Таня Нордсвей
Смоль и сапфиры
– Я… я н-никогда не носила корсетов. И не могу… н-не могу его расстегнуть, – заикаясь, говорю я.
Слуга выдыхает, и на его лице появляется ободряющая улыбка.
– Не переживай, я тебе помогу. И не бойся, я не буду потом подглядывать или приставать. Только помогу.
Я пропускаю его в комнату и отворачиваюсь к стене. Слуга начинает проворными пальцами расшнуровывать завязки на моем платье, и мне кажется, что я не выдержу и вот-вот свалюсь в обморок от переизбытка чувств.
– Эй, ты только дыши, хорошо? Все в порядке. С кем не бывает.
Он явно пытается отвлечь меня от удушающих мыслей. Я даже не понимаю, как быстро мы перешли на «ты».
– Со мной такое впервые. – Я сглатываю и решаю вытащить из прически камни. – А ты…
– У меня две сестры. – Судя по его голосу, он улыбается. – Одной девятнадцать, она старше меня на два года, а второй пятнадцать. Так что я часто шнурую все эти глупые рюшки, когда ей надо выйти в свет. Моя семья не настолько бедна, как храмовые мыши, поэтому один выход в несколько месяцев мы можем себе позволить. К тому же слугам поместья хорошо платят.
– Ты служишь графине? – спрашиваю я, одной рукой придерживая платье, чтобы не соскользнуло на пол. Потом оглядываюсь и вижу, что слуга отвернулся, стараясь не глядеть в мою сторону.
– Нет, я служу герцогу. Прибыл на этот прием вместе с его свитой.
Услышав слово «герцог», я замираю и напрочь забываю про простое платье, в которое переодевалась.
В Ладоргане был лишь один герцог – Киран Ердин, правая рука Императора и его побратим. О нем знал каждый ребенок во всех уголках Империи, потому что именно благодаря Кирану Ердину и их третьему соратнику, Багровому Лорану, наш Император пришел к власти.
У меня пересыхает в горле.
– Герцогу Ердину?
Я часто слышала от деревенских страшные байки о нем. Кроме того, герцог, которого девушки ни разу не видели, славился своей неземной красотой.
Неужели именно Киран Ердин выкупил меня сегодня? Я не могу в это поверить. Да и как, если с этой позиции самый богатый и влиятельный человек в Империи обратил на меня свое внимание!
– Именно ему. Ты готова?
«Нет», – думаю про себя, но отвечаю другое:
– Почти.
Пышное платье с бала я кладу в корзину, откуда достала сменную одежду и темный теплый плащ, который накидываю на плечи. На бедрах закрепляю ремень, а на него вешаю мешочек, который также взяла из корзины. Даже не раскрывая его, понимаю, что в нем лежат монеты, гребень и что-то еще, что я не могу определить на ощупь.
Темные волосы волнами рассыпаются по плечам, когда я вытаскиваю из прически последнюю заколку и кладу ее в холщовый мешочек рядом с остальными камнями. Я выбрала из волос все украшения до единого. Чужое богатство мне ни к чему.
Помня его наставление, маску я оставляю на лице.
– Я готова.
– Отлично.
Мы покидаем комнату, плотно затворив за собой дверь, и вскоре выходим из усадьбы в тихий сад, который окутывают ночная тьма и свежесть вечерней прохлады. На заднем дворе у самых ворот нас уже ждут вороной жеребец и мужчина в кожаной броне, с коротко стриженными темными волосами, прямым носом и орлиным взглядом.
Слуга обменивается с ним паролями, а потом передает меня незнакомцу.
– Это Рейнольд. Он отвезет тебя в столицу, в храм Пяти.
Я киваю мужчине, и тот неожиданно говорит мне:
– Зови меня Рей.
– Хорошо.
После того как слуга исчезает в темноте сада, Рей в одно мгновение хватает меня за талию, сажает верхом на могучего коня и вручает поводья. Мягко поглаживает животное по голове, успокаивая его и давая ему время привыкнуть ко мне, а затем взлетает в седло позади меня. Я передаю ему поводья, и он пятками пришпоривает коня, разворачивая его к воротам.
Мы срываемся с места, уносясь прямо в черную ночь.
