Татьяна Вячеславовна Иванько
Байкал. Книга 7
Она встряхнула волосами, они, свободно расчёсанные, тяжёлыми волнами плеснулись по спине. И сказала, словно размышляя сама с собой:
– Потому что… потому же, почему сбежала от тебя тогда, почти две тыщи лет тому. Не потому что ты в раж вошёл и сутки не унимался в ненависти и злости, в дурной страсти, не любовной, но злобной… будто убить хотел, да хуже, затоптать… не в любви, а в её ложной уродливой личине…
Она опустила голову, и хорошо, что не посмотрела на меня в этот момент, со стыда я готов был сгореть теперь же, можно было бы забыть, что я творил с ней тогда, как я… Я всё помнил, как и она, каждый миг, я забыл бы, да не мог. Всё, что было с ней, каждый день, все тыщи лет вместе и всё, что было, я помню всё. И всё, что было в те последние наши двести лет вместе, всё… не хотел вспоминать, потому что ненавидел себя, потому что отвращение к себе душило меня, но я помнил… Что было отдельно от неё – нет. Ни жён, ни городов, ни того, что я делал, по каким улицам ходил… Только то, что было у нас вместе с ней…
Она вздохнула и заговорила снова:
– Вовсе не потому я убежала тогда, я говорила. Не от обиды, не от слёз и унижения… Не от тебя… не сердилась я и тогда. Не в том было дело. Не в тебе, ты таков, какой есть, и тогда, те годы, впуская в свою душу всё больше адского яда, ты всё равно оставался собой. Я ушла, чтобы самой… самой не раскрыться Аду. А я встала на грань этого тогда. Я поняла, что наслаждение тобой во мне тоже переходит в ненависть и отвращение, ещё капля и возврата не будет. И я не могла потерять искры, что живила меня, единственное, что не пускало во Тьму. Что мне было бы в этом мире, если бы я перестала любить тебя? Именно этого я и боялась и боюсь больше всего – перестать любить тебя. Перейти черту, за которой любовь вырождается в пресыщенное отвращение. Диавол именно этого и хочет от меня. Только потому я ещё не Его, что всё так же люблю тебя, и моя кровь стремится к твоей…
– Яй… – я потянулся к ней.
Я понял, сейчас я хорошо понял, о чём она говорит, я не мог понять всё это время, чувствовал излучение любви от неё и не мог взять в толк, почему вопреки этому, она не хочет быть моей. Я как последний идиот, думал, она просто наказывает меня по-женски. Господи… Аяя никогда не была примитивна.
– Яя… – я коснулся её руки. – Яй…
Но она отодвинулась от меня.
– Это… Ар… всё, что я сказала, ничего не меняет. И сказала для того, чтобы ты понял. Мы дошли с тобой до черты, до границы. Точка в предложении, окончание книги.
– Да нет же! Смерть и то не конец, а ты…
– А у нас конец. Услышь меня, наконец!
– Да я слушал! – воскликнул я. – Я полдня тебя слушал. И услышал, и я понял. И прощения просить не за что уже, ты сама всё поняла… Может быть, в первый раз до конца понял, что случилось в ту ночь, когда ты бросила меня и сбежала… Я понял, что ты… Не от меня бежала тогда. И спасалась после не от меня… Послушай, Яя, ты права. Ты… я знаю, что такое спасаться от Него. Я… Но не обо мне теперь речь… Я вот, что хочу сказать… Мы живы, мы родились друг для друга. Ну пусть я… урод, который не всегда способен ясно мыслить, но… ты всё равно меня любишь. Мы с тобой… Ты – женщина, я – мужчина, и для чего мы годы, столетия проводим врозь? Для чего ты толкаешь меня искать проклятого этого секса на стороне?
– Тебе секс так нужен? Господи… – скривилась она насмешливо.
– Да нужен! – вскричал я, хлопнув ладонью по столешнице, вот еще, нашла к какому слову прицепиться. – Нужен мне секс, Яй! Как тебе ни это странно, высшему существу! Отлить всякому надо!.. Но разве я об этом говорю… не сбрасывай! Отлично ты всё знаешь! Ты всё знаешь! Я не понимаю, зачем нам быть раздельно?!
