Тальяна Орлова
Последняя игра чернокнижника
Я изумленно выдохнула. Надо же, а они и в самом деле будто взаимодополняющие противоположности друг друга. Вот добро, а вон там – его кулаки. Но надо признать, что тот человек – и человек ли вообще? – пугающий до ужаса. Он только шаг в комнату сделал, и мгновенно пропала аура искренности и добродетели. Мне все еще было интересно, хотя я не знала, могу ли спрашивать, потому шептала, готовая остановиться в любой момент:
– А у него глаза тоже голубые, как у вас?
– Я не видел, и как-то в голову не приходило спрашивать, – Ноттен снова улыбнулся. – Но сам цвет не определяется свойствами магии, сила только делает радужку яркой. Думаю, что у него черные – именно поэтому родители и не заподозрили в ребенке такую мощь. Синие и зеленые выдают сильного мага сразу. А там уже родители бегут с дитем в ближайший орден для определения природы силы. И если черная, то младенца глаз лишают – он все равно слепым не будет, но хотя бы больших бед не наворотит, пока взрослеет.
Я, подбодренная его ответами, тараторили еще быстрее:
– А что произойдет, если он снимет повязку? Все вокруг умрут?
– Нет, конечно, – теперь Ноттен еще и добродушно посмеивался. – Как я вытаскиваю из людей самое светлое, он – самое темное. Любые пороки, даже скрытые. Сама должна догадаться, что в густонаселенной столице он смог бы навести хаос, если бы ходил без повязки по улицам. А он присягал поддерживать порядок.
– Да и вряд ли его вообще стесняет эта повязка, – я сделала очевидный вывод. – Он же все видит! Кстати, а что со мной не так? Уж кем-кем, а уродиной меня ни разу не называли…
Ноттен прижал сжатый кулак к губам, скрывая то ли смущение, то ли смешок:
– Катя… Я врать не умею, потому скажу прямо – и, кстати говоря, это хорошая новость, хоть может и ударить по твоему самолюбию. По нашим меркам ты некрасива. Слишком худа, не можешь похвастаться пышностью форм, роскошными бедрами или высокой грудью. Не так уж важно, что у тебя необычные для сих мест серые глаза или небольшой носик, потому что у нас для женщины первое значение имеет фигура.
Я удивленно уставилась на свою грудь – не такая она уж и маленькая. Не четвертый размер, конечно, но кому он нужен – четвертый-то? Ноги худые, это верно, но я себя всегда считала изящной, а не уродливой. Ноттен по-своему понял мое замешательство:
– И радуйся! Заодно лучше жирок не наедай, а то еще раздашься – с твоим милым личиком этого хватит. А в таком виде тебя в наложницы продавать не станут, никто попросту не купит.
– В… наложницы? – я похолодела от очередной «приятной» новости.
– Ну да. Вижу, знакомо такое понятие. Тебя же наверняка устроят прислугой – чистить, убирать, готовить. Я, разумеется, от своего характера рассуждаю, но мне кажется, это намного лучше, чем ублажать мужчин, на которых хозяин покажет пальцем. Девицы разные бывают, а твой рассказ о себе я слушал внимательно. Ты много чего против себя совершила, но похоти за тобой не видно.
С этим спорить я не стала. Вообще не знаю, как за всю свою гадостную биографию ни с кем не переспала. Предложения были, но с моей стороны никакой влюбленности. А мне все время казалось, что в том кругу, где я вращалась, стоит только раз дать поблажку – и пойдет-поедет. Сегодня Пете дала, завтра Никита вспомнит, как от полиции помог уйти. Послезавтра Жора предложит за охрану не деньгами заплатить. И не заметишь, как ты сначала по всем рукам пройдешься, а потом уже и ничего плохого в таком заработке не увидишь. Потому предпочитала терпеть издевки про «целку, ждущую своего прекрасного принца». Никакого принца я, конечно, не ждала. Там принцев не водилось. А здесь вон… наследники. Настоящие. Короли какие-то. А я горшки буду чистить, потому что худая для интимного использования. Обрадоваться бы, но всё слишком зыбко для однозначной радости.
