Таня Нордсвей
Смоль и сапфиры
– Да, командир.
Слово «скотобойня» эхом отдается у меня в голове.
Что же, получается, мои выводы были неверны? Они дали нам еду и воду, а это означало, что мы нужны им живыми. Теперь же в этот план внесено изменение: живыми нужны лишь некоторые из нас.
Пока командир медленно осматривает лицо и тело каждого пленника, отбирая понравившихся, я шумно дышу через рот. В моей голове мечется мысль, что будет, если я окажусь недостаточно хорошей и меня отправят на скотобойню? Я пытаюсь сосредоточиться и хоть как-то улучшить свой внешний вид, но в панике осознаю, что мой Дар ослаб и сейчас не в силах мне помочь.
Я начинаю переживать еще сильнее и стараюсь хоть за что-то ухватиться – выудить из памяти свои детские черты лица. Но тут до меня доходит, насколько все это глупо. Я ведь больше не ребенок.
В голове вспыхивают лица моих биологических родителей, и когда видения рассеиваются, передо мной возникает лицо командира. Он задирает мой подбородок и внимательно вглядывается в лицо. Непростительно долго.
Только не на скотобойню! Только не туда!
– Эту забираю, – наконец выдает он, и я с облегчением выдыхаю. Увидев, что я обрадовалась его словам, он тише добавляет: – Не радуйся, девочка. Тебе только предстоит узнать, что было бы для тебя хуже.
Я содрогаюсь.
Всю дальнейшую дорогу прокручиваю в голове его слова и размышляю о том, что ждет меня впереди. Я отметаю самые радужные варианты и понимаю всю тяжесть своего положения.
Когда меня и нескольких других пленников привозят в полупустой клетке в богатую усадьбу, я практически ничего не соображаю от тревоги. Меня моют, расчесывают волосы, а потом отводят на осмотр к лекарю. Кормят хорошо, почти до боли в животе. Дают удобную комнату без окон на троих девушек. Учат благовоспитанному поведению и показывают, как правильно есть с вилкой и ножом.
В последующие дни мне становится понятно, для чего все это: нас приводят в порядок, чтобы продать подороже. Окончательно отобрав все, что раньше принадлежало только нам.
Глава 2. Аукцион
В ослепительном блеске зала играет музыка. Повсюду снуют слуги в масках и серой форме, разнося еду и напитки. Богатые и именитые гости плавно вальсируют, знакомятся и флиртуют друг с другом. Раздаются смех, разговоры и шепотки. Здесь также присутствует и особая делегация Империи, которая явно решает свои темные дела. Официальность этого мероприятия изначально была снижена ввиду проводимого аукциона, однако это не мешает членам Имперского совета продолжать крутиться в своем кругу.
Все это великолепие я вижу через иногда распахивающиеся шторы, которые отделяют нас от шумного зала. Я и еще четырнадцать девушек и юношей стоим в ожидании начала аукциона, который является главной «изюминкой» бала. На каждом из нас золотой ошейник с выбитым номером лота – только это и отличает нас от гостей в зале, поскольку наши наряды ничуть не уступают в роскоши. Мое платье, сшитое из легчайшей золотой ткани, плавно подчеркивает все изгибы тела. Оно красивое и элегантное, но я ненавижу его всей душой, потому что меня разодели так, только чтобы выгоднее продать.
Мы оказались здесь не по доброй воле, хотя графиня, в чью усадьбу нас привезли, пятнадцать минут назад утверждала обратное перед всеми присутствующими на балу. С ее слов, каждый из нас желает найти своего покровителя, а «скромная» сумма выкупа – лишь приданное, которое обеспечит нам хорошую жизнь.
Но это в корне не так. Мы не увидим ни таллина из тех средств, что сегодня выручит графиня за «товар». Мы рабы, которых продадут самым богатым и успешным людям Империи.
– Уважаемые дамы и господа, – снова звучит мелодичный голос графини Бонтьемэ, и музыканты перестают играть мелодию, погружая зал в тишину. – Надеюсь, вы хорошо потанцевали и отведали напитков, в том числе лучших вин из моих погребов. Сейчас я, как гостеприимная хозяйка, предлагаю вам принять участие в увеселительном мероприятии, которое скрасит этот бал. А для тех, кто пришел сюда в одиночестве, – это прекрасная возможность найти себе идеального спутника! Итак, объявляю сегодняшний аукцион открытым и передаю слово моему другу Леопольду для оглашения первых лотов!
