Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. Начало. 1 книга
После пайка поверка, раздача одеял, и… опять здорово живёшь! Надзиратель перед самым отбоем привёл к ним в камеру молоденького, семнадцати нет, паренька, пухлогубого и смазливого, в аккуратной чистой рубашке и таких же брюках, со свёрнутым одеялом в руках. И даже не позвав Слона, надзиратель сам указал мальчишке на угол у решётки.
– Там ложись.
– Да, господин надзиратель, – улыбался и кланялся мальчишка, – как прикажете, господин надзиратель.
– Ложись и тихо. Старший, чтоб порядок был! Слышал?
Слон пробурчал что-то невнятное. Но надзиратель удовлетворённо сказал:
– То-то, – постучал угрожающе дубинкой по решётке и ушёл.
Мальчишка сел на пол, заискивающе улыбаясь смотрящим на него с нар. Лежавшие у стены встали и полезли на нары. Не поместившиеся легли под нарами.
– Подстилка надзирательская, – шепнул Зима Гаору.
– Понял, – так же шёпотом ответил Гаор.
– Старший, – вдруг позвал новенький, которому мальцы делали «слона», за что тот тут же получил новое прозвище «Хобот». – Слон, спишь?
– Ну? – после недолгого молчания откликнулся Слон.
– Я не понял, тута что, помойка никак? То новики, то голозадые, а теперь и это дерьмо.
– В самый раз для тебя, – тут же отозвался Гаор, сам удивившись на себя, но твёрдо зная, что отступать нельзя.
На нарах засмеялись, не над ним, а над Хоботом.
– Отбой! – донеслась команда надзирателя. – И чтоб ни-ни!
С его последним словом погас свет.
Наверху заскрипели нары, там, похоже, перебирались с места на место. Недолгая возня, и Хобот вместе со своим одеялом упал вниз.
– Под нары лезь, – сердито, но тихо сказал Чеграш, – или вон к стене ложись, а наших не замай!
Ворча и ругаясь шёпотом, Хобот полез под нары. Там не слишком радушно, но потеснились. Мальчишка у решётки завернулся в одеяло и затих.
Гаор заснул почти сразу, твердо решив ни во что не вмешиваться, да и с этим порядки везде одинаковы. Решит камера отметелить мальчишку, так и сделают, решит не мараться, значит, спим. Но тут опять подал голос Хобот и разбудил его.
– Эй, новик, – позвал он шёпотом, – Как тебя, Рыжий что ль? Ты на первичной сколько был?
Вопрос показался Гаору допустимым, и он ответил.
– Декаду.
– А здеся сколь?
Гаор прикинул в уме дни.
– Полдекады.
– Столько без бабы тяжело, – очень сочувственно сказал Хобот. – Ты б позабавился, а? А мы бы посмотрели. Голозадые, грят, любят это, до крайности.
Он ещё говорил, когда Седой и Зима одновременно ощутили, что место между ними опустело, настолько бесшумно сорвался с места Гаор.
Где лежит оскорбитель, Гаор по его голосу определил без труда. По-прежнему бесшумно он за ноги выдернул того из-под нар и навалился сверху, зажав «разведочным», очень болезненным, исключающим сопротивление захватом. Тот даже пискнуть не успел.
– Я с тобой сейчас позабавлюсь, падла, по край жизни у параши спать будешь, – пообещал ему прямо в ухо Гаор.
Огромная пятерня опустилась ему на шею и оторвала от противника. Запихнув ногой Хобота под нары, Слон одним ловким броском отправил Гаора на его место, и, сердито посапывая, вернулся к себе.
Тишина была полная, но постепенно сменилась обычным ночным шумом из храпа и сопения, и Гаор заснул уже окончательно, правда, успев удивиться силе Слона. И впрямь по делу прозвище получил.
