Tani Shiro
Неизбежность
Надо, разумеется, найти настоящую деву.
Ну, и спланировать похороны на случай, если внучка Небулы всё-таки умрет в дороге, наверное, тоже стоило бы.
Глава 4. Что представляет собой переиначивание
– Поведайте нам, Адайль Небула, что представляет собой переиначивание?
Голос вопрошающего члена совета Восьми, сидящего на возвышении в тени, отразился от стен и гулко ушел под сводчатый купол. Маленькая кандидатка, стоящая посреди круга света в центре залы, нашла экзаменатора глазами и спокойно, без запинки ответила:
–
Переиначивание – это способ преобразования Мира с помощью лихора, сока священного древа, силы жизни, пронизывающей Мир. Человек, который обладает возможностью видеть лихор и перенаправлять его поток, становится переинатом. Управлять потоком лихора можно либо добавляя, либо отнимая лихор. Если переинат склонен добавлять лихор в поток, используя свои воспоминания и чувства – тогда его называют внутренним. Если же переинат охотнее отнимает лихор, находящийся вокруг: черпает его из чужих эмоций природных стихий, использует артефакты— тогда его называют внешним. Независимо от склонностей к управлению лихором, контролируют переинаты его одинаково – через специальные концентрирующие жесты и слова.
Экзаменатор довольно закивал головой. «И ей всего шесть».
– Можно ли этому обучиться? – наклонившись вперед, спросил другой экзаменатор.
Маленькая кандидатка столь же собранно ответствовала ему:
– Способности управлять лихором научиться нельзя – она врожденная. По той же причине внутренний переинат не сможет воспользоваться артефактом, а внешний – воспользоваться переклинанием, опираясь на свои эмоции: это как рыбе побежать за лебедем. А вот контролю лихора переинат обучиться обязан, потому что такого его предназначение.
Экзаменаторы удовлетворенно закивали головой.
– В чём опасность каждого из способов управления лихором? – любой член совета Возьми мудрейших хотел спросить о чем-то деву пророчества.
– Переинат пропускает лихор через тело, и поэтому переиначивание всегда имеет физиологический предел, – голос девочки был ровным, в меру громким, темп речи не был ни слишком медленным, ни слишком быстрым, она не запиналась. Руки лежали спокойно вдоль тела, свидетельствуя об её внутреннем спокойствии. Серые глаза во время ответа внимательно смотрели на того, кто задал вопрос: прямо и совершенно без страха. Не каждый взрослый вёл себя так спокойно, стоя в круге света перед советом Восьми. – Внутренний переинат больше чувствует, где его предел, потому как привыкает прислушивается к своему телу, ощущениям и чувствам: но от того есть риск, что инстинкт самосохранения не даст ему действовать тогда, когда действовать нужно. Внешний переинат же всегда нацелен на обстановку вокруг, поэтому рискует, наоборот, пропустить через себя слишком много лихора, больше, чем способно выдержать его тело.
– Превосходно, – послышался шепот со всех сторон.
Вопрошающий был удовлетворен ответом. Действительно, дева из пророчества – это нечто. Для девочки, тем более её происхождения, она весьма сообразительна и отлично держится. Настоящий уникум: хотелось поскорее посмотреть, на что она способна в плане управления лихором.
Для инициации она, конечно, ещё слишком мала: детей в принципе не инициируют до тех пор, пока они не научатся владеть своими эмоциями, ведь неконтролируемый лихор слишком опасен в первую очередь для них самих. А уж девочек и вовсе стараются инициировать после того, как их тело перестанет расти – всё-таки в первую очередь природа задумывала их для продолжения рода. Неизвестно, что там с переинатией, а детей рожать они уж точно должны мочь.
Девой пророчества же, надо полагать, никто рискнуть не посмеет – она та, кто взрастит величайшего, и никто в здравом уме не подвергнет её жизнь, а, значит, и жизнь будущего величайшего, опасности. Однако осваивать теоретическое обучение она может, и сейчас, разумеется, решается вопрос о том, кто будет до инициации наставником.