– Дамы, – раздается баритон Леопольда, – и господа! – Он выдерживает паузу, прежде чем продолжить речь: – Я рад видеть вас всех в столь восхитительных образах, которые вам очень идут. Мы с графиней Бонтьемэ наслышаны о вашей щедрости и безупречном вкусе, поэтому отобрали для вас самые эксклюзивные лоты, достойные вашего внимания!
Я стою в очереди последней, но волнение от других передается мне в полной мере. В ближайшие сорок минут решится наша судьба, а мы – окончательно лишимся прав свободных людей.
Когда занавес перед началом очереди открывается и нас обдает прохладным воздухом, у меня по спине пробегают мурашки. Чуть подавшись в сторону, я вижу, что у ног первого лота начинается балкон, по которому мы должны пройти и спуститься на позолоченный подиум. Слуга тут же одергивает меня и заставляет встать ровно. Мои руки дрожат, и я не знаю, куда их деть.
– Первый лот – восхитительная леди йелейских кровей!
Девушка, стоящая в нашей очереди первой, выходит на балкон и сразу получает громкие овации. На ней тончайшее платье из зеленоватой змеиной кожи и легкий шарф из невесомой материи. У нее идеальная, золотистая кожа и поразительно глубокие глаза, а мягкие черты лица делают ее еще более притягательной в глазах участников аукциона.
Она уходит с молотка за семьсот тридцать шесть тысяч таллинов – невиданный ценник. За такие деньги можно кормить город в течение года, не меньше.
– Лот номер два для дам. Горячий вэльский юноша!
Ему чуть больше двадцати, и он самый старший и сильный из нас всех. Однако мускулы не помогли ему сбежать от толпы головорезов, которых графиня приставила к нам для охраны. У него на спине, скрытой сейчас под тканью, остались не до конца зарубцевавшиеся раны, которые были нанесены ему несколько дней назад. За это двое охранников лишились головы, поскольку «избранному» товару графини нельзя было причинять вред. Но я уверена, что эти раны выставят как показатель его силы и мужской обаятельности.
– Пятьсот десять таллинов. Ставка принята. Ставок больше нет. Продано! Лот номер три – дева из заморского оазиса с певчим голоском!
У каждого лота были свои преимущества, которые выставлялись напоказ весьма искусным образом. Кто-то красиво пел, кто-то умел играть на инструментах. У некоторых девушек была осиная талия, у юношей крепкие мускулы. У меня же не было ничего из перечисленного.
Я сжимаю пальцами ткань платья.
Какой преподнесут меня? Уж точно не обычной дворовой девчонкой, какой меня выловили несколько недель назад.
Еще совсем недавно мои волосы были похожи на спутанную и грязную мочалку, а сейчас они лучились здоровьем. Ногти стали ухоженными и подстриженными, а на коже не было ни следа от ран. Две недели сотворили чудо даже из такого заморыша, как я.
Я погружаюсь в свои мысли и поэтому не сразу понимаю, что впереди меня никого не осталось. Когда голос Леопольда прорезает тишину, я дергаюсь как от пощечины:
– И-и-и-и… жемчужина нашей коллекции…
Моя нога в туфельке на высокой шпильке ступает на балкон.
– …юная дриада, лот номер пятнадцать!
Свет тысячи ламп на секунду ослепляет, стоит мне только выйти в зал. Я шагаю с гордо расправленными плечами, как бы показывая всем, что я не испуганный олененок и не боюсь жестоких людей в маскарадных масках, покупающих себе живые игрушки. Я пытаюсь притвориться, что совершенно не беспокоюсь за свое будущее, однако мое нутро на самом деле сковано из-за неизвестности.
Что со мной будет? Как будут издеваться? И, наконец, почему именно мне выпала такая судьба?
Все слезы я уже выплакала. Осталась лишь гордость. Хотя сколько я на ней продержусь?