– Ты уже зеваешь, пора спать! – айх прервал мой следующий вопрос. – Я позову служанок, они объяснят, как пользоваться ванной и нашими приспособлениями.
Стоило ему выйти из комнаты, как приподнятое настроение начало заметно уравновешиваться, в голову полезли страхи и мысли. Надо же, как сильно его влияние! Грустно быть не в его обществе. И не хотелось становиться собой прежней, и зависть теперь в полной мере ощущать: к приветливым служанкам, которые получили бесконечно ценный дар – жить в этой башне и служить этому человеку. Да я бы за одну только возможность видеть его каждый день превратилась бы в ангела, которым никогда не была. Возлюбила бы ближних, стала бы помогать всем сирым и убогим, лишь бы не покидать теплое местечко под светлым пухлым бочком.
Глава 3
Я быстро ориентировалась в информации. Разум воспринимал все слова, если они имели близкие аналоги. Но в случае термина с четкой формулировкой это не срабатывало: например, их «цин» не воспринимался как наш «час», поскольку был длиннее почти в полтора раза. А вот «день», «сутки» или «сезон» именно так и звучали, ведь мы находились в той же временной плоскости оборотов Земли. Разбираться было несложно и интересно.
Завтракать айх меня пригласил в столовую, а я неслась чуть ли не впереди него и прямо на ходу задавала миллион вопросов. Вот только нормально поговорить мы так и не успели. В ту же столовую после приглашения служки вошли трое мужчин – они низко поклонились Ноттену, но отчетливо посматривали на меня.
– Доброе утро, уважаемый айх! – сказал старший из них – тот, что стоял в центре. – Приносим свои извинения за то, что не даем спокойно потрапезничать. Но… как видим, девица господина Тейна уже в полном порядке. Можем ли мы забрать ее, чтобы не доставлять вам больше неудобств?
Ноттен закатил глаза к потолку и приглашающе махнул гостям присоединяться к столу, но они на этот жест не отреагировали, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в проходе. И в этот миг мне показалось, что айх Ринс в чем-то был прав: как-то сложно себе представить, что кто-то вот так же вламывается к чернокнижнику и неестественным фальцетом извиняется за неудобства. Но белый маг настолько добр, что позволяет любому желающему потоптаться на его миролюбии. Меня это разозлило больше, чем страх неожиданных изменений в судьбе.
Однако Ноттен пододвинул ко мне тарелку – мол, ешь и не возмущайся, а сам обратился к говорившему:
– Тебя же Драйком зовут?
– Драйком, айх! – тот снова поклонился в пояс.
– Драйк, неужели господину Тейну так отчаянно неймется заполучить еще одну служанку, что ты уже во второй раз приходишь?
Мужчина неловко мял в руках тканевую шапочку, которую за минуту до этого стащил с лысой головы.
– К сожалению так, уважаемый айх. В библиотеке рук не хватает, да и вас пора избавить от очередной нахлебницы.
– А от стеклянных гробов господин Тейн меня избавить не хочет? Их уже целая коллекция.
Мужик гоготнул:
– А гробы-то ему на кой бес? – сказал, но все-таки припомнил, с кем говорит, осекся и вновь заглянул в глаза магу с уважением: – Оставьте гробы себе, уважаемый айх, простым людям бездушные штуковины непонятного назначения все равно без надобности.