Быть наставником той, что должна взрастить величайшего – есть ли более амбициозная цель? И он, Второй из совета Восьми, намерен получить это право.
– Назовите известные вам виды переиначивания, дорогая? – Второй досадливо оглянулся: неужто немолодая Шестая тоже заинтересована? «Куда тебе, переинату исцеления, быть её наставником: ты едва ли сумела преодолеть барьер между четвертым и третьим уровнем!».
– Поскольку лихор движется лишь по естественным потокам, то существует переиначивание только структур, не имеющих постоянной формы: воды, воздуха, огня. Ими можно управлять как в природе, так и в человеческом теле – так работает исцеление. А так же поскольку переинаты управляют лихором в основном через эмоции, есть ещё переиначивание чувств, или, как принято говорить, чаяний.
Девочка отвечала развёрнуто, явно понимала, о чём говорит. «Превосходно!».
– Расскажете, Адайль, какие есть полярные проявления у каждого вида переиначивания?
Второй снисходительно хмыкнул. «Всё никак не угомонишься? Не светит тебе стать её наставницей. Ни за что».
– Исцеление минимально проявляется с пятого уровня, как способность почувствовать место дисбаланса лихора в теле, например, или полезность того или иного лекарственного растения. На первом, самом высшем уровне, внутренний переинат способен передать лихор своего тела больному для исцеления, а внешний – забрать у больного ощущение боли.
Второй злорадно покосился на Шестую: «Такое-то тебе точно не светит». Девочка тем временем продолжала:
– Переинатия чаяния, на начальном – шестом – уровне проявляется как способность управлять своим чувством: обычно каким-то одним. Далее эта способность только расширяется, без углубления: на первом уровне, например, проявляется как способность управлять этим чувством в тысяче человек одновременно.
«Твой дед не мог таким похвастать, – подумал Второй, – он и со своими-то чувствами едва управлялся: если и мог что-то блокировать, то разве что собственный здравый смысл… Лицом ты не в него уродилась, надеюсь, нравом тоже… Если так подумать, то и на мать не слишком похожа, хотя я и лица-то её не припомню… Стало быть, в отцовскую породу – поговаривают, он даже не был переинатом… Хотя, будь так, то ни о каком пророчестве бы речи не шло… С другой стороны, для чего жене правителя вводить в заблуждение совет Восьми…».
– Переиначивание огня, воды или воздуха полноценно проявляется с пятого уровня: как способность регулировать силу малого природного явления, – вторил размышлениям экзаменатора уверенный голос ребенка, – и далее – до первого уровня – отличается только масштабом, которым может управлять переинат. На шестом уровне переинат способен лишь чувствовать потоки, протекающие в огне, воздухе или воде: понимать, где они зарождаются и куда следуют.
– Умница, – услышал экзаменатор восторженный шепот Шестой, и забеспокоился: открыто конкурировать он не намеревался. Прямо перед заседанием, когда жена правителя давала отзыв о девочке, как о самой обыкновенной, никто особо брать её в ученицы не рвался. Наоборот, с Небулой, прилично всем надоевшим, никто не хотел иметь дел.
Теперь же ситуация кардинально поменялась: пока никто не торопился высказываться, но было ясно, как день – дева пророчества впечатлила каждого. Да только вот в чем штука: девочку, безусловно, блестяще готовили по теории – но будет ли она действительно способна к практике, если её отец – едва переинат?
– Вы всё правильно сказали, Адайль из рода Небула, – услышал экзаменатор голос с другой стороны. «Третий? Ещё один соперник?!». – Но отчего же вы утверждаете, что переинат исцеления способен почувствовать, обладает ли растение лечебными свойствами? Насколько мне известно, переинаты исцеления это не чувствуют, а просто напросто учат наизусть.
Повисла тишина. Девочка не спешила с ответом, глядя Третьему в глаза. Сердце Второго наполнилось снисхождением.