Я смотрю на зал, полный горящих от предвкушения глаз, и мой внутренний запал потухает. Но я уже на подиуме. Хотя мое тело уже не выглядит щуплым и непропорциональным, мне еще нет и семнадцати. Правда, всем на это плевать.
Я знаю, кого они видят перед собой (мне посчастливилось краем глаза рассмотреть себя в зеркале): юную девушку с обворожительным взглядом и красиво уложенными волосами. Румяна мне к лицу, а вот подведенные сурьмой глаза делают меня старше. Однако никто даже не догадывается, что за прямой походкой скрывается трясущаяся от страха девочка, которая до смерти боится потерять все.
– Пятнадцать тысяч!
– Первая ставка принята. Мужчина из первого ряда – пятнадцать тысяч.
Пятнадцать тысяч? Неужели моя жизнь стоит столько?
Я вспоминаю начальные ставки других лотов и во мне начинает бурлить горечь. Самая минимальная ставка была в сто восемьдесят тысяч таллинов, а самая большая – семьсот тридцать шесть тысяч. Предпоследний и первый лот.
Неужели я настолько непривлекательна?
– Двадцать тысяч!
– Тридцать!
– Пятьдесят.
– Семьдесят.
– Ставка принята. Седовласый господин: семьдесят тысяч за юную дриаду. Кто желает стать ее хранителем? Не стесняйтесь. – Леопольд приближается ко мне, и я замечаю его отвратительную улыбку. Его волосы уже тронуты сединой, но он еще не растерял своей мужской привлекательности. Хотя в моих глазах он охотник, продающий дичь на разделку мяснику. И меня тошнит от одного его взгляда. – Покрутись, пройдись и вильни бедрами. Что в как статуя? – шипит он мне на ухо, а потом подносит мою облаченную в перчатку руку к губам и легко целует.
– Восхитительное, нежное создание, дамы и господа! Семьдесят тысяч раз, – продолжает он так громко, что у меня закладывает уши. Однако я подчиняюсь и делаю, как он говорит, прекрасно понимая, что если меня продадут за бесценок, то моя жизнь превратится в ад. Кто же станет беречь дешевую игрушку? – А как она элегантна, вы только посмотрите! Семьдесят тысяч два.
– Сто тысяч таллинов, – выкрикивает мужчина с животом, обтянутым бордовым костюмом. – Она и правда хороша.
Я обворожительно улыбаюсь, увидев результат своих действий, и воздух пронизывает новая ставка:
– Сто пятьдесят тысяч.
Я посылаю молодому мужчине воздушный поцелуй. Он хотя бы приятен мне, в отличие от брюзжащего слюной старика.
– Сто шестьдесят, – перебивает его толстый мужчина.
– Сто шестьдесят пять!
Я понимаю, что у юного участника аукциона не так много средств, но тихо надеюсь на его победу. Быть может, он окажется не так плох, как остальные?
– Сто семьдесят и не таллина больше, – снова возвещает толстый.
– Ставка принята. Советник Оллинз: сто семьдесят тысяч. Раз.
Когда в зале повисает молчание, я решаюсь на самый опасный эксперимент. Спускаюсь с подиума и под удивленным взглядом Леопольда подхожу к юноше, который делал на меня ставки. От него приятно пахнет чем-то терпким, и он смотрит на меня во все глаза. На вид он чуть старше меня.
– Сто семьдесят тысяч – два.
Я улыбаюсь и беру двумя пальцами веточку от вишенки, плавающей в его бокале, затем обольстительно надкусываю ягоду и принимаюсь медленно жевать ее, продолжая смотреть ему прямо в глаза.
В ответ он лишь сглатывает.
– Сто семьдесят тысяч – три.
Ну давай же! Видимо, в моем взгляде проскальзывает мольба, потому что он медленно выдыхает:
– Прости.
– Сто семьдесят тысяч – четыре…
– Да перестань ты играть на наших нервах, Леопольд! Девчонка моя, заканчивай уже, – кричит советник Оллинз. Его явно взбесила моя выходка. – И оттащи ее от сопляка леди Ашервли!
Я оборачиваюсь на Леопольда и вижу его сочувственный взгляд. Каждый в Империи знает, какой советник на самом деле.
