Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. Коррант. 3 книга
– А в сам-деле ничо, – сказал ему сидящий напротив Сизарь, – могёшь.
– Джадд, вон тоже залпом пьет, – кивнула Балуша.
– Это чо, на фронте так учат? – спросил Чубарь.
– Точно, – улыбнулся Гаор, – пить надо быстро, пока не отобрали или не убили. Знаешь, как обидно, когда налил, а выпить не успел.
Джадд кивнул.
– Да, это так.
От выпитого и съеденного все раскраснелись, хотелось движения, действий. И песня возникла естественно, сама по себе. Пели уже знакомым Гаору сложным многоголосием, совсем не похожим на новогоднее поздравление. «Потому что там чужое, – с обжигающей ясностью понял Гаор, – а здесь своё». Но ему и те фронтовые, армейские, компанейские – свои, и эти. Как же ему? А просто. Сейчас со всеми, а в рейсе…
– Рыжий, а ты ещё песни знашь? – спросили его после третьей общей песни.
– Знаю, – уверенно ответил он.
– Ну, так спой.
«Вечерний звон»? А хотя бы. У Сторрама она понравилась всем, он даже дрался из-за неё, так ему не верили, что она не нашенская. Грустна только, не под праздник.
– Ну, чо ж ты, Рыжий?
– Грустные не хочется, а весёлые больно солёные, – честно ответил он.
– Давай солёную, – засмеялись мужчины.
– А ну, не дурите, – сразу вмешалась Нянька, – эк вас со стакаши развезло сразу.
– Это меня развезло?! – возмутился Гаор. – Да я по черте зажмуркой пройду.
– Это как?!
– А просто!
Гаор вылез из-за стола.
– А вот, половицы две, черта между ними, всем видно?
– Ну-у!? – полезли из-за стола остальные.
Гаор встал по стойке смирно, закинул руки за голову, сцепив пальцы на затылке, и закрыл глаза. Здесь главное, сразу носок точно на черту поставить, а потом идти, плотно приставляя каблук к носку, тогда не собьёшься. Дойдя до стены, Гаор развернулся на каблуках и пошёл обратно. Судя по восторженно-удивлённому рёву, он не сбился.
– Ну? – остановился он и открыл глаза. – Сбился? Шатнуло меня? То-то!
Его обнимали и целовали, хлопали по спине и плечам. Лузга, а за ним Лутошка попробовали так же пройтись, но Лузгу сразу зашатало, и он сошёл с черты, а Лутошка так и вовсе сел на пол под общий смех.
И началась такая весёлая круговерть, что Гаор потом даже толком не мог вспомнить, что за чем было. Но пели уже весёлые, быстрые плясовые песни и танцевали под них невиданные им танцы, и он учился, на ходу перенимая коленца и выходки. И пили чай с вареньем, подаренными конфетами и печеньем. И Малуша ластилась к нему, выпрашивая блестящие обёртки от конфет. И он, разойдясь по-настоящему, бил чечётку под собственное пение, подхваченное остальными. И играли в новые, ещё неизвестные ему игры, и мужчины боролись на руках: кто чей кулак на какой счёт к столу прижмёт. И такого Нового Года у него ещё не было!
Сон шестой
Окончание
…На следующий год и там же…
Аргат
Универсальный Оружейный Завод
570 год, зима
5 декада, 5 день
День за днём, день за днём. И от безумия спасает только работа. Да ещё люди вокруг. Которые верят тебе и зависят от тебя. Потому что если ты сдашься, сломаешься, то у них ничего не останется в этой жизни. Когда тебе самому жить уже незачем, то живи ради других. Хотя бы ради парней, что смотрят на тебя, как – Седой невольно усмехнулся – на отца. Так что же делать с этим узлом? И вот ещё причина и цель. Неведомые пользователи этого «изделия», которым придётся справляться со всеми техническими проблемами под огнём, в окопе, и им все твои технические изыски будут по фигу и по хрену. Им нужна надёжность и простота в эксплуатации. И чтобы их оружие было хоть на чуть-чуть, но дальнобойнее и скорострельнее оружия противника, потому что это чуть-чуть сохранит им жизнь. И всё-таки, всё-таки… И всё-таки надёжность приоритетнее. Всё сразу невозможно. Значит, выбираем надёжность. А здесь проблем больше, чем решений.
