Светлана Вяткина
Возвращение
Шагая в гостиницу, они увидели на вывеске одного из баров до боли знакомое слово – «Одесса».
– И здесь Одесса-мама! – хлопнул в ладоши Рубинчик.
Войдя, они сразу же очутились перед деревянной стойкой, за которой сидел пожилой еврей.
– И что, вы будете из одесских жидов? – вежливо поинтересовался Рубинчик. – Вы наши или мы ваши?
– Наши – ваши! – кивнул хозяин.
– Мы известные в Одессе музыканты: Жорж и Самуил.
– А меня называйте «дядя Изя».
Рубинчик принялся убеждать дядю Изю в необходимости хорошей музыки для процветания его заведения.
– У нас уже была парочка музыкантов. Одному проломили голову, другому расквасили нос, – предупредил хозяин.
– Кто же это сделал? – возмутился Рубинчик.
– Что за вопрос! Гости, конечно. Все зависит от таланта.
– Дядя Изя, мы не жиганы с Большого Фонтана и не зарабатываем на жизнь дешевыми куплетами типа «Жил на свете Хаим, никем не замечаем». Мы не поем «Майн тохтер Суркеле гуляет с уркеле»…
– У вас есть барабан? – деловито осведомился хозяин.
– Нет, только скрипка и гармошка.
– Мало! Для джаза необходим барабан. Ладно, я одолжу вам свой. Один из гостей расплатился им за ужин.
– Теперь обсудим за гонорар, папаша Изя. Имейте в виду, мы артисты мирового уровня. В родной Одессе мы играли в самых лучших заведениях, – привычно заливал Рубинчик.
– Гонорар известный – все, что гости положат на вашу тарелочку. От себя мы присовокупляем ужин.
– С вином?
– Без вина.
– Не согласны! Каждому по пол-литра салагоса.
– Ладно. Что касается девочек, то вы сами с ними договаривайтесь.
– За девочек пока не время. Надеюсь, они потерпят.
Когда вышли из бара, Рубинчик сказал:
– Пока все идет как надо. А теперь я поведу вас в Стамбул. – он развернул ладони, как делают магометане, когда молятся.
Полюбовавшись заливом Золотой Рог, они прошли по Галатскому мосту и очутились в мусульманской части города. Рубинчик водил Юрия по грязным кривым и узким, как ущелья, улочкам. Назарова удивило, что ни в одном из домов не было наружных окон. Наконец они вышли к площади, которая среди каменного однообразия слепых стен выделялась наличием двух мечетей. Одна из них – бывший православный храм Карие, когда-то считавшийся архитектурным чудом Византии. Он был построен в VI веке и принадлежал греческому монастырю. Осмотрев памятники, потопали назад. Когда шли через Босфор, то обратили внимание, что дула всех орудий на кораблях союзников направлены в сторону беломраморного дворца султана Мехмеда.
– Не завидую я правителю правоверных, – усмехнулся Рубинчик.
Весь вечер и большую часть ночи приятели разучивали новую музыку. Соседи раздраженно стучали в стену и громко ругались, но они не обращали на это внимания. Спать из-за полчищ клопов все равно было невозможно. К утру они худо-бедно сформировали новый репертуар.
На следующий день к пяти часам пришли в «Одессу». Бар был небольшой. Посетителей обслуживали три хорошенькие официантки – две гречанки и армянка. Девушки были в длинных платьях, а хозяин – в смокинге с засаленными реверами. Его супруга в старомодном вечернем платье и фальшивых бриллиантах ходила по залу, раздавая указания. За столиками сидели только несколько американских матросов, по-видимому, ухажеры официанток.
Когда Рубинчик и Назаров начали играть, хозяин приказал открыть все окна. Через час зал был полон. Посетители танцевали, пили, громко переговаривались, стараясь перекричать друг друга. Официантки еле успевали разносить горячительные напитки, преимущественно виски. В течение вечера музыканты несколько раз обошли гостей с тарелочками.
– Вот это барыш – валюта! – радовался Рубинчик, подсчитывая выручку.
