Я возвращаюсь в свою комнату, захлопываю дверь и, облокотившись о нее спиной, унылым, жалким кулем сползаю на пол. Роняю голову, закрываю ее руками, и вдруг мне на ум приходит мысль…
Вот бы мама была рядом.
Это настроение так быстро подбирается откуда-то, невзначай, и я не могу вовремя его остановить. Оно стремительно нарастает, выходит из-под контроля: грусть подпитывает грусть, жалость к себе беспощадно возвращается снова и снова. Все гаденькие события моей жизни – все разочарования и огорчения – именно сейчас решили вспороть мое нутро, поразвлечься с моим сердечком, поковырять его, пока ничего не останется, пока горе не сожрет меня живьем.
Я рассыпаюсь, не выдерживая такую тяжесть.
Сижу, засунув голову между коленей, обхватив ноги руками. В груди распускается, пульсируя, боль, ее пальцы раздвигают грудную клетку, сжимают легкие.
Мне сложно дышать.
Сперва я не чувствую, как по лицу текут слезы. Сперва я просто слышу свое дыхание, резкое, затрудненное, и не понимаю – что за звук? Поднимаю голову, я в шоке, выдавливаю смешок, он выходит какой-то чужеродный, глупый. Как и я сам. Прижимаю к глазам кулаки и стискиваю зубы, заставляя слезы вернуться обратно в глазницы.
Не знаю, что сегодня со мной происходит.
Мне не по себе, я весь на взводе. О чем-то переживаю. Моя цель, то́, куда я иду, все размывается. Я постоянно твержу себе, что каждый день сражаюсь ради надежды, ради спасения человечества. Но всякий раз, выживая, возвращаюсь к еще большим потерям, к еще большей разрухе. Что-то внутри расшаталось. Похоже, люди, которых я люблю, и места, к которым я привязан, скрепляют меня как винтики. А без этих винтиков… я всего лишь груда ненужного металлолома.
У меня вырывается долгий, дрожащий вздох. Закрываю лицо руками.
Я очень, очень редко позволяю себе вспоминать о маме. Очень редко. Но сейчас темно, холодно, страшно, чувство вины туда же… непонятно, что у меня с Назирой…
Вот бы поговорить с мамой.
Вот бы она оказалась рядом, поддержала меня, подсказала. Вот бы забраться к ней под бочок, как раньше, почувствовать, как в конце затянувшейся ночи ее пальцы массируют мне макушку и напряжение улетучивается. Когда меня мучили кошмары или когда папа слишком долго отсутствовал в поисках работы, мы вдвоем не спали, поддерживая друг друга. Я любил к ней прильнуть, а она меня нежно покачивала, перебирая пальцами прядки волос, и шептала на ухо шутки. Она была такая забавная. И такая умная. И такая проницательная.
Бог мой, как же я скучаю!
Иногда скучаю так сильно, что, кажется, от возникшей внутри пустоты грудная клетка провалится внутрь. Я словно тону в этом чувстве, словно никогда больше не смогу глотнуть воздуха. Порой в такие моменты я верю: вот сейчас захлестнут эмоции, и я просто лягу и умру.
Затем, как по волшебству – шаг за шагом – все сходит на нет. Процесс не быстрый, мучительный, но в итоге это бельмо проходит, и я снова жив здоров. И снова один.
Сижу в темноте с воспоминаниями.
Иногда мне так одиноко, что и дышать тяжело.
Касл вернул свое дитя. У всех друзей теперь есть пара. Мы потеряли Адама. Потеряли Джеймса. Потеряли всех из «Омеги пойнт». Такой сильный удар для меня. Валит с ног, когда забываю зарыть чувства достаточно глубоко.
Так продолжаться больше не может. Я разваливаюсь на части, а на это времени нет. Я нужен людям, они от меня зависят.
Надо собраться.