10 декада 1 день
Утром, сразу после побудки, но перед поверкой, когда на нарах ещё зевали и почёсывались, надзиратель увёл мальчишку. Началась обычная утренняя толкотня у параши и раковины. Гаор, как и все, умылся, уже безбоязненно растерев по лицу пригоршню воды, и, проведя мокрыми ладонями по груди, завязал рубашку на животе. Остальные делали так, потому что большинство пуговиц отсутствовало, у него они все были целы, но он «соблюдал форму», да и узел помогал поддерживать брюки. Он сильно похудел за эти полторы декады, а ремня, разумеется, не было. У многих, как он заметил, штаны поддерживались продёрнутой резинкой или шнуром, а у него брюки на застёжке. Жалко, хороший был костюм. Купил на два «ветеранских» гонорара. Тот, что ему подарили на выпуск, стал после дембеля мал, так и висел в отцовском доме в шкафу. А странно: так ремень у него отобрали, а шнурки и резинки оставляют. Будто ими задушить нельзя. И ошейник не помешает. Ну, если этот опять к нему полезет…
После поверки и завтрака, Седой сказал ему, как обычно, смеясь только глазами.
– Ну, молоток, Рыжий, по полной программе прописался.
– Ага, – поддержал Бурнаш. – А скрутил ты его здорово. Где так научился?
– На фронте, – ответил Гаор, настороженно издали следя за Хоботом, который ощупывал себе помятые бока и ругался.
– А там кого скручивал? Чтоб не лезли?
– Нет, когда в разведку ходил, за «языком», там и приспособился.
– Это как? – сразу заинтересовались парни.
– Это чо ещё за хренотень?
Рассказать о разведке Гаор не успел.
К решётке подошёл надзиратель со списком и стал выкликать номера.
– Точно, торги, – сказал Седой, выходя к решётке.
Гаор с замирающим сердцем следил, как выходят и встают перед решёткой Чалый, Чеграш, Зима, Гиря, Бурнаш, Сивый… и тут вызвали его. Он сорвался с места и встал в общую шеренгу. А вдруг и дальше повезёт. Всё будет не один, даже если не с Седым и его бригадой, что с Бурнашом, что с Сивым он уживётся. За ним встали Лысок, Малец, второй малец, ещё двое. Ого, четырнадцать человек, полкамеры, два малых отделения, полвзвода.
– Выходи. Руки за спину, вперёд марш.
Мерное движение в общем строю, тамбур, он даже успел бросить быстрый боковой взгляд и увидеть на стене пульт, лестница, ещё одна, коридор. Пока их вели всех вместе, не разбили. Говорить в строю никому в голову не приходило, да Гаор сейчас и не нуждался ни в каких пояснениях. Куда б ни привели, пока не один, а вместе со всеми, не так страшно.
Просторная вытянутая в длину комната.
– Стой. Лицом к стене. Раздеться.
Как и остальные, он разделся догола и застыл, держа рубашку и брюки в руках.
– Передний, марш.
Гаор скосил глаза и тут же получил лёгкий, но достаточно ощутимый тычок дубинкой в ягодицу.
– Успеешь. Следующий, марш.
Как и остальные Гаор после каждой команды передвигался на шаг вдоль стены. Но вот и его очередь.
– Повернись. Марш.
Он повернулся и оказался перед двумя высокими коробками.
– Кидай.
В одной навалом рубашки, в другой штаны. Он выполнил приказ и шагнул вперёд, расставшись с последним из прошлой жизни. Сержант с зелёными петлицами сверил его номер со списком, оглядел, зачем-то подёргал его за волосы и буркнул.
– Прямо марш.
Всё тут же объяснилось. Оказывается, слева дальше подрезали слишком длинные волосы, а прямо стояли остальные. Бурнаша как раз стригли. Гаор шагнул прямо и присоединился к остальным. Стояли не шеренгой, а кучно, у небольшой глухой двери. Рядом опять две коробки. В одной он увидел небольшие бруски тёмно-жёлтого мыла, а в другой растрёпанные мотки пластиковых мочалок. Наконец, Бурнашу обкромсали волосы, чтоб спереди до бровей, а сзади до ошейника, бороду, чтоб не закрывала шею, и пнули.
– Пошёл, волосатик.
Бурнаш резво вскочил с маленького круглого табурета и присоединился к остальным.
– Всё? – спросил, протирая ножницы, стригший Бурнаша немолодой рядовой.
– Всё, – ответил приведший их надзиратель. – Запускай.
Рядовой подошёл к маленькому столику у стены и открыл дверку настенного пульта.
