Татьяна Буглак
Три Л. Том 2. Люди
>*<
Гудящая толпа ломанулась из зала, едва открыли двери. Кто-то попытался прорваться к выходу из здания, но их умело – Лёшка отметил это профессиональным взглядом охранника – останавливали и предлагали разойтись по своим комнатам, а потом, если кто-то твёрдо решил покинуть здание, оформить всё официально, поставив подпись под отказом их организации или государства от участия в трибунале. Но текст отказа был составлен так, что никто не решился его подписать, и все участники остались в здании.
Глядя на творящуюся внизу суматоху Шери вдруг чётко сказал:
– Ивеала – волк, вышедший на охоту. Он охотится не на всех, а только на тех, кто опасен для окружающих. Как были опасны рыжие собаки в «Маугли».
– А мы – наживка для них, – горько усмехнулся Виктор.
– Скорее вы – стая волков, ведущая собак в западню, – раздался низкий голос с сильным французским акцентом, и в ложу вошёл Главный Секретарь. – Здравствуйте. Простите, не смог сдержать любопытства, мне хочется лично познакомиться с теми, с кого и началась вся эта история. Выражаясь вашим языком, Шери – вы ведь Шери, верно? – вы и есть те «маугли», за которыми сейчас гонится стая… пусть так и остаются «рыжими собаками», как в книге. Вы выбрали очень удачное сравнение.
– Спасибо. – Шери смотрел на одного из влиятельнейших людей Земли не с любопытством или робостью, и даже не с уважением, а так, как учёный смотрит на заинтересовавшее его явление – с взрослым профессиональным интересом. Один Мишка понял, что в этот момент происходило в голове Шери, и невероятно позавидовал этому худому русоволосому мальчишке, который уже стал профессиональным психологом, на несколько порядков обогнав его, Мишку. Шери внимательно смотрел на Ивеалу, и тот первым отвёл взгляд.
– Что вы хотите делать с судом? – Такого вопроса от Шери никто не ожидал.
– Думаю, вы уже сами всё поняли. – Ивеала спокойно сел в кресло, с видимым удовольствием вытянув длинные ноги. – Я вышел на охоту, так же, как прошлым летом на охоту вышли вы. И наша добыча одинакова, только у меня больше сил, умения и охотников. Вас бы они порвали сразу, вы знаете это. Но и я бы без вас не знал, где их стая – вы вспугнули её. Я читал выводы вашей группы по социальным проблемам и помню, что главный вопрос поставил ваш брат. Вы ведь Дмитрий, так? Вы очень хорошо сформулировали цель: общество для людей, а не для роботов и их хозяев. Это хорошая цель охоты, если продолжить сравнение с книгой. Я не буду ходить кругами, а скажу прямо: вы мне нужны! Не обязательно в моей команде, но как союзники. Нужны как люди, умеющие ставить цели, полезные для всего общества, и добиваться своего.
– И что вы хотите? – Напряглись все, но вопрос озвучил Лёшка.
– Поставить вас под удар, но таким образом, чтобы вы его выдержали, а те, кто бьют – нет. Вы всё равно уже попали под этот удар, но так у вас будет шанс, и неплохой, а я смогу поохотиться на нашу общую добычу.
Ивеала встал, направился к двери, но на пороге обернулся:
– Славной охоты всем нам!
>*<
Оставшееся до обеда время все провели, обсуждая речи Ивеалы и Бриедиса, но о том, что Секретарь приходил в ложу, никто не знал. Больше всего и аналитиков, и юристов волновала новость о других экспертных группах – о них не знали даже У Ван, Нейбауэр и Мишель.
– Это вполне логично, – привычным уже для всех ровным тоном говорил австриец. – Дублирование позволяет перепроверить выводы каждой группы.
– Но оригиналы документов были у нас! – недоумевал Накамура.
– Они вполне могли изучать копии, – возразил Йегер. – И почему вы не исключаете возможности, что они рассматривали материалы других организаций? Скандал возник из-за деятельности центра, а о том, что произошло на Луне, молчат. Возможно, что похожие организации были выявлены уже после истории с центром. Ну а документы военных компаний – это ведь копии, вы знаете сами.
– Чего гадать, скоро всё узнаем, – махнул рукой американец. – Пошли обедать.