Глава 4. Братство
Конь уносит нас от усадьбы графини Бонтьемэ, поднимая клубы пыли на темной дороге. В ушах свистит ветер, с силой прижимая меня к груди Рея, но того не смущают ни порывы ветра, норовящие снести нас со спины коня, ни быстрая скачка. Пока мы проносимся мимо незнакомых пейзажей, я вновь радуюсь тому, что с утра ничего не ела и не пила.
Через полчаса начинаю привыкать к быстрому темпу и постоянно слезящимся глазам, которых не щадит порывистый ветер. Мы скачем еще долго, прежде чем впереди появляются огни столицы. Я из последних сил борюсь со сном и благодарю богиню за то, что из-за ветра не слышно урчание моего пустого желудка.
Рей сбавляет скорость, только когда копыта жеребца начинают стучать по мощеной камнем улице Лаидана. Конь с радостью переходит на шаг, поскольку его бока взмылены от быстрой скачки.
Даже в столь ранний час столица поражает меня своей красотой и величием. За нашими спинами яркими красками загораются первые лучи восходящего солнца, которые золотят крыши домов и закрытые на ночь ставни, прогоняя очарование и тишину ночи. Со стороны палисадников богатых домов слышится пение ранних птах и лай разбуженной собаки.
Рей направляет коня вверх по главной улице к храму Пяти, который виден даже с нашего места. Темный ансамбль с искусной внешней отделкой и устремленными ввысь острыми шпилями приковывает мое внимание своим особым изяществом. До этого я только слышала о красоте главного храма, но никогда раньше не видела его вживую. К тому времени, когда мы подъезжаем к огромным кованным воротам, раскрытым для всех прихожан, я уже поражена величественностью и огромными размерами храма. Вблизи он даже больше, чем я представляла.
Рей спешивается и берет коня под уздцы. Моя затекшая спина и окаменевшие бедра протестуют потере опоры позади, но я удерживаюсь от того, чтобы не сползти на землю вслед за мужчиной. Привязав жеребца к коновязи у дверей храма, он снимает меня со спины. Мои ноги тут же подкашиваются, и Рей помогает мне дойти до скамейки возле фонтана, который находится на территории храма. Я плюхаюсь на скамью, и из моего горла вырывается стон.
– Такое случается, когда долго не ездишь верхом, – говорит Рей, впервые за время поездки прерывая молчание.
Я вскидываю голову и по его лицу пытаюсь понять, шутит он или нет, но мужчина выглядит как никогда серьезным.
– Я никогда не ездила верхом, – признаюсь, пытаясь отдышаться и не взвыть от того, что слишком резко повернула шею. Кажется, все мое тело протестует после этой конной прогулки.
– Тем более это нормально, – заключает Рэй и направляется к дверям храма. – Посторожи Воробушка, а я схожу за Антонио.
Воробушек, надо же! Я невольно смеюсь с клички коня, но Рей, уже исчезнувший в храме, этого не слышит. Смех сопровождается отголосками боли во всем теле, а конь обиженно оборачивается на меня, как бы спрашивая: «Что смешного в моей кличке, женщина?»
К возвращению Рея мой истерический смех сходит на нет, и я с трудом поднимаюсь на ноги. Не без гримасы боли, конечно, но не позориться же в присутствии других людей? Нацепив на лицо приветливую улыбку, я стараюсь не охать и не ахать, как старая бабка, при Рее и Антонио.
– Вот та девушка, о которой я говорил вам, достопочтенный жрец, – спокойным голосом говорит Рей Антонио, указывая в мою сторону. – Один друг попросил найти ей временное пристанище, к тому же девушка очень уважает волю Пяти. Я решил, что в этом храме ей будут рады, да и она готова к служению богам. Бедняжка многое пережила, и я, зная, с какой отеческой заботой вы относитесь к своим птенцам на попечении, прошу вас приютить ее.
Рэй выразительно смотрит на меня, и я впопыхах делаю подобие реверанса, после которого мои мышцы тут же взрываются болью.
