Татьяна Бочарова
Пианистка
13
Так потихоньку подкралось лето. Позади остались экзамены в музыкальной школе, оказавшиеся в этом году особенно тяжелыми и выматывающими.
В июне Олег уехал с оркестром в Испанию, взяв с собою Лелю.
Карина сдала дачу и купила на июль путевку в Сочи в пансионат. В ожидании отпуска она решила заняться косметическим ремонтом квартиры: переклеить обои в кухне и коридоре, облетевшую побелку заменить потолочным покрытием. Саша вызвался помочь ей в этом важном деле. Он отправил семью к теще в деревню, а сам работал в Москве.
Поначалу все было хорошо. Они с Кариной дружно ободрали обои, развели клей и увлеченно поклеили одну стену. Потом Саша предложил прерваться на «рекламную паузу».
Пауза затянулась надолго, так что в этот вечер работа была приостановлена. Так же продолжалось и в другие дни. Опьяненный свободой от семьи, Саша был неутомим.
Карина же привыкла, что в учебном году они видятся редко, и вскоре его постоянное присутствие в квартире стало ее раздражать.
Они только приступили к коридору, как между ними разгорелась крупная ссора, которую, по справедливости сказать, Карина спровоцировала сама и безо всякой причины. Саша слегка опешил от ее сварливого и язвительного тона, но не обиделся, а сказал мягко и примирительно:
– Каринка, это у тебя педагогическое. Все училки бывают стервами от большой нагрузки. Наверное, тебе тяжело дались экзамены.
Карину эти невинные слова взбесили еще больше, и она потребовала, чтобы он удалился в деревню к своей большой и дружной семье.
– Когда остынешь, позвони мне, – сказал на прощание Саша. – Можешь даже домой, там сейчас никого нет.
– Большое спасибо, – едко ответила Карина и захлопнула за ним дверь.
Она и сама не могла понять, что с ней творится.
Погоревав пару дней, Карина сделала вывод, что, наверное, действительно устала. Ей необходим отдых, смена впечатлений. Тогда она снова позвонит Саше, извинится перед ним, он поймет ее и простит.
Впереди маячил приятный долгожданный отпуск, и Карина твердо пообещала себе, что проведет его максимально весело и с пользой для здоровья.
14
Пансионат оказался на уровне: белоснежные корпуса, окруженные тенистыми кипарисовыми аллеями, огромная территория, буквально нашпигованная спортзалами, бассейнами и танцплощадками, и всего пятьсот метров до моря.
Ночью Карина слышала, как шумит прибой.
Ее поселили в уютном одноместном номере с холодильником, телевизором и всеми удобствами. Первые пару дней она отсыпалась, а потом стала подниматься в шесть утра и ходить на пустынный пляж.
Солнце еще не обжигало, его лучи ласково касались кожи, ставшей за зиму белой, точно сметана.
Карина спускалась к самой воде, и ноги тотчас обдавало волной, темно-зеленой, с кружевами пены, плавающими на поверхности песчинками и мелкими ракушками – по утрам слегка штормило.
Где-то вдалеке, на стыке моря и неба, чернели крошечные точки кораблей, над берегом носились чайки, вечно встревоженные и громкоголосые. Загорелые, мускулистые парни-спасатели, позевывая, тащили лодку.
Постояв немного, Карина медленно заходила на глубину, на секунду задерживала дыхание и окуналась в бирюзовую прохладу по самый подбородок. А потом плыла до мерно покачивающегося, тускло-красного буйка, отдыхала, держась за его скользкий облупленный бок, и возвращалась на берег.
Через неделю ее тело покрылось легким ровным загаром, живот, слегка распустившийся за зиму от неподвижного образа жизни, втянулся и стал плоским, щеки порозовели. Верная своему обещанию поправить здоровье, она регулярно посещала массажный кабинет и подолгу гуляла пешком.
Часть программы, касающаяся полезности отпуска, выполнялась на сто процентов. Сложнее обстояло дело с другой, предполагавшей провести время максимально весело.