Я долго смотрела на круглое задумчивое лицо Ноттена, потом перевела взгляд на трех служанок, замерших за его спиной в ожидании любого распоряжения. Все незнакомые – вчера за ужином прислуживала не одна из них, а с ванной мне помогали опять другие. И стало понятно: у белого айха здесь приют всех обделенных; да вся столица к нему бы переселилась, если бы смогла уместиться в этой башне. Дело не в жаловании, а в физической невозможности пристроить рядом с собой всех желающих. Потому Ноттен и размышляет – он не хочет меня отпускать, жалеет, однако притом я не перестаю быть «очередной нахлебницей». И вдруг я осознала, что со всей своей наглостью и эгоизмом конкретно его утруждать не хочу. Мне неприятно даже то, что из-за меня он вынужден переживать о правильном решении! И ведь знаю точно – если не сдержусь и брошусь к нему в ноги с мольбой, то толстяк не устоит, и уже завтра я буду стоять за его спиной во время завтрака четвертой служанкой, хотя тут и для двоих работы маловато. Не иначе, это снова все самое лучшее в моей душе всколыхнулось, и я уверенно ему улыбнулась:
– Я пойду с ними, айх Ноттен. Вы слышали о моей судьбе, вряд ли я не справлюсь с работой в библиотеке. Но мне бы хотелось хоть изредка вас навещать – конечно, если у вас будет для этого время.
Я все сделала правильно, раз в ярко-голубых глазах рассмотрела облегчение. Мужчины же торопили с решением:
– Господин Тейн велел туда и обратно… рук не хватает!
Ноттен снова посмотрел на Драйка:
– У твоего господина всегда какие-то проблемы. Это меня и страшит. Он глуп, но старается хитрить. Подойди ближе, посмотри мне в глаза и скажи: действительно ли Катю определят на работу в библиотеку? Нет ли у твоего господина мыслей продать ее в наложницы или сурово с ней обращаться?
Мужчина навис над ним и с усилием расширил глаза – показывал, что даже моргать не намерен.
– Клянусь, нет, уважаемый айх! Вы ведь бывали в архивах, видели тамошних помощниц. Девица будет только счастлива мыть полы и перекладывать свитки, а если грамотна, тогда вообще заживет прекрасной жизнью! Вам ли не знать, дорогой айх, что девушек в библиотеке хорошо кормят и не мучают, это могло бы сказаться на репутации заведения. Повезем девицу в повозке, выдадим платье по размеру и объясним, что делать. Будет стараться – так и беды не узнает, добрый айх!
Ноттен еще несколько секунд смотрел ему в глаза, но потом кивнул. Да и мне сразу стало спокойнее после услышанного: в прошлой жизни у меня толком и не было работы, а от такой я определенно не загнусь. И все-таки разговоры с Ноттеном сказались – не я ли вчера всерьез сожалела о том, что не зарабатывала честным трудом? Вот мне и шанс, вот и чистый лист.
Мне все же дали возможность закончить завтрак, но под нетерпеливыми взглядами рассиживаться не хотелось. Однако перед уходом я не удержалась и все-таки обняла толстяка – вряд ли мой статус позволял такие вольности, но уж очень захотелось это сделать. И он не оттолкнул, обнял в ответ и утешительно напутствовал:
– Постарайся, Катя. Поначалу у тебя вряд ли будет свободное время, да и мне пора делами заняться, а потом забегай – потешишь старика сказками о вашем укладе.
Увели меня босую и в его рубашке – длинной, почти как платье. Но на это никто внимания не обратил, не стала и я. Отметила только, что камни холодные, а лестница вниз казалась бесконечной, потому и спешила за Драйком быстрее. Повозка действительно ждала возле входа, а мне было интересно осмотреться. Но я лишь увидела круп лошади впереди, как меня довольно грубо запихнули внутрь.
Драйк и два его помощника втиснулись за мной, и нельзя сказать, что здесь хватало пространства – сразу стало тесно и душно.
– С ума сойти! – чем-то восхитился один из тех, что до сих пор не подавали голоса. – Свой серебряный ты отработал, господин Тейн будет очень доволен!
Повозка тронулась, а Драйк вообще теперь показался мне каким-то перепуганным и веселым одновременно:
– Да я чуть язык себе от волнения не откусил!