Жрец Антонио, облаченный в мантию с вышитыми узорами, тепло улыбается мне. Ему явно больше шестидесяти, а его короткие волосы белые, как первый снег. Вместо ответа он начинает показывать руками жесты, на которые Рей кивает, а потом оборачивается ко мне и поясняет:
– Верховный жрец Антонио с радостью примет тебя в объятия Пяти. Он предоставит тебе сопровождающего, который объяснит правила и поможет устроиться.
– Благодарю вас, Ваше Преосвященство, – говорю я.
Антонио кивает мне и, похлопав Рея по руке, снова что-то показывает на языке жестов. Потом разворачивается и проворно ковыляет к дверям храма.
Я догадываюсь, что мне стоит идти за ним, но Рей хватает меня за руку и едва слышно шепчет:
– Твое проживание оплачено на год вперед. Не спеши с решениями. Это безопасное место.
– Спасибо, – так же тихо отвечаю я, только сейчас замечая странный оттенок его глаз. Темно-бордовый.
– И да, – добавляет он, когда я уже почти захожу в двери храма. – Жрец Антонио больше не епископ, так что можешь не обращаться к нему по сану.
Храм встречает меня полутьмой, прохладой и витающими в воздухе запахами воска и благовоний. Жрец Антонио ждет меня в притворе и зажигает свечи в лампадах.
Мои ожидания, что свод будет расписан так же, как в нашем деревенском храме, не оправдались. Свод этого храма украшает цветное витражное стекло в тон кровли, и проникающий сквозь него свет окрашивает все вокруг в багровые оттенки. Алтарем служат вылитые из золота статуи пяти богов Саяры. Золотые лица богов кажутся миролюбивыми, красивыми и такими… безразличными.
Я подхожу к первой статуе бога Рассвета и провожу рукой по выгравированному имени «Агон» на постаменте. Мой взгляд движется дальше, и я мысленно читаю имена других богов: Мэнлиус, Доминик, Эспер, Байярд. О том, чтобы найти здесь статую и имя Той, что все эти годы хранила меня, не может быть и речи.
Я поджимаю губы и встречаюсь взглядами с Антонио, который уже успел зажечь все лампады, свечи и храмовые благовония. При помощи рук он пытается что-то донести до меня, но я не знаю языка жестов.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать, господин. Простите.
– Он говорит, что позади стоит тот, кто проводит тебя до твоей новой комнаты, – раздается мужской голос за спиной.
Я испуганно вздрагиваю и быстро оборачиваюсь. Тело тут же простреливает вспышка боли, отчего я слегка морщусь, а затем рассматриваю стоящего в паперти юношу. На нем простая жреческая одежда, а когда он выходит на свет, я замечаю русые волосы, собранные в короткий хвост, и карие глаза. Снова оборачиваюсь на Антонио, но старого жреца и след простыл. Видимо, бесшумно ушел по своим важным делам, оставив меня наедине с незнакомцем.
– Я Элем. А тебя как звать? – Юноша наклоняет голову, изучая меня с головы до ног.
– Алекса, – называюсь я уже привычным именем.
– А-л-е-к-с-а, – по буквам произносит Элем, будто пробуя мое имя на вкус. – Что ж, будем знакомы. Пойдем, ты как раз успеваешь на завтрак.
Стоит мне услышать слово «завтрак», как мой живот отзывается постыдным урчанием. Элем хмыкает, но ничего не говорит и ведет меня дальше по коридору. Мой нос улавливает сладкий запах храмовой выпечки, и во рту скапливается слюна.
– Если захочешь что-то спросить у Антонио, обращайся ко мне. Насколько я понял, ты не знаешь язык жестов, а иначе он тебе не сможет ответить, – говорит Элем, глядя, как я ковыляю за ним.
– Почему? Он дал обет молчания?
– Нет, все куда менее прозаично, хотя за пределами этих стен об Антонио именно так и думают. На самом деле он просто не может говорить уже больше пяти лет, – шепчет юноша, чуть замедляя шаг.
– У него какая-то болезнь? – непонимающе спрашиваю я.
– Что-то типа того, – странным тоном шепчет Элем. – Такое обычно случается, когда ты разбалтываешь чужие секреты и тебе отрезают то, с помощью чего ты все это разболтал.
Я резко останавливаюсь и ошарашено смотрю на Элема. Неужели жрецу отрезали язык?