Раздав парням задание, Седой вернулся к столу с разложенными чертежами. В чём же дело? Может, в том, что упрямо берём за образец оружие айгринов, оружие прошлых войн и пытаемся его превзойти, а с айгринами вряд ли будем воевать. А об оружии согайнов сведений нет. У него нет.
Сквозь шум работающих станков еле слышно пробился щелчок отпираемой двери. Неурочный обход? В честь чего? Парни даже голов не подняли и не повернули, зная, что все задания получают от него.
Надзиратель впустил главного конструктора. «Однако», – усмехнулся Седой, выпрямляясь навстречу неожиданному посетителю.
– Закройте дверь, я вас позову, – бросил через плечо Главный.
Надзиратель щёлкнул каблуками и захлопнул дверь. Главный конструктор подошёл к столу и, даже не поглядев на разложенные чертежи, прямо поверх них положил свою чёрную кожаную папку. «Тоже что-то новенькое», – отметил про себя Седой. Обычно Главный Конструктор с порога требовал от него рапорта о ходе работ, делал достаточно дельные замечания, а сейчас стоит и молчит, разглядывая их крохотную мастерскую – помесь цеха с чертёжной – так, будто видит её впервые и не совсем понимает, что это и как он здесь оказался.
Еле заметно изменился звук токарного станка: Чалый перевёл его на холостой ход, чтобы лучше слышать. Зима стал сосредоточенно вымерять свою деталь, Гиря отправился искать что-то на стеллаже и будто случайно оказался у двери за спиной посетителя, а Чеграш попросту без всякой маскировки выключил свой станок и развернулся лицом к столу.
Главный Конструктор, словно не замечая ничего, продолжал рассматривать стены, станки, кульман, стеллаж, старательно избегая, как вдруг сообразил Седой, смотреть на него. Ну, парни для Господина Главного Конструктора – именно так, все слова с большой буквы и жирным шрифтом – тоже вроде мебели, самодвижущиеся инструменты, не больше. Всё дело в нём. Ну что ж, помогать не будем. Как и положено рабу, промолчим.
– Вы… – наконец, выдавил Главный, – вы…
Седой невольным движением удивления поднял брови. Тоже нечто новенькое, до сих пор преобладали безличные обращения, типа: «надо сделать», «необходимо проверить» и тому подобное. Или Главный обращается ко всей бригаде? Тоже необычно, но… Седой кивком разрешил парням подойти к столу. Главный удивлённо посмотрел на них. Тоже будто впервые увидел.
– Я хотел бы кое-что уточнить, – наконец нашёл Главный подходящую формулировку.
– К вашим услугам, господин Главный Конструктор, – Седой склонил голову, скрывая поклоном усмешку.
За ним молча повторили его движение парни. Главный невидяще посмотрел на них. Он явно не знал, с чего начать безусловно важный, но столь же безусловно мучительный разговор.
– Что вас интересует, господин Главный Конструктор? – пришёл, наконец, к нему на помощь Седой. – По изделию…
– Нет, – отмахнулся Главный, – это потом. Меня интересует… – он внезапно твёрдо и даже требовательно посмотрел в глаза Седого. – Как ваше имя?
– У раба нет имени, господин Главный Конструктор, – спокойно ответил Седой, слегка даже пожав плечами, чтобы выразить этим своё недоумение по поводу незнания таких элементарных вещей. – Мой номер…
– Меня интересует не это, – с прежней властностью отмахнулся Главный. – Хорошо, давайте так.
Он достал из нагрудного кармана свой блокнот, известный всему заводу, открыл, быстро и коротко написал что-то на чистой странице и протянул блокнот Седому.
– Так?
Седой с искренним недоумением взял блокнот и прочитал. «Яунтер Крайгон». И две даты. Той аварии и своего обращения. Ни забыть, ни спутать их он не мог. Случайным совпадением это тоже быть не могло. Чалый вытянул шею, пытаясь из-за плеча Седого прочитать запись.
Седой перевёл дыхание и протянул блокнот Главному.
– Какое это сейчас имеет значение, господин?..
Главный резким жестом остановил его, не дав договорить. Он уже справился со своим смущением и заговорил в прежней манере.
– В папке материалы, ознакомьтесь с ними. Я зайду к концу смены.