– Взяли по одному, живо, – скомандовал надзиратель. – В затылок, скоты.
Взяли мыло, мочалки, выстроились.
– Готово?
– Пошёл.
Рядовой пощёлкал тумблерами, и дверь отъехала в сторону.
– Вперёд, вонючки, – хохотнул надзиратель.
За дверью оказался душевой зал с десятью рожками, но не разгороженный на кабинки и зачем-то с выступом-скамейкой вдоль стены. Под потолком между трубами горели матово-белые шары ламп. Гаор с удивлением увидел, что сокамерники заметно нервничают. Лысок быстро бормотал что-то похожее на заклинания, побледнел, плотно сжав губы, Седой, испуганно дрожал Малец, сгрудились, прижались друг к другу Чалый, Чеграш, Зима и Гиря, часто как от бега дышал Бурнаш. Да что с ними? Но спросить Гаор не успел, что-то щёлкнуло, и из рожков полилась, быстро набирая силу, вода.
– Живё-ём! – торжествующе заорал Сивый.
С хохотом, шлепками и необидными пинками разобрались, где кто своё кладёт, кто на скамейке мылится, кто полощется, кто с кем душем и скамейкой меняется. Мылись яростно, оттирая, отскрёбывая себя.
Гаор, все эти дни старательно не думавший о душе и старавшийся не замечать влажной, пропитанной запахами пота и параши, духоты в камере, мылся с неизведанным до сих пор удовольствием, даже не замечая отсутствия обычных перегородок. Непривычно было мыть голову, ощущая пальцами волосы.
– Мыло с башки смой, – сказали рядом, – а то зудеть будет.
– Ага, спасибо, – поблагодарил Гаор.
Наконец он промыл голову так, что волосы заскрипели под пальцами, и открыл глаза. Нашёл взглядом Седого. Надо бы узнать напоследок. Гаор вышел из-под душа и прошлёпал к скамейке, где Седой сосредоточенно оттирал себе мочалкой ступни. Сел рядом.
– Ну? – спросил, не поворачивая головы, Седой.
– Чего все испугались?
– С чего взял? – с несвойственной ему угрюмостью спросил Седой.
– Заметил.
– А что кранов нет, тоже заметил? – по-прежнему угрюмо ответил вопросом Седой.
– Д-да, а что, как-то связано?
– Ещё как.
Седой, наконец, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
– Всё включается с пульта, дверь закрывается герметично, надзиратель с нами не заходит. Всё понял?
– Ничего не понял, – честно ответил Гаор.
– Ну, так пойми и запомни. Когда запускают назначенных к утилизации, то вместо воды включают газ, из тех же рожков.
– Какой газ? – тупо спросил Гаор, не желая понимать услышанное.
– Дурак. Чему тебя только на химзащите в училище учили. Были уроки?
– Были.
– Ну, так вспомни. И иди, вон потри кого, если сам вымылся.
Гаор послушно отошёл, мучительно пытаясь не понять, ведь ему все очень доходчиво объяснили, а… а согласиться с этим. Конечно, утилизация это понятно что, но чтобы вот так…
– Кажин раз трясусь, – доверительно сказал ему мылившийся рядом Бурнаш, – тут ведь ежли что, кому ты мёртвый про свою категорию говорить будешь.
– Затрясёшься, – кивнул Гаор, задним числом не понимая, а ощущая этот страх перед неотвратимой, но прошедшей мимо смертью. Как вот повисела над тобой мина, когда не знаешь куда бежать, и упала, и ты в мёртвом пространстве остался. Уже встал, землю с себя стряхнул, и вот тут тебя смертный колотун начинает бить.
– Спину потри, – попросил Бурнаш.
– Давай, – согласился Гаор.
Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.
– Лады, давай ты теперь ложись.
– Давай, – согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. – А ты и мохнатый! – вырвалось у него.
Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил:
– А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, – и утешил, – ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.
Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.
Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.
– Эх, кончилась банька, – вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.
– Это ж рази банька, – откликнулся Бурнаш, – так, баловство одно.
– Всё, – встал Седой, – пошли.
Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.
Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.