Внутри меня все опускается, когда Леопольд завершает аукцион:
– И… сто семьдес… – Его слова обрываются, когда подходит слуга и что-то шепчет ему на ухо. Выражение лица Леопольда быстро меняется, но никто в зале не понимает, что происходит.
Советник начинает терять терпение:
– В чем дело?! Почему ты остановился?
Кивнув слуге, Леопольд переводит внимание на советника и расплывается в улыбке.
– Чего улыбаешься? Девчонка моя?
– Нет, господин советник. Есть новая ставка.
– НОВАЯ СТАВКА?
– Да. Миллион триста таллинов за дриаду – раз.
Советник меняется в лице, становясь красным как рак.
Зал взрывается бурным обсуждением. До меня доносятся отголоски фраз: «Кто это может быть?» и «За что такая сумма?».
– Кто?! – Возглас советника Оллинза заставляет шепотки в зале стихнуть.
– Анонимный покупатель, который сейчас находится в зале.
Я озираюсь по сторонам в его поисках, хоть и понимаю, что это может быть простым обманом устроительницы бала. Что, если графиня решила провернуть нечто подобное из-за того, что ее не устроила низкая цена? До меня доходили слухи, что она планировала получить за каждого хотя бы по двести тысяч.
– Кто эта крыса? Кто?
– Советник, прошу быть потише.
– Я спросил, кто он?
Ответом ему служат лишь переглядки дам да суровые взгляды мужчин в зале.
Советник Оллинз стоит недалеко от меня, и мне невольно становится страшно за свою жизнь, но тут я встречаюсь глазами с ним.
Он стоит у стены и не сводит с меня взгляда сапфировых глаз. Одет во все черное, а в петлице виднеется алая роза. На лице – железная маска, покрытая черной эмалью.
– Миллион триста – два. Три. Четыре. Пять. Продано!
Прежде чем меня уводят из зала, я успеваю увидеть улыбку, которую он прячет за бокалом вина.
Кто же ты, мой анонимный покупатель?
Глава 3. Танец
В коридоре меня поджидает служанка с горящей лампой в руках.
Я запоздало оглядываюсь на двери, отрезавшие меня от шума зала, и понимаю, что теперь моя жизнь точно никогда не будет прежней. Вновь перевожу взгляд на служанку, которая сверлит меня карими глазами. Пляшущие на стенах тени от свечей в позолоченных настенных канделябрах делают ее лицо еще смуглее.
– Надеюсь, ты не рухнешь сейчас в обморок, потому что нам надо спешить, – произносит она и кивком головы показывает следовать за ней.
Только когда делаю первый шаг прочь от дверей, на меня накатывает ужасающая волна осознания реальности.
Меня только что продали за баснословную сумму.
Я начинаю дышать чаще, пытаясь сдерживать подкатывающую истерику. Живот скручивает спазмом – благо, с утра нас не кормили, и весь день мы провели в подготовке к аукциону.
Все случившееся в моих воспоминаниях превратилось в одно сплошное пятно. Я не помнила ни убранство зала, ни гостей, ни даже того, как спустилась с лестницы, чтобы попытаться подтолкнуть того юношу перебить ставку советника.
Я не запомнила ничего, кроме его глаз, смотрящих на меня.
Шагая по коридору, я до сих пор как наяву видела его взгляд, помнила его образ.
Миллион триста тысяч таллинов.
Названная сумма колоколом отдается у меня в голове, пока мы не сворачиваем за угол, и проворная служанка не вталкивает меня в одно из помещений для слуг. Я не успеваю даже закричать – лишь страшно пугаюсь, а потом чихаю от запаха трав и чеснока, плотным слоем повисшем в спертом воздухе.
– Не вздумай орать, глупая, – предупреждающе шикает служанка и проворачивает ключ в замочной скважине. – Это для твоего же блага. Я пытаюсь тебе помочь, дурочка!
Я ошарашено смотрю на нее, потирая нос и пытаясь сдержать очередной чих. Служанка тем временем зажигает от лампы в руках свечи, которые рассеивают мрак и тени комнатушки, и я замечаю над дверью оберег из трав и сушеного чеснока – скорее всего, именно от него исходит этот раздражающий ноздри запах.
