Татьяна Александровна Соснина
У меня аллергия на оборотней
Глава 44. Дома у Клыковых
Пока шли по дому, Аленка старалась не вертеть сильно головой, чтобы разглядеть убранство дома, но в общем, обстановка ей понравилась. Просторный холл, куда они попали сразу с улицы, плавно перетек с зал-гостиную, которая была разделена на несколько зон. Ближе ко входу, у левой стены, стоял черный кожаный диван, около него лежал светлый ковер. На ковре у дивана приткнулся маленький журнальный столик со стеклянной столешницей. На стене справа висел огромный телевизор. За диванами была видна лестница, ведущая на второй этаж. Она казалась невесомой, так как, несмотря на темный цвет, ступени были не сплошные, а разделены каждая отдельно, и через них было видно находящуюся в дальней части этого помещения обеденную зону. Кованные перила с ажурной защитной решеткой завершали общее впечатление легкости и воздушности от лестницы. Аленка успела заметить также, что в зоне столовой стоял большой стол из темного дерева и стулья вокруг него. Задняя стена этого огромного помещения была стеклянной, и создавалось ощущение, что стены нет вообще, и кушают они на свежем воздухе. Стены этого большого помещения выкрашены в светлые, спокойные тона. Пол покрыт темным ламинатом. Больше Аленка рассмотреть не успела – Софья уже подбежала по широкой лестнице на второй этаж, и махнув ведам, чтобы следовали за ней, вспорхнула наверх.
Нашлась "ураган Софи" уже в спальне у родителей. Так решила Аленка, глядя на большую кровать, которая занимала почти все свободное пространство немаленькой такой комнатки. Охранник положил потерявшую сознание женщину прямо поверх покрывала, на большее не решился, даже ворот у платья не расстегнул и пояс не ослабил.
Пострадавшая уже пришла в себя, но лежала с утомленным видом. Софья, влетевшая в комнату первой, схватила её за руку, и женщина слабо улыбнулась, видя, как дочь сразу же начала создавать суету, спрашивая про самочувствие, и не надо ли водички попить. Но увидев вошедших следом за Софьей трех незнакомых женщин, та нахмурилась и встревоженно спросила:
– Вы кто и что тут делаете?
Софья успокаивающим тоном произнесла:
– Мама, не волнуйся, это веды, они пришли посмотреть на твое самочувствие и полечить тебя. Их отец попросил, как узнал, что ты сознание потеряла.
Женщина на вид казалась старшей сестрой Софьи, но никак не мамой – молодая, красивая, стройная, с длинными темно-каштановыми волосами, которые сейчас разметались по покрывалу. Она приподнялась на локте и скептически посмотрела на дочь:
– Веды? У нас в городе давно их нет. Ты ничего не путаешь, дочь?
– Мам, не путаю. Это они с вас с отцом подчинение сняли, потому тебя и вырубило сейчас. Отцу они уже первую помощь оказали, сейчас и тебе помогут. Не волнуйся, я им доверяю. А Аленка – та вообще моя подруга. Мы вместе в институт поступили.
Софья все это протараторила на одном дыхании, а её мать утомленно откинулась обратно на кровать, видимо, не справившись с обилием вываленных на нее вестей.
– Ну все, мелкая, кыш, хорош тут больных грузить избыточной информацией – шикнула на Софью старшая Елена, и представилась: – Меня зовут Елена Михайловна Ведова. И да, я потомственная веда. Это моя сестра Глафира, а это моя внучка Алена. Можно мы вас осмотрим?
– Но что случилось? – всерьез забеспокоилась пациентка. – Софья сказала правду, и мы с Василием были под подчинением? С ним сейчас всё в порядке? Он жив?
– Жив, жив – в комнату вошел сам Клыков старший, приблизился к кровати и сразу же взял жену за руку, присев с краешка. – Они правда веды, на нас правда было подчинение, и и они действительно помогут. Доверишься им? Под мою ответственность. – и он ласково ей подмигнул.
