Татьяна Морошкина
Королева
Глава 4. Волшебницы таинственных гор
Необходимо было внимательно приглядеться к волшебницам. Ведь их присутствие в этой сказке не случайно. И вдруг в его сознании промелькнул образ, знакомый ему с детства, образ Артемиды, этой вечно юной, как сама природа, и неуловимой богини, покровительницы лесов, быстрых рек и неприступных гор. Этот образ, за которое сейчас так ухватилось его сознание, был неясным обрывком его глубокого сна, память о котором могла так и «кануть в Лету». Мягким лунным светом Артемида осветила неясные очертания гор в его сне, и сон стал медленно проясняться. Чтобы глубже проникнуть в свой сон, графу необходимо было встать на неведомую тропу, чтобы с помощью таинственного образа Артемиды распутать этот непростой и запутанный клубок, тревожащих его мыслей. Осторожно надо было ему продвигаться за богиней, не терпящей на своем пути любое присутствие человека. Осторожность и терпение нужны были ему в пути и для того, чтобы не спугнуть любимое животное Артемиды боязливую лань Серинею. А для этого ему надо было отказаться от стремящейся всем владеть в этом мире природы человека.
Граф все еще надеялся, что в этом сумрачном лесу, по которому он бесшумно продвигался вслед за Артемидой, она начнет непревзойденную свою охоту, но эта суровая богиня так и не открыла свой колчан, так и не натянула тетиву своего лука. И граф так и не увидел божественную стрелу Артемиды. «Может еще не время, – подумал он, – А может, у стрелы Артемиды совсем другое предназначение, не доступное пониманию простого смертного». Он почувствовал, что на кончике этой божественной стрелы Артемиды запечатлено желание познания, обладания и проникновения в таинство жизни и смерти. И вдруг богиня обернулась. Наступил решающий момент в жизни графа, решалась его судьба. Зная о незавидной судьбе неразумного Актеона, увидевшего обнаженную Артемиду, и меткого охотника Ориона, дерзнувшего доказать богине, что он не уступает ей ни в силе, ни в ловкости, граф мгновенно замер и представил себя в образе дерева, ведь дереву она точно ничего не сделает плохого. В ответ богиня весело рассмеялась неказистой находчивости графа.
– Зачем отправился в путь, раз так боишься меня?
– Хочу испытать себя.
– Хорошо, что не меня.
Первое испытание он прошел, а может, это и не было испытанием вовсе, а так – легкая рябь на воде, а все трудное еще впереди. Этого граф, к сожалению, знать не мог. Стоило ему так подумать, как Артемида со своей любимой ланью исчезла, исчезли и их следы в сумрачном лесу. Куда двигаться дальше граф не знал. Он забыл свой сон, с помощью Артемиды он хоть как-то на ощупь продвигался, теперь же граф делал усилия, чтобы вспомнить его. Перед его мысленным взором предстал неясный мир теней, это был, с одной стороны, близкий и в то же время далекий ему мир. При приближении к силуэтам людей, они словно таяли, их неясные речи тонули во мгле. Он не мог ухватиться ни за одно слово, которое, как ему казалось, могло распутать, расшифровать этот сон. Неожиданно возник приглушенный свет, и граф увидел людей, образовавших собой круг, а в центре этого круга молодого светловолосого мужчину, который с невероятной доброжелательностью протягивал свою руку людям в этом круге, словно прощаясь и прощая каждого из них. С мужчиной граф не был знаком, а лица людей в этом круге невозможно было разглядеть, они были размыты. И вдруг он почувствовал, что за ним кто-то наблюдает, и увидел волшебницу Веар, которая стояла поодаль круга, по выражению ее лица он понял, что заглянул в чужой сон, в ее сон. И она позвала графа продолжить путь вместе с ней к истоку ее жизни.