Обычно, приехав на отдых, Карина позволяла себе один-два шаблонных курортных романа. Вокруг шла веселая пьянка-гулянка, менялись местами ночь и день, жизнь превращалась в искрящийся фейерверк, черные ночные аллеи выманивали из душных корпусов.
В такой атмосфере даже у Карины, с ее замкнутостью и разборчивостью, появлялся вкус к развлечениям.
Кавалерами ее, как правило, становились женатые мужчины, на пару недель вырвавшиеся из семейных оков и вкусившие долгожданную свободу. Легкие, стремительные связи хорошо развеивали грусть, помогали ощутить себя отдохнувшей и женственной, при этом совершенно не затрагивая ее чувств. К концу отпуска южные страсти угасали так же моментально, как и вспыхивали.
Однако в этот приезд все почему-то получалось иначе, чем всегда.
В первые же дни у нее наметилось несколько ухажеров: сосед по столику, симпатичный военный из Вологды, мелкий питерский бизнесмен, который так же, как Карина, любил поплавать ранним утром, и местный сочинский парень, гитарист из ресторанного ансамбля. Последний единственный не имел семьи и был слегка помладше Карины, а двое других являлись примерными мужьями, отцами и недавно разменяли сороковник.
Все трое активно проявляли внимание и не скупились на подарки. Карина отдала было предпочтение питерцу, обладающему наиболее сходным с ней менталитетом, но вскоре разочаровалась в нем и попробовала переключиться на военного. Однако тот показался ей каким-то ограниченным.
Мальчишку-гитариста она и вовсе не могла воспринимать всерьез, его настойчивые ухаживания ее смешили, а затем стали пугать: парень ежедневно надирался до рогатых чертей и поджидал Карину в вестибюле с букетом сорванной в пансионатском саду мальвы и бутылкой коньяка.
Вскоре она почувствовала, что безумно устала от всех троих и хочет одного – чтобы ее кавалеры провалились куда подальше.
Отвязаться от разгоряченных, заведенных мужиков оказалось непросто. Карина стала опаздывать к обеду и ужину, а вечерами старалась пораньше проскользнуть в номер, игнорируя танцы, кино и прочие прелести жизни, не замечая, что невольно возвращается все к тому же одиночеству, от которого так страдала в Москве и мечтала отстраниться за время отпуска.
Постепенно на нее перестали обращать внимание, и она оказалась в привычном вакууме, вдали ото всех и с книгой в руках.
На горизонте замаячил отъезд.
Как-то вечером, не спеша поужинав и больше не опасаясь ничьих приставаний, Карина подходила к своему корпусу. Сгущались быстрые южные сумерки, вокруг было тихо и безлюдно: основная масса отдыхающих еще тусовалась на пятачке возле столовой, собираясь разбрестись по злачным местам.
Карина уже хотела распахнуть стеклянную дверь, как вдруг до нее донеслись странные звуки. Она остановилась и внимательно огляделась по сторонам.
Сбоку от корпуса, около большой клумбы с розами стоял и горько плакал мальчик лет семи-восьми.
Карина подошла поближе. Пацан заметил ее и зарыдал в голос, размазывая слезы по щекам трясущимися, маленькими ладошками.
Ей стало жаль его. Никого из взрослых рядом не наблюдалось, мальчишка был совершенно один и выглядел так, будто с ним приключилась настоящая беда.
– В чем дело? – мягко спросила Карина. – Где твои родители?
Мальчонка попытался что-то сказать, но из его рта вырывались только всхлипывания.
– Ну, успокойся. – Она обняла ребенка, прижала к себе.
Тот доверчиво ткнулся светловолосой головой ей в бок. Он чем-то напоминал Лелю – такой же белобрысый, веснушчатый, и так же градом текли по его розовому лицу крупные, прозрачные слезы.
– Давай-ка расскажи, что случилось, – попросила Карина. – Может быть, я смогу тебе помочь.
– М-мама… – пролепетал мальчик. – Она… – Видно было, что он изо всех сил сдерживается, чтобы снова не зареветь, и это трогательное проявление силы воли вызвало у Карины уважение.
– Ты потерялся? – догадалась она. – Отстал от мамы, или, наоборот, убежал вперед? Не бойся, она сейчас подойдет.