– Ну, если под твою ответственность, тогда доверюсь. – видимо, это была какая-то шутка, понятная только этим двоим, потому что она тут же успокоилась, ласково улыбнулась ему и, уже обращаясь к веде спросила: – Что я должна сделать?
Та улыбнулась и ответила:
– Только разрешить себя обследовать. Мне надо положить вам руки на голову. Разрешите?
Пациентка вытянулась на кровати и согласно прикрыла глаза.
Веда скомандовала:
– А вы, Василий Матвеевич, ложитесь рядом, с того краю, чтобы и мне не мешать подходить, и самому не напрягаться. Можете супругу даже за ручку держать, ей спокойней будет, а мне это не помешает.
Супруги Клыковы синхронно посмотрели на веду и улыбнулись ей с благодарностью. И именно эта синхронность почему-то убедила Аленку, что эти двое очень любят друг друга до сих пор. Девушка вспомнила вдруг своих погибших родителей, и ей стало на мгновение даже больно от осознания, чего же она лишилась по вине этого непонятного маньяка.
Она постаралась взять себя в руки, но все равно зависть по отношению к Максу и Софье за то, что они росли с родителями, так просто не сдавалась. Девушка тихонько вышла в коридор, чтобы справиться со своими эмоциями, и наткнулась на Макса, который не зашел в спальню родителей, а наблюдал за происходящим из коридора.
Не понятно, что он прочел на ее лице, но посмотрел на нее сочувственно, и прижал к себе, позволив уткнуться к нему в грудь. Аленка не выдержала, и тихонько заплакала. От жалости к себе, от благодарности к Максу, который её понял без слов. Напряжение выходило со слезами, и девушка потихоньку успокоилась.
Лечение жены вождя закончилось на удивление быстро. Или это Аленке так показалось, пока она была занята собственными переживаниями. Кстати, как выяснилось потом, её звали Людмила Ивановна. И как показалось Аленке, её это имя удивительно шло. Она, даже лежа в постели, бледная, проявляла любовь к своим близким – беспокоилась о том, покушали ли муж и дети на своем совещании, спрашивала, как дела у Софьи, поступила ли в институт, как дела у Макса на работе. Интересовалась, почему веды в таких интересных костюмах. Исподволь наблюдала за Аленкой, и как за ней ухаживает Макс, но от комментариев и вопросов сумела воздержаться. А под конец даже слегка обиженно заявила:
– Странно, почему раньше меня ничего не интересовало? Ведь столько событий в семье, а я как в тумане всё помню, особенно за последний год.
Глафира стала объяснять её действия связей подчинения, пока старшая веда ходила мыть руки под проточной водой.
Потом старших Клыковых оставили лежать и восстанавливаться, а все остальные спустились на первый этаж. Там расположились в зале "по интересам": Софья с Аленкой хозяйничали на кухне: Софья заваривала свежий чай для родителей и гостей, Аленка делала бутерброды для перекуса.
Старшие веды и Макс собрались на диванах. Двуипостасный стал названивать ближайшему окружению отца, чтобы узнать, не терял ли кто из них сознания. Оказалось, что еще один ближайший друг отца сейчас лежит, потому что внезапно стало плохо. Остальные, второстепенные советники, оказались в порядке.
Макс задумчиво произнес:
– Интересно, если у нас в клане сейчас такой переполох, то что же у южных творится? Глафира, там много связей-то было? Не заметила?
Глафира беспечно отмахнулась:
– Там много связей было, но все тоненькие. С твоим отцом, пожалуй, самая толстая была. Так что обмороков там быть не должно, но головы у многих поболят, конечно. – И веда огорченно покачала головой.