«Стушевалась? Не бойся, малышка, Третий – лишь сварливый старикашка, и просто хочет подловить тебя на тонком моменте. Никто из нас и не обратил бы внимания на твою эту оговорку, не принимай близко к сердцу…».
– Мама могла, – вдруг сказала девочка коротко, и в зале как будто резко похолодало. – Мама никогда не готовила отваров из трав, чьи лечебные свойства были слабы.
Пришла очередь помолчать экзаменаторов. Безусловно, всё, что она говорила, наносное: могла ли годовалая девочка помнить хоть что-то о матери? Могла ли сама дойти до тех причинно-следственных связей, которые высказывала? Конечно, нет: Небула, при всей своей докучливости, отлично готовил «деву пророчества» по теории.
Но именно ответ о матери показал истинную натуру стоящей перед ними: если бы она просто повторяла то, что учила по книгам, ценности в ней было бы немного. То, как она себя подавала, как держала удар, как не боялась высказать то, во что верит, – это лучшее, что сейчас, до инициации, она могла показать. Это было настоящее поведение той, «которая взрастит величайшего». Это нельзя привить. С этим нужно родиться.
Второй был в восторге. Непременно, непременно он должен заполучить себе такую ученицу: ради этого он жил и учился все эти годы – чтобы передать через неё знания величайшему. Да, непременно это должен быть лишь он…
– Превосходно, – услышал он голос Первого, и от неожиданности слегка растерялся. Первый в силу своих лет уже почти не разговаривал: в прошлый раз он размыкал уста года три назад, не меньше.
«Он хочет забрать себе деву пророчества в ученицы?! Нет, конечно же, по уровню это его право, однако же, чему он кого-то может уже научить, с его немощью?».
Тем временем, Первый неожиданно изрёк:
– Дитя, для нас будет честью считать тебя своей ученицей.
«Нас? Он выжил совсем из ума и о себе во множественном лице заговорил?».
– Действительно, – подхватил Третий. – Восемь дней недели, восемь мудрейших в Совете. Каждый из нас является лучшим в своём виде переиначивания, и мы будем рады передать тебе свои знания.
Вспыхнувшее было возмущение Второго мгновенно сменилось смирением. На самом деле это была отличная идея: чтобы сохранить Совет единым, проще было поделить девочку между всеми поровну, и передать ей знания из разных областей в равной степени. А после инициации, конечно, останется лишь один – тот, чья способность контролировать лихор будет схожа с её.
И всё же, было досадно.
«Хитрые шельмы, – думал про себя Второй, оглядывая мудрейших коллег, радостно перешёптывающихся. – Признайте, что алкаете обучать величайшего её устами. Я-то понял, я всё про вас знаю».
Улыбаясь, он попрощался с остальными, и вышел в коридор. Первый только что передал волю Совета жене правителя: Второй мельком отметил, как та изменилась в лице – как если бы она построила дом на берегу реки, и ей объявили, что его смыло. Очевидно, ажиотаж, вызванный будущей невесткой в совете Восьми её не обрадовал.
Раньше, пока девочку скрывали в северных холмах, причина враждебного отношения к ней жены правителя была понятна: ходили слухи, что внучка Небула – внебрачный ребёнок правителя, не зря же он её членом правящей семьи назначил. Но сейчас, когда дитя перед глазами, всем очевидно, что это – неправда, что отец девы пророчества явно кто-то другой, с земель внешних переинатов. Тёмные волосы, серые глаза, бледная кожа, общая холодность – такое тут встретишь редко, она явно унаследовала их от кого-то оттуда.
«Узнать бы ещё, какой именно вид переиначивания она взяла от отца… – досадовал про себя Второй. – Ясно, как день, что переинат чаяния или исцеления в её лице никому не нужен: посему каждый из Совета будет её тестировать, пытаться утащить её на свою сторону. Возможно, даже попытаться инициировать до срока. И раз так, – решимость переполнила Второго, – я должен опередить их всех».