Пацан отчаянно замотал головой:
– Нет! Она не придет! Ее… – он судорожно сглотнул и все же докончил: – ее увезли. В больницу, на «Скорой».
– Господи, – озадаченно проговорила Карина, – что же с ней такое?
– Сердце, – совершенно по-взрослому, серьезно и лаконично ответил новый знакомый.
– С кем же ты остался?
– Один. – Он уже не плакал, лишь время от времени шмыгал носом. Мордашка у него была симпатичная, бесхитростная, и Карина почувствовала, как сердце наполняется щемящей нежностью.
– Совсем один? – не поверила она. – Этого не может быть. Когда маме стало плохо?
– Утром.
– Где же ты был все это время?
– В номере сидел. – Паренек тяжело вздохнул и еще теснее прижался к Карине.
– И что же, никто за тобой не пришел – я имею в виду горничную или дежурную по этажу?
– Никто, – горестно подтвердил малыш.
– Вот паразиты, – не выдержала Карина.
Нечего сказать, хороша администрация: отправила бабу в больницу и не заметила, что в номере остался ребенок.
– Разве у вас с мамой тут не было знакомых? – поинтересовалась она у мальчишки. – Ну хотя бы соседей по столу?
– Были, – охотно отозвался тот, – дядя Сережа и тетя Света.
– И где они? Почему бросили тебя в беде?
– Они уплыли на теплоходе, сразу после завтрака. Обещали завтра вернуться.
– Ясно. – Карина кивнула. – Тебя как звать?
– Женя.
– Зачем же ты, Женя, просидел весь день в номере? Надо было сразу выйти.
– Боялся, – прошептал мальчик. – Я дверь не умею закрывать, а мама говорила, тут воруют.
– Ну ты даешь! – изумилась Карина. – А как сейчас твоя дверь?
– Открыта, – совсем тихо произнес Женя.
Глаза его снова стали наполняться слезами.
– Ну, ну, – поспешно проговорила она. – Не плачь. Вы откуда приехали?
– Из Волгограда.
– Кто у вас там остался?
– Папа. И бабушка.
– Вот что, – Карина решительно взяла его за руку, – мы сейчас пойдем к администратору и позвоним в Волгоград. Сообщим твоим родным, что мама попала в больницу. А потом решим, что с тобой делать. Согласен?
– Согласен.
Они вошли в корпус, пересекли широкий полукруглый холл, и вдруг Женя остановился, потянул ладошку из Карининой руки.
– Ты что? – Она увидела, как хорошенькое заплаканное личико вмиг побледнело и сморщилось, точно от сильной боли.
– Живот… – пролепетал Женя. – Болит… вон там… – он показал пальцем чуть ниже ребер, – и тошнит.
Испуганная Карина сгребла его в охапку, подтащила к диванчику:
– Посиди. Я сбегаю за врачом.
– Я… хочу кушать, – смущенно прошептал Женя. – Я ведь все пропустил, и обед, и ужин. А мне нельзя долго не есть, у меня этот… как его… га… го…
– Гастрит, – догадалась Карина. – Ладно, это мы сейчас исправим. Давай-ка отложим звонок папе, зайдем ко мне, и я тебя накормлю.
Женя в ответ счастливо улыбнулся.
Они поднялись на второй этаж в ее номер, Карина усадила мальчика за стол, вышла в коридорчик, открыла холодильник, вытащила все, что там нашлось – бутылку молока, сыр, масло, джем, хлеб в полиэтиленовом пакете.
Женя жадно ел бутерброд, пил из стакана, изредка поглядывая на Карину со смущением и благодарностью. Неожиданно она поймала себя на мысли: хорошо бы этот белокурый малыш посидел здесь, в ее номере, подольше.
Наконец он положил остаток булки и виновато покачал головой:
– Больше не могу. Спасибо.
– Не за что. – Карина потрепала его по мягким, шелковым волосам. – Живот больше не болит?
– Нет.
– Тогда поднимайся, пойдем.
Они снова спустились в холл, подошли к кабинету администратора.