Будущая волшебница не была одной из шестидесяти дочерей могущественного Океана, попавших в свиту Артемиды, ни одной из двадцати прекрасных нимф, прислуживших богини. Она была простой смертной девушкой, еще не носившей пояса на своем легком платье, но она очень почитала Артемиду и все, что окружало ее. Она не владела мягкой, плавно текущей, легко обходящей крутые стремнины природой воды. Не знакома была ей и быстрокрылая, вездесущая природа воздуха. Но природа этих стихий была очень близка ей, ведь она жила на берегу прохладного горного ручья, где так по особенному был упоителен воздух, и кристально чиста была вода. Уютный грот служил их семье надежной маленькой крепостью. С детства родители брали ее с собой в пешие прогулки. Она знала каждую луговую травинку, цветочек, ручеек, направление ветра, знала, что у каждой частички природы есть душа, ее творческое воплощение. С детства она любила слушать сказания о прекрасных нимфах. Самыми молчаливыми были дриады, покровительницы лесов, которые рождались и гибли вместе с деревом, веселым и озорным, бьющим через край настроением, отличались наяды, покровительницы рек, ручьев и озер, самыми нелюдимыми и неприступными были ореады, покровительницы гор. И она очень хотела быть из числа их. Родители, зная об ее увлеченности, желании проникнуть в недоступный ей мир, дарили ей собственноручно сделанные ими амулеты, в которые они вкладывали частичку своей души, невероятную силу и уверенность в исполнении мечты своего дитя. «Вера, верой», – думал ее отец, – «а тренировка не помешает моей дочери, нимфы родились такими, а ей предстоит научиться этому. А сначала ей необходимо подружиться с ветром».
Никто, как он, не мог легко скользить по безбрежной глади огромного океана, заигрывать с волнами, взбивать кудрявую шевелюру облакам, проникать в таинственные ущелья гор, легко касаться и нежно ласкать тело юной Артемиды, нашептывая ей о прекрасных юных девах, которых она могла бы обучить зорко охранять девственные уголки природы.
– Чтобы подружиться с ветром, необходимо постигнуть его природу, – объяснил ей отец, – Природа ветра неосязаема и неуловима, но посмотри, как она объемлет собой пространство, привнося в него живительное дыхание жизни. Созерцай мир вокруг себя, и ты увидишь, как он откроется тебе и впустит тебя в свою обитель.
И маленькая девочка почувствовала, что ветер живет и в ее любимых нимфах, он неотъемлемая часть их природы, их дух. Его дух есть и в ней, в ее легком беге, в переливчатом детском смехе, в ее легкокрылых мечтах. И вера в возможность осуществления своей мечты пустила свои первые ростки в ее душе. Нимфы уже не казались ей недосягаемыми, ведь они были так похожи на нее, такие же маленькие и непослушные.
Ночью, во сне, когда ее тело научилось легко и быстро ослаблять свою хватку, теряя власть над душой, у ее души стали вырастать крылья, и она втайне от родителей стала летать. Прохладное дыхание ночи по-особенному обостряло трепетную восприимчивость ее души. Только ночью воздух наполнялся таинственной жизнью неведомых ей духов, звучанием далеких небесных сфер. Именно в это время у нее появился незримый друг, который подставлял ей свою спину, и она легко вместе с ним преодолевала огромные пространства, постигала невероятную высоту. Это был еще не ветер, а всего лишь легкое, быстрокрылое движение его. После таких ночных путешествий, когда ее душа возвращалась в свою привычную дневную обитель, каждая клеточка ее тела наполнялась таинственной грустью неведомого ей мира.