Я поднимаюсь, опираясь спиной на дверь, ища устойчивое положение. Я много времени провел в темноте, в холоде, в одежде, которую не снимал неделю. Я справлюсь. Надо лишь внести разнообразие в привычную деятельность.
У Джеймса с Адамом наверняка все хорошо.
По-другому и быть не может.
Иду в ванную, по дороге стучу по выключателю и пускаю воду. Сдираю с себя старые вещи, дав себе зарок сжечь их при первой же возможности, и, выдвинув пару ящиков комода, выбираю нужное среди бутылочек и предметов гигиены. Как и обещала Нурия, здесь есть все необходимое. Потом, довольный, захожу в душ. Уж не знаю, откуда здесь горячая вода, да и какая разница. Она есть.
И это прекрасно.
Прислоняюсь к холодному кафелю, струи горячей воды хлещут меня по щекам. А потом, в конце концов, сползаю на пол, сил нет стоять.
Я сварюсь живьем в кипятке. Ну и пусть.
Я понадеялся, что душ окажет тонизирующе-лечебный эффект, – не сработало. Чистоту я ощущаю, что, конечно, чего-то да стоит, однако мне все равно плохо. Плохо физически. Раньше я вроде лучше справлялся со своими эмоциями, хотя… уже не уверен.
По-моему, у меня горячка. Или акклиматизация. Или и то и другое.
Явно что-то из этого списка.
Я так вымотан. Должен, по идее, только голову на подушку – и спать. Не тут-то было! Пару часов провалялся в кровати, пялясь в потолок, потом побродил немного в темноте и снова лежу, кидаю об стену свернутые в мячик носки… а на луну уже лениво наступает солнце.
Из-за горизонта пробивается лучик света. Занимается заря. Я смотрю через квадратное окно, не отрываясь, на эту картину, а из головы все не идет мысль: что, черт возьми, со мной творится? Внезапный стук в дверь посылает заряд адреналина прямо в мозг.
Через пару секунд я уже на ногах, сердце колотится, в висках стучит. На ходу, спеша, натягиваю одежду и ботинки, едва не расшибаюсь, распахиваю дверь и вижу, как облегченно выдыхает Брендан.
– Отлично, – говорит он. – Ты одет.
– Что стряслось? – машинально выпаливаю я.
Брендан вздыхает. Он кажется печальным… а затем, на долю секунды, испуганным.
– Что стряслось? – повторяю я. Адреналин не дремлет, гасит страх. Я чувствую себя спокойнее. Мыслю яснее. – Что случилось?
Брендан мешкает, бросает взгляд через плечо.
– Я всего лишь гонец, дружище. И не могу ничего объяснять.
– Что? Почему это?
– Поверь. – Он встречается со мной взглядом. – Тебе лучше услышать все от Касла.
– Почему? – Первое слово, с которым я обращаюсь к Каслу. Врываюсь в дверь, возможно, чересчур нарочито, однако мне сложно с собой совладать. Психую. – Почему только вы мне можете рассказать? – спрашиваю я. – Что происходит?
В моем голосе слышен еле сдерживаемый гнев. Я и правда еле сдерживаюсь, чтобы не прокручивать в голове наихудшие варианты развития событий. Только ужасные вещи могли подстегнуть друзей вытащить меня из кровати перед самым рассветом, притом заставлять ждать ответа, что, черт возьми, происходит, даже пять лишних минут – вообще никуда не годится.
Касл с мрачным видом смотрит на меня в упор, и я глубоко вдыхаю, оглядываюсь по сторонам, пытаюсь унять сердцебиение. Я не знаю, где оказался. Похоже, здесь какой-то штаб. Еще одно здание. Касл, Сэм и Нурия сидят за длинным деревянным столом, на котором разбросаны бумаги, валяются подмоченные чертежи, линейка, три перочинных ножа и стоят несколько кружек с остатками кофе.
– Садись, Кенджи.