– Подожди здесь. – Карина указала Жене на кресло у двери.
Ей не хотелось, чтобы он присутствовал при ее разговоре с администраторшей: незачем парню снова вспоминать о том, что произошло утром.
Женя послушно уселся в кресло и тут же заболтал ногами. Настроение у него совсем выправилось, личико порозовело.
Карина улыбнулась ему и зашла в кабинет.
Администратор, молодая грудастая блондинка с множеством крупных колец на пухлых пальцах, едва услышав ее рассказ про «Скорую», больницу и забытого ребенка, в изумлении округлила глаза:
– Какой такой мальчик? Вы что, смеетесь?
– Это вы смеетесь, – рассердилась Карина. – Как же так: мать увезли на «Скорой», а маленький ребенок весь день один в номере, голодный и…
– Да никого сегодня не увозили на «Скорой», женщина! – волнуясь, проговорила блондинка. – Как бы я этого не знала?
– Может, вы не заметили? – предположила Карина, слегка растерявшись.
– Голубушка, милая, – упирая на «г», затянула девушка. – Вы из меня дуру-то не делайте. Чтоб мы ребенка одного оставили!
– Но он был голодный, – не сдавалась Карина. – Вы бы видели, как он ел у меня в номере!
Лицо администраторши вдруг покрылось испариной, она затравленно посмотрела на Карину, точно та вытащила из-за пазухи пистолет, и направила дуло ей в живот.
– Где он сейчас, этот хлопец? – поспешно спросила она, вылезая из-за стола.
– Там сидит, за дверью, – ничего не понимая, удивленно ответила Карина.
– Ну-ка, пойдем. – Девица цепко взяла ее за локоть. – Побачим.
– Да вот же он, – с досадой сказала Карина, открывая дверь, и осеклась.
Кресло было абсолютно пустым. Женя исчез без следа.
Администраторша демонстративно сложила руки на роскошном бюсте. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
– Может, вышел… В туалет, например, – неуверенно предположила Карина.
– Говорите, в номер его водили? – Грудастая недобро прищурилась.
– Да.
– Тогда пошли, – почти приказала девушка. – Скорее, скорее, говорю вам!
Карина послушно поспешила за ней. Они почти бегом поднялись по лестнице. Она отперла дверь, чувствуя, как начинает неприятно сосать под ложечкой.
– Смотрите, все на месте? Сумку, кошелек, украшения – все проверяйте! – проговорила администраторша, с трудом дыша от быстрой ходьбы.
Карина бросилась к тумбочке, потом к шкафу – все было целым. Сумка стояла на своем месте.
Она сунула в нее руку – кошелька не было. Большую часть денег Карина хранила в чемодане под одеждой. В кошельке же лежало без малого две тысячи рублей.
– Ваш хлопчик неплохо поживился, – обреченно проговорила администраторша. – Разве можно быть такой доверчивой? – Она покачала головой. – Спасибо, что вы его в номере не оставили, пока спускались ко мне. А то бы он вам и чемодан раскурочил.
Карина подавленно молчала.
– Знаете, сколько их тут шастает? – вздохнула девица. – И как ухитряются пролезть через охрану, ума не приложу. В этом году, правда, ваш случай – первый.
Искать белокурого Женечку (или вовсе не Женечку) было, конечно, делом бесполезным. Его давно и след простыл.
На всякий случай администраторша вызвала милицию, составили акт о краже, и на этом все закончилось.
Всю ночь Карина не могла заснуть. Денег жалко не было, терзала досада за свою глупость. Ее, взрослого человека, провели, как последнюю дуру, поймали на примитивную приманку, словно наивного карася.
Перед глазами все стояло Женино личико: голубые доверчивые глаза, полные слез, дрожащие, слегка припухшие губы, светлые завитки на лбу. И этот ангелочек оказался банальным воришкой! Хорош артист, ничего не скажешь, но ведь какой милый!