Когда Веар окунулась в вольную, полноводную стихию юности, отец решил вместе с семьей отправиться в морское путешествие, познакомить дочь с непостоянством морских волн, этих морских дев, дочерей морского старца Нерея, тем самым испытав ее характер на прочность. Только в этом не подвластном человеку мире, как считал ее отец, душа человека может прикоснуться к божественной силе, стать частью ее. С грустью покидала она привычный берег, ей хотелось предложить отцу вернуться, но ее уста были сомкнуты неведомой силой, которая уносила их лодку в неизведанные просторы чуждой стихии. Море околдовало девушку. Ей захотелось увидеть прекрасных нереид, которые, как ей рассказывала мать, обитали в серебряных пещерах на морском дне и тихо пряли на своих золотых прялках, усмиряя море, но стоило им только лишь блеснуть на бархатной поверхности моря, как тут же появлялись дельфины, тритоны и другие морские божества, которые приносили с собой радостное оживление и чешуистую переливчатость морских волн. Заворожено смотрела Веар, как играет в море своей свободной волной прекрасная Галатея, призывая вступить с ней в своеобразный поединок на плавность и скорость веселых дельфинов. Ночью с замиранием сердца наблюдала она, как убаюкиваются волны мерцающим светом звезд. Казалось, что неведомая сила охраняет их маленькое уязвимое суденышко, эту маленькую точку в бескрайних просторах грозной стихии. Но отважные мореплаватели не знали, что мойры, неутомимые ткачихи судьбы, готовы были им уже преподнести свой неумолимый дар, что оборвать нить их жизни давно хотел сосед, облюбовавший их грот, отправив свое завистливое послание в бутылке морскому владыке, обвинив свободного мореплавателя в желании посягнуть на власть самого Посейдона. И грозно сверкнул своим трезубцем неумолимый повелитель морской стихии, призвав верных тритонов, вестников глубин, и гиппокампов, горячих скакунов своих, которые лишь взмахнули своими рыбьими хвостами, и от маленькой лодки остались лишь одни щепки. Сказка, не успев начаться, закончилась. Каким-то чудом дельфин вынес Веар на берег безопасной бухты. Напрасно смотрела она с надеждой в необозримую даль, никого так и не увидела она. Ей отчаянно захотелось стать коралловым рифом, или одинокой скалой, или стремительной чайкой в надежде когда-нибудь встретить родную ей душу.
Граф почувствовал, что одинокая девушка и есть его путь к свите Артемиды, но амазонки преградили ему путь.
«Неужели, это воинствующее царство женщин помешает мне встретиться с Артемидой. Что я должен буду сделать: вступить с ними в схватку и закалить тем самым свою волю или …?»
На его отчаянный призыв отозвалась Артемида, ее образ снова мелькнул перед ним: «Чем же тебе помешали амазонки, эти невинные женщины?»
– Невинные? – усмехнулся он в ответ.
– Неужели ты своей упрямой волей сможешь укротить их? Не смеши меня, в любви нужно просто любить, а не ломать понапрасну свои копья, – тихо ответила она ему на его самый сокровенный вопрос.
Ему захотелось еще задать вопросы Артемиде, но она вновь ускользнула от него, но вместо себя подбросила ему загадку в образе кентавра, который предстал перед ним в сумрачном облачении ночного тумана, и, подставив ему свою спину, помчался вместе с ним по бескрайней равнине. И граф почувствовал, что его странный спутник, уже не касаясь земли, легко несет его. Тепло земли не отпускало их, душа же графа стремилась раствориться в ночной прохладе тумана. Таинственной улыбкой Моны Лизы блеснула в облаках луна, и звезды в своем безмолвном созвучии направили свои лучи навстречу ей. Чем-то очень близким откликнулась душа графа на молчаливую улыбку Луны. И образ Артемиды вновь возник перед его взором. Он не мог понять, почему этот образ непонятной грустью бередит его душу. И вдруг кентавр остановил свой летучий бег, и граф сквозь туман различил очертания гор, это был обрывок его таинственного сна, с которого он и начал распутывать его нить, стараясь его вспомнить. Кентавр медлил, как будто ждал разрешения проникнуть со своим незваным гостем в таинственную обитель. И вдруг невероятная сила закружила и затянула их в воронку, и они очутились в пещере, и граф увидел, как скользнула вдоль стены чья-то быстрая тень и зажженным факелом осветила неприютную пещеру. И словно ожившие полотна картин давно минувшей эпохи заиграли яркими красками стены пещеры. И перед графом предстал в своей легкой небрежности Дионис, как триумфатор, держащий в своей руке тирс, увитый плющом и увенчанный сосновой шишкой, и его любвеобильная свита. Вакханки, незнающие светского этикета, в неистовом танце плоти призывали к оргиям, охмелевшие от вина козлоногие сатиры весело водили хоровод с нимфами, в тотальном желании готовые в любую секунду заключить в свои объятия любую из них. Никуда не спешил мудрый учитель Диониса – Силен, спокойно, словно на троне, восседавший на своем осле, который миролюбиво пощипывал травку. Мягкой грацией вкрадчивого искушения шествовали священные животные Диониса пантера и тигр, необузданной силой плодородной земли раздувались ноздри быка Аписа, который мощью своего копыта укрощал непокорную и ревнивую Геру, некой загадкой в этом священном тотеме выступала грациозная лань, как сама жизнь, готовая в любой момент ускользнуть и раствориться в тумане.