После обеда свидетелей обвинения попросили пройти в переговорные, где их уже ждали адвокаты. Объяснение юридических и процессуальных вопросов затянулось до самого ужина. Под конец этой говорильни головы у всех гудели, словно под колоколом, и единственное, что стало понятно – им всем придётся пройти ещё одну психиатрическую экспертизу, причём с привлечением экспертов противоположной стороны, и множество допросов, опять же в присутствии адвокатов противника и с использованием полиграфа.
– Наконец-то! – кинулись к мальчишкам и Лене Виктор и тётя Аня, которые, как не связанные с центром, считались лишь представителями малолетних свидетелей и не имели права участвовать в суде.
– Всё хорошо, мам, – улыбнулся Анри, но тут же пошатнулся, чуть не упав.
– Вы же дети, вам ещё лечиться надо!
Виктор подхватил его, Мишка с Родионычем, тоже уставшие после встречи с адвокатами, взяли на руки Шери и Митю, а Лёшка – вяло сопротивляющуюся Лену.
– Здесь хоть врачи есть? – Мишка зло обернулся к подошедшему помочь Мишелю.
– Есть, но сейчас не стоит их вызывать. – Швейцарец, тоже несколько часов беседовавший с адвокатами в другой переговорной, был бледен и измотан. – У всех нас обычное переутомление, лучше просто хорошо выспаться.
>*<
Начались допросы. Сначала всем ключевым свидетелям обвинения пришлось пройти психиатрическую экспертизу, особенно унизительную для Лены и Лёшки, и проводившуюся в присутствии экспертов обвиняемой стороны. Они, что и понятно, хотели доказать, что ни «образец», ни бывшая сотрудница центра не могут считаться психически здоровыми, а значит, их показания ничтожны.
Лёшка, отлично понимая, что его ждёт, вошёл в переговорную, оглядел комиссию: три врача от суда, один – от обвиняемых.
– Садитесь, – указал ему на стул один из экспертов. – Представляю вам Алексея Львовича Лефорта, голема…
– Этот термин ещё не признан научным сообществом! – возразил эксперт обвиняемых.
– Данный вопрос не входит в нашу компетенцию, я продолжу, с вашего позволения. Перед нами поставлены следующие вопросы: вменяем ли обследуемый; дееспособен ли он на настоящий момент; был ли он вменяем во время событий, о которых его собираются допрашивать; был ли он на то время дееспособен; находился ли обследуемый под влиянием третьих лиц и находится ли он сейчас под чьим-либо влиянием.
– Перечень вопросов формулировали для человека, но нет доказательств, что находящийся здесь объект является человеком. По нашим данным это биообразец с имитацией личности, мало отличающийся по умственному развитию от клеточных культур в чашке Петри!
– И их освидетельствование проведём, если это потребуется для суда! – повысил голос судебный эксперт.
Дальше пошли вопросы, на часть из которых Лешка отвечал уже не раз. Считает ли он себя разумным существом? А человеком? Употребляет ли алкоголь или наркотики? Как относится к себе, к миру, к окружающим? К сотрудникам центра? К его деятельности? К женщинам? К интимным отношениям? К насилию? Кого любит, а кого ненавидит и почему?
Другие вопросы ему раньше не задавали, но они напрашивались сами из-за всей его истории: о его отношениях к Лене и причинах брака. Эксперты пытались повернуть всё так, будто бы Лена влияла на него, и у Лешки явный Эдипов комплекс и психологическая зависимость от жены. Он отвечал спокойно, но показывал, что подобные вопросы оскорбляют и его, и Лену. Но то, что начали спрашивать дальше, едва не вывело его из себя.
– Вы долгое время вступали в интимные связи с женщинами, несколько месяцев состоите в браке, но при этом некоторое время жили с Михаилом Агеевым и не порвали этих отношений сейчас. Как вы это объясняете?
– Он мой названый брат! – Лёшка в последний момент сдержался и продолжил более спокойно: – Мы считаем друг друга братьями, никаких иных отношений, кроме братской любви, дружбы и уважения мы оба не признаём!
– Следовательно, вы осуждаете подобные отношения и не считаете людей с… – начал было эксперт ответчиков, явно намереваясь вывести из отрицания таких связей отрицание и прав обычных людей и чувство превосходства у Лёшки как у голема.
– Этот вопрос не входит в нашу компетенцию! Вы можете не отвечать на него.
– Отчего же, отвечу. Всё равно ведь докопаетесь, не вы, так другие. Я видел таких людей, когда работал охранником, и понял: те, кто о себе на каждом углу кричат, права качают, особого ума не имеют, а умные уважение к окружающим ставят выше своих хотелок, и их я уважаю. Но всего раз или два такие мне и встречались. Я к людям в постель, в отличие от некоторых, не лезу, и не потерплю, чтобы они ко мне полезли! Человек определяется по поступкам, а не по тому, любит ли он его, её, лысых, синеглазых или хромых! Вас устроит такой ответ?!
