Т. А. Нестик
Отношение к времени в малых группах и организациях

Отношение личности к времени и характеристики ее социального капитала

Ряд взаимосвязей между отношением личности к времени и особенностями ее социального капитала нам удалось выявить в рамках исследования социального капитала молодежи, проводившегося совместно с Г. В. Солдатовой, Т. П. Скрипкиной, Е. В. Филилеевой, Е. С. Тереховой, Д. А. Стебаковым, О. А. Хохловой и А. И. Чекалиной в 2006–2009 гг. (Солдатова, Нестик, Филилеева, 2009; Солдатова, Нестик, 2010) в нескольких регионах России: Москве и Московской области, Санкт-Петербурге, Ростове-на-Дону, Чите, Томске, Курске, Орле, Пензе, Ставропольском крае, Краснодарском крае, Владикавказе, Назрани и Грозном. В выборку вошли школьники (38 %), учащиеся ПТУ (15 %) и студенты ВУЗов (47 %). Общая численность испытуемых, опрошенных за 2006–2009 гг., составила 2153 человека. Среди респондентов 35 % – мужчины, 65 % – женщины; средний возраст по выборке – 18,6 лет.

Как показали результаты исследования, отношение личности к времени связано с характеристиками ее социальной сети, коммуникативными установками, уровнем доверия и ксенофобии.

Чем выше ориентация личности на прошлое, тем менее позитивно она оценивает свое будущее (r = −0,227 при p < 0,001), менее готова к его планированию (r = −0,181 при p < 0,001) и ниже оценивает свою способность повлиять на него (r = −0,230 при p < 0,001), более склонна относить свою семью к категории бедных (r = 0,184 при p < 0,001). Кроме того, чем выше ориентация испытуемых на прошлое, тем менее они ориентированы на поддержание долгосрочных отношений в целом (r = −0,204 при p < 0,001) и отношений с однокурсниками в частности (r = −0,305 при p < 0,001), острее переживают социальную изоляцию (r = 0,185 при p < 0,001), меньше доверяют своим одногруппникам (r = −0,140 при p = 0,001), менее ориентированы на расширение своей социальной сети (r = −0,132 при p = 0,047). Ограниченность межличностных отношений при ориентации на прошлое может быть связана с переживанием фрустрации, отсутствия перспектив. При этом негативная оценка своего прошлого связана с нежеланием делиться своими контактами (r = −0,139 при p = 0,035), а позитивная оценка собственного прошлого – с ориентацией на поддержание уже имеющихся отношений (r = 0,239 при p < 0,001).

Чем более выражена ориентация испытуемых на настоящее, тем выше их ориентация на долгосрочные отношения (r = 0,387 при p < 0,001) и тем больше указываемое ими число друзей в учебном заведении (r = 0,165 при p < 0,001). Ориентация на настоящее оказалась прямо связана с высокой оценкой сплоченности в своей студенческой группе (r = 0,207 при p = 0,001), а также с ксенофобией (r = 0,136 при p = 0,001) и числом социальных групп, относимых испытуемым к категории «чужие» (r = 0,151 при p = 0,001). Полученные нами результаты согласуются с данными Ф. Зимбардо, согласно которым ориентация личности на гедонистическое настоящее предполагает стремление получать удовольствие от общения с друзьями, поддерживать тесные социальные контакты (Zimbardo, Boyd, 2008). Связь ориентации на настоящее с показателями ксенофобии может объясняться стремлением подчеркнуть групповые границы, отделяющие среду комфортного общения («мы», «свои» здесь и сейчас) от среды чужих, незнакомых людей.

Ориентация на будущее прямо связана с позитивным образом будущего (r = 0,208 при p < 0,001) и уверенностью в своей способности влиять на него (r = 0,258 при p < 0,001). Чем выше ориентация на будущее, тем выше ориентация на долгосрочные отношения в целом (r = 0,190 при p < 0,001) и на поддержание долгосрочных отношений с однокурсниками (r = 0,276 при p < 0,001). Ориентация на будущее прямо связана с разветвленностью социальной сети (r = 0,136 при p = 0,001), частотой получения информационной поддержки от знакомых (r = 0,173 при p < 0,001), а также с объемом социального капитала (r = 0,195 при p < 0,001), в том числе – с количеством знакомых, на помощь которых испытуемые рассчитывают в будущем (r = 0,146 при p < 0,001). Можно предположить, что ориентация на будущее предполагает более прагматичное отношение к личным контактам, чем ориентация на настоящее. Ориентированные на будущее молодые люди стремятся использовать свои связи для продвижения по карьерной лестнице, профессионального роста, достижения жизненных целей. При этом на первый план выходит не столько сеть эмоциональной поддержки, длительных и доверительных отношений, сколько разнородная сеть знакомств, обеспечивающая доступ к информации и новым связям. Горизонт планирования, являющийся одной из характеристик протяженности временной перспективы, оказался прямо связан с разветвленностью социальной сети (r = 0,179 при p < 0,001), интенсивностью получаемой через эту сеть социальной поддержки (r = 0,200 при p < 0,001), а также активностью участия в общественных мероприятиях (r = 0,243 при p < 0,001). При этом обнаружена прямая связь между уровнем доверия к людям и протяженностью горизонта планирования испытуемыми своей жизни (r = 0,181 при p < 0,001). По-видимому, доверие позволяет расширить не только социально-психологическое пространство личности, но и ее психологическое время. Чем выше межличностное доверие, тем дальше способна личность с уверенностью заглядывать в будущее. Вместе с тем долгосрочность планирования прямо связана с индивидуалистическими установками (r = 0,161 при p < 0,001), что можно объяснить возрастными особенностями нашей выборки: студенты ориентированы преимущественно на личный успех, причем, как показывают отечественные исследования, уровень индивидуализма российской молодежи продолжает расти (Лебедева, Татарко, 2007).