Но третий расслабленно отмахнулся:
– А что тебе грозило? Добряк Ноттен в самом худшем случае в шею бы прогнал, даже пинка бы под зад дополнительно не выписал…
– Не только, – покачал головой Драйк. – Еще и понял бы, что появились новые амулеты, – он вынул из-за воротника уродливую металлическую штуковину и с любовью ее поцеловал. – Господин Тейн айху Ринсу столько денег за него отвалил, но боялся, что не сработает. Но вы видели, видели же?
– Видели, – поддержал его товарищ. – Ты спокойно заливал в уши Ноттену, но тот лжи не почуял. Серьезная штука… с такой и на преступления пойти можно, никто не заподозрит!
– Ага, – последний выглядел самым унылым из компании. – Только на допросе с тебя побрякушку-то снимут, и тогда белый айх все твое нутро увидит. Мне как-то не по себе, ребят, и там было не по себе, а сейчас еще хуже. Ноттен жену мою с того света вытащил, а я стоял и смотрел, как святому человеку в глаза врут.
На него друзья уставились и долго молча смотрели. И он неожиданно сам усмехнулся:
– А, всё, отпустило! Работу надо доделать, господин всем нам награду обещал. Жена-то живет и здравствует, тварь злобная, сам бы прибил. Ух, вот это у айха белая сила – аж почти осовестивился! И так время потеряли, а эту еще и продать проблемой станет. Может, с нее рубаху-то не снимать, авось кто и обманется…
Я вся сжалась, но внимательно слушала их веселые разговоры: о том, как Тейн будет доволен, о том, что верный Драйк в очередной раз доказал свою полезность и о многом другом. С непривычки от тряски подташнивало, но я не обращала на это внимания, уже догадываясь – библиотеку мне даже не покажут. И, почти в точности как последний мужик, постепенно возвращалась к предыдущим настройкам и выводам о жизни: добро никогда не оборачивается добром, а уважение вызывает только жестокая сила. Это даже в их интонациях звучало: о Ноттене говорили с усмешкой, а Ринса поминали с боязливым придыханием. Вот и все приоритеты. По силе каждый из айхов мог стереть этих ублюдков с лица земли, но разница в том, что один даже пинка не захочет дать, а второй будет только рад повеселиться.
Меня крупно трясло, горло давило страхом, но, зажатая со всех сторон в повозке потными смеющимися мужиками, я не имела возможности даже для попытки сбежать.
Глава 4
Дальнейшее выходило за все рамки моих представлений о реальности, а я и раньше видела ее только в черно-серых тонах. Меня вытащили из повозки и поволокли к какому шумному сборищу, рывком стянули рубаху и толкнули на небольшое деревянное возвышение. Я долгое время от ужаса и стыда ничего не могла понять. Но время шло и постепенно подкидывало детали.
Мы находились в гигантском помещении со множеством выходов без дверей. Люди входили и выходили – в основном мужчины. И нельзя было точно сказать: они покупатели, или просто заявились поглазеть. Пытаясь сморгнуть муть от невозможного унижения, я кое-как стояла на ногах. На постаменте я вовсе не была в одиночестве, рядком выставили еще пару десятков таких же обнаженных женщин и совсем молоденьких девушек. Некоторые из них тихо плакали, а некоторые, наоборот, стояли с прямой спиной и почти с гордостью демонстрировали свои прелести. Вот мне и рынок наложниц, других доказательств не требовалось. Господин Тейн решил просто продать девку, которая так кстати подвернулась под руку.
Мне в какой-то степени повезло – почти никто не уделял мне пристального внимания. А других женщин покупали. Первыми уводили обладательниц самых пышных форм, теперь мне стали очевидны местные стандарты красоты. На место купленных иногда ставили еще женщин. Драйк подошел со спины, схватил меня за плечи и с силой встряхнул:
– Не закрывайся! Я и так поставил цену намного ниже средней!
Решил, что уговаривать меня бессмысленно, и стянул кожаной веревкой руки за спиной так туго, что я взвыла.