Поздно ночью он делился с Назаровым своими планами:
– Через год откроем свое заведение и женимся на еврейках-эспаньолках. Это такие женщины – огонь до самой печенки, не то что польские жидовочки. Наши жены встанут за стойку, а мы будем хилять джаз. Публика станет носить нас на руках. Э-э, а как мы назовем свое заведение?
– «У Семы и Жоржа».
– Ну-у, что это за название! Назовемся как-нибудь по-испански: «Кармен» или «Карменсита». Матросы любят такие слова. Наши официантки будут одеты а-ля Кармен. Заманчиво? А еще через несколько лет откроем дансинг «Галла на рю де Пера». Там уже будет играть настоящий оркестр, который мы наймем, а сами в модных смокингах, как настоящие джентльмены, будем прогуливаться меж гостей и курить сигары. Шик?!
– Ну а дансинг как назовем?
– Например, «Амбассадор» – красивое слово. В переводе значит «посол». Публика, в общем-то, будет та же: воры, спекулянты, аферисты, шлюхи, только из высшего общества – элита, которую поддерживает правительство и защищает армия.
Дела в баре шли замечательно. Музыка публике нравилась, и заработки были приличные. Назаров и Рубинчик приоделись, сняли квартиру. Им уже казалось, что они живут в Константинополе годы.
Но период благополучия рухнул в одночасье.
Однажды к столику музыкантов, стоявшему на небольшом возвышении, подсели два латиноамериканца, которых обслуживал сам дядя Изя.
Один из парней спросил:
– Когда я получу моих девочек?
– Когда захочешь, – ответил хозяин.
– Завтра отходит мой пароход.
– А я возражаю?
– Ты уже говорил с ними?
– Э-э, уговаривай сам, я лишь согласился расстаться с ними. Дядя Изя подозвал к столику двух официанток.
– Ну как, красавицы, вы готовы переплыть океан в поисках любви? – обратился к ним один из гостей.
– Нам и здесь хорошо, – бойко ответила одна из девушек.
– Разве хозяин вам ничего не говорил?
– А что он должен нам сказать?
Сутенер покраснел от ярости и пошел на дядю Изю: – Надуть нас решил? Не на тех напал! За обеих уплачено! Его напарник тоже встал и принял угрожающую позу.
– Гони назад деньги, шкуру спустим!
Папаша Изя сделал вид, что струхнул, и заскулил:
– Я при чем! Они сначала хотели, потом передумали. Пусть сами платят!
– Ах, так! Ну, держись, плешивый!
Латиноамериканец вырвал у Рубинчика скрипку и ударил ею дядю Изю по голове. Тот упал.
– Убили! – завизжала хозяйка.
На помощь ей бросились американские матросы.
Публика моментально разделилась на два лагеря, началась драка. В пылу сражения крушили мебель, били посуду. Музыкальные инструменты разнесли в щепки. Рубинчик и Назаров едва успели выпрыгнуть через окно на улицу и бросились наутек. Сзади доносились свистки полицейских и пьяная ругань. Выбившись из сил, они присели на какую-то плиту, как оказалось, могильную – ноги принесли их к заброшенному кладбищу.
– И они называют свой поганый бордель «Одессой»! Дикари. Хорошо еще, нас не убили, а главное – полиция не замела. Без документов нас запросто могли упечь в каталажку. К сожалению, наша музыкальная карьера на этом закончилась.
– Чем же мы теперь будем жить? – без особой тревоги спросил Назаров, уверенный, что в голове неутомимого Самуила полно гениальных идей.
Он был прав: находчивость снова не подвела Рубинчика.
– Будем торговать с лотков на Галатской лестнице, – немного подумав, сказал он. – Очень хорошее место. Начнем с дамских чулок и парфюмерии – файновый товар, ведь для женщин нет ничего важнее этого. Тут у меня есть один знакомый, он поможет нам, даст кое-что в кредит. Не унывайте, Юрь Николаич, через год мы будем иметь свой магазин на Пер. Все американские миллионеры начинали свой гешефт с лотка, и Рокфеллер, и Морган, и другие. А ведь они даже не были одесситами.
На одной из площадок Галатской лестницы, несмотря на дождь, шла оживленная торговля. Рубинчик призывал дам делать покупки.