Глава 5. Решение мальчика
С хмурого серого неба сыпал мелкий колючий снег, скатывался в небольшие кучки на скованной ночным морозом земле, – а лучше бы был мягким, пушистым и сделал всё вокруг белоснежным: ей так нравилось. За спиной мялась огромная толпа, морозный воздух над которой клубился от гула перешептываний и пересудов – а лучше б молчали: она не терпела такого. Перед прекрасным саваном стояли трое: отец, сын и девочка – а лучше, если бы её не было. Отец настоял, чтобы Адайль присутствовала, как член семьи, но Эйтан знал, что мама предпочла бы не видеть её никогда.
«Не позволю, – звучал в голове шепот матери, – я не дам этому случиться!».
Она постоянно повторяла это про его, Эйтана из рода Импенетрабил, будущего великого, который должен изменить мир, женитьбу на Адайль из рода Небула, деве пророчества, которая взрастит величайшего. Мать повторяла слова отрицания сколько он себя помнил. Ровно столько же времени все остальные твердили ему обратное, что Адайль – его суженная, дарованная ему Миром. Лет до пяти Эйтан не сильно вникал в подробности и не понимал, отчего мама так сердится всякий раз, когда при ней об этом упоминают. Однако после того, как Адайль поселилась с ними и каждый день мелькала перед глазами, и его тоже стала тяготить эта предрешенность.
Он вспомнил день, когда впервые встретился со своей невестой – это было здесь же, на этом самом месте, в первый день осени. Адайль прибывала издалека, из северных холмов, – Эйтана, который никогда не был за пределами поместья, возможность расспросить её о таком долгом путешествии чрезвычайно будоражила. Волновал и факт, что она стала целой главой семьи: Эйтану, каждый день видевшему глав семей, которые, разумеется, были взрослыми мужчинами, было ужасно интересно увидеть девочку-главу.
Он вспомнил, как стоял рядом с мамой, когда открывалась дверь экипажа, привезшего Адайль, как колотилось сердце от предвкушения встречи с «девой пророчества»: на целом свете только у них двоих было пророчество! Вспомнил, как волновался, и повторял про себя слова приветствия: «Меня зовут Эйтан Импенетрабил, и у меня тоже есть пророчество: я стану великим…».
Он вспомнил, как радостное возбуждение развеялось как дым, когда внезапно отец шагнул вперёд и подхватил гостью на руки.
– С прибытием, малышка, – тихим голосом, полным нежности, произнес отец, прижав незнакомую девочку к груди. – Добро пожаловать домой!
Эйтан вспомнил, как мама, затравленно оглядываясь, просила отпустить девочку и в ужасе шептала что-то про чуму на землях Небула, как слуги перешептывались, восхищаясь благородством правителя и миловидностью внучки подлого Небулы. Эйтан же был полон горечи: резко пропало желание с ней любезничать, потому что, во-первых, это был его, Эйтана, дом, а вовсе не её. А во-вторых, Эйтан не помнил, когда в последний раз отец так сильно обнимал бы его самого.
Снег продолжал порошить и скатываться в складках савана, под которым покоилась мама. Эйтану хотелось протянуть руку и смахнуть снег, но он не смел нарушить церемониал перед всеми этими людьми: мама бы хотела, чтобы он был сильным и вёл себя, как будущий великий.
Шепотки за спиной продолжали раздражать. Хотя то, что столько людей собралось – неудивительно. Маму все очень любили: она была мудрой, нежной и доброй. До болезни она была очень красива: в детстве Эйтану казалось, что мамины волосы сотканы из лунного света, а глаза сияют золотом потому, что мама проглотила солнце. Солнце было на гербе её дома, и она была похожа на него: её руки всегда были тёплыми, объятия – нежными, улыбка – ласковой. Она со всеми была приветлива и добра…
В голове мелькнуло:
«Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?».