– Меня зовут Вербас. Мы врачуем уставшие от земной жизни человеческие души, слетевшие к нам как мотыльки на огонек, – услышал он обращенный к нему голос кентавра, – Люди, прежде всего, желающие существа, поэтому тайные мистерии Диониса притягивают их как магнит. Я был рожден как все кентавры, буйным и невоздержанным. Я был молод и неукротим, как бурные потоки, не знавшие на своем пути преград. Чувственная молодая кровь желала изведать нежную плоть, обладать всеми прекрасными девушками, встречающимися мне на моем пути. Мои глаза не знали, в какую сторону смотреть, так много было у меня желаний, ноздри мои раздувались от необузданных страстей. Я весь пылал. Таким я и предстал перед прекрасной амазонкой Лояв, золото волос который пленило меня. И я остановил свой безумный бег, как вкопанный стоял перед этой непокорной, свободолюбивой девушкой, верной раз и навсегда выбранному пути – служению Артемиде. И я преклонил свое колено перед ее неукротимой волей. Судьбой мне дано было ощутить свои истоки: тот предел, где обитает дух, где раскаленный солнечный диск, сливаясь с облаками, волшебным дыханием спускается с гор. Как только я ощутил в себе двойственную природу, животного и человеческого начала, я стал проводником между тончайшей гранью противоположных миров. Мне не достигнуть совершенства Вергилия, но у нас ведь не круги ада, а всего лишь скромная обитель, учителей для которой выбирает сама Артемида, она наша богиня. Особенно у нас почитают Диониса, никто как он и его чудодейственный напиток не сможет расслабить тело и душу. Люди вообще не научились сами расслабляться, а Дионис им в этом помогает, он расслабляет не только тело, но и развязывает язык. Приобщает несчастные души к ораторскому искусству. А это наша прекрасная миниатюрная волшебница Лания, – и Вербас указал в сторону столпившихся теней, – Не может отбиться от желающих получить свою порцию удовольствий.
– А почему они без глаз, даже у Циклопа хоть один глаз, да был?
– Они у них от желаний разбежались. Зато у нашего фригийского царя Мидаса есть глаза, который пожелал, чтобы все, к чему бы он ни прикасался, превращалось в золото. Золотыми слитками горят глаза его, устрашая и предупреждая алчущие души.
По мере продвижения вглубь пещеры граф чувствовал, как этот мир теней и неуловимых образов обволакивая, затягивает его в свою воронку. Перед его взором полыхнуло золото волос волшебницы таинственных гор Лояв, которая держала в своих руках связку пышно развивающихся темно-синих водорослей. Кентавр Вербас мгновенно оказался рядом с ней, стараясь заранее предупредить, исполнить любое ее желание. Он быстро соорудил из камней жертвенник и зажег священный огонь, а волшебница сплела из водорослей венок. На это действо сбежались вакханки, одной из них волшебница протянула венок, другие же вакханки попытались тут же вырвать его. Чтобы остановить эту вакханалию и успокоить взволнованных вакханок, Лояв повелела встать им вокруг жертвенника и передать венок по кругу, совершив тем самым некий обряд. Бережно передавая из рук в руки венок, вакханки притихли, Лояв их не останавливала, движения их рук стали плавными и замедленными, словно мерное движение прибрежных волн.