Я ударил уже кулаком по столешнице, весь подаваясь к ней, она поднялась, отклоняясь, но между нами всегда полшага…
Но вдруг голос Дамэ дёрнул меня, словно он толкнул меня в плечо:
– Арий! Оставь её! Ты слышишь?! – он стоял в дверях, очень бледный, и даже покачиваясь будто, за ним я увидел Рыбу. – Немедля! Оставь Аяю!
Ну уж нет! Всё, всему приходит конец, и моему терпению… конец книги, да щас вам!
Я вмиг проделал эти полшага и схватил Аяю за талию рукой, большего не потребуется, как она сказала, развить способность можно до совершенства, если она есть, у меня была, как и у неё. А потому я в мгновение ока вылетел с нею в окно.
– Да ты что!.. Пусти!.. – Аяя взвизгнула, отталкивая меня, выгнувшись.
Но было поздно, мы взмыли высоко в небо, и держал я её крепко, как некогда Гор держал Хатор, только сатанинских, отливающих сталью крыльев уже не было у меня. Теперь я был просто человек. Предвечный, но человек.
Глава 7. Цунами
– И-э-х… батюшки… – выдохнула Рыба, рама на окне вылетела, стекло разлетелось в пыль где-то на дорожке у дома.
Мы подбежали к окну, но их уже не видно. За верхушками деревьев, или они уже улетели высоко, не знаю, но кроме выбитого окна веранды и остывших голубых чашек на столе, ничего не осталось. Скатерть сдвинулась неловкой толстой волной…
Рыба подошла к столу, поправила, и села в задумчивости или усталости, на Аяин стул.
– От-ить как, Дамэшка… Ты это… вскинулся ты зряшно. Пусть уж прибьётся она к какому берегу, сколь же можно? – проговорила Рыба, что ухаживала за мной сегодня. Я так и не понял, что же случилось, я даже плохо помнил, как было, кофе мы с Эрбином пили, а после я уже в своей кровати… и проснуться не могу, будто…
– Отравили меня, а, Рыба? – спросил я.
Она посмотрела на меня.
– Нет, Дамэшка… не отравили, иначе ты бы умер. А ты живой. Не думай про то, Дамэ… Будем жить, время снова ускорилось, что-то происходит, начинается. Эрбин сказывал, что делается в мире. Возможно, скоро сюда все наши приедут, спасаться от новой чумы. Все наши, понимаешь?
– И… Ван?
Рыба пожала плечами.
– Ну да, Вася тоже.
– Ты считаешь, что Вералга, после того как связалась с…
Рыба внимательно посмотрела на меня.
– Слушай, ты не ошибаешься на её счёт? Чтобы Вералга связалась с… с твоим Создателем… странно это как-то.
– В таких вещах я не ошибаюсь.
Рыба посмотрела на меня.
– Тогда будем надеяться, что Вералга не приедет.
Вот тут мы и услышали, как кричат на веранде, и я, вспомнив, зачем я в этом доме, бросился с кровати сюда. Ну, а здесь… Теперь и в небе не видно.
Я снова подошёл к сломанному окну.
– Не беспокойся, Арий сломал, сам и отремонтирует, он парень рукастый, даром, что на троне родился.
– Рукастый… будто руки марать станет, махнет и готово все…. –проговорил я.
– Ну-ну, не ворчи, и рук марать он не гнушается.
– Куда они улетели? – сказал я, глядя в небо снова.
Рыба подошла ко мне, похлопала по плечу.
– Пущай.
– Она просила меня не подпускать их, Рыба. Никого.
– Знаешь, что скажу тебе, Дамэшка, женщины иногда говорят совсем не то, что думают, не то, чего хотят. Даже самые умные женщины… Пущай. Тут… вем, Бог управляет, не мы сами.
Я посмотрел на неё.
– Проворонил я.