Однако я продолжаю вертеть головой, теперь ищу Джей. Вижу Иана и Лили. Брендан с Уинстоном тоже здесь.
Джей нет. Как нет и Уорнера. И все отводят взгляд.
– Где Джульетта?
– Ты про Эллу? – мягко поправляет Касл.
– Да какая разница. Почему ее нет?
– Кенджи. Пожалуйста, присядь. Мне и так непросто, не заставляй еще и гасить твои эмоции. Пожалуйста.
– Со всем уважением, сэр, но я сяду только после того, как узнаю, что, черт побери, случилось.
Касл тяжело вздыхает.
– Ты оказался прав, – наконец произносит он.
Делаю большие глаза, в груди гулко стучит сердце.
– Что, простите?
– Ты оказался прав, – признает Касл с ударением на последнем слове. Он сжимает и разжимает кулаки. – Про Адама. И про Джеймса.
Я мотаю головой.
– Нет, не надо. Нет, я просто не сдержал эмоций. С ними все в порядке. Не слушайте меня, – говорю я, слегка смахивая при этом на чокнутого. – Я ошибаюсь. Я всегда ошибаюсь.
– Кенджи.
– Нет.
Касл поднимает голову, смотрит прямо мне в глаза. Он выглядит морально опустошенным. Даже хуже.
– Скажите, что это шутка, – прошу я.
– Андерсон взял ребят в заложники, – произносит он, бросая взгляд на Брендана и Уинстона. Иана. Призрак Эмори. – Снова.
Мне такого не вынести.
Сердце не выдержит. Я уже и так близок к краю. А это слишком. За гранью.
– Ошибаетесь, – настаиваю я. – Андерсон бы на такое не пошел, не с Джеймсом. Он всего лишь ребенок. Он не стал бы так поступать с ребенком…
– Стал бы, – тихо подтверждает Уинстон, – еще как.
Я окидываю его диким взглядом. Чувствую себя идиотом. Словно собственная кожа вдруг стала слишком мала. Потом слишком велика. Снова перевожу взгляд на Касла и спрашиваю:
– Откуда вы знаете? Почему уверены, что это не очередная ловушка, как в прошлый раз…
– Конечно, ловушка, – отвечает Нурия. Голос ее твердый, но недобрый. Она бросает беглый взгляд на Касла, прежде чем произнести: – Не знаю, зачем отцу понадобилось выставлять все так, словно это банальный захват заложников. Это не так. Хотя мы не уверены точно, что происходит. Выглядит все, конечно, будто Андерсон держит ребят в заложниках, однако очевидно, что за кулисами разворачивается нечто более глобальное. Он что-то замышляет. Иначе он бы не…
– Я думаю, – подхватывает Сэм, сжимая руку жены, – Нурия пытается объяснить, что, как мы полагаем, Адаму с Джеймсом отведена не главная роль.
Я в недоумении перевожу взгляд с одной на другую. В комнате повисло напряжение, которого не было еще секунду назад, в голове полный сумбур, и я этого не чувствую.
– Совсем не понимаю, к чему вы ведете, – признаюсь я.
И тут вмешивается Касл.
– Дело не только в Адаме и Джеймсе. Андерсон сейчас держит под стражей всех детей… в частности, детей Верховных главнокомандующих.
Следующий вопрос уже вертится у меня на языке, когда до меня доходит…
Вопросы есть только у меня. Обвожу взглядом комнату, разглядываю лица друзей. Вид у всех печальный и решительный. Словно конец истории им уже известен, и они к нему готовы.
Это откровение меня убило. И я не могу сбавить резкий тон:
– Почему я узнаю обо всем последний?
Мой вопрос встречает гробовое молчание. Замечаю торопливые переглядывания. На лицах нервное выражение.