– С башки начни, – посоветовал ему, пряча лицо в полотенце, Зима, – чтоб на вытертое не стекало. И волосы раздвинь, чтоб клеймо видели.
Гаор молча, понимая, что надзиратель разговоры не одобряет, кивнул. Вытерев голову и расправив надо лбом волосы, он, как говорила ему врач, приподнял себе ошейник, вытер насухо основание шеи и опустил ошейник. Двигался тот намного легче. И стал вытираться дальше, по-прежнему наблюдая за остальными. Они старослужащие, а он новобранец.
Вытершись, использованные полотенца сбрасывали обратно в ту же коробку и брали из четвёртой, стоявшей чуть поодаль, другое полотенце, заметно меньшее и белое. Его повязывали вокруг поясницы, стягивая узел на лобке.
– Узел простой делай, – тихо сказал Чеграш, – чтоб, если прикажут, заголиться по-быстрому.
Внутренне содрогаясь от предстоящего унижения, Гаор завязал полотенце, чтоб, как у остальных, ягодицы оставались открытыми, а свисающие концы спереди только-только прикрывали гениталии.
Странно, но надзиратель не торопил их. И только когда они уже все были готовы, дубинкой показал им, чтоб они встали перед ним в шеренгу, оглядел их и, ткнув дубинкой, заставил Мальца перевязать полотенце, чтоб концы слишком не свисали. И открыл перед ними дверь.
– Выходи.
Конвейер – снова подумал Гаор. В следующей комнате опять сверяли номера и привязывали им к ошейникам небольшие номерки на шнурках.
– Твой сто тридцать второй. Понял?
– Да, господин, – ответил Гаор, переходя к указанной стене.
Вот выдали всем.
– Все?
– Все.
– Ведите.
– Пошёл.
Ещё одна комната. Ну и анфилада! Какая же это машина! Это что ж, рабство настолько выгодно, что соорудили такую систему? Гаор старался думать сейчас о чём угодно, лишь бы не о том, что вот-вот его, практически голого, выставят на чужие глаза и продадут как вещь. Кому-то нужную, чем-то полезную, возможно дорогую, но вещь. Да, были в его жизни и осмотры, и разводы по частям, когда они – новобранцы, хоть и аттестованные, стояли в строю, а майоры и полковники ходили вдоль шеренг, приглядываясь и отбирая себе пополнение. Но там даже вопросы задавались, а здесь его вряд ли о чём будут спрашивать.
Здесь их ненадолго оставили одних. Строй сразу смешался. Торопливо, напоследок, о чём-то сговаривались, чего-то желали. Гаор пробился к Седому.
– Держись, парень, – тихо сказал Седой. – Помни, ничего вечного нет. И это не самое страшное.
Гаор успел кивнуть и вытолкнуть через сведённое судорогой горло.
– Спасибо, за всё.
– Сочтёмся, – отмахнулся Седой.
Гаор сразу вспомнил, обрывок какого это изречения: «…у Огня угольками…», и прикусил губу, чтобы не закричать в голос, бессмысленно и дико ругаясь, как тогда в Чёрном Ущелье, когда он держал на руках истекающего кровью новобранца. Тому раздробило ноги, он наложил жгуты, но была ещё рана в живот, и мальчишка, цепляясь за него, шептал: «Сержант, говорили, умирать не больно. Мне больно, значит, я не умираю, да? Сержант…». А сверху сыпалась каменная крошка от развороченного укрытия.
– Готово?
В комнату порывисто вошёл молодой и румяный лейтенант с зелёными петлицами и списком в руке.
– Так, становись. Кого вызову, проходит.
Они выстроились вдоль стены.
– Сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре. Пошёл.
Седой, Чалый, Чеграш, Зима, Гиря вышли в указанную дверь.
Его номер сто тридцать второй, он может ждать. Но очередь двигалась быстро.
– Сто тридцать два.
Гаор шагнул вперёд.
– Пошёл, – бросил, не глядя на него, лейтенант.
Следующий зал заметно длиннее, с паркетным полом и тоже двумя дверями. Одна, через которую впустили его, а другая в дальнем торце. Вдоль стены по периметру невысокий, высотой в ладонь (24 см.), не больше, помост достаточной ширины, чтобы можно было стоять, не касаясь стены. Помост обтянут серым, чуть шершавым материалом и, встав на указанное ему надзирателем место, Гаор почувствовал, как согреваются ступни.