– Вот и хорошо. Ляг, отдохни, хватит псом цепным сидеть около неё, – сказала Рыба. – А я подожду. Побуду с тобой…
Аяя вскрикнула и выставила руки, отталкивая меня, пытаясь вывернуться. Но нет. Теперь я не выпущу. Всё верно ты говорила, и я понимаю, и ты права во всём. Но потому я и не отпущу тебя. Я другой. Ты не знаешь этого, я не слышу больше голоса Ада, я не вижу Его, Он не приходит ко мне, и я не в Его власти. Того, что едва не заставило тебя ненавидеть меня, больше нет. Больше нет…
А есть я, тот, что помнит не только времена после Кеми, когда ты неизменно любила меня, но и те, старые, байкальские, когда ты помнила Марея, и не хотела меня…
– Огнь… отпусти, ты что?!.. – выдохнула она, когда мы приземлились на вершине скалы, я заметил тут небольшую площадку и спустился именно сюда. – Пусти!.. Вот… дурак… Дурак! – в бессилии кричала она, не в силах вырваться из моих объятий.
Я выпустил её из рук уже на земле, здесь, на этих камнях и пыли, в окружении кривых от вечных ветров сосен.
– Ты что делаешь?!.. Ты что?!.. – воскликнула она, споткнувшись, плеснув распущенными волосами, и едва не упала, потому под ногами тут валуны. – Ты…
Ну, а потому я, снова подхватил её под спину, предупреждая падение, могла ведь разбиться об окружающие камни, я Силой расшвырял их с площадки, и осталась она гладкой, лишь покрытой толстым слоем мягкой нагретой пыли.
Халат её, из кружева цвета молока, в борьбе и в полёте раскрылся, сваливаясь с плеча… нет, я не отпустил её больше. Нет уж… Да, в пыль… что теперь, если кругом глаза и уши, и приходится забираться к самым небесам как какие-нибудь птицы, чтобы остаться одним…
– Огнь, ты… – забарахталась Аяя, пытаясь выскользнуть, но только напрасно пылила себе на волосы. – Не надо… не надо… потом не… не остановиться… а-ха-а… не на-да-а-а…
И я знаю, как знает и она, что если бы она хотела, действительно, толкнула бы меня так, что я улетел бы на Луну, она способна стены высотой до неба толкать, что ей я, как комар…
Я вдвинулся мощно, иначе не мог, и мне казалось, не членом, весь я, всей душой с сердцем, со всей моей не расходованной почти две тысячи лет страстью, всеми мыслями, всем, что есть во мне, с вожделением только к ней… я жизни так не хочу, как её, потому что жизнь без неё бесцветна и безвкусна… И я чувствую её так, как не чувствую ничто, весь я там, в моём уде, как на острие стрелы, что я… вселенная, и она горит пламенем невыносимой ослепляющей яркости и… сладости…
…Волны экстаза накатывают одна за другой, не делая перерыва, никакого отдыха или охлаждения…
Огнь… я думала, что не забыла, как это… как это, когда ты так близко, когда я уже не понимаю, где я, а где уже ты… я думала, я… могу жить без тебя… Но я забыла… забыла… а это совсем другой мир…
Небо засияло всеми возможными оттенками синевы и золота, воздух пахнет смолой, горячей хвоей, нагретыми камнями и твоей кожей, твоими волосами, их гладкий шёлк намок от пота, набрал пыли, но аромат всё тот же – полынь и горький мёд…
Я думала смогу любить тебя и, не касаясь, но… я хочу касаться тебя, не отрываться от тебя и чтобы ты касался не только взглядом, который я чувствую…
Что же это такое… какое же это счастье соединяться с тобой, и пусть всё остальное взорвётся и сгорит, хоть весь мир. Я опять я, и ни страха, ни тьмы, ничего, кроме тебя, твоего дыхания, твоей души так же вошедшей в мою, как твоё тело влилось в моё, внутрь и снаружи, твои руки, живот, бёдра, твой язык и губы, твои волосы перепутались с моими, ты со мной, и я жива, я чувствую, как жизнь вновь задышала во мне, заливая меня всё новыми волнами горячего счастья… Ещё, Огнь, ещё… поцелуй меня ещё, мне всё будет мало… не напиться тобой…
– Иди сюда… ты… не надо на камнях… – он подтянул меня на себя.
– Они теплые… да и… не твёрдо… здесь, – сказала я сухим, непослушным горлом, ещё вздрагивая от скачки сердца.
– У тебя… кровь… кровь на спине, «не твёрдо», – он улыбнулся, убирая волосы у меня от лица.