– То есть…
– Тихо, – пресекает Элем и хватает меня за руку. – Даже у стен есть уши. Но да, все именно так, как ты подумала. Поэтому знай: здесь надо уметь держать свой ротик на замке, – после совершенной ошибки даже епископа сан не уберег от ужасной участи.
В голове всплывают слова Рея: «Жрец Антонио больше не епископ, так что можешь не обращаться к нему по сану», – и я задумываюсь, за какие секреты ему отрезали язык, и кто мог сотворить подобное?
Элем тем временем продолжает вести меня за руку и тихо вводить в курс дела:
– В храме ты можешь выбрать одну из сторон: либо Антонио, либо его брата-кардинала Эмилио. Они оба стоят во главе Братства Молчаливых, в стенах которого ты сейчас находишься. Конечно, ты можешь никуда не вступать и быть обычной прислужницей, но я наслышан, сколько за тебя заплатил Волк. Так что советую подумать о более приличном жилье, чем храмовая каморка на шестерых.
Его шепот звоном отдается у меня в костях. Братство Молчаливых? О, великая Ночь, во что я опять влипла?
– Братство делится на две стороны соответственно. Антонио заведует Шептунами, а кардинал – Лезвиями. К последним ты сейчас попасть не сможешь, даже если сильно захочешь, а вот к Шептунам… – Элем резко останавливается недалеко от дверей, явно ведущих в трапезную храма, и смотрит на меня. – Советую примкнуть к нам. Мы научим тебя всему, что знаем и умеем. Ты будешь проводить время с пользой, а не зажигать свечи да мыть полы целыми днями.
Я выдергиваю руку из крепкой хватки и смеряю Элема взглядом. Слишком уж часто за последние сутки я подчинялась всем подряд. Пусть этот парень и входит в какое-то там Братство, я не обязана идти у него на поводу просто потому, что ему так захотелось. Пришло время принимать свои собственные решения, за которые мне не будет стыдно в будущем. Я собиралась все взвесить и выяснить, что делать с правами свободной девушки.
– За совет спасибо, но я сама решу, что для меня будет лучше.
Элема еще раз окидывает меня внимательным взглядом, а потом усмехается.
– Вот и ладно. А то я уж думал, что к нам привели очередную размазню.
– Размазню? – не выдерживаю я. – Да кто ты такой, чтобы…
Договорить мне не дает громкий смех. Затем Элем шустро утягивает меня в трапезную, где я напрочь забываю о гневных возгласах в его сторону.
Вгрызаясь в мягкую, пышную и теплую булочку с изюмом, политую белой сладкой глазурью, я чувствую себя на вершине блаженства. Элем только качает головой, с усмешкой наблюдая за тем, как я жадно поглощаю еду с тарелки.
– Тебя будто век не кормили, Алекса.
– Афтань, – с набитым ртом шикаю на него и запиваю выпечку свежим, кисловатым морсом.
– Ну-ну. Продолжай наедаться, а потом еще часа два будешь лежать и ныть от боли в животе.
Когда я доедаю все, что наложено на тарелке, Элем неожиданно протягивает мне свою булочку. Я удивленно смотрю на него, стирая крошки со рта, и он пожимает плечами:
– В качестве извинений за размазню.
Я принимаю его извинения и с наслаждением вгрызаюсь во вторую вкуснейшую булочку.
Помимо нас двоих, за огромным длинным столом сидят еще несколько человек. Элем объясняет мне, что это те, кто уже проснулся в столь ранний час или только вернулся. Кормят здесь кашей с маслом, лепешками с мясом и морсом, а на десерт подают выпечку, манящий аромат которой и разливается по храмовым коридорам.
– На счет Шептунов я не шутил, – прерывает Элем мое изучение трапезной. – Это совет от чистого сердца.
– Я тоже не шутила. И я подумаю, спасибо.
Он собирается сказать что-то еще, как вдруг замирает с раскрытым ртом, уставившись в сторону раскрытых дверей. Я прослеживаю за его взглядом и вижу, как мимо трапезной неспешно проходит жрец Антонио в компании высокого мужчины, одетого во все серое. Исключение составляют лишь черные кожаные перчатки, поверх которых на большом пальце правой руки блестит перстень.