– Что со мной будет? – запоздало спрашиваю я, наблюдая, как служанка выуживает из большой плетеной корзины пышное платье.
– Удосужилась, наконец, спросить, – бурчит себе под нос девушка, поворачиваясь ко мне. – Выдохни и поблагодари богов за то, что сегодня твой день. Мой господин выкупил твою свободу.
У меня перехватывает дыхание, и я хватаюсь за ближайшую стену, чтобы не осесть на пол.
Это безумие не может быть правдой.
– Я…
– Не смотри на меня как умалишенная. Я понимаю, насколько странно прозвучало, но это чистая правда. – Служанка помогает мне сесть на корзину и упирает руки в бока. – Вот только из-за этого у нас куча проблем, которые надо срочно решать. Да, мой господин выкупил твою свободу, но просто так тебе отсюда не выбраться. Так что у нас мало очень времени, чтобы привести тебя в порядок и дать тебе надлежащие инструкции.
– Что? – Я выдыхаю весь оставшийся в легких воздух.
– Сделаешь так, как я скажу, – обрывает меня девушка, жестом показывая подняться с корзины. – Вставай, раз отдохнула, иначе ничего не успеем. И снимай с себя эту простынку, даже смотреть на тебя стыдно. Срам да и только!
В ответ на мой непонимающий и полностью дезориентированный взгляд она закатывает глаза.
– Хорошо-хорошо, сейчас все разъясню. Только, пожалуйста, сними с себя эту срамоту и позволь мне надеть на тебя корсет. – Служанка проворно подскакивает ко мне и стягивает лямки платья с моих покрывшихся мурашками плеч. Ткань медленно скользит к ногам, обнажая все мое тело. – Надевай давай, а я попутно все тебе расскажу.
Я покорно выполняю приказ, а когда служанка начинает зашнуровать корсет, туго затягивая его вокруг моих ребер, громко ахаю. Она не обращает на это ни толики своего внимания и начинает быстро пояснять ситуацию, не забывая методично выбивать из моих легких воздух туго стягивающей ребра шнуровкой:
– Тебя хотел заполучить советник, и он в ярости из-за того, что его ставку перебили. Его подчиненные рассредоточились по всему поместью: у них приказ не выпускать тебя ни живой, ни мертвой. Советнику нужно конкретное имя того, кто тебя выкупил, чтобы понять, что это не очередной трюк графини Бонтьемэ. Но моему господину не нужна огласка, иначе тебя придется отправить в его поместье. Уж не знаю, зачем ему отпускать тебя, – фыркает служанка, – но ты явно запала ему в душу. Поэтому он велел вывести тебя отсюда окольным путем. Но для этого нам придется пойти на обманку, ради которой я тебя и переодеваю. – Она начинает натягивать пышные юбки поверх корсета.
– Ты вернешься в зал как дама из высшего общества и станцуешь с моим господином один танец. Потом к тебе подойдет слуга и шепнет на ухо: «Вас в саду дожидается посыльный», а затем выведет из поместья безопасным ходом. Ни в коем случае не снимай с лица маску, которую я тебе дам, и не иди за слугой, если он скажет неверные слова. Поняла?
Я киваю, все еще пытаясь переварить услышанное.
Меня и правда отпустят? Вот так просто? Но куда я пойду и что мне делать дальше? Я ведь понятия не имею, где нахожусь и как отсюда добраться до столицы.
Увидев смятение на моем лице и будто прочитав мои мысли, служанка успокаивает:
– Тебя доставят в столицу и пристроят в храм Пяти. Не переживай. Там ты сможешь через жреца Антонио связаться с родными. Но для начала тебе надо все сделать правильно, чтобы не было проблем.
– Хорошо. – Мой голос охрип и звучит сухо, но моего согласия достаточно, чтобы она продолжила колдовать над моим внешним видом.
– Повтори пять раз: «Вас в саду дожидается посыльный», чтобы я уверилась, что ты не забудешь слова.
Я снова и снова произношу предложение вслух, пока служанка укладывает мои волосы, собирая их в сложную прическу и рассыпая по ним украшения из мешочка, снятого с ее пояса. Когда я заканчиваю, она обходит меня со всех сторон и поправляет локоны.