А казалось, что я в жизни уже все видела. Но с этим просто не могла справиться – меня продают. Как псину. Осматривают брезгливо, смеются над худобой и проходят к следующим. В тюрьме плохо? О, такое не сможет сказать тот, кого вообще низвергли со статуса человека до состояния вещи.
Девушки заканчивались, нас оставалось все меньше. Самый некачественный товар, неликвид. Я даже немного успокоилась. Но ко мне все-таки подошел кривозубый коротышка и поинтересовался у Драйка:
– Вы ее с рудников притащили? Иль на еде экономили?
Драйк ответил раздраженно, ухватывая меня сзади за шею, чтобы стояла ровно:
– Дурак ты, господин хороший. Только глянь – волосы золотые, кожа чистая, глаза какие необычные. Ты такие видал? Приглядись получше, красавица!
– А ночью мне ее глаза щупать? – коротышка поморщился, но все еще не отходил. – Скинешь пять золотых?
– Скинул бы, да хозяин спасибо не скажет. Ты приглядись, приглядись, волосы-то как блестят. Длинные, густые, очень удобно за них держать…
Покупателя мои волосы явно не заботили:
– Девственница хоть?
Драйк пихнул меня еще немного вперед.
– Отвечай господину. Бесы знают, что там у тебя.
– Зубы там у меня, – я буркнула бездумно, но только красовалась – ужас парализовывал.
И в довершение моего унижения коротышка снизу потянулся ко мне и зачем-то попытался потрогать грязными пальцами. Он только коснулся бедра, но меня окончательно сорвало. Я не представляла, что буду делать дальше, но заорала, забилась и пнула недоросля в лицо. Получилось сильно, или он просто от неожиданности полетел на пол. Я попыталась спрыгнуть с постамента без надежды на успех – пусть лучше уж убьют, чем продадут этому уроду. Да хоть кому! Но Драйк перехватил и со злостью швырнул на пол. Его перекосило от ярости. Он сначала пнул в живот, но этого явно не хватило, чтобы успокоиться, потому ринулся ко мне и залепил кулаком в скулу. Следующий удар был таким мощным, что я опасалась, как бы глаз не выбил.
Я не выла от боли, хотя и перестала что-либо понимать. Меня и раньше били, бывало, и в этом случае лучше скрючиться и закрыть локтями живот, а руки завести вверх, чтобы голову размашистыми ударами не раскроили. А ведь несколько секунд назад хотела, чтоб убили, но рефлексы опередили мысли. Живучая ты, Катька Миронова, потому что на уровне подсознания приучена выживать. Только через несколько секунд дошло, что удары прекратились, два помощника Драйка налетели на него, останавливая. А потом сразу три лица наклонились надо мной.
– Теперь вообще не продадим, – сокрушался тот, кого я посчитала самым унылым. – Драйк, да что с тобой? У нее единственное достоинство было – личико, а сейчас все опухнет до состояния жабы.
Драйк опомнился и попытался умаслить коротышку-покупателя, но тот уже не хотел меня ни за какие деньги. Ругаясь и отплевываясь, покинул место торгов. Разъяренный Драйк скинул цену еще вполовину и теперь поддерживал меня под локоть, чтобы не упала, но надежду потерял и он. А один из помощников еще и подзуживал, будто специально:
– Кажись, пролетели наши серебряки мимо. Господин Тейн теперь и не вспомнит, что утром отличились. Через пару цинов продажи закроют, а завтра она еще хуже выглядеть будет, когда рожа синеть начнет.
Драйк в ответ только зубами скрипел. Но, к счастью, больше не бил. У меня и без того все тело болело, а левый глаз почти заплыл растущей на скуле опухолью.
Покупатели почти закончились, остались только зеваки. И один из них направился к нам. Мужчина лет пятидесяти – полный и чисто одетый, хотя и нельзя было по одежде сказать, что богат.
– За три золотых отдадите? – поинтересовался деловито. – Или вы битую надеетесь по полной цене продать?