Таким образом, временная ориентация личности связана со структурой ее социального капитала: чем более выражена ориентация на будущее, тем больше разветвленность слабых связей; напротив, чем более выражена ориентация на настоящее, тем больше число тесных, дружеских связей.

Чем выше уровень ориентации личности на долгосрочные отношения, тем более позитивно она оценивает свое будущее (r = 0,303 при p < 0,001), тем меньшее число социальных групп она относит к «чужим» для себя (r = −0,496 при p < 0,001), тем более активно участвует в общественных мероприятиях (r = 0,225 при p < 0,001), тем более она ориентирована на расширение социальной сети (r = 0,241 при p < 0,001) и на обмен знаниями (r = 0,210 при p < 0,001), тем охотнее знакомит знакомых ей людей друг с другом (r = 0,209 при p < 0,001) и тем выше оценивает уровень доверия в своем учебном заведении (r = 0,170 при p < 0,001) и своем профессиональном сообществе (r = 0,248 при p < 0,001). Чем выше уровень доверия к своему сообществу, к непосредственному кругу общения, тем более безопасными представляются контакты с менее знакомыми людьми.

Чем выше уровень межличностного доверия, тем более позитивно испытуемые оценивают свое будущее (r = 0,143 при p < 0,001). Возможно, в данном случае следует говорить о стартовом социальном капитале, необходимом для дальнейшего разветвления сети знакомств и расширения сети социальной поддержки. По-видимому, ориентация на долгосрочные отношения формируется по мере накопления тесных связей, позволяющих уверенно смотреть в будущее и отваживаться на дальнейшее расширение своей социальной сети.

Социальный капитал личности, как выяснилось, связан и с некоторыми особенностями установок в отношении организации своего времени. Так, например, чем выше полихронность испытуемых, тем разветвленнее их социальная сеть (r = 0,239 при p < 0,001) и тем выше их ориентация на ее расширение (r = 0,203 при p = 0,002).

Позитивный образ будущего прямо связан с разветвленностью социальной сети (r = 0,458 при p < 0,001) и доверием к людям (r = 0,234 при p < 0,001). При позитивном образе будущего испытуемые более ориентированы на расширение своей социальной сети (r = 0,228 при p < 0,001), более склонны делиться своими знаниями (r = 0,207 при p = 0,002) и личными связями (r = 0,188 при p = 0,005). Иными словами, оптимизм по отношению к будущему способствует формированию позитивного социального капитала, облегчающего социальный обмен межу представителям различный социальных групп. Напротив, чем более негативным представляется испытуемым их будущее, тем выше уровень негативного социального капитала («связи для своих»), ниже уровень доверия к незнакомым людям и однороднее социальная сеть. Можно предположить, что ожидание трудностей заставляет наших испытуемых опираться прежде всего на сильные связи, доверительные, проверенные временем дружеские контакты. Возможно, именно самооценка и образ будущего выступают ключевыми регуляторами активности личности в расширении своей социальной сети за счет слабых связей, поверхностных знакомств.

Помимо оценки испытуемыми своего будущего нами исследовался и другой показатель образа будущего – воспринимаемая степень его общности с будущим других категорий людей.

Представление личности об общей судьбе, общности своего будущего и будущего других индивидов и групп, является одним из ключевых условий внутригрупповой и межгрупповой интеграции (Campbell, 1958). Чем выше индивид оценивает общность своего будущего с будущим других индивидов и групп, совпадение своих целей с целями других, тем больше оснований для формирования чувства «Мы», надгрупповой социальной идентичности. Высокая оценка совместности будущего (общности судьбы и целей) снижает внутригрупповую напряженность, но может способствовать росту напряженности межгрупповой (в частности, межэтнической), особенно при наличии воспринимаемой угрозы для существования своей группы.