– На аукционе на вас были надеты ночные сорочки, чтобы хорошо было видно выставленное на продажу тело. Там ты была рабыней, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не требуется. Главное держись уверенно и… – она окидывает меня взглядом, – и по-взрослому. Сколько тебе?
– Шестнадцать. Зимой исполнится семнадцать.
В Ладоргане замуж могли выдать и в шестнадцать, но в хороших семьях было принято, что благовоспитанная девушка должна достигнуть возраста восемнадцати лет, чтобы найти более успешную партию.
На лице служанки впервые появляется подобие сочувствия.
– Ты слишком юна для участия в аукционе, – озвучивает она мои мысли. – Но графиня никогда не чуралась марать руки. – Через мгновение ее лицо вновь приобретает обычное выражение, и служанка, будто очнувшись от наваждения, достает из полупустой корзины железную витую маску и лист бумаги. – Все. Больше не отвлекаемся, у нас осталось мало времени.
С этими словами она сует мне в руки сложенный вдвое лист, а затем надевает на мое лицо маску, завязывая атласные ленты на моем затылке.
Я разворачиваю бумагу и вижу выполненный углем рисунок маски. Той самой, что видела на нем.
– По этой маске узнаешь господина. Танцевать будешь только один танец и только с ним, – отходя назад и оглядывая меня, строго говорит служанка. – И ничего не ешь и не пей. Особенно из непрозрачных бокалов.
Этот наказ кажется мне странным, но я и не планировала ничего пить. К тому же от пережитого стресса кусок в горло не лез.
Я уточнила:
– Какой танец мне исполнять?
– Тот, которому вас учили последние недели. Запомнила маску?
– Да.
– Хорошо, тогда пойдем. Будем молиться, чтобы тебя в этом не узнали.
Служанка отпирает ключом дверь и выглядывает в коридор, озираясь по сторонам. Удостоверившись, что никого нет, она выводит меня из комнаты, предварительно захватив с собой атласные перчатки, которые потом передает мне.
– Надень. Сейчас я проведу тебя обратно, а дальше – как договаривались. Готова?
Я киваю, закусывая губу от волнения, и надеваю на руки перчатки. Да поможет мне Ночь быть сегодня неузнанной!
До зала мы доходим так быстро, что я даже не успеваю внутренне собраться. Когда служанка отворяет двери, я теряюсь и понимаю, что уже слишком поздно. Чувствую на своем лице покалывание, с которым магия меняет мои черты.
Неузнанной. Неузнанной. Неузнанной.
Сердце стучит в груди как бешеное. Нет! Нет, нет, нет!
Я не знаю, как заставить магию изменить мою внешность. Вот бы она вернула мои настоящие черты лица… Но как бы я выглядела взрослой? Каким было бы мое отражение в зеркале?
Страх сковывает внутренности, когда блеск ламп и хрустальных люстр ослепляет меня, заставляя прикрыть глаза рукой. Служанка подталкивает меня в зал, напоследок шепча:
– Помни: ничего не пей и больше ни с кем не танцуй. – И закрывает двери за моей спиной, отрезая путь к отступлению.
Наконец, я расправляю плечи и принимаю свою судьбу.
Оказавшись в зале усадьбы во второй раз, я ощущаю себя немного иначе. Вижу блеск и шик помещения уже не с позиции жертвы, у которой потели ладони. Больше не чувствую себя оленем, которого выслеживает хищник, пригибаясь к земле.
«Там ты была рабыней, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не требуется. Главное держись уверенно и по-взрослому», – вспоминаю слова служанки и стараюсь откинуть назад все страхи.
Все еще не веря в происходящее, я прохожу вглубь зала и чувствую на себе несколько заинтересованных взглядов. Музыкант играет на рояле восхитительную мелодию, пока гости наслаждаются вином из тончайших хрустальных бокалов. Слуга предлагает напиток и мне, но я отказываюсь, держа в памяти запрет на питье и еду. Он слегка удивляется, и потому мешкает. Я тем временем замечаю, что напиток в бордовых бокалах более вязкий, нежели вино.
Что же они на самом деле пьют?