– Последние парижские новинки! Двадцать процентов скидки! Начинайте беспокоиться сейчас, любезные барышни, чтобы не иметь потом жестоких сожалений!
«Двадцать процентов» производили впечатление. Женщины слетались на этот призыв, как мотыльки на свет. Рубинчик, разыгрывая благодетеля, со вздохом и прибаутками уступал в цене. Лоток быстро пустел, и он шел за следующей партией товара.
Вечером он, смеясь, рассказывал Назарову о своих коммерческих успехах, ведь товар был фуфло, духи он вообще разбавлял спиртом.
У Юрия все обстояло иначе, он почти ничего не продал.
– Рубинчик, я не могу надувать людей, – оправдывался он.
– Надувать? – опешил Рубинчик. – На этом стоит вся торговля! По-вашему, я должен быть разборчивее Бога? Посмотрите, кому Он дает деньги!
– А что если вас завтра побьют?
– Значит, такова селяви. Лишь бы не стать шнорером – нищим, по-нашему. Мы в Константинополе, Назаров, здесь все друг друга надувают.
– А я хочу просто работать.
– Ах, «просто работать», что ж, попробуйте.
На другой день Назаров пошел в Галатский порт. На одном из причалов разгружали греческий пароход. По длинному трапу гуськом бежали турецкие хамалы, согнувшись под тяжестью мешков с мукой. Пожилой капитан лично наблюдал за их работой, покуривая трубку.
Назаров подошел к нему и сказал, что ищет работу.
– Одна лира! – ответил капитан, указав трубкой на хамалов.
Юрий таскал мешки до захода солнца. По окончании работы, потный и усталый, подошел к капитану, чтобы получить свои деньги, но тот дал только семьдесят пять пиастров. На протест Назарова капитан не ответил, просто повернулся к нему спиной.
Жаловаться было некому.
– Вот вам и честный труд! – торжествовал Рубинчик. – Лучше принимайтесь завтра снова за наш гешефт. Хоть пуп не надорвете.
– Попробую найти работу в другом месте. Я слышал, на азиатском берегу можно заняться рыбной ловлей.
Рубинчик смотрел на товарища с искренним сочувствием:
– Будете надрываться целый день за две тощие кефали?
Назаров не ответил.
Утром следующего дня маленький шаркет доставил его в Скутари – небольшой городок, расположенный напротив Константинополя. Здесь воды Мраморного моря сливаются с Босфором.
Дорога заняла около часа. Был прекрасный солнечный день. Над морем носились стаи чаек, то и дело ныряя за добычей, видимо, шли косяки мелкой рыбешки. Стоя на берегу, Назаров любовался открывшейся панорамой Константинополя и курил. Не верилось в реальность происходящего. Бросив окурок, пошел искать рыбаков. Вскоре встретил двух турок, укладывавших в лодку сети.
– Салям алейкюм! – поздоровался он.
– Алейкюм салям! – ответили ему.
Затем он стал говорить по-французски. Они его понимали.
– Я русский, ищу работу, – объяснил Юрий.
Турки улыбнулись, сверкнув белыми зубами, и одобрительно похлопали его по плечу.
Он помог им погрузить снасти. Потом все трое сели в лодку и поплыли на середину пролива. Закинув сеть, вернулись на берег. Теперь можно было покурить. Турки достали свои трубки и начали неторопливый разговор, мешая французские и турецкие слова. Где не хватало слов, обходились жестами. Назаров понял, что они искали третьего компаньона и теперь считают, что сам аллах привел его к ним. Они пригласили его выпить кофе и повели к бедной хижине, сколоченной из старых досок, фанеры и кусков ржавой жести. Пустырь вокруг жилища был огорожен колючей проволокой. Во дворе стояли шесты для сушки сена. Пригнув головы, через узкую дверь вошли в дом. Посреди комнаты прямо на земляном полу стояла маленькая железная печь. В углу лежали сложенные горкой матрацы, а вдоль стен были разложены циновки.