– Ну ты уж загнул… – протянул Драйк неуверенно, затем еще неувереннее запел: – Давай хотя бы семь. Ты только присмотрись – волосы золотые, кожа чистая… Ты не гляди, что дикая, обучишь!
Мужчина перебил:
– Да мне не для утех. Супруга жалуется, что в хозяйстве помощь нужна. Вот смотрю я – если дешево, то чего бы и не взять? А у меня только три монетки, так что торговаться не смогу. Да и не продадите вы ее для утех – у девиц из диких земель нередко фигура такая: не откормишь, сколько ни корми.
Драйк долго думал, уставившись в пол, а потом нехотя кивнул:
– Бесы с тобой, забирай. Может, хоть горшки чистить сгодится, – и тут же цикнул на помощника, который пытался возразить. Но тот и не настаивал, тоже понимал, что господин Тейн так разозлится куда меньше, чем если меня в подобном виде ему покажут.
– Одёжу хоть какую дайте, – попросил мужчина, вытаскивая из карманы монеты. – А то супруга мне лицо подчистит, если я голую деву в дом приведу.
Если честно, то я невообразимо обрадовалась. Надо же, еще недавно задыхалась от мысли, что меня продают, а теперь радуюсь, что купили. Все познается в сравнении. Этот вроде бы спокойный, рассудительный и не похотливый. Для помощи в хозяйстве – можно. А если невыносимо станет, то сбегу и сразу полечу к Ноттену. За несколько часов я здорово переосмыслила свою наглость и возможность пользоваться чужой добротой.
С каждой минутой я убеждалась, что мне повезло. Господин Нами, как он представился, оказался не самым худшим вариантом. Через полчаса я готова была вернуться к Драйку и искренне поблагодарить его за избиение, которое спасло меня от куда худшей участи.
– Даже обувки нет? – хмурился Нами. – Ладно, зайдем сейчас в лавку, купим что-нибудь. А одежду тебе дочка отдаст – у нее полно старого хлама, выкинуть жалко. Как тебя называть-то?
– Катерина. Катя.
– Кати? – неверно расслышал он и повторил по-своему, с ударением на первый слог.
Когда он распутывал веревку на моих руках, я не сдержала любопытства:
– Не боитесь, что сбегу?
– Куда тебе бежать-то? На родину? – он и сам не представлял, насколько в яблочко попал. – Если уж из диких земель кто в столицу попадает, так здесь и остается. А я человек добрый, чего еще тебе надо? Я на тебя три золотых потратил, так потрачу и четвертый, чтобы маги тебя отыскали. Но тогда уж я добрым быть перестану.
Вот оно как устроено, не знала. Бежать мне разве что к Ноттену, но теперь было понятно – белый маг в этой ситуации ничего не сделает. Разве что на Тейна разозлится за обман, помогать ему в чем-то откажется или еще что-то сделает, но на моей судьбе это уже никак не отразится – я была вещью одного господина, которую честно продали другому господину. Да еще и не самому худшему. Нами вел меня по шумному рынку, а я даже не осматривалась – стыдно было от своего вида и от покорности, с которой плетусь за хозяином. Мне понадобится куда больше времени, чтобы перестроиться к нравам этого мира, чем казалось в первый день.
Господин Нами купил удобные башмаки, а потом и повел в лавку к аптекарю, где долго торговался с продавцом за какие-то примочки и тыкал пальцами в мое опухшее лицо. Было понятно, что они хорошо знакомы и что мой новый владелец считает каждую монетку. Или просто прижимистый.
Позже выяснилось, правдиво и то, и другое – господин Нами держал маленькую бакалейную лавку, потому по роду профессии был расчетливым, однако и огромным богатством похвастаться не мог. Дом его был таким же добротным, как сам он, – не слишком большой, без изысков, но крепкий и аккуратный, что бросалось в глаза уже с самого забора. Жена у господина Нами оказалась невероятно красивой женщиной, ее годы не испортили, а добавили очарования лицу и круглости формам. Она поворчала совсем немного, не оказались бы траты лишними, но услышав от мужа, как меня избивали, поспешила сопроводить меня в комнатушку для слуг и пообещала три дня покоя на выздоровление. Мне отдышка была необходима для другого – наконец-то нормально осмотреться и освоиться.