– Да?.. я не чувствую ничего… кроме… я хочу тебя… снова, – сказала я, глядя в его прозрачные глаза, чистая вода… Огник.
– Точно? – засмеялся он, поднимаясь и удерживая меня в объятиях.
– Не точно… сильно…
Это не наслаждение, не экстаз, это громадней и выше, больше всего иного, всего, что вне этого, что я чувствовал, когда бы то ни было. Только с нею, только с нею всегда так…
Мы, все грязные от намокшей от пота пыли на нашей коже, волосы превратились в грязные плащи, но что может нам мешать? Она прижала лоб к моей щеке, губы распухли от страсти и пересохли от яростно вырывающегося дыхания, но ещё слаще на вкус вот такие, и рот горячий, сладкий, язык к моему… и дыхание, и сердца скачут словно одно…
– А… не хотела меня… – засмеялся я, уж день перевалился к закату.
Я повернул голову, у неё вздрагивают соски от быстрого бега сердца, ещё не замедлившегося, ещё бешеного, как и у меня.
– Ну… я же… хотела, как не хотела… как я могла… не хотеть… ты не брал, вот и… уговаривала себя, что и так… и так можно… и так хорошо. Что и так хорошо, что так лучше… – улыбнулась она, глядя в небо.
Вот счастье-то… вот как это небо, бескрайнее, бездонное. Даром, что я знаю, что это небо не так уж и велико и за ним чёрная звёздная чернота, но я вижу его таким, как моё счастье – бездонным и безмерным…
– Яй, скажи мне… Ты рассказала, что… наши с тобой клетки тянутся друг к другу… я понял, но… а… чьи ещё тянутся к тебе? К твоим? – спросил я, предполагая, что давеча она сказала не всё.
Она помолчала, улыбаясь.
– Все? – спросил я, потому что уже знал ответ. Потому что я так и думал.
– Догадался… – Аяя повернула голову ко мне, улыбаясь. – Я не хотела говорить, разве это важно.
– Не важно, но многое объясняет… – я провёл рукой по её лбу, куда упала прядь волос, на коже осталась полоса. Ох и грязны мы…
– Все абсолютно. Всё живое. Клетки всех людей, животных, даже растений. Всё приходит в движение, оживает, словно в моих магнит. Странно, да?
– Ничего странного. Магнит и есть, и самый мощный из всех на Земле. Потому ты – Богиня Любви. Я всегда это знал. Ещё… очень давно…
Она повернулась ко мне вся.
– А мои только к тебе. Только к твоим… – она повела по моей груди ладонью. – Ох и грязны мы с тобой, Арюшка… Летим, в Море окунёмся.
– Вода ледяная, поди, – улыбнулся я, вытирая разводы грязи у неё на щеке, слёзы, пыль, мои поцелуи, чего там только не налипло… – Летим.
Она сверкнула улыбкой, мы поднялись, подхватили одежду, превратившуюся здесь в пыльные тряпки.
– Я знаю тут одну бухту среди скал, людям туда не подойти ни с берега, ни с Моря. Только таким как мы и в воду и на берег, летучим, – сказала Аяя.
Бухта эта совсем маленькая и полоса берега совсем узкая, а глубина большая, уже у самого берега. Мы купались, выполоскали насколько возможно было одежду, и развесили на камнях вокруг сушиться, а сами лежали тут, на траве, совокупляясь снова и снова, снова купались…
Солнце подкатилось к горизонту, когда Аяя принесла подсохшую, хотя всё же сероватую нашу одежду.
– Возвращаться пора, Ар. Ночевать тут нельзя, застынем насмерть.
– Летим ночевать ко мне, – сказал я, одеваясь.
Волосы спутались у неё и у меня, расчесать было нечем, она заплела свои в толстую лохматую косу, намереваясь, вероятно, расчесать дома, придётся и мне заняться тем же, иначе колтунов после не вычешешь. Её и попрошу, любила когда-то волосы мне разбирать…
– Нет, Ар… не сегодня.
– Но у тебя народу полон дом: Рыба, Дамэ… мне они не помеха, конечно, живали и теснее, но у меня тихо и гневных глаз Дамэ нет.
Я только собрался сказать, как долго я мечтал уснуть рядом с нею, Аяя опустила руки и сама без сил опустилась на валун.