– Устроит. Следовательно, вы придерживаетесь традиционных взглядов на отношения. Но так называемые дети-«компьютеры», с которыми вы общаетесь уже второй год, физически не могут считаться ни мужского, ни женского пола, и…
– Они – мои братья! – Лёшка снова сдержался, закрыл глаза. Мертвенный свет лаборатории, тела на полу, крохотные детские фигурки в инвалидных креслицах, стук выпавшей из мальчишеской руки игрушки. Скрываемая ото всех боль: они не настоящие, а только видимость людей. И еле сдерживаемые слёзы радости: «Значит, мы будем настоящими людьми?»
– Они – не непойми кто, они – настоящие мужчины! Защитники, а не… кабинетные протиратели штанов!
– Не нужно грубить! – одёрнул его эксперт.
– Не нужно оскорблять тех, о ком вы понятия не имеете! Я – ладно, я сейчас у вас на экспертизе. А моих близких трогать не смейте!
– Следовательно, вы не связываете своё участие в данном судебном процессе с интимными отношениями с кем-либо из свидетелей обвинения?
– Я делаю то, что сам считаю нужным! И защищаю тех, кто мне доверился. И тех, кого пытаются сделать вещью другие – без разницы, кто.
– И готовы применить силу?
– Вы сами знаете о понятии «самозащита». Если кто-то своими действиями угрожает жизни людей – его необходимо остановить. А в центре… в центре не было даже понятия «человек», только «образец», «лояльный или нелояльный сотрудник» и «выгода». Вы выносили на руках мёртвых детей? Видели, как убивают ваших родителей? Вас хотя бы били по-настоящему?
– Мы поняли вас. Последний вопрос: вы хотите прославиться на этом суде?
– Что? – Лёшка на самом деле такого не ожидал. – Как прославиться?
– Вы упомянули, что в детстве хотели стать новым Лепонтом, получить ту же славу и признание.
– Это было в детстве, и знаете, жизнь очень хорошо мне показала, чего стоит такая слава. Я хочу, чтобы были наказаны преступники, и чтобы я, мои близкие и вообще люди на Земле жили достойно. А слава – нет, славы я не хочу!
– Мы поняли вас. Вы можете идти.
>*<
После столь оскорбительной экспертизы (Лене досталось тоже, к тому же её ещё и об отношениях с Львом Борисовичем спрашивали: «Такая привязанность к мужчине обычно объясняется интимными отношениями») всем дали два дня на отдых и ознакомление с делом, а потом начались уже обстоятельные допросы. Если обычных свидетелей вызывали в зал суда, то их пятерых – в специально оборудованные допросные, оснащённые видеозаписывающей аппаратурой и новейшими моделями полиграфов. Допросы велись в присутствии кого-нибудь из судей трибунала, следователей, обслуживающих технику специалистов и адвокатов обеих сторон.
Для главных свидетелей эти допросы стали настоящей пыткой, ведь их противники были великолепными юристами и защищали тех, кто фактически управлял миром. Тех, кто не смог уничтожить Лену, Лёшку и мальчишек, и теперь всеми силами хотел доказать, что их свидетельства – ничто, что никто не смеет вставать на пути сильных мира сего, тем более какая-то девчонка и четыре биокуклы, не имеющие права называться людьми. Но психиатрическая экспертиза свидетелей, даже (и это особенно бесило ответчиков) малолетних детей, показала, что все они более дееспособны, чем большинство людей, включая самих экспертов ответчиков.
Если бы не противостояние Ивеалы с правительствами ведущих стран, этого процесса не было бы, но борьба за власть, в которой политики играли судьбами людей, словно пешками, привела к небывалой ситуации, когда несколько человек получили возможность уничтожить карьеры, а то и судьбы десятков политиков и хозяев финансовых империй.
Обдумывая происходящее, Лёшка всё чаще представлял себе рыцаря, словно бы вобравшего в себя силы, мечты, боль миллионов людей, и теперь направившего копьё на единственное уязвимое место гигантского монстра, точно так же вобравшего в себя силы и желания «хозяев жизни». Человек против нечеловека. Но удастся ли попытка? Лёшка не знал этого.