Я послушно прикладывала примочки к синякам, а сама улавливала каждую деталь. Поселили меня вместе с единственной до меня прислугой в доме – старой поварихой, которая была вечно занята на кухне, но вечерами охотно отвечала на все мои вопросы. Она же буквально и придумала за меня всю легенду:
– Из диких земель в Лейду иногда приходят за счастьем. И вот оно – счастье, – она двойным подбородком указала на все еще опухшую мою скулу. – У вас же нет статуса граждан, потому попадаете сначала под покровительство, а затем в рабство. Сама же, поди, и согласилась за кусок хлеба стать чьей-то собственностью?
– Согласилась, – я ничего не отрицала.
– И что, Кати, рада теперь? – она упорно коверкала мое имя, как и все в доме, делая его созвучным с каким-то из их имен. – Неужели дома было настолько плохо?
– Я бы не хотела об этом вспоминать, – мой самый частый ответ на все ее вопросы.
Зато она и собственные глаза давали мне все больше пищи для размышлений. Лейда – столица одного из крупнейших государств мира – считается у них чем-то вроде экономико-политического центра, сюда стараются попасть все, причем часто плюют на потерю статуса. Потому что здесь жизнь кипит, больше возможностей и здесь же сильнейшие маги – в случае беды есть хотя бы возможность спастись, в отличие от небольших поселений, где ни толкового образования, ни выбора. Ситуация смутно напоминала мой родной мир. Рабство распространено, но долговое или добровольное – когда человек сам соглашается на потерю свободы в обмен на покровительство. Или наследственное – потомки рабов, захваченных во время военных кампаний, так и остаются собственностью владельцев. До реформ или хотя бы «восстания Спартака» это общество бесконечно далеко.
Среди рабов и наемной прислуги, к которой относилась и сама моя новая знакомая, существует явное деление хозяев на добрых и злых. Господ Нами определенно можно было отнести к добрым, хотя до сих пор они рабов и не покупали. Обычные зажиточные горожане, не наслаждающиеся своей властью, знающие тяжесть труда и довольно человечные, но терпеть непослушания не станут, хотя бы потому, что не имеют возможности кормить лишний рот без соответствующей отдачи.
Во время этого «отпуска» я имела возможность ходить по дому и выглядывать во двор. Семейство Нами любило заниматься хозяйством, но много времени отнимала их лавка, потому они часто отсутствовали. Отношения между ними были явно теплыми, что внушало надежду и мне, а два их чада тоже лично меня никак не донимали: дочка примерно моего возраста, внешностью явно не пошедшая в мать и откровенно несимпатичная, почти постоянно возилась в саду, а младшего сына я вообще ни разу не видела – кухарка объяснила, что мальчик занемог и слег с простудой. По ее же словам, ничего опасного, раз родители не зовут магов.
Про Ринса и Ноттена не удалось выведать ничего нового. Второй – добряк и святой, а черный айх погряз в грехах и похоти. Слухи о том, что он берет наложниц сотнями и те потом бесследно исчезают, лучше лишний раз не обсуждать – у него природа такая, ее не изменишь, а государство держится на белой и черной силе в равной степени. За что потащат на казнь обычного смертного – черному айху прощают заочно. Даже корона не осмелится сделать из него своего врага и благодарит, что он хотя бы бесчинствует только в собственном замке.
Проблемы у меня начались после выздоровления. Честное слово, я настраивалась на то, чтобы прижиться в этой явно благополучной семье, на свободу пока рассчитывать не приходилось. И старалась не задумываться о том, что буду работать за еду и одежду, не получая даже монетки. Я – просто рабыня, а к этому состоянию привыкнуть не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Особенно человеку, который и раньше-то не слишком любил жить по правилам. Мне, например, в отличие от той же кухарки, даже не позволялось разговаривать с дочерью господ, если та сама не обратится. Я просто предмет мебели… но с целым ворохом обязанностей.