– Арик… Я… хочу сказать… мы… Можем… втайне всё это оставить? Ну… то есть…
Моё сердце закипело, я почувствовал, что слепну от гнева. Я набрал побольше воздуха, и отвернулся, чтобы сейчас же не схватить её и не утащить в свой дом, запереть там и не выпускать больше.
– Ты… из-за Эрика? Или потому что Ван вот-вот приедет? – произнёс я очень тихо, стараясь удержаться и, ослепнув от злости, не наброситься на неё. Отвернувшись, я сел рядом на валун.
– Ван… Что Ван… – она вздохнула, проведя ладонью по лицу, будто унимая боль, мне не понравилось это. – Ван столько лет с Вералгой, и вообще… чего уж… там я сама виновата во всём… Нет… А Эрик он,… со страху просто. Когда людям страшно, они куда бегут? Домой. Вот и наш Эр так. Потому и вернулся быстро на этот раз. Я… я не хочу сталкивать вас, начнёте драться опять, как дети за игрушку…
Игрушка не игрушка, но если у Эрика появилась какая-то надежда, он снова возьмёт себе в голову своё право… И ведь как хорошо было когда-то в Вавилоне, когда он был настоящим добрым братом и не посягал на неё.
– Чего же ты хочешь? – спросил я, чувствуя, как меня встряхивает от ревнивого гнева. Я чувствовал себя, не просто сброшенным с небес, куда меня только что подняли, как вещь, которой попользовались и хотят, если не выбросить, то спрятать в чулан.
– Эрик успокоится, уедет, тогда и… раскроемся. Он никогда подолгу в нашем городе не оставался, ему нечего тут делать, к наукам равнодушен, так что сбежит со скуки вскорости, как обычно. А пока… пусть не знает ничего…
Ведь как об Эрике, о его душевном спокойствии заботится!
– Может быть, всё проще? Ты спать с ним хочешь? – сорвался я.
Аяя вздрогнула, выпрямляясь, как от удара плетью, а потом повернулась и с размаху хлестнула меня по лицу ладонью.
– Конечно! Только о том и мечтаю, как с вами обоими, дураками, спать! Тьфу! – и взмыла в небо.
И я сплюнул со злости на себя, ну что не удержать слово? Разочек промолчать, и, день-другой, всё наладилось бы, забыла бы эту дурь, что надумала теперь… Даже если бы морды начистили друг другу с Эриком. Но слово не воробей…
Я ринулся за ней. Но нагнал только в её дворе. Она спустилась и побежала к дому, болтая сырой и грязноватой косой по спине такого же грязноватого халата, я, должно быть, ещё хуже выгляжу, хорошо, что уже сумерки и дом Аяин выше всех по улице, двора, скрытого среди сосен, не видно ни откуда.
– Яй! – крикнул я, нагоняя её. – Да стой ты!.. Яя!
– Иди к чёрту! – крикнула она на бегу и влетела на крыльцо, что огибало дом с этой стороны, где вход и веранда.
Рыба вышла на шум, Аяя едва не сбила её с ног в дверях.
– Не впускай его, Рыба! – прокричала ей Аяя, пробегая внутрь.
Рыба беспомощно смотрела на меня.
– Ну?.. Чё натворил опять? Что сказал ей? – озабоченно нахмурилась Рыба.
– Да сказал, дурак… – смущённо побормотал я, останавливаясь на нижней ступеньке крыльца.
А потом злость новой волной поднялась во мне. Ведь точно спит с Эриком! Как сразу-то нет понял?! И взвыл:
– Но и она… дура!
Я крикнул как можно громче, чтобы Аяя услышала. Кулаки сжались сами собой, я даже зубы стиснул. Ну я достану тебя, чёрт… страшно ему стало… страшно тебе? Получишь…
– Ты чего орёшь-то, оглашенный?! Одурел? – Рыба вылупила глаза.
Я лишь отмахнулся, отворачиваясь, ей-Богу, сил сейчас не было говорить с Рыбой.
– Эй, Арий, ты… крик не поднимай, – громким шёпотом сказала Рыба мне вслед, обернулась на дом в открытую дверь и продолжила: – Слышь?.. Потоптал её, всё, значит твоя уже, куды она денется… Пару дней выжди и приходи, примет. А слова – все это ветер, чепуха… Слышь, что ль?