– Да, господин Главный Конструктор, – стараясь, хотя бы внешне, оставаться спокойным, ответил Седой.
– Да, господин, – эхом повторили за ним парни. Раз сказали: «ознакомьтесь», – значит, это и их касается.
Главный снова посмотрел на них, уже заинтересованно, увидев всех четверых, еле заметно улыбнулся, убрал свой блокнот в нагрудный карман и ушёл, повелительным стуком в дверь вызвав надзирателя.
Оставшись одни, они недоуменно переглянулись.
– Парни, заканчивайте у кого что, – негромко напомнил им о работе Седой и улыбнулся, – прочитаю и вам дам.
– Точно, – кивнул Чалый, возвращаясь к станку.
Седой сел за стол и открыл папку. Там были газеты. Вернее, вырезки из газет. Пронумерованные, с надписанными от руки названиями газет, номерами и датами выхода. Интересно, конечно, но с каких пор газетные статьи стали для Главного материалом? Газеты – журналистика и беллетристика – не предмет для серьёзного человека. Во всяком случае, во времена его молодости в Политехнической Академии для студентов и профессоров было именно так. Но раз велено ознакомиться, значит, выполним приказ, и не просто прочитаем, а как материал.
Седой сел поудобнее и начал с вырезки под первым номером.
«Эхо. Свободная газета». Дата… за прошлый год. «Как украсть в Храме и остаться безнаказанным». Криминальная хроника? Какое это имеет к нему отношение? По старой привычке Седой сразу посмотрел на подпись. Никто, он же Некто. Остроумно, но… ладно, почитаем, раз есть такой приказ.
Парни возились у станков и стеллажей, изредка тихо переговариваясь. Задание они уже выполнили и сейчас имитировали рабочий шум. Так что если надзирательская сволочь подслушивает под дверью, то чтоб ей прицепиться было не к чему.
Седой читал, казалось, забыв обо всём. Медленно, вчитываясь, будто разучившись читать. Вернее, он сразу схватывал весь текст и тут же перечитывал его уже медленно. Но это… этого не может быть… Он что, сошёл с ума? Галлюцинации? Откуда? Как?! Как лавина с горы, нет, не то, вода, крохотная трещинка в плотине, тоненькая безобидная струйка, раздвигающая трещинку в пролом, и уже поток вырывает из казавшейся монолитной толщи блоки, и рушится вся плотина…
Лязгнул замок. Седой вздрогнул и поднял голову.
– Эй, волосатики, принимайте паёк.
Да, правильно, обед им привозят прямо сюда, и он как старший должен принять паёк. Седой встал и подошёл к двери.
– Сколько вас, обалдуев?
– Пятеро, господин надзиратель.
– Правильно. Принимай.
Чтобы не тратить время на обыски, разносчики прямо через порог передали ему пять двойных мисок с супом и кашей, пять кружек с дымящимся чаем и пять четвертушек тёмного хлеба.
– Всё, лопайте, – надзиратель захлопнул дверь.
Парни с привычной ловкостью сдвинули и сложили чертежи, освободив стол для еды.
– Седой, а её куда?
Папка мешала Гире поставить кружки.
– Сейчас.
Седой быстро сложил вырезки, закрыл папку, переложил её на стеллаж, и они сели обедать. Обеденный период – время законного отдыха и громких разговоров.
– Чего там, Седой? – спросил Чеграш после первых ложек.
– Или я сошёл с ума, – серьёзно ответил Седой, – или весь мир.
– Ты нормальный, – убеждённо сказал Чалый, – мы тоже…
– Значит, рехнулся Главный, – закончил его мысль Зима.
Седой невольно улыбнулся.
– Он тоже нормальный. Как я надеюсь. Но это… это вырезки из газет, помните, я про газеты вам рассказывал?
– Помним, конечно, – кивнул Чалый.
– И про что тама? – спросил Зима. – Про мины?
– И про них тоже, – кивнул Седой. – Нет, парни, я сейчас ещё как ушибленный, дайте дочитать.
– А чо ж нет, – пожал плечами Чеграш. – С сегодняшним успеется.
– Ну да, – сразу понял его Гиря, – велели ж ознакомиться, мы и знакомимся.