Они сражались и с явными противниками, и со следователями, которые зачастую задавали более жестокие вопросы, чем адвокаты обвиняемой стороны. Следователи намеренно подталкивали их к признанию: идеи центра не так плохи, если их будут использовать хорошие правители. А свидетели этого не говорили. Ни во время допросов, ни в «задушевных беседах» со своими адвокатами. И повторяли одно: никто не имеет права лепить слуг и рабов по собственной прихоти!
На Лену давили иначе, вновь и вновь возвращаясь к вопросу: почему она вышла замуж за Лёшку – своё собственное создание? Потому что изначально хотела сделать идеального мужа? Но тогда она не имеет права обвинять центр – она сама осознанно участвовала в экспериментах и влияла на психику и Лёшки, и мальчишек. Именно она убедила их, что центр хочет им вреда, она полностью подчинила их себе, и теперь управляет Лёшкой, привязав его и постелью тоже.
– Нет! – Она, зная, что ей ещё не раз бросят это обвинение, всё же ответила с такой болью и ненавистью, что полиграф зашкалило от её эмоций. – Нет! Если бы я хоть на миг усомнилась в самостоятельности Лёшки, я бы никогда не согласилась даже общаться с ним! Нельзя лепить человека для собственного удобства и прихоти!
– Но вы участвовали в эксперименте и в прямом смысле слова лепили тело Алексея Лефорта, – наигранно мягко уточнил следователь.
– Тогда я не знала, что происходит, я делала манекен, и его потом обнаружили на складе центра. Обо всём происходящем я узнала только через полгода.
– И не сообщили правоохранительным органам?
– Кому? Кто поверит вчерашней школьнице? Если после всего произошедшего вы сейчас говорите мне всё это, то кто бы поверил тогда? Я не знала, куда идти, я вообще не могла покинуть центр, и тем более не могла бросить детей – их бы убили!
Она замолчала, стараясь совладать с собой. «Мама Лена, а ты скоро приедешь?» – послышался ей голос Тошки, ладонь ощутила слабое прикосновение пальцев Эрика, рядом раздался негромкий голос Поля: «Всё хорошо, мы рядом». Она судорожно вздохнула:
– Там было одиннадцать детей, да и Лёшка был совсем беспомощным, а у отца… Льва Борисовича было плохо с сердцем. Я не могла их бросить!
– И всё же пытались бежать? – Следователь, казалось, обвиняет именно её.
– Потому что в тот момент я не могла бросить отца и Лёшку и верила, что могу что-то изменить. И вы знаете, чем я заплатила за побег. И чем заплатил отец. Вы помните Римский статут? Рабство, пытки, увечья. Детей создали стерильными, а это тоже преступление против человечности, вспомните статут. За эти месяцы я смогла изучить законы, которые не знала тогда. Но и тогда, и сейчас я знаю, кто настоящие преступники: те, кто заказывал големов – политики, военные, бизнесмены, учёные! Те, кто готов уничтожить весь мир ради власти!
– Вы не можете до окончания суда обвинять конкретных людей! – бросил адвокат ответчиков.
– А я не называю имён! Я говорю об идеологии – идеологии «хозяев жизни». Центр и трансгуманисты – только верхушка айсберга. Сейчас же вы пытаетесь обвинить меня. Обвинить в том, что я осталась человеком, в том, что я не разучилась думать, осознавать ответственность за тех, кто поверил мне. Обвинить в том, что я осталась с детьми там, в подвале, а не пошла развлекаться в голоаттракционах. И в том, что я выжила вопреки воле ваших хозяев!
>*<
Допросы и закрытые слушания шли второй месяц. Конечно, вызывали на них не ежедневно – этого бы не выдержал никто. Да и сами следователи не смогли бы работать в такой гонке, пусть даже они и использовали для сравнения показаний и поиска юридических формулировок мощные компьютеры. Но каждая беседа с главными свидетелями длились часами. Снова и снова адвокаты обвиняемых пытались вывернуть всё услышанное наизнанку, доказать, что на самом деле виновата не идеология расчеловечивания, а её противники, помешавшие разработке прогрессивных медицинских технологий для спасения больных и реабилитации инвалидов. Если не говорить о Лёшке с Леной, хуже всего приходилось Стэну, которого обвиняли в предумышленном убийстве «обычных учёных и их семей». Давили даже на представителей мировых религий, которые вообще были в этой истории сторонними наблюдателями.