Один из мужчин настругал щепок и растопил печь. Когда разгорелся огонь, он поставил на него медный кофейник с длинной ручкой. Все уселись на циновки, поджав под себя ноги. Вскоре закипел кофе. Разлив напиток по маленьким чашечкам, они продолжили начатую беседу. Назаров понял, что турки предлагали ему работать с ними, жить в этой хижине и делить все поровну. Они рассказали, что раньше их было трое, но один из компаньонов на днях утонул, у него было слабое сердце. Юрия тронула доверчивость этих людей, но он не торопился с ответом. Примерно через час они снова вышли в море.
Работа была тяжелой. Вымокли с головы до ног, а поймали ведро кефали. Сеть закинули снова, через три часа опять вытянули. Так рыбачили до заката. Результат улова – каждому по ведру рыбы.
Назаров великодушно отказался от своей доли.
– Вся рыба ушла из Босфора в море. Кисмет[10]… – виновато сказал рыбак.
– Завтра пойдем в море, да поможет нам аллах! – поддакнул второй.
Голодный и промокший Назаров возвращался ни с чем. Он был зол на себя и на судьбу. Напротив него в шаркете сидел старик в сутане и шляпе, уткнувшись в молитвослов. Спустя какое-то время священник закрыл книгу и обратился к Назарову по-французски:
– Мне кажется, вы – русский?
– Как вы догадались?
– По вашему лицу. До войны я не раз бывал в России, у меня там много друзей. Чем вы занимаетесь в Константинополе?
– Можно сказать, ничем. Сегодня вот рыбу ловил.
– Так начинали апостолы. Сначала ловили рыбу, а потом стали ловцами человеков, – улыбнулся священник. – Если вам понадобится помощь, зайдите ко мне. К сожалению, должен проститься, я уже дома. До свидания.
Он протянул Назарову визитную карточку.
Шаркет причалил к пристани в Изнике. Попутчик сошел на берег.
«Пресвитер Иероним», – прочел Юрий на визитке.
Вернувшись домой, он рассказал Рубинчику о своей неудачной рыбалке и знакомстве с пастором.
– Что касается рыбалки, то я наперед знал, что это ерунда, – сказал Рубинчик, – а вот падре из шаркета – дело серьезное. Вы можете стать попом – очень выгодное занятие.
– Ну какой из меня поп, Рубинчик?
– Такой же, как и все другие. Не все ли равно, как обманывать людей.
– Я никого не собираюсь обманывать.
– Тогда другие обманут вас. Во всяком случае, если вас приглашают, то надо пойти – это хотя бы вежливо.
– Пожалуй…
Шаркет доставил Назарова в маленький городок Изник на берегу Малой Азии. В 325 году здесь собирался Первый Вселенский Собор, осудивший ересь Ария. В то время город назывался Никея. На том месте, где отцы Церкви формулировали вечные христианские догматы, теперь из земли выступали только поросшие травой развалины.
Назаров быстро нашел католический монастырь и позвонил в садовую калитку. Ему открыл молодой монах, который привел его в скромно обставленную приемную и попросил подождать.
– Я доложу отцу настоятелю, – сказал он по-французски.
Вскоре монах вернулся и сообщил, что настоятель приглашает гостя в свой кабинет. Они прошли через узкий коридор. В комнате с атласными гардинами за массивным письменным столом сидел вчерашний попутчик.
– Рад вас видеть, дорогой рыболов, – приветливо сказал отец Иероним, пожимая Назарову руку. – Рыбаки – самый почтенный народ, ведь когда-то они основали Церковь. Присаживайтесь, мой друг.
Юрий сел в жесткое кресло.
– Давайте так: сначала вы расскажете о себе, а потом я расскажу вам о нас.
Назаров поведал о своей жизни в России, а также о том, почему пришлось покинуть родину. Священник слушал его с сочувствием.