– Это кардинал Эмилио, – шепчет мне на ухо Элем. – Ему подчиняются Лезвия. И он входит в состав Имперского совета.
Я неотрывно смотрю на кардинала и жреца, пока они не скрываются из виду. Когда кардинал Эмилио бросает взгляд в нашу сторону, и я вижу его жестокие серые глаза, у меня по спине пробегает холодок.
– А чем занимаются Лезвия? – решаю уточнить я, не до конца понимая всех тонкостей работы Братства.
Элем закусывает губу, оглядываясь вокруг, а потом отвечает:
– Пожалуй, начну с Шептунов, чтобы тебе было понятнее. У Антонио есть сеть шпионов по всему королевству, поэтому в стенах храма чаще всего остаются только те, кто собирают информацию в столице. Пока проходишь обучение всему, что может предложить тебе Братство, ты взамен собираешь для верховного жреца нужные шепотки в народе. Ты можешь прибиться к Шептунам, не имея ни опыта, ни гроша в кармане. Кардинал же… самолично отбирает тех, кого желает видеть в Лезвиях. Обычно это те, кто может без лишних угрызений совести перерезать горло.
Личный отряд ассасинов. Недурно.
– Ты их боишься?
– Лезвий? – уточняет Элем, и я согласно киваю. – Скорее остерегаюсь. У них очень дурные нравы и жестокие методы. Лучше не переходить им дорогу. Тем более они под защитой кардинала.
По его глазам я понимаю, что дальше бередить эту тему не стоит, и увожу разговор в иное русло:
– Значит, если я захочу присоединиться к Шептунам, меня будут учить всему на свете?
Элем выдыхает, явно радуясь смене опасной темы. Я же, напротив, немного сбита с толку количеством новой информации. Мне непривычно участвовать в плетении сетей власти Империи, поскольку я успела привыкнуть к простому образу жизни деревенской девушки.
– Не всему, конечно, но многому точно. Например, языку жестов. Или письму и чтению, если ты не умеешь. Или искусству боя.
Последние слова заставляют меня заинтересованно податься вперед.
– Меня могут научить самозащите и искусству владения клинком?
– Да, без проблем.
Я вновь задумываюсь над тем, какое решение принять, хотя выбор у меня невелик. К кардиналу и Лезвиям соваться точно не стоило – это я уже уяснила. Конечно, можно стать прислужницей в храме, но я уже мысленно решила, что такое явно не для меня, особенно учитывая, что это неуважительно по отношению к моему Дару. Оставался только вариант присоединения к Шептунам, куда меня и зазывал Элем.
Мне нравилась мысль, что я смогу научиться писать и читать, чего, к сожалению, недополучила в деревне. Однако больше всего радовал тот факт, что меня обучат самозащите. Я устала быть слабой и не уметь давать должный отпор.
Сейчас я желаю для себя лишь одного – получить небольшую передышку. И если, помимо этого, у меня появится еще и возможность проявить Дар в нужном русле…
– Элем, – зову его по имени и продолжаю: – Я бы хотела примкнуть к Братству Молчаливых в составе Шептунов Антонио и обучиться письму, чтению и боевому искусству.
– Отличный выбор, Алекса, – улыбается мне Элем. – Могу тебя заверить: ты с ним не ошиблась.
Я хочу, чтобы так все и было, поэтому улыбаюсь ему в ответ.
Тогда я была слишком наивной и не до конца понимала, что Братство и этот храм станут мне домом на долгие три года.
Глава 5. Заказ
1377 год по Айлийскому календарю,
наши дни
Я сижу в мягком кресле, обитом бархатом. В льющемся из раскрытого окна лунном свете кажется, будто вся комната выкрашена в серебристые тона. Прохладный ветер треплет мои каштановые волосы, собранные в косу, и я с наслаждением вдыхаю нежный аромат ночных фиалок, цветущих в саду замка.
Покои, в которых я сейчас нахожусь, даже в полутьме выглядит великолепно. Высокие стены и потолки декорированы лепниной. Из мебели здесь присутствуют огромный шкаф с двумя приоткрытыми створками, массивный дубовый стол, заваленный грудой писем и книг, и кованый стул с мягкой обивкой, на спинке которого висят ножны с мечом. Эфес изящного оружия украшен сапфирами и бриллиантами, ярко мерцающими в свете луны.
