежит к двери, но Витка глухо шикает:
– Стой, дура. Всё нормально, – она разогнулась, разглаживая руками внезапно старушечье личико, приминает волосы, глухо приговаривая, – так и есть, всё правда, Любка, хоть ты и коровища бестолковая, а всё правда. Вы все так думаете! – она кричит мне, и от горечи даже закрывает глаза, – только молчите, жалеете, добренькие.
Я уже брякнула пакет на пол, пытаюсь сказать что-то в утешение, но слова мои никак не хотят соскользнуть и смягчить Виткину боль. Не могу подойти, подсластить, как обычно. Она обрывает мои мучения:
– Иди, давай, отсюда, тебя твой «пиджак» ждёт.
Я ухожу – и, правда, ждёт. В дверях сталкиваюсь с Тамарой.
– Чего орали? – Тамара молниеносно оценивает обстановку и, не раздумывая, бросается ко всё ещё скрюченной Вите.
– Валите все. – Витка кулаком стряхивает слёзы, как будто выбивала их из себя
– Как ты? Не болит нигде? – Тамара присела на корточки, заглядывает в лицо:
Витка неожиданно утыкается ей в плечо.
Люба виновато выскользнула в коридор и уже бубнит сама с собой на подоконнике. Я тоже сбежала, провожаемая самым детдомовским из Виткиных взглядов.
И не вижу, как Тамара неуверенно гладит по вздрагивающей спине нашу грубиянку, не слышу, как шепчет какие-то утешительные глупости. Не раздумывая, не жадничая, не сомневаясь. Не всегда то, что тебе говорят, является тем, что ты слышишь. Тамара расслышала крик о помощи и просто делает то, что подсказывает материнский инстинкт.
– Томааа, – Витка уже выбила все слёзы, отодвинулась от утешительницы и пытается улыбнуться, – а, Том… ты ведь могла быть моей мамой, прикинь.
Вита первый раз назвала её на «ты». Тамара усмехается, сдерживая слёзы, всем видом показывая: что-то вроде «Упаси Господи от такой дочуры!»
– Что я здесь делаю? – наконец, смогла проговорить Тамара, разбирая сумки, – Не роддом, а дурдом, честное слово.
Мы вернулись со свидания, шуршим гостинцами, как бы невзначай, выкладывая на общую тарелку самые вкусные домашние котлетки, колбасу и другие любимые Виткины лакомства. Люба наконец-то молчит, поджав губы. К ней никто не пришёл.
– Не буду. Не хочу. – Витка уже успокоилась, но еду не берёт. Как будто Любино слово «попрошайка» навсегда перебило аппетит.
Оля крутит настройки радио, снова зарумянилась, тихо подпевает популярную песенку. Скоро её выпишут, скоро она уйдёт отсюда и выйдет замуж. А, может, чуть попозже выйдет – куда теперь спешить?
– Молока хочу! – капризничает Витка уже после «отбоя», когда заступившая на дежурство тётя Катя вежливо, но настойчиво разогнала всех по палатам. – Мне надо молока! – Витка даже не смотрит на тумбочки с деликатесами. Ей срочно понадобилось молоко, потому что для развития ребёнка нужен кальций. Вита забрала себе Олину книжку и читает её, как Буратино «Азбуку», шевеля губами, удивляясь каждой картинке, каждой «новости». Кефир, йогурты и свежий творог будущую мать не устраивают.
– Написано «молоко», значит – молоко.
– Поздно уже. Подожди до завтра, утром принесут, – уговаривает Тамара.
– Сходи, попроси, может, у кого есть? – Оля не договорив, замолкает, Она пропустила ссору и не понимает, почему Тома сделала страшные глаза и замотала головой. В паузе, насыщенной Томиными жестами, набухшими Витиными слезами, и Олиным недоумением вдруг раздаётся человеческая речь:
– Хочешь, я сама… попрошу? – говорит Люба, глядя в сторону.
– Нет! – Вита нарочно громко захлопывает книжку.
Через некоторое время она всё-таки уговорилась на кусок колбасы, и с одолжением запивает его чаем с конфетами, заедает свежими огурцами и абрикосами.