Затем сказал:
– Да, это трагедия, но она поправима, если вы найдете цель жизни. Без духовной цели жизнь вообще не имеет смысла, ибо все преходяще, вы это знаете. Вы много пережили, юноша, и я хотел бы по-христиански помочь вам. Как я уже говорил, мне приходилось бывать в России: в Петербурге, Москве, Киеве. Я был молод, работал в архивах, имел много друзей среди ученых. В России был даже издан один из моих научных трудов. Наш орден объединяет ученых монахов, мы изучаем историю Византии и всех Восточных церквей. Наша цель – доказать их историческую связь с Римской церковью. Вы же знаете, что до начала XI века была только одна вселенская Церковь, возглавляемая Римом. Интриги византийских императоров и патриархов разрушили это единство, создав схизму. Древняя Киевская Русь до XI века принадлежала лону католической церкви, хотя и не имела с ней постоянной связи. Ее святые: Владимир и Ольга – это и наши святые. Дочь Ярослава Мудрого Анна была замужем за французским королем. На славянском Евангелии, привезенном ею во Францию, присягали короли в Реймском соборе, вступая на трон. Мы на идейном уровне работаем за воссоединение всех восточных церквей с Римом и молимся об этом каждый день. С этой целью нами созданы миссии на Балканах и в Малой Азии. При них открыты начальные и средние школы, в которых учится христианская молодежь. При нашем монастыре тоже имеется семинария, в которой обучаются славяне, среди них есть несколько ваших соотечественников. Срок обучения – четыре года. Если пожелаете, мы и вас туда зачислим. Семинаристы живут при монастыре, на полном пансионе. Мы готовим будущих пастырей-миссионеров. По окончании семинарии вы будете рукоположены в священный сан восточного обряда. К тому времени, будем надеяться, безбожная власть в России падет, и вы сможете вернуться на родину в качестве апостола единой истинной церкви, чтобы помочь своему народу найти верный путь ко Христу.
– Благодарю вас, отец Иероним, но меня не интересует религия. Пожалуй, я могу назвать себя атеистом. Простите, если огорчаю вас.
– Это беда нашего века. Что ж, не стану вас уговаривать, раз вы не чувствуете призвания к апостольской деятельности. Однако что-то мне подсказывает, что истина откроется вам позже. Мне хочется вам помочь. Зайдите ко мне послезавтра в одиннадцать утра. У меня в гостях будет человек, который, возможно, даст вам временную работу, а там посмотрим.
– Благодарю вас, отец Иероним, я приду, – сказал Назаров, вставая.
Вечером, когда Рубинчик вернулся домой, Юрий рассказал ему о своем разговоре с настоятелем монастыря.
– И вы отказались! – схватился за голову Рубинчик. – Четыре года курортной жизни в монастыре, никаких забот…
– Но я вовсе не собираюсь идти в попы.
– А кто за это говорит? Вот послушайте анекдот. Сидел как-то ночью бородатый еврей над Талмудом и читал при свете свечи. Дошел до места, где сказано: «Бородой богат – умом беден», а рядом пояснение талмудиста Раши к этому месту: «Человек с густой бородой – болван». Поглядел бородач на свою бороду и стал размышлять: «Как быть? Остричь – Тора не позволяет, оставить – правда наружу выходит». Думал-думал и придумал. Поднес к бороде горящую свечу. Пламя вспыхнуло, борода сгорела, но вместе с нею обгорело и лицо. Глянул еврей в раскрытый Талмуд и приписал на полях: «Проверено и доказано». – Рубинчик громко расхохотался. – Ты, Юрь Николаевич, только отрасти бороду, а жечь не придется. Просто сбреешь, когда придет срок.
– Ну не могу я, Самуил, совесть не позволяет лицемерить.
– Святая наивность! Но за наивность я тоже знаю притчу. В дом к учителю Торы пришла перемазанная сажей женщина и спросила: «Раби, что мне приготовить сегодня на обед?» – «Иди домой и свари лапшу», – ответил он. Когда женщина ушла, раби сказал ученикам: «Сдается мне, что эта простодушная женщина – кухарка. Когда она спросила у хозяйки, что сготовить на обед, та ответила: “У раби своего спроси!” Вот она и пришла». Юрь Николаич, совесть обременительна. Мало ли чему вас учили в гимназии.