Хозяин покоев мирно спит на кровати, а его нагое тело прикрывает лишь тонкая белая простынь, которая за ночь сползла на бедра. У мужчины прямой нос, густые брови и острые скулы. Лицо расслабленно, губы слегка приоткрыты, а длинные ресницы трепещут во сне. Грудь вздымается и опадает в такт размеренному дыханию.
Я тихо встаю с кресла и подхожу к нему. Мои шаги бесшумны, поэтому его ничто не тревожит. Я ложусь на кровать рядом с мужчиной и достаю кинжал, который прикупила у одного торговца. С тех пор он мой самый верный друг. Острое тонкое лезвие блестит в лунном свете, а рукоятка приятно холодит руку. Я приставляю кинжал к горлу так, чтобы одним движением перерезать глотку, а он продолжает спать. Невольно любуюсь его красивыми чертами лица, необычно притягательными для мужчины. Во сне он выглядит довольно молодо, но я знаю, что ему больше сотни лет (наделенные Даром живут в разы дольше обычных людей).
Я знаю имя своей жертвы, знаю, что его смерть пойдет на пользу Империи. Годы работы Шептуном позволили мне сложить в своей голове целостную картину, которая обагрена реками пролитой им крови. Этот мужчина повинен во многих страшных делах, у него немало врагов и он очень опасен. Генерал, заслуживший прозвище Кровавый герцог, но во сне он лишь мужчина, который слаб перед смертью так же, как и любой другой.
Моя богиня наблюдает за мной через открытое окно. Она не торопит меня и не призывает быстрее совершить то, ради чего я сюда пришла. Ночь окутывает мои плечи прохладным покрывалом, мягко подбадривая и целуя ветром в висок.
Мой Дар – Дар Ночи – на пике своей силы, поскольку сейчас полночь. Именно благодаря Дару я остаюсь незамеченной, а мужчина продолжает спать.
Никто из тех, кого за последние несколько месяцев я навещала в ночи, не пробуждался. Они даже не знали, кто или что повинно в их внезапной кончине. И сейчас, как и в прошлые разы, у меня впереди целая ночь.
Прошло три года с тех пор, как меня привезли к воротам храма, и я вошла в круг Братства Молчаливых сначала в качестве Шептуна. А пару месяцев назад вошла в ряды Лезвий, куда изначально абсолютно не планировала вступать. Но судьба решила все за меня. На одной из тренировок меня заметил кардинал, и с тех пор моя жизнь изменилась.
Мне не нравилось убивать, но я с этим свыклась. Либо я, либо меня.
После первого свершенного убийства меня вырвало, а потом мне потребовалась неделя, чтобы прийти в себя. Второй раз было проще, поскольку я знала, что человек, на которого поступил заказ, промышлял детской работорговлей. С тех пор перед каждым заданием я узнаю как можно больше о злодеяниях того, кого надо лишить жизни, чтобы мысленно проговаривать их и при свершении правосудия не дрожала рука. Это всегда помогало.
Мужчина, лежащий сейчас рядом, и есть мое задание. Он шевелится во сне, отчего прядь черных волос падает ему на лоб, а мое лезвие слегка царапает его горло, оставляя капельки крови.
Я удивленно приподнимаю брови и опускаю голову, только сейчас замечая у него на шее след от сведенной татуировки. Отвлекшись на нее, не сразу понимаю, что на боку снова раскрылась рана, которую я наспех зашила. Конечно, не стоило отправляться на столь опасное задание после потасовки, но у меня не было другого выбора. За этот заказ я получу крупную сумму и смогу наконец-то покинуть Лезвия.
Когда решалась на эту авантюру, я поставила на нее все только потому, что в ближайшее время меня убьет либо сам герцог, либо Лезвия. Если же по счастливой случайности я выживу (как выживала последние годы), то получу последний шанс наладить свою жизнь.
Однако этот шанс я точно упустила.
Кровь пропитала мою черную рубашку, которая прилипла к телу. Когда я понимаю, что из раны сочится тонкая струйка крови, становится слишком поздно.
