Татьяна Буглак
Выбор Младенца
Отдышавшись, Эл продолжил:
– Чжоу хватило бы одного дня, даже меньше. Это была бы первая на планете бомбардировка. На Короне я понял, что делать. Ты заметил эмблему на коробке, а я – узор на тех приборах. Это побеги и стручки бобовых. У нас на Помоне тот же обычай, он очень древний, идёт ещё с Земли. Раньше был праздник «бобового короля»: кому в пироге попадётся боб, тот становится королём праздника. Потом обычай немного изменился, и у нас теперь связан с праздником урожая. На нём два короля. Один выбирается по результатам работы за год – это лучший из лучших в земледелии или животноводстве. Второй определяется случайным образом, своего рода лотерея. На время праздника они обладают почти неограниченной властью. А выбирает их…
Эл снова улыбнулся, совсем по-мальчишечьи, словно забыв о страшных ранах.
– Выбирает их Малыш! Понимаете? Малый вычислительный центр ещё в древности прозвали Малышом. Местные за сотни лет переиначили слово, превратив его в Младенца.
– Значит, это не христианская символика, – с облегчением вздохнул Лёшка. – Рад, а то как-то не по себе было.
– Нет, не христианская. – Эл ненадолго замолк, собираясь с силами. – Когда я увидел эти стручки в узоре, то понял, что к чему, и что нужно делать.
– И обманул их, – кивнул я. – Они ведь так и не узнали выбор Младенца… Малыша. Их те твари сожрали.
– Узнали, – изменившимся голосом сказал Эл. – Это не твари, это наши эмбрионы, малыши, которых мы создали…
– Для чего?! – Мы с Лёшкой не могли поверить. – Таких монстров?!
– Они не монстры! – Голос биолога зазвенел. – Это эмбрионы с незавершённым превращением. Вы же не сравниваете гусеницу и бабочку. Да и сами вы до рождения не были похожи на сегодняшних себя. Мы делали их для той планеты, они не принадлежат к земной линии Жизни и здесь погибли почти сразу: наша атмосфера смертельна для них. Я активировал контейнеры, пока вёл катер, и специально летел медленно – ждал, пока малыши проснутся. Недоразвитые эмбрионы при пробуждении умирают от голода и поэтому начинают пожирать друг друга. Я всё время боялся этого – что они проснутся и умрут. Они же малыши совсем, им страшно было и больно. Они жить хотели, а не убивать! Но если бы они по-настоящему родились и выросли… Они были бы очень красивы! А я убил их, убил сотни нерождённых детей, пусть и не Разумных. Я убил тех, кого должен был защищать!
Эла начало трясти, да так, что он чуть не упал, и мне пришлось подхватить его, стараясь не зацепить раны, но это было невозможно – на биологе живого места не оставалось. Он молча плакал, забыв о нас и не чувствуя ран. Он не плакал ни от побоев, ни в этот безумный день, но теперь не мог сдерживаться. Это была не боль истерзанного тела, а неизбывное, как у маленького ребёнка, горе оплакивающего своих близких человека. Он видел тех существ не всепожирающими тварями, а взрослыми прекрасными животными, он был их создателем, отцом, и оплакивал их, как своих детей, понимая, что снова поступил бы так же.
До меня дошло, почему он в ангаре встал около самой двери – хотел до конца оставаться со своими малышами, пусть даже так. И противостоял «хозяевам», готовым уничтожить весь мир ради мимолётной власти.
Мы молчали, не зная, чем помочь другу, и осознавая теперь, насколько он сильнее нас обоих – невысокий стеснительный парень, так раздражавший меня своей кажущейся наивностью. И своими, вроде бы неуместными, разговорами о детстве возвращавший нам силы и надежду все дни плена и допросов. Теперь мы оба начинали понимать то, чем жил Эл – древний, насчитывавший миллиарды лет, закон СРР: «Жизнь важнее жизни». Жизнь и Разум, за которые стоит отдать свою жизнь!
***
Проснулся я ещё до рассвета, от боли в ногах. Рядом с катером тихо дышало море, едва слышно шевеля гальку на берегу. Я уже почти забыл, что это такое – спать рядом с морем, слышать его голос, вдыхать запах бескрайней воды. Мне невероятно захотелось плавать, захотелось смыть с себя всю грязь и боль прошедших дней, снова, как в детстве, ощутить ласку волн. Глупое, безумное в нашей ситуации желание. Но непреодолимое. Я тихо, стараясь не разбудить Лёшку и Эла, выбрался из катера и, хромая, пошёл к воде. Местные-то купаются, значит, и мне можно.
Вода ласково приняла меня, хотя была не такой, как на Тефиде, а мутноватой и почти пресной. Но всё же это было море. Я лежал на спине, радуясь покачивающим меня волнам и наблюдая слишком быстрый восход солнца. Наконец, почувствовав себя успокоенным и набравшимся сил, повернул к берегу.
Около нашего крохотного «мопеда» стоял большой медицинский катер, в который уже закатывали носилки с Элом. От группы людей отделилась русоволосая девушка, слишком худая после болезни, что ещё сильнее подчёркивалось чёрной курсантской формой.
Я ускорил шаг.
Нисса подошла, улыбнулась мне:
– Ну здравствуй, потеряшка!
– Здравствуй!
Я улыбнулся ей, постепенно осознавая, что на этой планете больше никогда не будет Хозяев Жизни и Смерти.
Август 2018