Эйтан, смутившись, кинул взгляд на идущую рядом с правителем Адайль. Кровь бросилась ему в лицо: почему сейчас вдруг ему припомнилось это?..
Эйтан с Адайль, – семи лет, может, около восьми – подрались по какому-то пустячному поводу: выясняли, чье пророчество могущественнее, может быть, или какой вид переиначивания более необходим. Их быстро разняли, потому что особо и драться-то было не за что, и они уже было помирились, как внезапно над их головами прогремел ледяной голос:
– Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?
Мама строго смотрела на них сверху-вниз. Маленький Эйтан сжался, ожидая своей очереди на трёпку, но услышал лишь:
– А не отвечать своему правителю, видимо, считаете привилегией главы рода Небула? Кто же, скажите на милость, дал вам такое разрешение?
Эйтану врезался в память этот момент, потому что уже тогда понимал, что маленькая Адайль (довольно сильная для девчонки, но, всё же, девчонка) по факту была главой рода переинатов только на словах, ведь никакого рода больше не было. И стыдить этим её – растрёпанную, с порванным рукавом, с пунцовым, опущенным лицом – было несправедливо.
Мама со всеми была приветлива и добра, но никогда – с девой пророчества.
Эйтан вновь покосился на Адайль, шагающую рядом с его отцом. Она подросла, естественно, с тех пор: ей уже десять, – но он по-прежнему не видел перед собой главу рода. То ли из-за того, что она всё ещё не взрослая, то ли из-за того, что она ещё не переинат, то ли из-за того, что она – девочка…
То ли из-за того, что все чаще называли её его невестой, чем главой рода: и сам род Небула прервётся, как только она станет Импенетрабил. Но все же, от чего мама так не любила её?..
«Не позволю! – снова всплыл в памяти голос матери, но слабый, такой, как бы в последнее время. – Ни за что не позволю!».
Когда мама заболела, Эйтан навещал её так часто, как мог. Она всегда ласково журила его, что он пропускает занятия, но никогда не прогоняла. Поначалу Эйтан надеялся, что она скоро поправится и все будет как прежде. Но проходили недели, потом – месяцы, маме становилось все хуже, и в сердце начинало закрадываться отчаяние. Переинаты исцеления третьего уровня сменились переинатами второго, а затем – и первого: и когда не помогли и они, стало ясно, что маму не спасти. В её спальне отныне всегда царил полумрак, и в воздухе пахло лекарственными отварами и благовониями. Иногда она просила посадить её к окну, и могла даже выпить с Этаном чаю, но в последнее время у неё не было сил даже подняться с постели.
Маме было больно, она страдала, сколько бы ни пыталась скрыть боль за улыбкой, – и Эйтану было тошно от этого. Он демонстрировал ей, чему научился, рассказывал, с кем увиделся и чем занимался, что ему сказал правитель и какое мнение он высказал отцу – но это всё, на что он был способен. Мама умирала, и никто не был в силах ей помочь.
«Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд», – это повторяла она часто в последнее время, и каждый раз разбивал Эйтану сердце.
Ветер бил в лицо, снег попал в глаза, но Эйтан не смел поднять руку, чтобы утереть слезы: он должен быть сильным, должен показать, что он – будущий великий, что изменит мир. Мама бы этого хотела.
Мама всегда гордилась им, поэтому он должен быть достоин этой гордости. Мама всегда хотела, чтобы Эйтан стал великим и исполнил своё предназначение. А ещё всегда очень хотела, чтобы он не женился на Адайль.
«Я не дам этому случиться!».
Эйтан снова взглянул на девочку, лицо которой было скрыто под вуалью.
«Почему мама так этого не хотела?».
Не то чтобы сам Эйтан горел желанием жениться на Адайль, вовсе нет. Не сказать, что она особо ему нравилась, или что ему вообще кто-то бы в таком плане интересен. Неправдой было бы сказать, что Адайль проявляла бы какие-то особые чувства к Эйтану. При необходимости они неплохо общались, но просто так общества друг друга не искали. Да и зачем? Всё же ясно – она всегда тут, рядом; она суждена ему и никуда отсюда не денется.