Факторный анализ с использованием вращения Варимакс позволил выделить три фактора, описывающие оценку испытуемыми степени близости своего будущего и будущего других людей (см. таблицу 3). Аналогично социальной дистанции, нами были получены три зоны «социально-временной дистанции»: будущее людей из первой зоны оценивается студентами как наиболее схожее с их собственным будущим, тогда как будущее людей из последней зоны – как наиболее далекое, несхожее с собственным будущим (Нестик, 2008).

Таблица 3

Представление испытуемых о социально-временной дистанции, отделяющей их будущее от различных категорий людей

В первый фактор, названный нами «Попутчики», вошли люди, которые относятся к одному поколению и движутся по схожим карьерным траекториям (друзья, сверстники, одноклассники/однокурсники, представители будущей профессии). Их будущее оценивается респондентами как наиболее близкое к своему собственному: они движутся к будущему в одном направлении. Во второй фактор, который получил название «Местные», вошли люди, связанные с респондентами общими условиями жизнедеятельности: они живут в той же местности (россияне, жители моего города/села, мои соседи), работают в том же месте (работодатели), относятся к той же этнокультурной группе, к тому же семейному клану (люди моей национальности, родственники). В третий фактор, который был назван «Встречные», попали люди, с которыми связан переходный этап жизни студентов, учащихся средних специальных учебных заведений и школьников. Это люди, связанные с учащимися краткосрочными, непостоянными связями, либо уже уходящие с жизненного пути респондентов, либо еще не пришедшие на него (администрация учебного заведения, преподаватели, знакомые в среде Интернет, люди старшего поколения, следующее поколение). По оценке респондентов, между их будущим и будущим представителей третьей категории больше всего различий.

На основании теоретического анализа можно выделить три социально-психологических механизма, влияющих на формирование представления об общности своего и чужого будущего. Во-первых, это механизм социальной категоризации и идентификации: чем больше мы идентифицируем себя с той или иной социальной категорией, тем выше мы склонны оценивать совместность будущего (например, учащиеся склонны отмечать общность своего будущего с будущим «сверстников, своего поколения»). Во-вторых, это механизм социального обмена: общая судьба может формироваться при наличии общих интересов, взаимозависимости в совместной деятельности. В-третьих, это механизм социальной аттракции: в «компаньоны по будущему» мы выбираем тех, кому доверяем и симпатизируем.

Результаты исследования подтверждают эти предположения. С одной стороны, оценка будущего оказалась связанной с оценкой общности интересов (от r = 0,166 по Спирмену применительно к администрации учебного учреждения до r = 0,447 применительно к друзьям при p < 0,001).

С другой стороны, полученные в ходе исследования данные подтверждают предположение о том, что оценка общности будущего связана с уровнем доверия к соответствующим категориям людей (от r = 0,157 при p < 0,001 применительно к однокурсникам/одноклассникам до r = 0,245 при p < 0,001 применительно к друзьям и r = 0,278 при p < 0,001 применительно к тем, с кем испытуемые общаются в Интернете). То есть, помимо представления о своих и чужих возможностях и ограничениях, предвосхищения возможного взаимодействия с другими людьми в будущем, на оценку общности судьбы влияет эмоциональное отношение к другим людям: здесь играют свою роль как представление о сходстве, так и желательность такого сходства.

Безусловно, доверие и общность интересов сказываются на месте той или иной социальной категории в представлениях о будущем. Друзья и одноклассники/однокурсники, вошедшие в первый фактор «Попутчики», пользуются среди учащихся доверием (соответственно 3,6 и 3,1 по 5-балльной шкале), а их интересы и цели оцениваются как относительно близкие к своим (соответственно 3,8 и 3,2). Наоборот, администрация школы/вуза/училища и учителя, вошедшие в третий фактор «Встречные», пользуются таким же или более низким доверием (соответственно 2,8 и 3,2), а совпадение с их целей и интересов со своими оценивается как низкое (1,7 и 2,1 соответственно).

На основании полученных данных можно сделать вывод о том, что оценка общности будущего является важной характеристикой сетей социальной поддержки в молодежной среде. Она тесно связана с ориентацией на долгосрочные отношения, которая позволяет сторонам перейти от единовременной сделки к таким взаимным обязательствам, когда ответная услуга может быть отсрочена и отличаться от уже оказанной.

* * *

Таким образом, отношения личности с другими людьми не ограничены настоящим, напротив, они более или менее далеко распространяются в психологическое прошлое и будущее. Чем выше социальная интеграция (доверие в сообществе, объем и разветвленность социальной сети его представителей), тем выше ориентация на поддержание долгосрочных отношений и тем протяженнее горизонт планирования будущего.