– Эх, молочка бы ещё! – с набитым ртом повторяет, повеселев. Мы наконец-то смеемся. Вместе, переглядываясь. Эх, Витка, Витка, в такой жгучей смеси только молока не хватает.
В палате снова тишина и покой. Люба, к которой так никто и не пришёл, молчит, листая журнал. Тамара уже сбегала к Катерине Ивановне и перебирает вещи в тумбочке, на что-то решаясь.
Мы снова спрятались за границами больничных кроватей. Только случайно собранные в одном месте, каждая замотана в своём невидимом клубке переживаний. Думаем все об одном и том же. Ждём простого счастья, но по отдельности. Скручиваем сомнения вытягиваем размышления, наматываем мечты. Одну мечту, всё ту же, но каждый сам за себя. А как иначе, счастье – штука единоличная.
Тамара уже знает, как добиться своего. Оля нацелилась на новое и лучшее. Витка и та уверенно дожёвывает йогурт, потому что это полезно для ребёнка.
А я? Я ни рыба, ни мясо – не больная, но и не здоровая, раз тут валяюсь. Врачи сыплют терминами и разводят руками. И тётя Катя не знает, откуда ей знать. И что мне делать? Не хватает последней детали для понимания, маленького, малюсенького прозрения, чтобы всё стало на места. Зачем-то я сюда попала. Ответы на загадку складываются потихоньку в причудливый узор. Мудрая природа и «мягкая мама» – чужие, подслушанные рецепты, вплету их тоже, пригодятся. Но что ещё? Всё-таки я маловато йода в детстве ела, раз не могу понять очевидное. Но больше не пойду выпрашивать мудрости. Ещё чуть-чуть – и разберусь, вот только…
Стук. Стук в окно. Явный и настойчивый. В светлой июньской ночи не страшно. Но кто это может быть? Тамара осторожно подходит. Оля почти заснула, но тоже вглядывается. Люба первая подлетает, но разочарованно отворачивается. Не к ней. Мужчина снова стучит, и в тишине слышно, как он зовёт: «Конфетка! Ты здесь?»
Витка поднимает лохматую голову, как будто не веря, наскоро приглаживает кудри, накидывает халатик.
– Ви-итаа! Дольче вииитаа! – мужчина стучит громче. Да, это вчерашний Виткин знакомый.
– Чё орёшь? Разбудил всех. – Вита делает вид, что нисколько не рада и даже зевает. – Чё притащил?
– Привет, вкуснятина! – Парень, нисколько не смущённый приёмом, показывает два полных пакета. – Вот тебе вкуснятина. – И хихикает, довольный шуткой.
Вкуснятина. Жаль, что мужчины в пиджаках стесняются таких словечек. По крайней мере те, которых я знаю.
Мы решаем открыть окно полностью. Правда, есть риск никогда его больше не закрыть, рамы-то старые. Но это никого не волнует. Люба, завидуще косясь на симпатичного парня, дёргает раму. Мы все цепляемся, наваливаемся.
– Вита! Не напрягайся! – квохчет Тамара, убирая лишнее с подоконника. Окно скрипит, проклиная советское прошлое, трещит. Вот-вот развалится. И впервые, неизвестно за сколько лет, распахивается. Свежий, но тёплый летний ветер вмиг раздувает Витины кудри.
– На! Я бы раньше пришёл, да смена была, вот, купил. – Лёха протягивает пакеты, Витка ставит их на подоконник и роется.
– Молоко! Он принёс молоко! – как чудо, как самый заветный подарок, боясь, а вдруг он исчезнет, Витка прижимает к себе пакет с молоком.
– Ну да. Там ещё творог, фрукты, ешь, – Лёха улыбается, довольный эффектом. Виткина радость перевешивает её, она готова броситься на шею своему неожиданному принцу.
– Оденься! – Тома подсовывает кофточку, и Витка ныряет прямо к Лехе в крепкие руки. Она звонко чмокает его, тот уворачивается, ставит её на землю.
– Ну, что, я сладкая? – слышим мы из легких сумерек. Лёха ничего не отвечает. Но мы понимаем, что он согласен.
Даже когда все закутались в кофты и одеяла, окно не закрываем, ждём возвращения Витки. Свежий воздух навевает ощущение щенячьего счастья. Срочно хочется на волю, прыгнуть в сильные руки и целоваться под кустом.