– А самое забавное, что такие связи легко рвать водкой. – вдруг сказала она. – Алкоголь хорошо энергию у будущего забирает. Поэтому и нельзя тосты произносить, типа "будем здоровы" или за пить за будущее. Если ты с компаньонами обмыл начало какого-то дела – то это дело развалится, скорей всего, даже не начавшись. Так что тостуй всегда за настоящее: "За нашу любовь", "За нашу победу", "За здоровье". Никаких "Будем здоровы"!
Макс заинтересовался:
– А как связи подчинения-то водкой рвать?
– Хм… – вдруг засмущалась Глафира. – Ну ладно, расскажу случай. Была у меня в молодости подруга, и влюбилась она один раз сильно, прям без осознавания себя в реальности. А он вел себя как скотина последняя – сам гулял, а её к каждому столбу ревновал, унижал, даже поколачивал, хотя она никого, кроме него, в тот момент в жизни не видела. А я как раз только связи видеть начала. И вижу, что там стихийно подчинение наложилось – он главный, она подчиненная. Не знаю, как уж так получается, но у людей часто такие отношения закладываются: начинают на равных, а потом один "сползает вниз", в подчинение, а партнера господином над собой делает. Что самое гадкое в таких связях – "господин" чаще всего умом понимает, что он неправильно себя ведет, но ничего не может с собой поделать – не лежит душа к подчиненному. А подчиненный в этот же момент умом понимает, что с ним неправильно обращаются, но ничего не может с собой поделать, и тянется к "господину", жить без него не может. И непонятно, кому хуже в таких парах, но счастья-то точно нет.
И вот у подруги такая связь и образовалась. Как-то она говорит мне: "Помоги мне от него уйти, сама не справляюсь". Ну я и вспомнила про водку – по-другому убирать побоялась, молодая, опыта не было вообще еще тогда. Ох, как мы напились в тот вечер… Я с той поры водку не пью даже в лечебных целях. – Глафира усмехнулась. – Но зато подругу отвязали, больше не потребовалось таких суровых экспериментов.
– Да ладно! – не поверил Макс. – Просто напиться, и всё пройдет?
– Ну не просто, конечно, а с определенными словами, да определенное количество стопок. Трех хватит вполне. Но мы, чтоб уж точно сработало, двойную дозу приняли. Она лечилась, а я принимала за компанию, для поддержки моральной – "Она ж не алкоголик, одна пить", как она мне сказала. Это был первый и последний раз, когда я водку пила. С той поры, даже при виде запечатанной бутылки поташнивает.
Тут они все трое засмеялись. Девчонкам, которые подошли с чаем и бутербродами, и заинтересовались причиной их веселья, говорить категорически отказались, и перевели разговор на другое.
Дружной компанией, рассевшись по диванам и креслам, все молча жевали бутерброды и пили горячий сладкий чай с лимоном. Максу было видно, что веды устали. Лица у всех троих осунувшиеся, темные круги под глазами. У Аленки еще красный носик после недавних слез. И просить их осмотреть еще первого советника отца ему было неловко. Хотя, когда перекус закончился, Елена-старшая сама сказала:
– Ну, пора к следующему пациенту. Макс, свозишь?
Софья с легкой тоской посмотрела на всю компанию:
– Я с родителями останусь.
Макс кивнул:
– Когда мы закончим, и я вед отвезу, тоже сюда приеду, тут ночевать будет.
Сестра согласно кивнула, и все распрощались.
У советника справились еще быстрее. Макс объяснил ему вкратце, что произошло на совете, пока Глафира и Аленка, сменяя друг друга просканировали пациента на момент повреждений головного мозга от разорванной связи. Команда уже сработалась, поэтому большинство действий делали уже молча, не мешая друг другу. А пациент, двуипостасный в зрелом возрасте, изумленно таращил на лекарок глаза, разглядывая их этно-образы. Ничего опасного не нашли, головную боль подлечили, и отчалили домой.