Не успеваю я задуматься над вопросом, как мимо дефилирует графиня, отчего мое глупое сердце сжимается от волнения. К счастью, она меня не замечает и приближается к группе аристократов, среди которых я замечаю его. Я сглатываю и перевожу взгляд на лестницу, с которой совсем недавно спускалась в качестве лота. Вижу, как в зале вальсируют рабы, проданные богачам за приличные деньги. Все они, как и говорила служанка, одеты не по моде Ладоргана и в этих тонких платьях похожи на ночных бабочек: для знатных дам новые веяния задают пышные платья, высокие прически и туго затянутую в корсет талию.
Кстати, о корсете. Я морщусь от непривычного ощущения сдавливания в районе грудной клетки и живота, надеясь, что не выгляжу глупо, ведь я не видела себя со стороны.
Пытаясь отвлечься от мыслей, я начинаю рассматривать лепнину, бархат и роскошь мероприятия, на которое попала. Вопросы продолжают роиться у меня в голове, и я осознаю, что не знаю, как начать с ним беседу. Как вообще к нему подойти? Я ведь выросла в деревне и мало что знала о манерах, а из детства помнила еще меньше. Поэтому сейчас жалела, что была слишком глупой и не расспросила у служанки, как себя вести. Оставалось лишь уповать на несколько уроков изящных манер, которые перед аукционом преподала нам графиня. Но я точно помнила из правил хорошего тона, что приглашать на танец должен он, а не я.
Я делаю вид, что изучаю красивую вазу с алыми розами, и ищу его среди гостей. Замечаю, что в той компании, где стоит графиня, его больше нет, и внутри меня все холодеет. И без того расшатанные нервы дают о себе знать. Я начинаю отчаянно искать его глазами, молясь, чтобы он не покинул зал.
Я ведь даже не знаю, для чего ему этот танец и зачем делать такой отвлекающий маневр. А что, если он передумал дарить мне свободу? Что тогда?
Горло жжет, но я не позволяю себе такую слабость, как слезы.
Я его найду, обязательно найду!
Я оборачиваюсь, чтобы оглядеть вторую половину зала, как вдруг врезаюсь в чью-то грудь. Пальцами успеваю нащупать бархатную поверхность черного, как ночь, камзола, украшенного богатой вышивкой.
– Простите! – тихий писк слетает с моих губ, и я поднимаю голову, встречаясь с сапфировыми глазами, сверкающими в прорезях металлической маски. В то же мгновение я будто проваливаюсь в мягчайшее облако, которое обволакивает мое сознание. Тону в его глазах – холодных, как бушующие воды океана Бурь. Все вокруг меркнет в сравнении с ним, таким нечеловечески красивым, пусть даже половину лица скрывает маска. Его черные волосы словно вбирают в себя весь свет: на них не пляшут и отблески от хрустальных ламп в зале.
Я не сразу понимаю, что он придерживает меня за руку с того момента, как я наткнулась на него. Именно это и не позволяет мне упасть. Его ладонь очень горячая в сравнении с моими скользкими, холодными руками. От него пахнет проливными дождями, грозой, хвоей и бушующим океаном в прохладную июньскую ночь. Растворившись в запахе, я краем сознания понимаю, что слишком долго молчу и безотрывно гляжу на него. Поэтому нехотя разрываю этот момент своими словами:
– Прошу прощения, господин. Я не хотела никого задеть, – пытаюсь извиниться за свое столкновение с ним, чувствуя, как краснеют щеки.
– Я прощу вас, если вы подарите мне танец, – говорит он бархатистым голосом. Таким приятным, что сначала я слышу его мелодичность и только потом разбираю слова.
– Да, – вновь с запинкой отвечаю я. – Конечно.
В этот момент я чувствую себя невероятной идиоткой. Из головы исчезают все мысли, кроме тех, что продолжают вращаться вокруг мужчины.
Он галантно протягивает мне руку, и я отчаянно цепляюсь за нее, как за спасительный круг. Вижу, как его губы трогает чувственная улыбка, и надеюсь, он простит мне подобное поведение. Хотя он явно в курсе того, как влияет на девушек.