Почему-то вдруг вспомнилась ее давняя беременность. Тот нерожденный ребенок был бы сейчас ровесником коварного и обаятельного Женечки. Он мог бы так же сидеть с ней в номере, приехав на отдых, она бы кормила его бутербродами и поила молоком. А по вечерам рассказывала разные интересные истории…
Впервые в жизни Карина пожалела о том, что сделала аборт. Надо было родить от Степана, и сейчас она бы не была такой бесконечно одинокой. С ней осталась бы частичка любимого человека, существо, похожее на него внешне и внутренне. Эх, дура, дура…
На такой печальной ноте завершился ее отпуск.
Вернувшись домой, она стиснула зубы, сорвала в коридоре старые обои и две недели яростно и неутомимо доделывала ремонт. Одна. Саше звонить так и не стала.
Он сам позвонил ей, сказал, что скучает, просил о встрече. Но Карина сочинила какую-то отговорку и отказалась.
А две недели спустя она услышала на лестничной площадке голоса, шаги, знакомый звонкий смех и вдруг ощутила себя необыкновенно счастливой, точно возвратилась ее долгожданная, любимая, дружная семья. И поняла, что все долгие летние месяцы ждала только одного: когда же вернутся Леля с Олегом.
15
Начался учебный год, и сентябрь сразу же оказался донельзя наполнен событиями.
Зина позвонила и сообщила, что устроилась-таки туда, куда хотела, Олечка Серебрякова сломала руку, а Леля поведала Карине о своей беременности.
Они, как всегда, сидели на кухне, пили кофе и жевали мелкие соленые крекеры, насыпанные горкой в хрустальную конфетницу.
– Какой срок? – спросила Карина, вглядываясь в загорелое и беспечное Лелино лицо.
– Кажется, восемь недель. – Та с хрустом надкусила печенье и потянулась за следующим.
– Тошнит?
– Нисколько. Жрать только хочется, спасу нет. Разжирею, как рождественская свинья. – Леля весело захохотала.
Карина задумчиво помешала ложечкой в чашке.
Теперь ссоры за стеной должны если не прекратиться, то хотя бы стать редкостью. Можно сказать, Леля победила. Оказалась более смелой и решительной, чем Карина, и ее глупостей с абортом повторять не собирается.
Правильно, так и надо. Никуда теперь Олег от нее и ребенка не денется.
Леля, словно услышав ее мысли, вдруг перестала смеяться, вздохнула и сказала печально:
– Олежка ничего не знает.
– Вот обрадуется, когда ты ему скажешь, – предположила Карина.
– Обрадуется? – Леля безнадежно махнула рукой и снова подцепила из вазочки крекер. – Как бы не так. Он меня укокошит. Ему этот ребенок сто лет в обед не нужен.
– Почему ты так уверена? – усомнилась Карина.
– Да он мне сам это повторяет каждую ночь. Там, в Испании, – Леля машинально понизила голос, наклонилась к Карине, словно ее могли подслушать, – климат другой. Ну и… все сдвинулось, понимаешь? Вот так и вышло… случайно. – Она выпрямилась, отхлебнула из чашки и грустно покачала головой. – Я-то рада, что так получилось. Я хочу маленького. Он у нас славненький будет, правда?
– Конечно. – Карина улыбнулась.
Ей вспомнился сочинский аферист Женя и сожаление от того, что у нее нет ребенка.
«Может, это судьба? – подумала она. – Родится малыш, он будет похож на Олега, а стало быть, и на Степана. Лельке быстро наскучит сидеть с ребенком: она захочет работать, куда-нибудь выходить. А я смогу оставаться с ним. Буду ему вроде тетки, ведь Леля мне почти как сестра».
В детстве к Карине и ее маме часто приезжала из Минска худенькая, смешная, старомодная и бездетная тетя Катя. Она была двоюродной сестрой матери и без памяти любила и баловала Карину – привозила кучу банок с вареньями, соленьями, пекла умопомрачительные ватрушки, пироги с лимоном и вишней, каждый день покупала племяннице мороженое и водила ее в зоопарк. Маленькая Карина все подношения принимала, но не могла взять в толк, отчего так самозабвенно обожает ее далекая тетка.
Теперь тетя Катя была совсем старенькой и приехать в Москву не могла. Да и сделать это, живя в Минске, стало непросто. Зато сейчас Карина понимала ее очень хорошо.