– Руки за спину, – сказал ему надзиратель и отошёл, чтобы поставить Лыска.
Руки за спину, это «вольно». Такую стойку Гаор мог держать долго и потому стал оглядываться.
Помост был рассчитан на, по крайней мере, полусотню… экспонатов. Расставляли их, сообразуясь с какими-то списками. И Седой с бригадой оказались далеко, но на другой стороне, так что он их видел. Приводили и ставили ещё и ещё, этих он уже никого не знает, видно, из других камер. Рядом с ним поставили мужчину, черноволосого, с густой бородой и усами, которые топорщились щёткой и потому не закрывали ни шею, ни губы. А слева оказался Малец из их камеры, озиравшийся с таким же любопытством. Наконец помост заполнился, у дальней двери поставили столик со стопкой каких-то вроде книжечек. Зазвенел звонок, и дальняя дверь открылась. Вошли покупатели.
Хорошо одетые, все в штатском, солидные мужчины, многие, как сразу заметил Гаор, знали друг друга. Они, не спеша, вежливо пропуская собеседника вперёд, входили, брали книжечки – каталог аукциона, догадался Гаор, вспомнив виденное на аукционе трофеев – и так же не спеша прохаживались вдоль помоста, разглядывая выставленный товар, делая пометки в каталогах. Иногда им хотелось что-то уточнить, и они приказывали показать мускулы, снять полотенце, повернуться спиной. Мимо Гаора уже прошло несколько таких, оглядели, пометили в каталогах, но приказаний не последовало. Один долго и внимательно рассматривал покрасневшего Мальца, чиркнул в каталоге и отошёл. Малец перевёл дыхание.
– Тряпку убери.
Гаор вздрогнул, не сразу поняв, что это ему. Перед ним стоял не старый, чуть старше сорока лет, мужчина в штатском, но с орденскими ленточками на пиджаке. Его чёрные глаза оглядывали Гаора с холодным интересом. Прикусив губу, Гаор распустил узел, зажав полотенце в опущенной вдоль тела левой руке.
– Повернись.
Он повернулся спиной.
– Обратно. Можешь прикрыться.
Завязывая полотенце, Гаор почувствовал, что руки у него дрожат, а щекам горячо от прилившей к ним крови.
Покупатели то и дело заслоняли от него Седого, но иногда в просветы между тёмными дорогими костюмами и гладко выбритыми головами ему удавалось увидеть высоко поднятую голову Седого, светлую шевелюру Чалого, Чеграша он уже видел хуже, а к Зиме и Гире надо поворачивать голову, что, как он понимает, запрещено. И подражая Седому, Гаор так же высоко держал голову и смотрел не на проходивших перед ним, а над ними.
Раздался тихий мелодичный звон, и перед ним остановилась женщина. В женских костюмах Гаор разбирался весьма приблизительно, но, что накидка-пелерина из белого с серебристым блеском меха безумно дорогая, догадаться нетрудно. Обилие украшений, вылощенный адъютант сзади. Понятно, генеральская жена, высокопоставленная шлюха. Гаор поглядел на адъютанта и похолодел. Его он знает. Встречались как-то в баре кадрового отдела Военного Ведомства. Он забежал выпить кофе, а бар общедоступный, было людно, и этот старлей подсел к нему. Разговорились. Тот, оказывается, читал его в «Ветеране» и тоже был на Малом Поле. Они выпили пива и немного со вкусом пообсуждали, как надо было бы поставить седьмую батарею. Приятно поговорили. И вот… Генеральша плотоядно облизывала губы, разглядывая его и стоявшего рядом черноволосого, явно сравнивая их. Адъютант откровенно скучал и явно не узнавал Гаора. Хотя бы потому, что не разглядывал. Наконец отошли.
В общем шуме негромких разговоров и шарканья ног отдельные слова не различались. Только когда проходили вплотную, можно было что-то разобрать, какие-то обрывки фраз, но Гаор слышал, не понимая.
– Повернись.