Домой веды попали уже поздним вечером. Макс уехал сразу, как только довез их до дома, пообещав Аленке позвонить еще вечером. Он всё-таки очень волновался за родителей. А девушка только и могла, что сочувственно погладить его по руке. Слова были в такой ситуации бесполезны, она это прекрасно понимала. Он и так знает, что с родителями будет всё хорошо, но не волноваться не может. И успокаивать – значит, принижать его чувства, обесценивать их. Поэтому веды просто молча вышли из машины, давая мужчине возможность побыстрее уехать туда, куда он так рвался.
Глава 45. Как лечить эмоциональное опустошение.
Наутро Аленка проснулась в полном эмоциональном опустошении. Ей даже шевелиться не хотелось. И когда Глафира потащила её на пробежку в парк, девушка произнесла свое первое "А зачем?".
Тетя опешила от такого вопроса, пыталась отговориться чем-то вроде "В здоровом теле – здоровый дух", но Аленка апатично промолчала.
Девушка отбегала свою обязательную программу как зомби – надо так надо. Размялась, сделав короткий комплекс гимнастики, а от подзарядки у любимого дерева отказалась, опять коротко спросив "А зачем?"
Позавтракала девушка тоже без аппетита, через силу. И то, только слов бабушки, что ей надо обязательно поесть. Причем, спросила свое сакраментальное "А зачем?" Бабушка с Глафирой запереглядывались, пытаясь понять, что с ней происходит.
Позавтракала, и снова улеглась на диван. Бабушка не выдержала первой. Подошла, и уселась на край дивана, небрежно сдвинув внучку вглубь.
– Ну, рассказывай, что чувствуешь.
Аленка исподлобья зыркнула на бабушку. Очень было велико желание сказать очередное "А зачем", отвернуться, и уткнуться в обивку дивана носом, лежать и ни о чем не думать. Но девушка знала свою старшую родственницу, и понимала, что просто так от нее не отстанут.
– Я не знаю. – через силу выдавила Аленка. – Словно все эмоции выпил кто-то. Я не чувствую ни радости от пробежки, ни удовольствия от еды. И не понимаю, зачем мне всё это нужно. Даже шевелиться не хочу. Не то, что не хочу, а не знаю, зачем мне шевелиться. Смысла не вижу. Ни в тренировках, ни в пробежках, ни в учебе. Мы хотели разобраться с оборотнями и освободить родителей Макса? Освободили. А что дальше? Какие у меня еще цели в жизни?
Бабушка прищурилась:
– Скоро учеба начнется. И с напавшим на Глафиру мы не разобрались. Это разве не цели?
Аленка нашла в себе достаточно силы, чтобы махнуть пренебрежительно рукой:
– Учеба – это текучка. Там так надрываться не придется, надеюсь. А нападавший… Это вообще фантом. Может, будет, может, нет.
Бабушка сочувственно похлопала девушку по плечу:
– Кажется, я догадалась, что с тобой. Цель достигнута, других конкретных целей нет. Бежала, бежала, рвалась к финишу, добежала, а куда дальше бежать – непонятно. И зачем бежала – тоже непонятно. Полное обнуление и опустошение. Так?
Аленка молча уселась, прижав колени к груди. Так же молча посмотрела на бабушку, такую понимающую, такую родную. Кивнула в знак её правоты, и так же молча, беззвучно заплакала. Слезы лились из глаз неудержимым потоком, неся еще более полное опустошение, хотя, казалось, куда уж опустошенее?
Бабушка ничего не говорила, не утешала, просто баюкала внучку в своих объятьях, закутав в легкое покрывало.
Когда слезы закончились, бабушка скомандовала:
– Тебе надо подепрессовать в полной мере, поэтому давай, перебирайся в маленькую комнату. Будешь там лечиться.