– Слышу, – побормотал я, обернувшись.
– Вот и ладно, – удовлетворённо кивнула Рыба. – А щас иди… вымойся, а то… извалялись как… дикие… страм.
Ну я, в общем-то, так и сделал и когда выходил из своей вполне современной электрической бани во дворе, в которой, конечно, никакого нормального пара не было, а так, жар да влага, но и так неплохо, чем просто душ али ванна, особенно когда пыль забилась в волосы и в кожу. На своём дворе, на скамье у дома я увидел Эрика. Уже совсем стемнело, и он шлёпал комаров у себя то на щеке, то на плечах. Только Эрика мне сейчас и не хватало. Морду ему сегодня чистить, сил совсем нет, только поспать бы…
Вот, поспать, а тогда начистить…
– Осподи, наконец-то, леший, – сказал он, поднимаясь. – Где был-то весь день? Заело комарьё тут меня уже.
– Что фумигатор не включишь?
– Где он у тебя?
– Где у всех, вон клавиша у калитки, – сказал я, устало. – Чего тебя принесло? Стряслось чего?
– Ну… не знаю, стряслось или нет…
Он вошёл со мной в дом, я не хотел смотреть на него, чтобы не сорваться и не вмазать, а я устал, оттого, что мы опять поссорились с Аяей. Теперь не сомневаюсь, что Эрик спал с Аей, потому Дамэ и едва живой, иначе Эр не пробрался бы в дом, у него же не было союзника в виде Рыбы. И Аяя хороша, конечно… ну…
От злости меня затрясло, и я вспомнил, что не ел уже сутки, чтобы не думать о том, что тот, из-за которого меня трясёт, тут возле меня, говорит мне о каких-то новостях. Что там у меня, чёрствый хлеб да колбаса, и то, и другое Рыбиного исполнения.
– Ты… есть будешь? – спросил я Эрика.
– Есть? Ночь на дворе… Ты не слышишь, что я говорю?
– Я слышу, – сказал я, хотя ни черта не слушал, думая только о том, как бы не накинуться на него и при том не потерять сознание от слабости, накатившейся на меня. – Но я хочу есть, у меня щас обморок будет…
– Да?.. – он внимательней вгляделся в меня. – Ну… давай поедим. Что у тебя там есть?
– Колбаса есть, чай. Хлеб ещё. Будешь?
– Хорошо, что у нас есть Рыба, а? – усмехнулся Эрик. Нет, я не выдержу и убью его…
Я заварил чай прямо в чашках, нарезал колбасу, Эрику поручил нарезать хлеб, он со словами:
– Ну, вот вам, здрасьте… зайдёшь так к брату в гости, на огонёк, – покачал головой
– Не выпендривайся, незваный гость…
– Я ж брат, – добродушно протянул Эрик, вот хорошее настроение у него, не иначе, рассчитывает на ночь к Аяе…
– Ну вот и режь, если брат, – сказал я.
Уже через несколько минут мы сели за стол, и я жадно вонзил зубы в хлеб, между ломтями которого положил колбасу. Крепкий сладкий чай со всем этим казался лучшим напитком на планете, мне сразу стало легче, прояснился ум.
– Так что тебя принесло-то? – спросил я.
– Во-от, а говорил, слышу, – засмеялся Эрик, с аппетитом жуя свою колбасу. – Серия цунами пошла по миру, смыло десятки городов, миллионы погибших. Не слышал ничего?.. Телевизор где?
– Что? – не понял я.