– Мы знали, что ты тяжело воспримешь это известие, – говорит Лили. Лили, которой всегда были до лампочки мои переживания. – Ты только что вернулся с безумной операции, а потом мы вынужденно обстреляли твой самолет… Если честно, мы не знали, сообщать тебе такое сразу или нет. – Она медлит. А потом, бросив раздраженный взгляд на других девушек, добавляет: – Но, если тебе полегчает, Нурия и Сэм нам тоже не сразу сказали.
– Что? – Я удивленно приподнимаю брови. – Что, черт побери, происходит? А когда вы-то узнали?
В комнате снова становится тихо.
– Когда? – повторяю я.
– Четырнадцать часов назад, – отвечает Нурия.
– Четырнадцать часов? – Мои глаза сейчас выкатятся из орбит, аж больно. – Вы знали об этом еще четырнадцать часов назад, а говорите мне только сейчас? Касл?
Он качает головой и признается:
– От меня тоже скрывали.
Несмотря на то, что держится он спокойно, его челюсть заметно напряжена. Взглядом со мной он не встречается. Но и на Нурию глаз не поднимает. И тут нужные мысли приобретают невиданную скорость, в конце концов, до меня доходит: слишком много поваров на этой метафорической кухне.
Понятия не имею, в каком хитроумном шоу я участвую, только ясно: Нурия и Сэм слишком привыкли командовать по-своему. Дочь не дочь, однако Нурия – предводитель местного сопротивления, и не важно, насколько ей нравится, что отец рядом, передавать ему бразды правления она не собирается. Что значит, она не собирается давать ему доступ к секретной информации, пока не сочтет необходимым. Что значит… Черт, по-моему, это значит, что Касл больше ничего не решает.
Вот гадство!
– Получается, вы обо всем знали, – произношу я, переводя взгляд с одной на другую. – Когда мы вчера приземлились, вы знали… знали, что Андерсон скрутил детей. Когда мы ели торт и пели песенку Уорнеру, вы знали, что Джеймса и Адама похитили. Когда я спрашивал, раз за разом, снова и снова, почему здесь, черт возьми, нет Адама с Джеймсом, вы все знали и молчали…
– Возьми себя в руки, – резко реагирует Нурия. – Ты забываешься.
– Как можно было так врать? – гну я свою линию, не потрудившись снизить тон. – Как можно было стоять и улыбаться, зная, что страдают наши друзья?
– Мы хотели убедиться, – говорит мне Сэм. А потом вздыхает, тяжко, сдувая с лица прядки белокурых волос. Под глазами у нее фиолетовые синяки, выходит, я не единственный, у кого в последнее время проблемы со сном. – Люди Андерсона слили эту информацию прямо в подпольные организации. Он намеренно подкинул ее в нашу сеть, что с самого начала заставило меня сомневаться в его мотивах. Андерсон, похоже, догадался, что ваша команда укрылась у другой группы повстанцев, – продолжает она. – Но ему не известно, кто точно вас прячет. Я вычислила, что он просто пытается нас выманить, заставляет открыться, поэтому решила проверить всю информацию прежде, чем ее распространять. Мы не хотели предпринимать дальнейших шагов, не будучи абсолютно уверенными, и подумали, что, если выдать такую болезненную информацию, которая в конечном итоге может оказаться ложной, это подкосит боевой дух.
– Вы ждали четырнадцать часов и не поделились информацией, которая могла быть верной, – кричу я. – Андерсон уже мог решить от них избавиться.
Нурия качает головой.
– Так не поступают с заложниками. Он ясно дал понять: ему что-то от нас надо. От козырей не избавляются.
Я вдруг замираю.
– О чем ты? Что ему от нас надо? – Потом, оглянувшись, добавляю: – И почему, черт побери, здесь нет Джульетты? Она должна это слышать.
– Причин ее тревожить нет, пусть поспит, – возражает Сэм. – Сейчас мы все равно ничего не можем сделать. Утром сообщим ей.