– Верно, – Чалый протёр миску из-под каши остатком корки и кинул его в рот, – Главный важнее, его приказ последний, так что…
– Так что, болтуны, – Седой допил чай и встал, – заканчивайте, а меня не трогайте пока.
– Как скажешь.
Парни доели и составили опустевшие миски и кружки к двери, чтобы, когда надзиратель за посудой придёт, подать сразу, извлекли из-под чертежей свои самодельные тетради и занялись уроками. Хорошо, здесь черновики подлежат уничтожению, а бумагу выдают без счёта, а что через уничтожитель лишние листы пропущены, никто в бумажном мусоре и не заметит. Они уже так по три тетради израсходовали.
Седой читал теперь, стоя у стеллажа, чтобы не мешать им. Уже по второму разу. Да, он был прав, плотина прорвана. Нет, в самых злых и смелых мечтах он не желал Крайнтиру такого. Его не просто смешали с грязью, его уничтожили. И всё логично, следуя законам, научной логике, этике… Похоже, на этом дураке отыгрываются за все начальственные плагиаты. Но… но кто же спустил лавину, проковырял плотину? Неужели… Седой вернулся к самой первой вырезке. Да, началось с неё. Никто, он же Некто. Укрывшийся за псевдонимом или… лишённый имени. Ну, это могло сохраниться в деле, но это… эти подробности откуда? Неужели… Нет, не стыкуется, по резьбе не подходит. Если это тот парень, обращённый бастард, то… Во-первых, сейчас он раб и связи с редакцией иметь не может, во-вторых, доступа в архив Ведомства Юстиции тоже, опять же как раб. А с другой стороны, эти подробности больше никому не известны, об этом он сам рассказывал только ему, имена тогдашней команды в той же последовательности и другие детали – это, во-первых, а во-вторых, он помнит, парень называл ему свою газету, именно эту – «Эхо. Свободная газета». Два на два, пятьдесят на пятьдесят, вероятность… в пределах допустимого. И, в-третьих, псевдоним. Никто. Только человек, насильственно лишённый имени, мог сказать о себе такое. Три против двух. Значит, он. Но как? Газета выкупила его и сделала редакционным рабом? Но откуда тогда данные из архива? Хотя это тогда объяснимо, кто-то ещё из редакции. Но тогда и под статьёй стояло бы имя второго, свободного и имеющего доступ. Вот рыжий аггел, правильно, Рыжий, его так прозвали в камере, и он сразу, даже с готовностью принял это прозвище. И упоминания в статье о фронтовом опыте автора, а парень был фронтовиком, кажется, сержантом…
Седой закрыл папку и обернулся к парням.
– Сделали? Давайте, проверю.
Чалый отдал ему свою тетрадь и пошёл к стеллажу.
– А посуда где? – вдруг вспомнил Седой.
– Когда уже сдали, – ответил Зима, ревниво следивший за проверкой, – ты читал как раз.
– Мы сразу подали, – сказал Чеграш, дописывая своё. – Сволочуга и заглянуть не успел.
Седой проверил их тетради, исправив ошибки.
– А мне чо ж? – обиженно надул губы Гиря. – Я ж правильно решил.
– Правильно, – кивнул Седой, – но можно было короче. Подумай, как сделать, чтоб не на двух листах, а в три строчки.
Написав им задания на завтра, он отпустил их выполнять приказ Главного: знакомиться с папкой. Читали парни уже хорошо, но медленно, и пока они читали, передавая друг другу вырезки, Седой вернулся к чертежам, но не думалось, и он пошёл доделывать модель за парней. Не так по необходимости – уже ясно, что вариант провальный – а, чтобы чем-то занять руки и успокоить голову.
Парни читали, негромко переговариваясь и не мешая ему думать. Хотя и мыслей у него сейчас никаких не было, сплошной хаос и неразбериха, мыслительный бардак. Злая радость, благодарность рыжему бастарду, обращение к погибшим друзьям: «Видите?! Огонь справедлив!» и… Нет, надо успокоиться, разумеется, время необратимо, ошейник не снимается, но… но эта завистливая сволочь, амбициозный дурак оказался у всех на виду как есть, голеньким, во всей своей красе. Спасибо тебе, Рыжий, даже имени твоего не знаю, своего ты мне так и не назвал. Статья за прошлую осень, а встретились мы… да, уже четыре года прошло, значит, ты выжил, первый год самый тяжёлый, ну, удачи тебе, парень, Огонь тебе в помощь. Не знаю, как ты это сделал, но ты молодец. И газета твоя молодцы, что не побоялись напечатать. С хорошими друзьями тебя, парень, от души поздравляю.