Аленка воззрилась удивленно на старшую веду, а та напустила себя строгий вид, и продолжила:
– Это я тебе как лекарка говорю. У тебя эмоциональное выгорание от сильных нервных потрясений, и сильного эмоционального напряжения последних дней. Невозможно всегда быть в позитиве и на подъеме чувств. Минор эмоций нам так же необходим, как и мажор. Синусоиды ритмов никто не отменял. Сейчас ты в минусе, и это нормально. И для того, чтобы побыстрей из этого минуса выйти, для начала – ты должна признать право на свое плохое настроение. А потом его пережить. И вот сегодня ты будешь свою апатию проживать в полной мере, не подавляя, и разрешив себе ее полностью. Это как попасть в водоворот. Знаешь, как правильно выплыть из водоворота?
Аленка только молча покачала головой, что не знает.
– Если попала в водоворот, то не сопротивляйся. Не пытайся из него выплыть. Наоборот, ты должна набрать воздуха, и нырнуть в середину воронки. Пусть тебя утянет потоком на самое дно. Зато потом оттолкнись от дна, и тебя выбросит в тихой заводи, откуда выплыть будет просто. Так и с отрицательными эмоциями. Не пыжься, что всё хорошо, не отказывайся от них, не сопротивляйся. Они есть и будут. И надо уметь их признавать и проживать, только тогда ты сможешь от них освободиться, а не завязнуть с ними в хронической схватке. Сегодня у тебя – день отрицательных эмоций. Хочешь поплакать – плачь. Хочешь покричать – кричи. Мы с Глафирой опытные, не испугаемся. Но побудь с ними в одиночестве. А потом, когда наступит полное опустошение, и увидишь, что жизнь не так уж плоха и безрадостна – выйдешь к нам. Иногда на это потребуется день. Иногда несколько дней. А иногда, если быстро спохватиться – всего несколько часов. Депрессуй, сколько надо. Время у тебя есть. А телефон мне отдай. Я сама и с Максом, и с Соней поговорю, чтоб не волновались о тебе. Хорошо?
Аленка кивнула, соглашаясь, и побрела в маленькую комнату, так и закутанная в легкое покрывало. Бабушка поддерживала её, как тяжелобольную. Доведя до кровати, сгрузила свою подопечную, с заботой укрыла покрывалом. И от этой заботы у Аленки опять защипало глаза, и стало жалко и себя, сиротинушку, и бабушку, которая с такой непутевой внучкой мучается, и Глафиру, и Макса, и Соню. Этих непонятно за что, просто до кучи. И она опять разревелась. Но уже громко, со всхлипами, подвываниями и захлебываниями.
Когда она очнулась после очередного приступа хандры и жалости, бабушки в комнате уже не было, а на тумбочке возле кровати обнаружился графин с водой и пустой стакан.
Аленка почувствовала дикую жажду, и выпила сразу пол-графина. Успокоившись немного, девушка с пустой головой долго лежала, разглядывая потолок, и потом даже засмеялась от внезапно осенившей её мысли: "А ведь мы все имеем право на плохое настроение и самочувствие! И надо уметь этим правом пользоваться! И тогда всё будет хорошо!"
Тугой комок в груди, который до сих пор она не замечала, наконец-то разжался, и Аленка, уже улыбаясь, задремала. А когда проснулась, от ее апатии уже не осталось и следа.
Постепенно жизнь вошла в определенный ритм. Веды вставали рано, бежали в парк, там бегали, разминались, заряжались от деревьев. Благо, погода стояла хорошая, сухая, и дождей не было.
На завтрак обычно успевал заехать Макс с Софьей, девушка оставалась с ведами тренировать Аленку в ведических техниках, а Макс уезжал на работу. Родители у них восстановились полностью, и Клыков-старший ужасался, до какой степени он довел свой клан за время подчинения. Поэтому Максу было нелегко – он, мало того, что в полиции должен был успеть все дела расследовать, так и отцу помогать старался.
Двуипостасные и вед попросили помочь им, и те, пару часов позанимавшись дома, чтобы никто не мешал и не видел их тренировок, кроме Софьи, к 12 часам отправлялись в Кошкино, деревню оборотней.