– Черт-те что! – забываясь, в гневе выпаливаю я. – Простите, сэр, я понимаю, мы не в «Омеге пойнт», но вы должны что-то предпринять. Так не пойдет. Джей возглавила это треклятое сопротивление… ей не надо, чтобы с ней сюсюкались или оберегали. Когда она поймет, что мы ей ничего не сказали, то точно разозлится.
– Кенджи…
– Как угодно, но это все какая-то чушь, – твержу я, вцепившись руками в волосы. – Блеф. Очередное вранье. Андерсон не мог собрать всех детей, просто невозможно. Разумеется, он старается задурить нам головы – и это, кстати, работает, – потому что прекрасно знает: мы не можем быть уверены, правда ли они у него в заложниках. Это все какая-то хитрая манипуляция. Идеальная партия.
– Нет. – С этими словами Брендан кладет руку мне на плечо. И хмурится, выражая беспокойство. – Это не манипуляция.
– Естественно, мани…
– Сэм их видела, – вмешивается Нурия. – Есть доказательства.
Замираю.
– Что?
– Я могу видеть на больших расстояниях, – признается Сэм. Она пытается выжать из себя улыбку, но, похоже, слишком истощена. – На очень, очень больших расстояниях. Мы догадались, что, если Андерсон собирается куда-то отвезти детей, он сделает это поближе к своей базе, где под рукой и солдаты, и необходимые ресурсы. Когда Элла сообщила о смерти Иви, я еще больше уверилась, что он отправится обратно в Северную Америку, где ему нужно ликвидировать последствия и удерживать власть над континентом. Если, например, еще какая-нибудь повстанческая группа попытается воспользоваться волнениями, он должен быть на месте, вершить власть и следить за порядком. Поэтому я поискала в Сорок пятом секторе. За четырнадцать часов я все хорошенько осмотрела и уверена, что собрала достаточно доказательств, которые подтверждают его заявления.
– Какого черта… Ты уверена, что собрала достаточно доказательств? Что за чепуха? Зачем нагонять столько туману? И с чего это ты единолично что-то реша…
– Следи за тоном, Кишимото, – резко обрывает меня Нурия. – Сэм без отдыха трудилась, пытаясь все разузнать. Здесь тебе предоставили кров, здесь она обладает авторитетом, и ты его призна́ешь и выкажешь ей свою благодарность и уважение.
Сэм кладет руку на плечо Нурии, успокаивая ее.
– Все в порядке, – произносит она, не отрывая от меня глаз. – Он просто расстроен.
– Мы здесь все расстроены. – Нурия смотрит на меня с прищуром.
От гнева она начинает слегка светиться, ее темная кожа словно биолюминесцирует. Я не могу отвести от нее взгляд. А потом чуть встряхиваю головой, чтобы избавиться от наваждения.
– Я не хочу выказывать неуважение, – говорю я. – Просто не понимаю, почему мы на это ведемся. «Достаточно доказательств» – звучит как-то неубедительно, особенно когда Андерсон уже проворачивал такую фигню и раньше. Забыли, чем все закончилось? Если бы не Джей, которая тогда спасла все наши задницы, мы уже были бы покойниками. Иан так точно.
– Ты прав, – терпеливо начинает Касл, – но упускаешь одну важную деталь.
Я наклоняю к нему голову.
– В тот момент Андерсон действительно схватил наших людей. Он об этом не врал.
Я стискиваю зубы. Сжимаю кулаки. Все тело превращается в камень.
– Отрицание – первая стадия горя, дружище.
– Отвали, Санчес.
– Все, хватит. – Касл резко поднимается на ноги. Он вне себя, стол дребезжит под его ладонями. – Что с тобой, сынок? Это на тебя не похоже. Так грубо и непочтительно себя ведешь. Твои резкие высказывания в данной ситуации лишние.
Я крепко зажмуриваюсь.
В темноте, за закрытыми веками взрывается ярость, устраивает там салют и ломает меня.