– Седой, – подошёл к нему Чалый. – Я прочитал.
– И что скажешь? – спросил, не отрываясь от работы, Седой.
– Это тот парень, помнишь, в Большом Отстойнике, новик, рыжий, звезда на пять лучей, ты ему ещё о себе рассказывал.
– Помню, – кивнул Седой.
– Это он написал, ну, самую первую, больше некому, – убеждённо сказал Чалый.
– Точно, – подошёл к ним Чеграш. – Как он это сделал? Он же раб.
– Не знаю, – честно ответил Седой, – сам ума не приложу.
Подошли закончившие чтение Зима и Гиря. Теперь они все впятером стояли у токарного станка, будто рассматривали получившуюся деталь.
– Мы сложили всё, как было, – сказал Зима.
– Седой, а чо ж теперь будет? – спросил Гиря.
– А что должно измениться? – ответил вопросом Седой.
Он не хотел осадить или ещё как-то возразить Гире, самому ему этот вопрос даже не пришёл в голову. Слишком многое всколыхнули эти вырезки.
– Ну, освободят тебя, – неуверенно предположил Чеграш.
– Да, – кивнул Чалый, – выкупишь тогда нас?
– Да вы что, парни? – оторопел Седой. – Ошалели? Ошейник не снимается.
Парни переглянулись и погрустнели.
– А мы уж подумали… – вздохнул Зима.
– Седой, а если не для этого, то зачем тогда всё? – не очень внятно спросил Чалый.
Но Седой понял его.
– Нет ничего тайного, что не стало бы явным, понимаешь? Он просто решил рассказать правду, а что дальше… для нас, не думаю, что изменится что-то, а вот для, – он помимо воли зло улыбнулся, – вот для Крайнтира Таррогайна изменится многое, если не всё.
– Слышь, Седой, – Чеграшу явно пришла в голову новая мысль, – а ему, ну за подлость его, могут клеймо шлёпнуть?
Парни сразу оживились и стали яростно обсуждать, что за такое точка точно положена и что они с этим гадом сделают, если он в их казарму попадёт.
– Размечтались, – нарочито строго прервал их Седой.
– А чо, Седой, по справедливости ежели… – попытался заспорить Зима.
– Заткнись! – рявкнул вдруг Чалый. – По справедливости знашь, чего бы надо… ну, так и заткнись.
Их спор прервал лязг замка.
– Атас, – шепнул Чеграш, и они все повернулись к двери.
Вошёл Главный конструктор. Оглядел их, стоявших у станка, и подошёл к столу. Седой быстро прошёл к стеллажу, взял папку и положил её на стол перед Главным. Тот молча кивнул. Наступила тишина. Никто не решался начать разговор первым.
– Вы… – Главный откашлялся, будто у него запершило в горле. – Вы ознакомились?
– Да, господин Главный конструктор, – спокойно ответил Седой.
Парни молча кивнули. Они тоже подошли к столу, но остановились в шаге и за спиной Седого. Главный поднял голову и твёрдо посмотрел в глаза Седому. Тот так же твёрдо встретил его взгляд.
– Как вы выдержали это? – тихо спросил Главный.
Седой молча пожал плечами.
– Что я могу для вас сделать?
– Нужен согайнский аналог изделия, – начал перечислять Седой, – их последняя техническая литература, участие в полевых испытаниях…
– Нет, – прервал его Главный, – лично для вас?
– Для нас, господин Главный конструктор…
Слова Седого прозвучали не так вопросом, как вежливым уточнением. Главный заново оглядел стоящих за Седым парней и… улыбнулся.
– Вы упрямы, – произнёс он тоном одобрения. – Хорошо. Для вас и вашей бригады? Скажем, по условиям содержания, например, отдельный жилой блок вместо общей казармы?
– Одиночное заключение, господин Главный конструктор? – чуть более подчеркнуто для обычного вопроса удивился Седой.
– Да, логично, – явно вынужденно согласился Главный.