Так хотелось, чтобы меня пристроили на кухне, – добродушная болтушка чему-то научила бы. Но приходилось ориентироваться самой. Если с уборкой я худо-бедно справлялась, то какие-то вещи не могла самостоятельно постичь: откуда мне было знать, как готовить смесь из льняного масла, золы и песка для чистки котлов и чайников? Как без объяснений я могла подшить длинное платье молодой госпожи, если до сих пор этим никогда не занималась? Уже через несколько дней хозяева выражали сдержанное недовольство, даже не замечая, сколько усилий я прилагала, чтобы быстрее научиться. От порошка для чистки серебра кожа на пальцах пошла волдырями и начала лопаться. Кухарка, едва сдерживающая раздражение, с негодованием указала на специальную мазь, превращающуюся в тонкую пленку и защищающую руки при работе.
Ночами хотелось плакать, но я сжимала зубы и настраивалась: научусь, изменюсь и покажу, чего стою. Ведь постепенно привыкаю! Не пройдет и месяца, как я за пять минут буду подшивать платье, а порошки для чистки стану отличать по одному запаху. Радоваться оставалось тому, что никто о продаже другим господам прямо не говорил, будто их терпение было безграничным. Или тревожили их заботы поважнее меня.
Примерно через неделю пребывания в доме Нами я поняла причину и общего угнетенного состояния семейства, и того, что моей персоной почти не занимались. Я убирала тарелки после ужина, когда услышала разговор.
– Дорогой, следует позвать хотя бы аптекаря, пусть он посмотрит, – тихо говорила госпожа Нами. – Жар не спадает, мы очень рискуем.
– Папочка, – подала голос дочь, – у Дорина темные пятна по всему телу, никакие примочки не помогают…
Это они о сыне – шестилетнем мальчике, который так и не показался ни разу из своей спальни. С ним часто сидела сестра или мать, и, похоже, состояние только ухудшалось. Я никак не могла понять, почему они не зовут мага – неужели даже на этом экономят? На этот раз господин Нами нехотя согласился, что пора обсудить здоровье ребенка с кем-то из лекарей.
Причина их скрытности обозначилась вечером следующего дня. Я как раз заканчивала с огромной сковородой в судомойне, когда услышала шум и голоса. Пожилая служанка сделала страшные глаза и показала мне на другой выход – сама метнулась туда же. Я же замерла на месте, поскольку узнала голос.
– Господин Нами, отойдите в сторону, – айх Ринс говорил с расслабленным раздражением.
– Это простуда, уважаемый айх! – в голосе госпожи я слышала сдерживаемые слезы. – Простуда! Мы просто хотели удостовериться, потому и обратились к господину Ивонну. Сын всегда был слишком слаб, вот поэтому…
Айх перебил нетерпеливо:
– Простуда с черными пятнами? А если так уверены, тогда в чем проблема? Пусть помирает от простуды, но в столице только вспышки чумы не хватало.
Они стояли как раз рядом с кухней – в большой прихожей с диванчиками и зеркалами. После последнего заявления все притихли. Слова «чума» до сих пор из них никто не произносил. Но не потому ли так отчаянно боялись даже аптекарю сообщать о болезни ребенка? Я похолодела и теперь не смогла бы уйти, поскольку ноги перестали слушаться.
Первым взял себя в руки отец семейства, но голос его звучал непривычно сдавленно:
– Прошу сюда, айх Ринс… сын не встает с постели.
Мужчины ушли, а госпожа с дочкой ввалились в кухню – бледные, трясущиеся. На меня они не обратили внимания – просто взялись за руки, поддерживая тем самым друг друга и ожидая решения. Мне очень хотелось что-то им сказать, но нет таких слов, которые могли бы подбодрить в такой момент. Слово «чума» повисло в воздухе и давило черной густотой на голову.