– А у нас говорят: где ум не осилит, там и хитрость не возьмет. Рубинчик понял, что лучше сразу голым задом в крапиву, чем убеждать Назарова, и сменил тему:
– Уже появились беженцы из Одессы и Крыма. Хорошо, что мы вовремя удрали. Я начал скупать у них вещи и драгоценности – это шикарный товар, на нем я поднимусь. Советую и вам, Юрь Николаич, не терять времени. Фарт не любит медлительных.
Назарову надоели уроки Рубинчика. Он признавал за ним изворотливый бойкий ум, знание человеческой психологии, оптимизм, но, в общем-то, они были людьми разной модальности. Он решил, что больше не может пользоваться чужим умом, следовательно, придется самому думать, как жить дальше. Пора было кардинально все изменить.
После ужина уставший за день Самуил быстро заснул, а Юрию не спалось. Из головы не выходили сообщенные Рубинчиком новости о России. Он тревожился о семье. Константинополь ему осточертел, но без денег, документов и визы нечего и думать о Европе. Рубинчик о переезде в Париж уже не помышляет, ему и здесь хорошо.
Назаров явился в монастырь к назначенному часу. Кроме отца Иеронима, в кабинете сидела дама лет двадцати пяти – тридцати в роговых очках, элегантном сером костюме и бордовых туфлях. Женщина без смущения оглядела вошедшего с головы до ног.
Отец Иероним представил Назарова, сообщив, что он русский, из хорошей семьи, образован, умен и может быть ей полезен.
– Меня зовут Лилиан Смит, журналистка из Соединенных Штатов Америки, работаю в журнале «Мир и человек», – сказала незнакомка, протягивая Назарову руку, которую он учтиво поцеловал. – Можете называть меня по имени. И я вас, если не возражаете, буду называть просто Джордж.
– Я к вашим услугам, мисс.
– Мой журнал интересуется русским вопросом. К сожалению, мне не хватает исторических знаний, чтобы разобраться в современной политической обстановке. Людям Запада трудно понять русских, которые веками испытывают мощнейшее тяготение к мистике, но, несмотря на это, отвергли религию. Мне нужен консультант. Вы согласны стать им, мистер Назаров?
Она сняла очки, и Назаров увидел, что у американки серые глаза и крашеные ресницы.
– Я готов попробовать, мисс Лилиан.
– Значит, договорились. Отец Иероним, благодарю вас.
Настоятель слегка поклонился в ответ.
– Буду ждать вас завтра между девятью и десятью часами в кафе гостиницы «Токатлиан» на Пер, – сказала американка Назарову.
На следующее утро, ровно в девять Юрий сидел в «Токатлиане», пил кофе и читал свежую прессу. Вскоре пришла Лилиан.
– Что пишут? – спросила она.
– Везде одно и то же: Кемаль, греки, большевики.
Лакей принес ей завтрак и кофе.
– Здесь говорить удобнее, чем в монастыре, – сказала она, намазывая джемом булочку. – Меня направил туда один французский журналист, узнав, что я интересуюсь Византией. Греки сейчас претендуют на восстановление былой империи и ведут войну в Малой Азии. Отец Иероним любезно разрешил мне пользоваться монастырской библиотекой, но у меня на это нет времени. Я журналист, а не книжный клоп. Вчера заказала монахам несколько статей по истории Византии, они напишут лучше меня. Теперь поговорим о вас.
Лилиан вынула из сумочки портсигар и протянула Назарову. Поблагодарив, он взял сигарету. Она тоже закурила.
– Я уже говорила, меня интересуют русские. К примеру, вы можете сказать, как появились термины «красные» и «белые»?
– Охотно объясню, мисс. В старой России были еще и «черные» – так называемые «черносотенцы». Красные – это революционеры. Черные считались консерваторами, а красных сначала даже за либералов принимали. Во время гражданской войны появились еще и «белые» – это те, кто не принял новую политику и восстал против большевиков. Они назвали себя «белыми», претендуя на нравственную чистоту своих политических риз.
– Понимаю, – сказала Лилиан. – Не думаете ли вы, что если в России укоренится большевизм, то впоследствии весь мир может разделиться на два лагеря – белых и красных?
– Кто знает, может, так и будет.