Это опять ему. Он бездумно выполнил приказание.
– Обратно. Покажи мускулы.
Гаор, как когда-то на занятиях, свёл вперёд плечи и напряг мышцы.
Покупатель чиркнул в каталоге и отошёл.
Сволочи, когда-нибудь это кончится?! У него уже начинала кружиться голова, снова звенело в ушах, только не хватает потерять сознание. Здесь не камера, отлежаться не дадут.
Зазвенел звонок, и покупатели потянулись к выходу. Гаор перевёл дыхание, чувствуя, как по спине ползёт струйка пота.
Когда зал опустел, надзиратели разрешили им сойти с помоста и перегнали в другую, уже маленькую комнату. Здесь, хотя у двери стоял надзиратель, но можно было немного размяться и даже поговорить, но тихо и незаметно.
– Хорошо держался, молодец, – бросил ему Седой.
– Гомиков седни не было, повезло, – сказал парень, темноволосый, но со светлым пухом на щеках.
– Ща ты их в зале увидишь, – ответил стоявший рядом с Гаором черноволосый. – Новик?
Гаор понял, что это ему, и кивнул.
– Привыкнешь, – сказал черноволосый.
Треугольник должника у него на лбу был обведён кружком – знаком законченной выплаты.
– Что за клеймо? – спросил Гаора ещё кто-то. – Не видел такого.
– Бастард, – уже привычно ответил Гаор. – Продан отцом за долги наследника.
– Скажи, как бывает, – мимоходом посочувствовали ему.
Надзиратель не мешал перешёптываться и переходить с места на место, молча поигрывая дубинкой у двери, за которой слышался шум рассаживающихся людей.
Вошёл быстрым уверенным шагом высокий гладковыбритый мужчина с каталогом и небольшим молотком в руках. Полосатый галстук-бабочка, к лацкану пиджака приколот цветок. Аукционист. Быстро и весело оглядел их.
– Заждались? Сейчас пристроим вас. Повязки поправить, на помосте стоять смирно, на шлюх в зале не пялиться, пасть не разевать, выполнять все команды. Поняли?
Они нестройно ответили.
– Да, господин.
– Отлично. Будьте паиньками, и полопаете от пуза. Вам всё полезно, что в рот залезло!
Рассмеялся над собственным остроумием и убежал за дверь.
– Остряк, – покачал головой Седой и посмотрел на Гаора. – Держись, трепотню его не слушай, смотри как в зале, над головами, тогда не сорвёшься.
Гаор кивнул.
– Начинаем нашу распродажу! – донеслось из-за двери. – Высокородные и глубокоуважаемые, мы предлагаем вам сегодня товар экстра, люкс товар, такого ещё не было! Готовьте ваши гемы, монеты и купюры, о-го-го, я прямо вижу, как вы будете драться за право выложить их! И наш товар стоит ваших гемов!
Мелодичный звон от удара молотком в гонг.
– Лот первый! Бригада люкс! Номера по каталогу сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два…
Надзиратель взмахнул дубинкой. Седой быстро обнял, прижал к себе Гаора, взъерошил ему волосы на затылке и оттолкнул.
– Пошли, парни, – весело скомандовал он, проходя к двери.
Гаор поднёс ко рту кулак и впился в него зубами, чтобы не закричать, глядя на закрывающуюся за Седым и его бригадой дверь. На этот раз её закрыли плотно.
Он не знал, сколько прошло времени, когда из-за двери донёсся удар гонга и надзиратель приоткрыл дверь.
– Лот второй! О-го-го, какой экземплярчик! Номер по каталогу…
Ушёл Бурнаш.
Гаор смог перевести дыхание и отпустить кулак, на котором чётко отпечатались его зубы.
– Разгладь, – шепнул кто-то, – а то заметят.
Гаор, не поглядев на сказавшего, стал разминать, растирать кисть, не отрывая глаз от двери. Но, видно, проданных уводили в другую сторону, и ужас от того, что он больше никогда не увидит Седого, с новой силой обрушился на него. Он словно ослеп и оглох, занятый только одним, не упасть, удержаться на ногах…
– …Номер сто тридцать два!.. – прозвучало в звенящей пустоте, и Гаор, машинально переставляя ноги, пошёл к двери.