Мужчина открывает глаза.
Я отшатываюсь, как громом пораженная воспоминанием трехлетней давности, когда оказалась в плену его сапфировых глаза. Значит, тогда на аукционе был он…
Между тем его ноздри расширяются, улавливая запах моей крови.
Я застываю, не в силах отвести от него взгляд. Кинжал дрожит, а потом предательски выскальзывает из моей руки. Ворс ковра смягчает падение оружия.
Уже слишком поздно, чтобы винить себя в излишней медлительности.
Мы долго смотрим друг на друга, и я понимаю, что это был мой последний заказ.
Он Ищейка.
Он – Киран Ердин, герцог Ладоргана, правая рука Императора и мой спаситель, выкупивший мою свободу три года назад на злосчастном аукционе графини Бонтьемэ.
Хуже ситуации не придумаешь. Вряд ли он решит проявить ко мне милость еще раз.
Да, благодаря Дару у меня нет характерного запаха, который он мог бы запомнить, но единственный раз учуяв кровь… Ищейка не остановится, пока не найдет меня, где бы я ни находилась. Если, конечно, не убьет меня моим же кинжалом прямо здесь, у себя в покоях.
Но пока он ждет. Понимает, что против него у меня нет никаких шансов на выживание. В конце концов, я не ассасин, а всего лишь девушка, которую жизнь заставила играть роль палача. Он сильнее меня физически, а его меч, который мог бы мне помочь, лежит очень далеко.
У меня в голове крутятся сотни вариантов, но ни один из них не подразумевает того, что я выживу после сегодняшней ночи. Ищейка тоже знает это. Но явно не предполагает, что у меня запрятан последний козырь, хоть и очень сомнительный.
Мой хриплый после долгого молчания голос звучит жалко в возникшей тишине:
– Киран Ердин, я вызываю вас на дуэль.
Он удивленно смотрит на меня, приподняв брови.
Я знаю, как смешно это звучит, но дуэль – единственное решение, которое мне остается.
На дуэль можно вызвать мужчину только в том случае, если ситуация подразумевает ставку не на жизнь, а на смерть. Сейчас был именно такой случай, поскольку меня застукали при попытке убийства важного человека Империи. Если же по правилам, установленными Пяти (они считают, что в столь благородном деле надо проявлять милосердие), исход поединка закончится ничьей, это дарует нам обоим жизнь взамен на клятву: не завершать начатое. Другими словами, я обещаю не покушаться на его жизнь, а он – на мою.
Не сказать, что Кровавый герцог – человек чести, но законы Пяти священны для всех в Империи. Он не должен их нарушить.
– Как пожелаете. – Его баритон мягкий и бархатистый, ничуть не изменившийся за прошедшие года. Не то что мой, хотя по голосу и не понятно: женщина я или мужчина. Поэтому оставалось только надеяться, что байки про то, что Ищейки могут считывать о человеке все по запаху крови – ложь.
На самом деле еще недавно я не знала о их существовании: они практически исчезли во время последней войны, и никто даже не предполагал, что один Ищейка все же выжил в той кровавой бойне, пока Киран Ердин не стал Генералом Империи и не приступил к своим обязанностям. Он уничтожил каждого предателя, каждого повстанца, – всех, кто поддерживал переворот. А поскольку только Ищейка мог выследить лиц из узкого круга, сомнений в природе его Дара даже не возникало. Киран стал верным псом Императора, который ложью и обманом заполучил себе кровавый трон.
Все Молчаливые хорошо знали, что ни в коем случае нельзя делать, чтобы избежать проблем. Во-первых, не оставлять после себя кровь. Во-вторых, не давать Ищейке почуять кровь.
И оба этих правила я сейчас нарушила.
Киран лениво рассматривает меня. Я понимаю, что он не видит под маской мое лицо, но все равно чувствую себя так, будто сижу перед ним совершенно нагая. Хотя в действительности все как раз наоборот.
– Могу я одеться, или вы предпочитаете видеть меня на дуэли голым?
Его вопрос застает меня врасплох, поэтому я просто киваю. Мое лицо под плотной тканевой маской заливается яркой краской.