Всем, и Эйтану прежде всего, было ясно: между ним и Адайль определенно была прочная связь, за пределом обычных, человеческих. У них общий дом, прошлое, настоящее и, очевидно, будущее – это решил Мир задолго до их рождения, и вряд ли кто-то был способен этот факт изменить. С этим можно было лишь смириться.
И тут Эйтана, не отрывающего взгляд от савана матери, осенило: смирение – это не то, чего хочется на долгие годы до самой смерти. От одной мысли об этом становилось крайне тоскливо. Это совсем не то чувство, что хотелось бы испытывать всю жизнь.
Вот, наверное, чего не хотела мама. Она была доброй, нежной и мудрой, и желала всем счастья. Мама хотела, чтобы Эйтан был счастлив, а смирение вряд ли можно считать счастьем.
«В таком случае, – Эйтан перевел взгляд от савана матери на Адайль, – я должен радоваться как можно больше до момента, когда назову тебя своей женой».
«А ещё лучше найти способ не дать этому случиться».
Глава 6. Чаепитие по-семейному
Уверенный, стремительный шаг, прямая осанка, почти ощутимое поле силы и благородства – узнать Эйтана Импенетрабил, наследника правящего рода, будущего великого, который изменит мир, можно издалека. Сейчас ему шестнадцатый год, он переинат воды уже четвертого уровня, но, не смотря на юный возраст, давно приобщен к управлению – по одному из таких дел он как раз сейчас направлялся на аудиенцию к отцу.
– Ваша Совершенная Непроницаемость, – насмешливо-почтительно поклонился ожидавший его в коридоре Йован Солар: двоюродный брат, друг и ближайший помощник. Лишь ему одному было позволено так иронично обращаться с фамилией правителей.
– Солнце на горизонте, – в той же манере отозвался Эйтан, улыбаясь. Он был глубоко счастлив, что Йован, наконец, вернулся в столицу, так же достигнув четвертого уровня в управлении воздухом, – без него тут было крайне скучно.
Солнце – символ семьи Солар – подходило Йовану как нельзя лучше. Мать Йована была сестрой и наперсницей жены правителя, поэтому Йован и Эйтан до шести лет росли вместе, в столице. Из-за того, что у них было одно на двоих детство, радости, тайны и шалости, они были близки, как родные братья, и невероятно дружны.
Несмотря на то, что их матери, родные сёстры, были похожи, как розы с одного куста, Эйтан и Йован были разными, как молоко и масло. Эйтан, как все переинаты воды, был чуть выше среднего роста, стройным, основательным, и в правителя удался жгучим брюнетом с ясными серо-сиреневыми глазами. Семнадцатилетний Йован же был как все переинаты воздуха – высоким, стройным, гибким, – с мягкой копной платиновых волос и золотыми глазами, унаследованными от матери. Но оба они были крайне хороши собой, и, ко всему прочему, молоды, амбициозны, образованы и полны энергии, – а посему являлись предметом тайных мечтаний столичных девушек, хоть никогда и не проявляли к этому интереса.
До любви ли, когда есть более важные дела?
Сейчас, например, они направлялись на аудиенцию к правителю, чтобы доложить о ситуации с засухой на западных землях – но путь им преградил помощник правителя.
– Ас Импенетрабил, ас Солар, – поприветствовал он их с поклоном по деловому статусу, потому что оба они были в первую очередь переинатами, и лишь потом – выходцами благородных семей. – Сожалею, но у правителя ещё не окончилась аудиенция.
– Понял, – кивнул Эйтан, довольный обращением «ас» к себе. Отец нечасто задерживал посетителей, значит, дело чрезвычайно важное. – Сколько примерно нужно будет времени?..
– Предполагаю, к обеду закончат, ас Импенетрабил, – ответствовал с поклоном помощник правителя.