Странно, но он вошёл в зал и встал на небольшой, но такой же, как в смотровом зале, помост рядом с кафедрой аукциониста, не пошатнувшись и даже нормально дыша.
– Редкостный экземпляр! – радостно орал аукционист. – Непорочный в смысле непоротый! Убедитесь сами, – и ему вполголоса: – повернись, скотина.
Так вот для чего задницу открывают – сообразил, выполняя приказание, Гаор. Следы порок смотрят.
– Обратно, – скомандовал ему аукционист.
Гаор повернулся лицом к залу, и, хотя помнил совет Седого смотреть поверх голов, любопытство пересилило. И тут же пожалел об этом. Потому что в первом ряду сидели два выбритых до блеска хихикающих старика с такими характерными физиономиями, что у него зачесались кулаки. Любители мальчиков. Когда на ветеранских гулянках им попадались на пути такие, то они отводили душу по полной программе.
– Мил, весьма мил, – хихикал один, упоённо разглядывая в дамский бинокль, хотя расстояние между ним и помостом не превышало трёх шагов (288 см.), низ живота Гаора. – И не очень волосат.
– Слишком массивен, – жеманно возразил другой, – я предпочитаю поизящнее.
– Бастард-полукровка, – орал аукционист. – Между прочим, так, пустячок, образованный. Общевойсковое училище, солдатское отделение, полный курс. Вы только подумайте, если вам понадобится застукать свою любовницу на горячем, парень организует вам настоящую военную операцию. О-го-го! Да он фронтовик! И даже старший сержант! Такого у нас ещё не было! Вставит мину куда угодно!
Гаор заставил себя поднять глаза и вдруг натолкнулся на взгляд адъютанта за спиной генеральши. И по тому, как тот, вздрогнув, отвёл глаза, Гаор понял: его узнали! И уже не отчаяние, а бешенство, стало захлёстывать его. «Что? – мысленно кричал Гаор, глядя на отвернувшегося адъютанта – Не хочешь смотреть? Смотри! Ты сын, а я бастард, поэтому ты офицер, а я старший сержант. Ты там, а я здесь!»
– Начальная цена тысяча! – гаркнул аукционист.
– Тысяча сто, – хихикнул старик в первом ряду.
Гаор на миг с ненавистью посмотрел на него и заставил себя поднять голову.
– Тысяча двести, – откликнулись из задних рядов.
– Да вы что?! – изумился аукционист. – За такое и столько?! Это ж вам не дикарь из дальнего посёлка. Водит машину, разбирается в любой технике, доступной, – аукционист хихикнул, – пониманию сержанта. И даже, – он похабно подмигнул залу, – не очень волосатый.
– Тысяча пятьсот…
– Две тысячи…
– Это мне начинает нравиться, – подбодрил зал аукционист. – Он же и на расплод годится. Вы только подумайте, какое рыжее потомство он даст! Да такие детёныши влёт уйдут!
– Так, когда они ещё будут? – задумчиво спросили из зала.
– А это когда на случку отправите, – парировал аукционист. – Да хоть сегодня вечером. У сержанта оружие всегда при себе!
Он залился жеребячьим хохотом, успев шепнуть Гаору.
– Тряпку сними.
Стиснув зубы, Гаор выполнил приказание.
Старички в первом ряду упоённо захихикали. Генеральша томно вздохнула, колыхнув грудью и зазвенев драгоценностями.
– Пусть так и стоит, – попросил один из стариков. – Ну, пожалуйста, это так волнующе.
Аукционист покачал головой.
– Я не решаюсь подвергать вашу нравственность такому испытанию.
Теперь захохотали и в зале.
– Но я не вижу, что его оружие готово к бою, – заявил второй старик.
– Оно просто не видит мишени, достойной своего калибра, – быстро ответил аукционист.
Теперь хохотали так, что Гаор, несмотря на своё положение, с трудом удержался от улыбки. Хорошо сказано, аггел вас всех трахни! Аукционист горделиво раскланялся и бросил ему.
– Прикройся.
Онемевшими от напряжения пальцами Гаор завязал полотенце.