У тёти Ани из-за переживаний снова произошёл нервный срыв и даже сердечный приступ. Проблемы с сердцем были и у падре Марко, а У Вана вообще на неделю уложили в постель и запретили беспокоить хоть чем-нибудь, иначе он мог не дождаться операции. Мальчишки опять ослабели и стали часто спотыкаться, к тому же начали стонать по ночам – это бывало каждый раз, когда их звали в загадочную переговорную. Но все трое упорно держались, и как-то Шери объяснил Мишке:
– Ивеала ведь говорил, что поставит нас под удар. Он специально делает так, чтобы все обвинения нам говорили его люди, он опережает людей центра, и они не могут по-настоящему ударить. Мы сейчас как стая волков, ведущая собак к обрыву, и должны выдержать, иначе погибнем все, погибнет и контора, и СГМ. Они собирают силы, понимаешь? А потом прыгнет он, и ему будет хуже, чем нам. Он хороший охотник и умеет рисковать и собой. Сейчас он притворяется слабым и раненым. И мы должны ему подыграть.
Мишка вздохнул и обнял Шери, чувствуя, как худые плечи мальчишки едва заметно дрожат от постоянного нервного напряжения и усталости.
Что в это время происходило в мире, никто не знал, лишь изредка прорывавшиеся в разговорах следователей обмолвки доносили отголоски жестокой, но пока что скрытой борьбы политических и экономических элит с СГМ.
>*<
Однажды ночью люди проснулись от грохота. Пол и стены тряхнуло так, что попадали лежавшие на прикроватных тумбочках ручки и карандаши, а у некоторых и стаканы с водой.
– Не выходи из комнаты! – приказал моментально проснувшийся Лёшка и выбежал в коридор, из которого раздавались испуганные голоса. Полусонная Лена вскочила вслед за ним, включила тусклую и постоянно мигающую от перебоев электричества лампу и начала лихорадочно собирать одежду. Вспомнилась ночь, когда погибли мальчишки, показалось, что она снова задыхается, свет лампы плыл перед глазами, накатила волна страха: «она снова слепнет».
Лёшка вернулся через полминуты.
– Возьми одежду и выходи. Али вас проводит.
– А ты?!
– Мы с Мишелем. Быстро!
В коридоре толпились перепуганные люди. Тётя Аня и Катя успокаивали мальчишек, вцепившихся в самую большую ценность в их короткой жизни – в тряпичных друзей, одетых в новые модные штаны с карманами: в этих карманах-сумочках хранились игрушки погибших братьев. Кто-то поддерживал бледного У Вана.
– Идите за мной! – протолкался вперёд встревоженный Али.
– Иван, Мишка, Лёшка, Стэн, Накамура, Ганс… – раздавался в другом конце коридора голос Мишеля, непривычно резкий, металлический. И ещё резануло ухо, что он впервые назвал парней и Родионыча сокращёнными, а не официальными именами.
Толпа в коридоре разделилась на две. Большинство шло за Али и безликим сотрудником СГМ, связанные с конторой мужчины бегом направлялись к лифтовой площадке, на которой теперь темнел обычно запертый проём чёрной лестницы.
Виктор дёрнулся было за сыном, кто-то остановил его:
– Вы там помешаете. Отвечайте за детей!
Тускло освещённая лестница, идущая куда-то вниз, в пропахший пыльным бетоном сумрак. Медленно спускающиеся люди. Кто-то помогал Лене – она не видела, кто. Кто-то нёс мальчишек. Такой же тускло освещённый коридор, тяжёлая металлическая дверь, за ней – просторное низкое помещение. Лена, неосознанно прижимая к груди свою и Лёшкину одежду, растерянно оглядывалась. Ей казалось, что она вернулась в лабораторию центра. Ряды кроватей, длинный голый стол со скамьями вместо стульев, в дальнем конце виднеются двери в уборные и душевые.
– Папа, – прошептал побелевший от волнения Анри, вцепившись в нёсшего его Виктора. – Папа, это как лаборатория…
Рядом с Леной раздался негромкий голос, и она, не зная языка говорящего, неожиданно для себя поняла сказанное: «Это бомбоубежище».
– Устраивайтесь, – всё так же спокойно приказал Али. – Не волнуйтесь. Скоро вы вернётесь в свои комнаты. Прошу не задавать никаких вопросов! Жюль, остаётесь с людьми, я – наверх.
Лена опустилась на ближайшую кровать, сжалась, уткнулась лицом в Лёшкину одежду. И, скрутив в себе забирающий силы страх, встала.
– Вы Жюль? Чем я могу помочь?