– Хорошо, – кивнул Эйтан, напуская на себя важный вид. – Не пускай к отцу никого больше, у нас будет срочный доклад, – распорядился он и повернулся к другу. – Идём, пройдёмся пока.
Приятно было находиться в прохладе столичного парка – по сравнению с жарой, стоящей на западных землях, лето в столице было невероятно приятным. Увиденное на западе вызывало сильное беспокойство: за всю весну не выпало ни одного дождя, урожай едва пробился на полях – если так продлится и дальше, вслед за засухой придёт голод. Конечно, нужно подстраховаться и попробовать спланировать перераспределение урожая других земель, но сейчас приоритетнее что-то предпринять для наполнения водой западных земель.
Обсуждая увиденное на западе, Эйтан и Йован шли по дорожке личного парка правящей семьи: зелень буйствовала, цветы благоухали – и этот контраст заставлял Эйтана испытывать укол вины. Конечно, он не может управлять погодой, но то, что здесь сейчас вхолостую распустились цветы, а там – на западе – не могут пробиться побеги хлеба, казалось ему крайне несправедливым. Ему вспоминались измождённые, недоверчивые лица, недовольно отмахивающиеся от разговоров землепашцы, не верящие, что сделать что-то можно, повторяющие, «так бывает» да «на всё воля Мира» …
Эйтан чувствовал тяжесть в груди. Он должен, обязан что-то сделать для людей тех земель…
От этих тяжёлых дум его отвлёк низкий мужской смех. В один миг Эйтан с раздражением подумал было, что сейчас смеяться кощунственно, но в то же время этот смех вызвал в нём давно забытую, утраченную радость.
С изумлением Эйтан осознал, что слышит не просто смех, а смех отца: после смерти матери Эйтан ни разу не видел отца даже улыбающимся. А тут – искренний, заливистый смех.
– Мне кажется? – изумленно спросил Эйтан у Йована.
– Не думаю, – покачал головой друг. – Это голос правителя.
«Отец? Здесь, в личном парке, принимает кого-то? Никогда не слышал о подобном!».
Эйтан зашагал быстрее, и вскоре убедился – уши его не обманули.
Посреди пышно цветущих кустов, в белой беседке, был накрыт столик с чаем и угощениями. Чаёвничали окруженные солнечным светом и благоуханием цветов, правитель, и, сидящая спиной к Эйтану и Йовану, рассмешившая правителя Адайль Небула.
Что-то кольнуло в груди у Эйтана от этой картины. То ли потому, что раньше отец проводил так время только с мамой, то ли потому что «важная аудиенция», ради которой был отложен разговор о засухе на западных землях, оказалась простой болтовнёй, то ли потому, что отец ни разу не приглашал его на такую неформальную встречу.
Слегка раздосадованный, Эйтан резко шагнул вперёд. Йован попытался его удержать, но воззвать друга к голосу разума у него не вышло.
– Отец, – холодно поприветствовал правителя Эйтан, и, бросив упрекающий в легкомысленном поведении взгляд на невесту, легким поклоном поприветствовал и её, тут же оборотившись к правителю. – Мне нужно срочно поговорить с вами.
– Тебе нужно срочно получить урок манер, – огорченно вздохнул правитель, и лицо его, до этого мига озарённое улыбкой, снова стало привычным Эйтану – сосредоточенным и хмурым. – Прости, Ада, мой сын был не таким хорошим учеником, как ты.
Кровь бросилась в лицо Эйтану: он не хотел быть отчитанным за такой пустяк, особенно перед Йованом и тем более, перед Адайль. Но это была его ошибка – и сердиться на отца он не мог.
– Правитель, – Йован попытался переключить внимание на себя, приветствуя всех должным образом, – глава Небула, – он коснулся лбом тыльной стороны кисти руки Адайль, – разрешите прервать вас: положение дел в западных землях действительно чрезвычайное.