Видимо, эта идея ему очень нравилась, но настаивать на ней он не стал. Но Седой и раньше замечал, что Главный умеет не просто соглашаться с чужим, но и отказываться от своего.
– Тогда что?
Не оглядываясь, Седой чувствовал напряжение парней. Да, надо ловить момент.
– Комплект учебников за среднюю школу.
– Что?! – изумился Главный. – Это-то вам зачем? – и, тут же сообразив, кивнул. – Я понял. Хорошо, азбука и арифметика.
– Нет, за последние три класса.
– Значит, основу вы сделали, – понимающе кивнул Главный. – Что ж, вполне логично и даже интересно. Но здесь, не в казарме, раз вы остаётесь в общем помещении.
– Разумеется, – кивнул Седой. – Спасибо, господин Главный конструктор.
– И это всё? – Главный удивлённо пожал плечами, снова оглядел их, уже всех вместе, своим обычным всё видящим и запоминающим взглядом и принял решение. – Остальное я решу сам. Завтра в одиннадцать ваше мнение об изделии, подготовьте краткую записку.
Седой молча наклонил голову. Главный взял папку, кивком попрощался со всеми и вышел. Когда за ним закрылась дверь, парни шумно перевели дыхание.
– Седой, чо ж теперь будет? – спросил за всех Чеграш.
– Учиться будете, – весело ответил Седой, – на законных основаниях.
– Это, конечно, здоровско, – кивнул Чалый, – а чего ты себе сигарет не попросил?
Седой улыбнулся.
– Когда хапаешь всё сразу, рискуешь остаться ни с чем.
Парни негромко засмеялись.
– Седой, а чего ты от жилья отдельного отказался? – спросил Зима.
– Ну, ты и чуня, – возмутился Чеграш, – нас бы и заперли в отдельную камеру с парашей и раковиной.
– Хрен бы ты тогда к Малке бегал, – подхватил Чалый.
– И мы к остальным, – очень серьёзно закончил Гиря.
И парни дружно заржали, зажимая себе рты, чтобы не вышло слишком громко. Седой тоже рассмеялся и тут же стал серьёзным.
– Ну, успокоились, жеребчики? Про записку слышали? Давайте готовить, пока время есть.
Парни кивнули.
– Фуфло это, – высказался Чалый, – не будет фурычить.
Седой выудил из развала на столе чистые листы бумаги.
– Садись и пиши соображения по своему узлу. Остальные то же самое.
– А ты?
– А у меня общие соображения. Давайте, шабаш скоро, нужен задел на завтра.
Они расселись вокруг стола, наступило сосредоточенное молчание.
– Писать, как думаю? – спросил, не поднимая головы, Чалый.
– Да. Потом сведём воедино и отредактируем, – ответил Седой.
Он и раньше заставлял их участвовать в подготовке мнений и записок, но впервые был уверен, что их участие можно не прятать. Афишировать, конечно, не нужно, но парни получат возможность учиться, за одно это спасибо рыжему бастарду, журналюге, а увидеть Крайнтира с клеймом на лбу и в ошейнике… нет, он этого даже врагу, даже такому не желает. Мёртвых это не воскресит, ни с него, ни с парней ошейников не снимет, но и того, что этот дурак получил, тоже вполне достаточно. А теперь всё лишнее побоку, ты не беллетрист, записка должна быть краткой. И предельно ясной.
Записка была вчерне готова, когда зазвенел звонок и надзиратель грохнул дубинкой по двери с криком:
– На выход, волосатики!
Седой оглядел мастерскую. Станки… выключены, рубильник… выключен, чертежи и бумаги… убраны на стеллаж, кульман… пуст, тетради парней… не видны. Всё в порядке. И пошёл к выходу, как старший бригады он выходил первым.
Обыск на выходе, они выстраиваются в коридоре вдоль стены, надзиратель с лязгом захлопывает дверь их мастерской и вешает на замок пломбу.
– Валите, лохмачи.
По коридору, мимо уже закрытых и опечатанных дверей – свободные уходят на период раньше, чтобы не сталкиваться даже случайно с рабами – они прошли к лестнице, по которой спускались в рабскую казарму. У входа их снова обыскали, дверь за ними закрыли и опечатали. Здесь надзирателей и охраны уже нет, теперь только ещё один обыск внизу, у входа в их подвал, и уже можно громко разговаривать и перекликнуться со спускающимися со своих этажей остальными. Чугунная по старинке лестница – эту часть комплекса, похоже, лет двести не реконструировали – гудит от множества голосов и топота грубых ботинок. На очищенных от рабов этажах гасят свет, и сумрак спускается сверху вниз по лестничному коробу.