Голова кружится.
Сердце кружится.
Капли пота стекают по спине, и меня начинает непроизвольно бить дрожь.
– Отлично, – грубо отвечаю я, открывая глаза. – Извините, что вел себя неподобающим образом. Но я спрошу еще раз, а потом пойду и приведу ее сам: почему, черт побери, здесь нет Джульетты?
В ответ слышу молчание, большего мне и не требуется.
– Что здесь на самом деле творится? – Я брызжу злобой. – Зачем вы так поступаете? Почему ей надо так долго спать, отдыхать и восстанавливаться? Почему вы мне не говори…
– Кенджи… – Голос Касла звучит теперь иначе. Он хмурится, морщит лоб, переживает. – Как ты себя чувствуешь?
Я хлопаю глазами. Резко вдыхаю, пытаясь успокоиться, и отвечаю:
– Все нормально.
На секунду мне кажется, что мои слова звучат как-то странно, будто их разносит эхо.
– Дружище, выглядишь ты не очень.
Кто это сказал?
Иан?
Поворачиваюсь на голос, однако при малейшем движении все вокруг изгибается, звуки рвутся на части.
– Точно, может, тебе поспать?
Уинстон?
Я снова поворачиваюсь, и на сей раз звуки ускоряются, набирают темп, а потом сталкиваются в режиме реального времени. В ушах начинается трезвон. Я опускаю взгляд, слишком поздно понимая, что трясутся руки. И зубы трясутся. Стучат. Я мерзну.
– Почему здесь так холодно? – бормочу я.
Рядом вдруг оказывается Брендан.
– Давай, я отведу тебя в твою в комнату, – предлагает он. – Может, ты…
– Я в порядке, – отшатываясь, нагло вру.
Сердце колотится с бешеной скоростью, в таком темпе, что его движение почти смазывается, оно больше похоже на вибрацию.
Это сводит с ума.
Мне надо успокоиться. Надо перевести дыхание. Надо сесть… или облокотиться на что-то…
Переутомление бьет как пуля меж глаз. Неожиданно, по-зверски запускает когти мне в грудь и тащит вниз. Я спотыкаюсь о стул, медленно моргаю. Руки тяжелеют. Сердечный ритм замедляется. Я растекаюсь.
Глаза закрываются.
И вдруг в голове всплывает образ Джеймса: голодного, побитого, в синяках. Одинокого и напуганного.
От страха в сердце пробивает электрический заряд, страх возвращает меня к жизни.
Глаза резко распахиваются.
– Слушайте. – У меня пересохло в горле. Я тяжело сглатываю. – Слушайте, – повторяю я, – если это правда, если Джеймс и Адам действительно у Андерсона в заложниках, тогда надо идти. Идти прямо сейчас. Не медля, черт возьми, ни секу…
– Кенджи, мы не можем, – прерывает меня Сэм. Она стоит уже передо мной… как странно. – Прямо сейчас мы не можем ничего предпринять.
Она медленно и старательно выговаривает слова, будто обращается к ребенку.
– Почему?
– Потому что точное их местонахождение пока не известно. – Теперь отвечает Нурия. – А еще потому, что ты прав: это какая-то ловушка.
Она смотрит такими глазами, словно ей меня жаль, отчего в моей крови снова разливается гнев.
– Нельзя идти без подготовки, – говорит она. – Нужно больше времени. Больше информации.
– Мы их вернем, – заверяет Касл, делая шаг вперед. Он кладет руки мне на плечи, всматривается в мое лицо. – Клянусь, мы их вернем. С Джеймсом и Адамом все будет хорошо. Нам просто нужно придумать план.
– Нет, – злобно выкрикиваю я, вырываясь. – Все, что вы говорите, – полный бред. Нам нужна Джульетта. Все вышло из-под контроля.
– Кенджи…
Я вылетаю из комнаты.