Там открыли временную амбулаторию, и веды проводили прием оборотней, у которых были проблемы со здоровьем. Как радовались двуипостасные лекарям, от которых не надо прятать свою сущность – это надо было видеть. Ведь травмы были не только в человеческом облике, в зверином обличии тоже оборотни попадали в переделки. И иногда быстрая регенерация не помогала, а наоборот, являлась причиной проблем.
Как, например, неправильно сросшиеся кости у мальчика, который, внезапно начав падать с крыши, смог обратиться в зверя, переломал лапы, и те срослись неправильно, и мальчик теперь и в человеческом облике страдал от деформации рук и ног.
Ведам пришлось просить, чтобы его обернули в зверя, и, отключив нажатием особых точек, чувствительность конечностей, ломать их заново. То есть, ломали, конечно, не они сами, а двое здоровых кошаков, в полуобороте, чтобы использовать всю силу. И то еле справились. А ведь ребенок должен был быть постоянно в сознании, чтобы регенерация не начиналась мгновенно от болевого шока и обморока. И хруст ломаемых костей на фоне спокойного голоса Глафиры, которая отвлекала мальчика пустыми разговорами, типа, что любит делать, что любит кушать, долго потом стояли у Аленки в ушах. Елена-старшая вновь переломанные кости ловко складывала из мелких кусочков, а Аленка скрепляла их своей энергией и уже потом фиксировала скотчкастом – современным аналогом гипса, который где-то специально для своей лаборатории раздобыли двуипостасные. Но когда уже через три дня этот самый мальчишка прискакал к ним сам, на своих ногах, и стал виснуть у всех троих вед, да и у костоломов, на шеях и кричать "Спасибо", и реветь от избытка эмоций, а его мать пыталась встать на колени, и что-то там всучить каждой в руку – даже кошаки-костоломы прослезились.
И таких случаев оказалось не так и мало. Тем более, что из южного клана люди тоже стали приезжать на прием к ведам. "Сарафанное радио" – самая лучшая реклама, и её не заглушить никакими ухищрениями. И работы прибавлялось не по дням, а по часам.
Иногда Потапов по отдельности приглашал то Глафиру, то Елену-старшую в отдел полиции, "для консультаций", как он выразился. Чем они там занимались, старшие не признавались, как девушки к ним не приставали. Отшучивались, что девчонки еще молоды, про всякие глупости знать.
Софья от таких слов даже высказалась, подбоченясь:
– Говорите так, будто вы там сексом занимаетесь или порно-мультики смотрите, а не криминальные вопросы расследуете.
Глафира с Еленой только переглянулись, да всхохотнули обе. Но рассказывать всё равно ничего не стали. А Аленка, в отличии от подруги, зная свою родню, и не приставала. Что можно – бабушка и так расскажет. А нельзя – ну да и ладно, жизнь сама расскажет, кому что нужно знать.
Молодые люди виделись только за завтраком, и созванивались вечерами. К концу дня девушка падала без сил, и засыпала мгновенно, как только голова касалась подушки, а иногда, еще и в полете.
Но даже в таком динамичном ритме жизни Аленка иногда задумывалась: а что будет в это полнолуние? Удастся ли ей обернуться в это полнолуние или придется ждать следующего?
Ведь в этот месяц её официальный день 18-летия – 2 сентября, и полнолуние, совпадали. А обычно двуипостасные делают свой первый оборот в полные 18 лет. Но ведь кулон она уже сняла. Значит, вполне возможен оборот и в это полнолуние.
Такие мысли приходили Аленке в голову практически постоянно. Она ругала себя за то, что бесполезно гоняет по кругу только ожидания, без конкретных действия. И все равно, как только ослабляла контроль над мыслями, так сразу ловила себя на раздумьях: получится ли обернуться в это полнолуние?