– Не правда ли, уникум! Уникум дорого стоит. Парень уникален во всём!
– А в чём конкретнее? – поинтересовался тот же голос, что спрашивал про приплод, – а, впрочем,… две пятьсот.
– Три, – откликнулись из другого конца зала.
Возникла пауза, в которую немедленно вклинился аукционист.
– Вы спрашивали, чем он уникален? Отвечаю! Всем! От происхождения до причины обращения!
Вытянув вбок руку, он ловко ухватил Гаора за волосы, открывая ему лоб.
– Смотрите же! Кто-нибудь видел такой знак?! Бастард продан отцом за долги наследника рода! О благословенные времена легенд, когда, спасая род, отцы жертвовали сыновьями! Ожившая древность в вашем доме! Ощутите себя властителем древних времён. Вы владелец раба лучших кровей!
– А точнее? – требовательно спросил кто-то.
Аукционист отпустил его волосы.
Ну-ка – стало интересно Гаору – хватит ли трепачу смелости прилюдно произнести то, что написано в его карте, а значит, и в каталоге. Он даже перестал злиться на этого остряка. Здесь-то как тот вывернется?
Аукционист если колебался, то не дольше половины мига.
– Ну, кто, кроме известного своим мужеством отважного генерала, кто, кроме блюстителя традиций и офицерской чести, генерала спецвойск Яржанга Юрденала, мог совершить такое?!
И тут впервые Гаор подумал, что этот торг – не его позор, а отца: с такими интонациями аукционист громоздил восхваления, а в зале слушали их, откровенно смеясь.
– Три пятьсот, – одобрили старания аукциониста.
– Четыре.
– Разумно, – одобрил аукционист, – но вы посмотрите на его мускулы, – и опять ему, – покажи.
Гаор послушно принял нужную позу.
– Четыре пятьсот, – откликнулись из зала.
Определить, выделить из массы называвших цены, Гаор никого не мог. Он опять чувствовал приближение обморока от перенапряжения. Последние контузии и Чёрное Ущелье так ему добавили к Валсским, что подолгу держать стойку он теперь мог только спокойно, а не психуя. Потому и сразу согласился на дембель, хотя контракт предлагали ему тогда не самый плохой. Он стал думать об этом, чтоб совсем не замечать зала, и даже случайно не встретиться опять взглядом с адъютантом.
Ему разрешили расслабиться, и он перевёл дыхание. Аггелов вам всем в глотки, когда же это кончится, решали бы уже. Аукционист опять отмочил что-то такое, что зал с упоением захохотал.
– Пять тысяч, – заявивший еле говорил от смеха.
– Первоклассный балаган, – одобрил ещё кто-то.
– Согласен, – вступил сочный бас уверенного в себе и своих правах человека. – Но у меня больше нет времени. Семь тысяч, и закончим.
Наступила тишина. И в этой тишине аукционист, мгновенно понявший, что нового повышения цены не будет, приступил к последней процедуре.
– Семь тысяч, раз! Кто больше? Семь тысяч, два! Кто больше? Семь тысяч, три! Продано!!!
И короткий властный жест приказал Гаору сойти с помоста и пойти к небольшой малозаметной двери за кафедрой аукциониста. Разглядеть купившего он не успел.
В небольшой комнате Гаор по команде надзирателя сбросил в ящик полотенце. Теперь-то дадут одежду? Нет, новая дверь. Опять комната без окон, у дальней двери стоит надзиратель, а вдоль стен на корточках или прямо на полу сидят голые рабы. Гаор с радостью увидел знакомую бороду Бурнаша и быстро, пока надзиратель не указал ему другое место, подошёл и сел рядом. Бурнаш покосился на него и ухмыльнулся.
– За сколь продали? – спросил он шёпотом.
– За семь тысяч, – так же шёпотом ответил Гаор.
– Ну, теперя поживёшь, – хмыкнул Бурнаш и пояснил: – Пока цену свою не оправдаешь, хозяин тебя поберегёт. А меня за три с половиной. Тебя кому продали?
– Не разглядел.
– По первости всегда так, – кивнул Бурнаш.
Надзиратель перешёптываться не мешал. И Гаор рискнул продолжить разговор.