Нижний холл, где уже ночная смена надзирателей пересчитывает и обыскивает возвращающиеся бригады.
– Мастерская номер пятнадцать. Пятеро в наличии, господин старший надзиратель, – рапортует Седой.
– Мастерская номер пятнадцать, пятеро по списку, пятеро в наличии, – отмечает в регистрационном журнале время их возвращения старший ночной смены надзирателей. – На обыск становись.
Они встают в ряд у стены, руки с растопыренными пальцами на стену, ноги расставлены. Два надзирателя быстро обыскивают их, охлопывая карманы и прочие места, куда можно что-то спрятать.
– Всё, валите.
Мимо закрытой двери надзирательской они вошли в коридор рабской казармы. До отбоя дверные решётки камер отодвинуты, шум, беготня, толкотня в уборных и умывалках, крики и смех… Седой вдруг с удивлением почувствовал, что смотрит и ощущает, как в первый раз, как… заново.
– Седой, ты чо?
– Ничего, – вздрогнул он, – всё в порядке.
Снять и повесить комбинезон, сбросить тяжёлые ботинки, умыться и налегке, босиком – по-домашнему, усмехнулся Седой – в столовую, на ужин. Неизменные каша, хлеб и чай. Вкус неважен, было бы сытно. Щедро пересыпанная руганью и поселковыми словами речь, смачное чавканье… его все это уже давно не коробит, а мысль, что до конца его дней ему ничего другого не светит… ещё в тот, первый год его рабства он заставил себя не смириться, нет, а принять как вводную, как условие задачи, которую надо решить. Задача – выжить, сохранить себя как живой организм и как личность, не сойти с ума, не опуститься до подлости, остаться человеком и не превратиться в существо, а условия… обыски, ругань надзирателей, примитивная на грани голода еда, да мало ли ещё… Пока он с этой задачей справлялся, справится и дальше. Справился же тот парень.
Но за всеми этими мыслями Седой участвовал в общем разговоре, смеялся общим шуткам, отвечал на чьи-то вопросы, то есть жил, отдыхал после рабочей смены. А парни – молодцы: ни словом о сегодняшнем никому не обмолвились. Этого, и в самом деле, остальным знать незачем. Никого это не касается, не должно коснуться. Он один из них, старший бригады в пять человек и ничем другим выделяться не хочет. Потому что это помешает решению главной задачи: выжить не за счёт других, выжить человеком.
После ужина недолгое время отдыха, личного, как написано в армейских уставах, времени. Покурить в умывалке, поговорить с кем-то ещё, кроме членов своей бригады, договориться с кем-нибудь из женщин, чтобы взяли зашить порвавшуюся рубашку, да мало ли дел скапливается к вечеру… Хотя бы просто полежать на койке не потому, что уже дан отбой и за хождение могут избить, а потому, что ты сам так захотел.
– Седой, слышь…
– Чего тебе?
– У тебя сигареты лишней нету?
Седой усмехнулся, разглядывая смущённое лицо парнишки из литейного цеха.
– Сигареты лишними не бывают. Выдача была позавчера. Скурить ты не мог успеть.
Мгновенно собравшиеся слушатели заржали.
– Так куда дел?
Немедленно посыпались предположения.
– Девок охмурял.
– Долги раздал.
– В унитаз спустил.
– А это-то зачем? – удивился Седой.
– А по дурости! – старший литейной бригады влепил парнишке лёгкий подзатыльник. – Перетерпи, чуня, а то будешь до печки в долгах ходить.
Парнишка шмыгнул носом и, не посмев спорить, отошёл.
В центральном проходе между двухъярусными койками Чалый мерился силой с Губачом из бригады грузчиков с первого рабочего двора. Встав спина к спине, они сцепились локтями и теперь пытались пересилить друг друга, нагнуться и поднять противника на себе. Вокруг азартно спорили на фишки, сигареты и пайковый хлеб.