– Что это за обряд? – спросил граф кентавра.
– Это заклинание синей бороды, некий жест прощения и прощания с ней, она ведь так мешает королеве любить и быть любимой. И на недоуменный взгляд графа пояснил: «Среди экспонатов нашего пещерного музея не нашлось ни одного аналога синей бороде, поэтому пришлось использовать подручный материал, который нам любезно предоставила природа. Как исполины древних морей водоросли живучи, и от них не так просто избавиться, так же как и от синей бороды, образ которой долго вынашивало в своих тусклых кладовых мятежное средневековье. И вместо того, чтобы сражаться на турнирах за благосклонность прекрасной дамы, некоторые особи мужчин отрастили себе синие бороды, и потихоньку стали охотиться на ведьм, сжигая свою страсть и усмиряя свою плоть на кострах инквизиции. Наш же огонь священен, забвенью придадим все страхи королевы, пусть рыжее пламя растопит одинокие льдинки ее души».
Граф почувствовал, что кому-то здесь ведомы все закоулки его души, все ее чаяния. «Неужели она»? – и радостное волнение наполнило его душу.
Он почувствовал, что она никогда не покидала его и продолжает светить ему и вести его из того таинственного и недоступного живым людям мира, своей и только ей одной знакомой и безопасной тропкой, пробираясь вместе с ним к его заветной мечте. Ему вдруг так сильно захотелось заключить ее в свои объятья, подарить и вернуть ей всю нерастраченную свою и ее нежность, нежность его матери. И вдруг он почувствовал очень близко ее руки, которые когда-то так уверенно натягивали тетиву его лука, желая, чтобы он никогда не брал в руки ружья. И перед его взором дрожащим воздухом девственной земли предстало вольное движение братьев наших меньших.
– Светает, – с грустью молвил кентавр, ему не хотелось расставаться с другом, – А мы еще не побывали в гостях у царя Авгия, не посчитали его несметные богатства, но в путь мы должны отправиться в веселом расположении духа, – и Вербас, словно мантию, скинул с себя печаль, приглашая графа последовать за ним.
Приближаясь к владениям царя Авгия, граф зажал свой нос и задал резонный вопрос: «Что это за запах?»
– Это вы мягко выразились, граф, вещи необходимо называть своими именами. Это самая настоящая вонь!
«Наверное, так и должен выглядеть ад», – подумал граф, когда они оказались на месте, в пункте назначения, неуказанным на карте Сеи Нерим, – «Хорошая же сказочка, сестра», – усмехнулся он».
И чуть было не поскользнулся на неисследованной его ногами жиже, которая в ответ усмешке графа своеобразно с ним решила пофлиртовать, но он смог противостоять искушению, ведь его ждала королева.
Жижа была ничем иным, как зеркальным отражением склизких, зловонных мыслей, накопленных человечеством, как отхожее место его ума.
На невеселые раздумья графа откликнулась душа кентавра:
– Ярко светил Гелиос своему сыну Авгию, но тот забыл о своей божественной природе, тяжелый груз свалился ему на плечи в виде несметных богатств, надо было поделиться грузом, глядишь, и легче стало бы.
– А где же великий спаситель Геракл, кто это здесь копошится вместо него?
– А вы не узнали нашего завистливого соседа, погубившего семью Веар. Он хотел обладать чужим богатством, он его получил. Теперь ничем не отмоется, никакой Геракл до скончания веков ему не поможет.
– Греби, не хочу, – с грустью усмехнулся граф, – Загостился я тут у вас, пора и честь знать. В гостях хорошо, а дома лучше, – вздохнул граф.
– Тем более, если такая амазонка ждет вас, – задумчиво произнес кентавр.
Граф был благодарен волшебницам таинственных гор, которые провели его по закоулкам человеческой души, вдоволь наплутавшись, он решил все же выйти из темного холодного лабиринта и увидеть, наконец, сверкающий своим великолепием солнечный свет.