– Американцев это не радует. У нас своя идеология, цель которой – гуманизм. Даже капитализм у нас особенный, с элементами филантропии. Например, по инициативе Рокфеллера создан благотворительный фонд для помощи бедным. Именно из гуманизма мы сейчас кормим пол-Европы. Разве это не благородно?
– Еще бы, мисс.
– Прочтите биографии миллионеров – все они вышли из низов. Нам революция не нужна! – разошлась американка. – Вскоре наступит новая, глобальная американская, эра, и весь мир последует нашему примеру. Нет, красная звезда никого не соблазнит. Что сулят красные? Рабочую казарму! А люди хотят свободы. Вы согласны, Джордж?
– У кого есть деньги, тому нигде не скучно, мисс. Мне, например, довольно тоскливо живется, хотя свободы навалом. Вот если бы иметь хорошую работу, тогда и жизнь не казалась бы неудавшейся…
– Согласна, остаться без родины и без работы ужасно, – перебила его американка. – Но к делу! Мне нужен чичероне, но предупреждаю, это работа временная – пока я здесь. В любой момент журнал может послать меня в другую страну, поэтому я не могу брать на себя обязательств. Мои условия: стол, комната в отеле и сто турецких лир на карманные расходы. Будете жить в «Токатлиане». Работы будет много. Вы должны все время находиться в полном моем распоряжении. Согласны?
– Охотно принимаю ваше предложение, мисс. Мне это интересно.
– Журналистика – действительно живое дело, – Лилиан сняла очки и, глядя Юрию в глаза, сказала: – На всякий случай должна вас предупредить: не думайте, что у меня какие-то планы на вас. Наши отношения будут сугубо деловыми, мистер Джордж.
– Ничего другого я и не предполагал, мисс Лилиан.
– Еще один вопрос, необходимый для нашего сотрудничества: вы умеете танцевать новые американские танцы?
– Не умею, мисс.
– Очень жаль. Без джаза теперь никуда. Знание новых танцев – первый признак светского лоска. Ничего, научитесь. При «Токатлиане» есть школа танцев. Заведует ею одна очень милая дама. Я с ней договорюсь.
– С удовольствием буду учиться, мисс.
– Ответьте прямо, мистер Джордж. Это весь ваш гардероб?
– Есть еще кремовая тройка, мисс.
– Вам необходимо приобрести еще два костюма, смокинг, пальто, плащ, хорошую обувь и прочие необходимые для мужчины вещи. Я помогу вам, так как это понадобится для работы.
– Я не могу принять все это.
– Почему?
– Мужчина должен обладать чувством собственного достоинства. Это важнее платья.
Лилиан рассмешило его заявление.
– Я не собиралась одевать вас за свой счет, мистер Джордж. Вас оденет американский Красный Крест. Смокингом и обувью вас снабдят как бедного артиста-иммигранта, нуждающегося в этих вещах для получения работы. Я лишь составлю вам протекцию.
– В таком случае благодарю вас, мисс.
– Как видите, я практичная женщина. Вам, конечно, нужен аванс. Что ж, получите! – она положила на стол несколько кредиток. – Сворачивайте все свои дела и завтра же переселяйтесь в гостиницу. Ровно в десять утра буду ждать вас в холле.
Разыскав Рубинчика на Галатской лестнице, Назаров сообщил ему о переменах в своей жизни.
– Что ж, Юрь Николаич, действуйте. Из чичероне может выйти солидный человек, как-никак вы в университете учились. Постарайтесь заморочить голову американской крале, если она не уродина.
– Спокойно, Самуил, она предупредила, что наши отношения будут чисто деловыми.
– Я вас умоляю! Все это бабьи ритуальные пляски. Сопротивление – неотъемлемая часть их любовных игр.
– Однако нашей общей жизни конец, я переезжаю в отель.
– Даже Рокфеллер начинал скромнее. Вам уже выдали аванс, а ему первые четыре месяца вообще не платили. Что делать, пришла пора расстаться. Устроим прощальный ужин? С меня две бутылки самоса!
Вечером приятели сидели в своей комнате и пили вино. И без того словоохотливый Рубинчик, выпив, тараторил без пауз.