– Приветствую, Йован Солар, – отозвался правитель, подавая знак, чтобы подали ещё две чайные пары и стулья, – благодарю за тяжелый труд. Присаживайтесь, я готов выслушать ваш доклад.
Проследив взгляд Эйтана, правитель предупредил вопрос:
– Адайль останется и выслушает вас вместе со мной. Хочу напомнить тебе, что пока тебя не было, глава Небула исполняла твои обязанности.
«Какие ещё обязанности!..», – с раздражением подумал Эйтан, но, памятуя, что уже получил выговор, вовремя сдержался. В конце концов, не имело значения, тут она или нет, – решение будет за правителем. Нужно грамотно донести всю информацию – вот и всё.
– На западных землях за всю весну не выпало ни одного дождя, – спокойно, убедительно изложить все факты. – Зима была многоснежной, и это позволило засеять поля – но без дождей побеги едва могут пробиться. Как показывают наблюдения, дождей нет ни с одной подветренной стороны – ни с земель западнее, ни с земель севернее, – докладывал Эйтан, обретая уверенность в голосе с каждым высказанным фактом.
– В некоторых поселениях ситуация ещё хуже – там пересохли колодцы, потому что были накопительными дождевыми, а не подземными. Людям приходится добывать сок деревьев, чтобы хоть как-то обеспечить себе физиологическое существование. Там начинают разгораться эпидемии, – вторил ему Йован.
– Реки сильно обмельчали, наполнить ирригационную систему ими не получится, – вдохновенно докладывал Эйтан, ощущая на себе пристальный взгляд отца, понимая, что тот его внимательно слушает. – Поэтому я думаю, что нужно собрать отряд переинатов воды, и вывести на поверхность скрытые подземные источники.
Столько раз они с Йованом обсуждали варианты решения, пока возвращались в столицу, и столько раз сходились на одном и том же, что Эйтан был абсолютно уверен в своем решении: и произнёс его с гордостью.
Отец обдумывал его предложение, как вдруг:
– Но если их вывести…
Под взглядом Эйтана Адайль мгновенно осеклась и замолчала.
– Говори, Ада, – раздался голос правителя.
Она ответила, смотря только на него:
– Скрытые источники воды – это либо грунтовые воды, которых из-за отсутствия дождей почти не будет, либо подземные озёра и реки, которые проходят так глубоко, что люди сами не сумели найти и вывести их на поверхность, – Адайль осмелела, говорила всё быстрее, и её взгляд начал перемещаться между всеми тремя собеседниками. – Если вывести наружу грунтовые воды, которые сохранились от таяния снега, это не спасёт ситуацию в целом, а в одном конкретном месте сделает её просто катастрофической. К тому же, бездумное вмешательство в систему подземных вод может привести к тому, что некоторые обмелевшие реки, питающиеся сейчас из этих источников, и вовсе пересохнут. Да и многие подземные источники воды минерализованы, и не подойдут для применения в поливе растений…
Эйтан был согласен с каждым её словом, и от того досада его только росла. Он был уверен в своем решении, уже мысленно подобрал кандидатов в свой отряд из переинатов воды, наметил план, в какие территории отправиться в первую очередь – и поэтому не мог просто так отказаться от своего плана.
– Переинаты воды, которых я возьму с собой, – ответил ей Эйтан, – способны почувствовать водную систему в целом, и мы найдём источники, вывод которых будет полезен и не навредит.
– Не сомневаюсь, – вдруг снова подала голос Адайль. «Зачем она продолжает? Почему она просто не согласится со мной?!». – Но вывод воды на поверхность – довольно сложное задание, потому что неизвестно, с какой глубины нужно будет вести…
– Это не так сложно для переината воды третьего уровня и выше… – Эйтан понимал, что, вероятнее всего, источники воды будут располагаться очень глубоко, и найти их, а тем более вывести на поверхность будет крайне тяжело – но перед глазами у него стояли измождённые лица людей с западных земель. Эти люди будут голодать, если этого не сделать – поэтому он обязан это суметь!