По-видимому, можно говорить о необходимости изучения не только социально-психологического пространства (работы А. Б. Купрейченко, А. Л. Журавлева, И. В. Соиной и др.), но и социально-психологического хронотопа. Пространство и время в социальных и психологических науках исследовались преимущественно как самостоятельные феномены. Между тем сегодня становится все более ясно, что психологические время и пространство в межличностных и межгрупповых отношениях тесно связаны друг с другом. Прояснение этой взаимосвязи позволило бы представить социальное поле, на котором располагают себя индивиды, как изменяющееся. Особый интерес при этом представляют феномены, которые начали изучаться лишь недавно: временные аспекты социальной идентичности, соотношение коллективной и автобиографической памяти, индивидуальных и коллективных представлений о будущем, стереотипизированные биографические траектории представителей тех или иных социальных групп и др.

Иными словами, появляется возможность представить социальное познание не в статике, а в динамике: с учетом представлений личности о прошлом и будущем ее отношений с другими людьми и группами. На каких именно теоретико-методологических основаниях будет строиться такая программа исследований, покажет время. Но уже сейчас можно предположить, что одним из наиболее эвристичных подходов в этой области была бы интеграция четырех теоретических направлений: культурно-исторической психологии личности, школы социальных представлений, отечественной традиции исследований психологической дистанции и доверия, а также концепции социального капитала.

Глава 3
Отношение группы к времени: социально-психологический анализ

Актуальность изучения отношения социальной группы к времени обусловлена несколькими причинами. Во-первых, особое внимание, уделяемое в современной социальной психологии динамическим аспектам изучаемых феноменов, делает необходимым прояснение механизмов восприятия изменений. В частности, в 1990–2000-е годы в организационной психологии, психологии малых групп, в кросс-культурной психологии в центре внимания исследователей оказались процессы трансформации (отношений, групповых представлений и ценностей, социальной идентичности). В этом контексте изучение отношения социальных групп к временным аспектам социальных явлений, объектов и процессов приобретает особую значимость. Тем не менее, несмотря на растущее количество эмпирических исследований в этой области за рубежом, проблематика субъективного времени группового субъекта остается теоретически мало разработанной как в российской, так и в зарубежной психологии. В других науках, таких как биология, компаративная историография, социология, понятия времени вида, популяции, исторического времени, времени социальной группы глубоко разработаны. В последние годы социальная психология также подошла к необходимости перехода от изучения времени личностного к изучению времени группового.

Во-вторых, проблема группового отношения к времени особенно актуальна для российского общества. Как показывают наши эмпирические исследования и исследования других авторов, переживание времени крупными социальными группами в трансформирующемся обществе (например, в России и Польше) характеризуется сужением временной перспективы, смещением временной ориентации на настоящ ее и ближайшее будущее, завышенной оценкой исторического прошлого и заниженной оценкой настоящего, у наименее адаптированных групп отмечается негативное переживание времени. Выдвигаются предположения о том, что изменения в отношении к времени могут быть связаны с защитными механизмами индивидуального и группового сознания (Муздыбаев, 2000; Наумова, 1997; Наумова и др., 2000; Попова, 1999), но в отечественной социальной психологии феномен изменения отношения социальной группы к времени теоретического осмысления не получил.

В-третьих, интерес социальных психологов к проблеме времени вызван изменением условий совместной деятельности в современных организациях. С одной стороны, управление совместной деятельностью при высокой неопределенности среды, постоянных и ускоряющихся изменениях требует понимания социально-психологических механизмов, обеспечивающих совладание группы с дефицитом времени и постоянными изменениями его структуры (например, сдвигами сроков, изменениями графика работы, изменениями продолжительности существования проектных команд). Это делает актуальным изучение не только влияния объективного времени на групповую динамику, но также субъективного времени группы: в том числе особенностей восприятия времени членами группы тех групповых норм и представлений, которые регулируют отношение к времени в группе. С другой стороны, состав рабочих, проектных и управленческих команд становится мультикультурным, участникам совместной деятельности приходится преодолевать культурные барьеры, одним из которых является различие в представлениях о времени. Для понимания этих процессов необходимо учитывать не только объективную временную организацию совместной деятельности, но и психологическое время группы.

Основная цель данной главы состоит в том, чтобы провести теоретический анализ понятия группового отношения к времени и его структуры.

При изложении материала настоящей главы мы будем придерживаться следующей последовательности: вначале мы проанализируем современные представления о понятии «отношение к времени в группе», попытаемся определить функции группового отношения к времени в системе психологических отношений группы. Наконец, в завершение главы будет предложена структура группового отношения к времени как социально-психологического феномена, а также выделены его факторы.