– Правильно ли я понимаю, что мне идти за своим оруженосцем, который зафиксирует наш поединок, в таком виде?
– Оденьтесь.
Я совершаю непростительную глупость, когда отхожу к окну. Как идиотка, доверяю его честности в этом вопросе, хорошо зная, что не смогу смотреть на его мужское достоинство. За спиной слышу лишь слабую усмешку и тихий шелест простыней. Затем раздаются шаги, когда он ступает босыми ступнями по холодному полу там, где нет прикроватного ковра. Я прислушиваюсь к малейшему шороху, чтобы понять, не заносит ли он надо мной свой изящный клинок. Однако звона вынимаемой из ножен стали не слышно, и я одергиваю себя за желание обернуться. Успокаиваю себя тем, что он не всадит мне клинок в спину, хоть в последнем и не сильно уверена. Как и в том, что страх за свою жизнь – единственная причина, чтобы повернуться.
За несколько минут у меня в памяти воскрешаются события ночи аукциона, будто это случилось только вчера. А ведь я наивно полагала, что давно выбросила этого человека из своей головы и жизни.
Я слышу звук застегивающейся пряжки ремня и голос Кирана:
– Я готов. Прошу, следуйте за мной.
Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с его удивительными сапфировыми глазами, светящимися в полутьме. На его губах играет легкая улыбка, словно он уверен в своей победе. Галантным жестом он предлагает мне выйти из спальни первой, и я, подняв с пола свой кинжал, засовываю его в закрепленные на бедре ножны. Я знаю, что мне нельзя будет использовать его на дуэли, однако расстаться с полюбившимся оружием не могу.
Мы выходим в холодный коридор, и я снова жалею о том, что так легко оделась. На мне лишь тонкая черная рубашка с длинными рукавами и высоким воротом, скрывающим шею и нижнюю часть лица, и темные холщовые штаны – обычно в таком виде я хожу на задания, когда требуется выкрасть из домов богатеев важные документы. Однако эта одежда – единственные чистые вещи, которые остались после потасовки с Лезвиями. Другие же насквозь пропитались кровью и не годились для этого задания.
Мои и без того бесшумные шаги легки благодаря тапочкам с особым сцеплением на подошве, позволяющим забираться даже по отвесным поверхностям. С их помощью, а также в моих тонких перчатках, я без каких-либо проблем забралась к герцогу в спальню. Черная тканевая маска с прорезями для глаз мешает дышать полной грудью. Пока мы идем по коридору, я стараюсь не морщиться от ноющей боли в боку: кровь уже подсыхает, образуя неприятную саднящую корку на ране.
Я мельком смотрю на идущего рядом Кирана. Он одет в белую рубашку и плотные штаны, подпоясанные ремнем, на котором висят ножны с мечом – их я заметила на стуле в его покоях. Он уверенно ведет меня по своему замку, и мне остается лишь следовать за ним по пятам.
Только когда Киран стучит в одну из дверей, зовя некого Джонатана, и в коридор высовывается заспанная светлая голова юноши, до меня начинает доходить, во что я ввязалась. Джонатан удивлен, но не задает никаких вопросов, когда Киран призывает его одеться, чтобы стать свидетелем на дуэли. Юноша тут же скрывается в комнате, и мы с Кираном снова остаемся наедине.
Я стараюсь напомнить себе, что мне нужно сделать. Это непросто, потому что я впервые чувствую себя взволнованно, а мои руки немного дрожат. Я проверяю, надежно ли закреплен кинжал на ноге, а потом замечаю, что Киран внимательно смотрит на меня.
Что не так?
Когда Джонатан появляется из-за двери уже полностью одетый и причесанный, Киран бросает ему через плечо:
– Захвати меч. Кажется, у моего противника с собой лишь перочинный ножик.
Я хмурюсь, оскорбленная тем, что он сравнил мой кинжал с обычным ножом, но потом быстро понимаю, что если бы Киран этого не заметил, то я бы даже не вспомнила, что у меня нет с собой нужного оружия для дуэли. А все потому, что только этот кинжал я не потеряла, когда трое напали на меня в ночи. Но я даже подумать не могла, что вызову герцога на дуэль!