Она представила, как вместе с Лелей будет пеленать малыша, кормить его из бутылочки, купать, выходить с коляской под тополя, и у нее закружилась голова.
16
Лелин отменный аппетит продержался всего неделю. Ровно через семь дней после разговора на кухне у нее начался тяжкий токсикоз. По утрам ее выворачивало наизнанку, она не могла смотреть на еду и теряла килограмм за килограммом.
Капелла активно репетировала новую гастрольную программу, и Олег работал с утра до ночи. Он уже был посвящен в курс дела и в те редкие минуты, что Карина видела его, выглядел мрачнее тучи.
Она старалась взять на себя все заботы о Леле: закончив работу, неслась по магазинам, наполняя сумки творогом, молочными продуктами и фруктами, варила ей каши, выводила гулять, провожала в поликлинику.
Время теперь было расписано по минутам, и Карину это радовало: давно ее жизнь не была такой наполненной, а она сама не чувствовала себя столь нужной и незаменимой.
Леля стала совершенно беспомощной: целыми днями лежала на диване, бледная, нечесаная, не готовила и не убирала в квартире. Вопреки ожиданиям Карины, их ссоры с Олегом не прекратились, даже стали чаще.
Стоило ему вернуться домой пораньше, как за стеной снова слышались крики и рыдания, а на следующий день Карина находила Лелю опухшей от слез, с белым лицом и красными, как у кролика, глазами.
Она стала всерьез волноваться, как бы их конфликты не принесли вред малышу, и хотела поговорить с Олегом. Но тот был совершенно неуловим: почти ежедневно задерживался на репетиции, а когда был дома, рядом с ним всегда находилась бледная, исхудавшая Леля, бесплотная и неотступная, как тень отца Гамлета. При ней Карина ничего не могла сказать Олегу и все откладывала и откладывала неприятный разговор.
Иногда Леля пугала ее. Становилась вдруг молчаливой, тихой, смотрела куда-то в одну точку, мимо Карины. В такие моменты в ней не было ничего общего с шумной, болтливой и смешливой девчонкой, какой та привыкла ее видеть.
Как-то, в один из таких моментов, Леля сказала задумчиво:
– Знаешь что? Если Олег бросит меня, я тут же умру.
– Прекрати сейчас же, – рассердилась Карина. – Во-первых, не собирается он тебя бросать, а во-вторых, разве ты не знаешь, какой это грех? Даже говорить и думать про такое преступно!
– А я вовсе не самоубийство имею в виду, – спокойно возразила Леля, будто обсуждала, как лучше варить картошку – в мундире или очищенную. – Я просто сама умру, не вынесу. Точно знаю.
– Вынесешь, – тихо сказала Карина, и неожиданно для себя прибавила: – Я же вынесла, и ничего, жива.
– Ты? – уставилась на нее Леля. – Что ты вынесла? Ты же никогда… – Она осеклась, вглядевшись в ее лицо, и пробормотала: – Прости.
– Ничего, – спокойно ответила Карина. – Это было давно. Я очень любила одного человека – так же, как ты Олега. Очень. Больше всего на свете.
– А он? – шепотом спросила Леля.
– А он жил со мной, но не любил. Не так, как я его. А потом он ушел.
– Совсем? – ахнула Леля.
– Совсем, – кивнула Карина.
– И что было потом? Ты смогла его забыть?
– Совсем забыть не смогла, – честно призналась она. – Но… я это вынесла, как видишь.
– Ты очень сильная, – тихо проговорила Леля, – я не такая.
– И ты такая же, – успокоила ее Карина. – И вообще, у вас дело другое. Мы даже женаты не были, а у вас будет маленький.
– Скажи, – задумчиво спросила Леля, – у тебя есть его фотографии?
– Нет! – быстро и испуганно сказала Карина. И повторила, уже тише: – Нет. Я их все уничтожила.
Она не сомневалась: если Леля увидит альбом, лежащий у нее в тумбочке у кровати, тут же заметит удивительное сходство Олега со Степаном.
– Ну нет так нет, – спокойно согласилась Леля. – А жаль.