Чеграш уломал всё-таки девчонку с третьего конвейера, и теперь они барахтались на его койке, накрывшись с головой одеялом. Зима и Гиря увлечённо играли в чёт-нечет с приятелями из второго сборочного.
Нет, никакие удовольствия отдельного жилого блока не стоят этого: свободного человеческого общения, возможности побыть среди своих. Так что его отказ был правилен.
Седой взял сигареты из тумбочки и пошёл курить. «А ведь Крайнтир с его глупыми амбициями, неумением ладить с людьми, подчёркнутым высокомерием не то что декады, трёх дней не продержался бы в рабской камере – весело подумал Седой, вставая в общий круг курильщиков, – придавили бы ночью, или ещё как». На заводе много возможностей для случайной, но тщательно подготовленной смерти.
Когда он вернулся в спальню, девчонки уже не было, а Чеграш голышом лежал поверх одеяла, отдыхая. Зима и Гиря сосредоточенно делили свой выигрыш. Чалого не было.
– К своей пошёл, – сказал Чеграш Седому, когда тот убирал сигареты в тумбочку и раздевался.
Седой кивнул.
– Вставай, в душ пойдём, чтоб до отбоя успеть.
– Ага, – Чеграш рывком соскочил с койки, – парни, айда.
– Идём.
Ежедневный душ, если позволяли условия, был тем немногим из прежней жизни, что Седой упорно сохранял. И парни, подражавшие ему во всём, переняли и эту его привычку. Остальные мылись кто раз в декаду, кто чуть чаще, но каждый день только их пятёрка. Поэтому двадцати рожков в душевой на сто человек в принципе хватало.
Они уже заканчивали мыться, когда в душевую влетел Чалый. Его встретили гоготом, шутками и подначками. Чалый сильно взматерел за последний год и сквозь решётку пролезать, как раньше, не мог. Чеграш ещё мог, но с натугой. Поэтому все свои проблемы с девчонками они решали после ужина или откладывали на выходной. Гиря всегда был увесистым и широким, но умел уладить так, что лазили к нему. И только Зима, самый молодой, почти каждую ночь, если, конечно, надзиратели были не сволочи и сами дрыхли, после отбоя отправлялся гулять по спальням.
К утру Седой окончательно убедил себя, что никаких изменений в его жизни и жизни парней не будет. Вернее, если Главный сдержит слово и выполнит обещанное, изменения будут, но не концептуальные. Так… как, скажем, если вместо «чёрной» каши из гречки станут давать «белую» рисовую или выдадут комбинезоны другого цвета.
Подъем, умывание, заправка коек, завтрак. И по бригадам и цехам выход в холл на пересчёт и обыск. Всё, как всегда.
– Мастерская номер пятнадцать. Пятеро. Господин старший надзиратель.
– На обыск, лохмачи.
Всё обычно, всё, как всегда.
– Валите, волосатики.
Снова гудят под ногами чугунные ступеньки, вспыхивает на этажах свет, лязгают, отпираясь, решётки.
Обыск у входа на этаж. Пустой коридор с закрытыми дверями: свободные начинают на период позже.
Зевающий надзиратель уже ждёт их.
– Становитесь, обалдуи.
Обыск, проверка и вскрытие пломбы, открывается дверь.
– Заползайте, мать вашу…
Идущий последним Зима получает пинок сапогом пониже спины и влетает в мастерскую едва не падая, что приводит надзирателя в хорошее настроение. Он радостно ржёт и запирает за ними дверь, не попытавшись войти и ударить ещё кого-то, что у этой сволочи бывает частенько.
Седой встряхнул головой и оглядел их мастерскую.
– Так, парни, я сейчас перепишу записку, а вы заканчивайте модель. Чтобы было что к записке приложить.
– Ясно, Седой.
– Гиря, давай.
– Чеграш, мне лист а-пять достань.
– Держи.
Парни споро разобрали чертежи и незаконченные детали и разошлись по станкам. Кто что должен делать, они знали и в мелочной опеке не нуждались.
Седой взял чистые листы и сел за стол. Итак, если сказано в одиннадцать, то всё должно быть готово самое позднее к десяти. А лучше бы к девяти, к обычному времени появления на заводе Главного. Тот вполне мог, не заходя в свой кабинет, отправиться в обход по цехам и мастерским.