Собственно, я вообще ничего нет понял. Я был так далеко в своих мыслях и чувствах от того, что он пытался мне рассказать. Какие цунами, миллионы? Где это всё? Кому страшны цунами. Но включившийся телевизор, который и был-то у меня только потому, что считалось, что он должен быть, вдруг заполнил кухню, гостиную и столовую светом и звуком, всё это было чересчур громко и яростно. Черноволосая девица в красном костюме с каменным лицом и горящими счастье глазами, что именно ей доверили сообщать такие новости, возбуждённым низким голосом с нарочно добавленным драматизмом говорила по-русски, ясно, мы в России, русский канал и включился первым…
– С Австралией прервана связь и пока неясно, насколько значительны повреждения. Острова в Полинезии, Микронезии, другие регионы в Тихом океане потеряны с радаров и спутников. Серия их трёхсот цунами прокатилась по планете. Пока…
Я посмотрел на Эрика, он же стал переключать каналы, но ничего кроме тех же новостей на всех возможных языках, которые рассказывали, сопровождая съемками, транслируемыми с тысяч камер, установленных по всему миру и круглосуточно снимающих всё, что попадает в объектив. Тут Эрик был прав, ни одной точки мира нет, где бы не было этих всевидящих глаз.
И только наш город, не известный никому, потому что камер здесь не было, а у тех нескольких компьютеров, что стояли в специальном корпусе у Викола и использовались только для дела, были удалены камеры. Когда в начале века Викол сделал это, некоторые из нас хохотали до слёз, особенно Агори и Мировасор, но Викол и ухом не повёл, сказав, что все компьютерщики в мире так делают, стало быть, и он будет, потому что связываться по скайпу он не собирался, мы все использовали иные, невзламываемые средства связи. Компьютеры менялись на более совершенные во всём мире, но Викол не торопился, считая, что в более новых и средства слежения куда совершеннее, а потому теперь у него стояли динозавры тридцати, а то и пятидесятилетней давности, которые, кстати, работали отлично. Так что мы были почти уверены, что за нами не следят, потому что и мобильными телефонами здесь мы не пользовались, только за пределами города, а здесь прятали в сейф, на этом тоже настоял Викол, и тоже долго подвергался остракизму. Но его поддержал Орсег, которому, конечно, мобильник вообще было бы некуда пристроить. Спорить мы не стали, Аяины посланники справлялись со своими обязанностями не хуже, а Басыр, тот же Орсег и Вералга могли оказываться в любой точке мира когда угодно, так что пользоваться всем этим нам незачем, в общем-то, было привыкать. Хотя, конечно, Мировасор и Вералга и их половины, те, кто жили, что называется, в миру, пользовались всеми этими вещами, но неизменно оставляли, являясь сюда, в наш город предвечных, и современный, и древний, как самые древние города на земле…
Эрик посмотрел на меня.
– Что думаешь?
Я поперхнулся.
– Я?.. кха-кха… кха-кхе…
– Запей, Господи, как ребёнок… куда ты напихал полный рот, неделю, что ли, не ел? – поморщился Эрик.
– С-сутки… кха-кха!.. – кашляя, проговорил я, аппетит, впрочем, сразу пропал, да и не было его, хотелось побороть нахлынувшую слабость.
– Сутки… таскаешься вечно где-то, весь день с утра тебя выглядывал. Так что скажешь-то?
– А что я должен сказать? Чего ты от меня ждешь? – сказал я, оставляя еду, решив просто допить чай, чтобы почистить горло.
– Да не впадай ты в тупость, Ар! – рассердился Эрик. – Что ты… прям, не знаю, чем ты занимался, что у тебя голова-то не работает… Неужели ты думаешь, что это какие-то природные цунами? Ну?! Тогда как в ознобе трясло бы всю землю, а о землетрясениях ничего не сообщают. Триста цунами!
– Ну а какие, Эр? – я всё не мог понять, о чём он. – Что, байкальские братья в масштабах планеты, что ли?
Эрик нахмурился, вглядываясь в меня.
– Что-о?.. Что ты сказал? Байкальские братья?.. Это ты… к чему? – он подошёл ближе, весь надуваясь и всё больше с каждым шагом. – Ты… где был?
Он оглядел меня, бледнея, втянул ноздрями воздух:
– Локти… стёр… ты, что… чем ты… занимался? Где ты был?!
Он схватил меня за плечо, затрещала футболка, потому что я оттолкнул его.
– Да пошёл ты, Эр! – вскричал я, думая, до чего мы хорошо друг друга знаем всё же, ничего не надо вызнавать, всё видно и так, особенно, что касается Аяи.
– Ах ты!
Он рванулся ко мне, и мы сцепились в полное удовольствие, мутузя друг друга. Что-то загрохотало, у меня от удара в скулу качнулось всё в голове…