Мужчина выводит меня в центр зала и мягко берет за талию. Я чувствую тепло его ладоней и жалею, что на мне корсет, который к тому же не дает нормально дышать. Под зазвучавшую мелодию он начинает вести меня в танце, и я с удивлением осознаю, что не совершаю ни единой ошибки в движениях. Рядом с ним я словно плыву по воздуху, а мои ноги едва ли касаются пола, пока он кружит меня, словно пушинку.
Внезапно его руки исчезают с моей талии, и я ощущаю это так отчетливо, будто меня лишили последней крупицы тепла. Мы начинаем обходить друг друга по кругу, едва соприкасаясь ладонями, и его взгляд ласкает мою кожу, словно шелк. Запах хвои и свежести после дождя проникают в мое тело и окутывают плотным коконом. Потом мы снова кружимся, и у меня в голове мелькает мысль, от которой меня обдает жаром.
Этот мужчина заплатил за меня миллион триста тысяч таллинов. Он отдал эти деньги за мою свободу, а я, глупая, наоборот желаю оказаться у него в плену.
Мы кружимся, кружимся и кружимся в танце, пока мелодия не обрывается, а мое сердце не пропускает удар.
– Благодарю вас за танец, прекрасная незнакомка. – Мужчина целует тыльную сторону моей ладони, и я впервые желаю взмолиться, прямо здесь и сейчас попросить его обменять свою свободу на…
На что?
Мои глупые мечты разбиваются об осознание того, что я совершенно его не знаю. Да, меня невероятно тянет к нему, да, он завораживает, но… Он заплатил за мою свободу, а не за тело. И я должна с благодарностью принять его дар и исчезнуть из его жизни.
Ни больше, ни меньше.
– Госпожа. – Я даже не замечаю, как рядом со мной появляется слуга в маске и склоняется к моему уху: – Вас в саду дожидается посыльный.
– Хорошо, иду, – отвечаю слуге и бросаю последний взгляд на мужчину.
Он улыбается уголками губ и кивает, позволяя мне уйти.
Я вдруг осознаю, что не знаю его имени, но представляться уже слишком поздно.
– Спасибо вам, – говорю от чистого сердца, глядя ему в глаза.
– Удачи, – шепчет он одними губами, после чего я, с тяжелым грузом на сердце, следую за слугой прочь из зала.
Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Понимаю, что какой-то частью моей души этот мужчина уже завладел.
Навеки.
***
– Госпожа? Все в порядке? – интересуется слуга, когда мы идем по пустому коридору, а я на ходу пытаюсь вытереть влагу из уголков глаз. С маской это получается крайне плохо, но я не сдаюсь.
Дура, дура, дура!
Он выкупил меня, сделал добрый жест, помог мне, а я…
О, великая Ночь, что со мной вообще происходит?
– Все в порядке, – отвечаю я. Увидев недоверчивый взгляд слуги, добавляю: – Правда. Все хорошо. Просто не верится, что я смогла это совершить.
Юноша (по крайней мере я думаю, что это он) ободряюще улыбается мне:
– Вы хорошо справляетесь. Осталось еще немного. Потерпите, и этот ад скоро кончится.
Мне вдруг становится интересно, знает ли он о том, кому именно помогает, но спрашивать об этом я не решаюсь. Мало ли кто мог нас подслушивать, спрятавшись в многочисленных комнатках для прислуги, которые мы минуем по коридору. Возле одной из дверей мы останавливаемся, и слуга тихо шепчет:
– Заходите внутрь и переодевайтесь. Сменная одежда уже лежит в корзине. Поменяйте все, кроме маски. Она должна остаться на вас. У нас пара минут.
– Хорошо.
В небольшой комнате пахнет все теми же травами и чесноком. Интересно, зачем нужны все эти обереги?
Я начинаю раздеваться, как вдруг понимаю, что не умею расшнуровывать корсет. Залившись краской, выглядываю за дверь в коридор, где меня ждет слуга, и произношу:
– У меня проблема.
Юноша, который привалился к стене в ожидании меня, взволнованно подходит к двери.
– Что такое? Нет одежды?
– Нет, не в этом дело, – отвечаю я, смущаясь еще сильнее.
– Тогда что случилось? – не унимается тот.