– Если вам почему-либо не понравится у американки, то Самуил Рубинчик всегда к вашим услугам. Сема одесский может обмануть кого угодно, только не своего боевого товарища! Я не напрасно получил свои Георгиевские кресты, и для меня они тоже святы как память о нашем прошлом.
– Я всегда это знал и ценил вашу дружбу, Самуил. Спасибо за все.
Лилиан помогла Назарову получить в Красном Кресте необходимый гардероб. В элегантном костюме и модных туфлях он входил в гостиничный ресторан об руку со своей патронессой.
Она рассказывала ему об обычаях и нравах своей родины. Юрий вежливо внимал.
– Уверена, что Америка – единственная страна, где можно жить счастливо. Не то что эта дряхлая Европа со своими бесконечными войнами.
– В Америке тоже были войны, – заметил Назаров.
– Война Севера с Югом была войной за нашу независимость. Мексиканская и испанская вообще не войны, так – забавы.
Пообедав, они перешли в кафе. Лакей принес кофе и свежие газеты.
– Теперь о делах, – сказала Лилиан. – В Константинополе прошлые века и век настоящий завязаны в единый узел, который я не могу распутать. Все смешалось: греки, русские, турки, армяне, евреи… Кто там еще? Монахи обещали дать несколько статей по истории Византии, турецкий вопрос освещает местный журналист, а русские проблемы я доверяю вам, Джордж. Будете помогать мне писать статьи. Главное, они должны содержать сенсацию, чтобы увлечь читателя и завладеть его вниманием. Дилетантизм меня не пугает, нас никто не будет контролировать. Завтра же приступим к работе. А сейчас вы в качестве чичероне покажете мне вечерний Константинополь. Погода прекрасная. Только я хочу переодеться. Ждите меня здесь.
Она вернулась через полчаса, одетая в легкий клетчатый костюм, на плече – фотоаппарат в кожаном футляре.
Поехали на такси в азиатскую часть города. Назаров повел ее в Айя-Софию и, как заправский экскурсовод, рассказал о золотом веке Византии. Он много знал о Константинополе из уроков истории и прочитанной литературы, вдобавок не стеснялся разбавлять свои рассказы романтическими сюжетами собственного сочинения. Ему казалось, что женщинам это нравится. Американка действительно развесила уши.
Потом они осмотрели развалины дворца византийских императоров, ипподром и еще одну мечеть. Лилиан то и дело щелкала фотоаппаратом, а когда устала, они снова сели в такси и велели шоферу медленно ехать вдоль Босфора.
Юрий продолжал блистать эрудицией:
– Возле этих ворот с мечом в руке погиб последний византийский император Константин XI Палеолог, или Константин Драгаш. Он был восьмым из десяти детей Мануила II и Елены Драгаш, дочери сербского князя Константина Драгаша. По византийской традиции, принцам дозволялось принимать фамилию матери, если она знатного рода. Константин предпочел фамилию Драгаш. А на той стене, по преданию, киевский князь Олег прибил свой щит, осаждая город. Во-о-н в той башне томились плененные запорожские казаки и пели свои грустные песни. А сейчас перед вами развалины древнего языческого храма. Его плиты давно поросли травой забвения, как и это турецкое кладбище. Всюду следы дикого язычества, поверженного христианства и неумолимого ислама. Каждая религия претендует на истинность, но ни одна из них не сумела объединить человечество.
– Теперь на это претендует коммунизм, – заметила Лилиан. – Вы не проголодались, мистер Джордж? Лично я очень! Остановимся у ресторана.
Они взяли столик на открытой террасе греческого ресторана с видом на Босфор и Константинополь. Лилиан заказала вино.
– А вы прекрасный гид, мистер Джордж, – сказала она за ужином, – сумели увлечь меня рассказами о христианском прошлом Востока. Ваше знание истории мы обязательно используем.
Юрий молчал, залюбовавшись пейзажем.
Ночь наступила по-южному внезапно. Город озарили тысячи огней. Их растянувшиеся нечеткие отражения качались на черной воде, как причудливый полосатый ковер. По заливу то и дело сновали катера, ломая световые узоры. Мелкие волны с поистине восточным подобострастием лизали «подошвы» стоявших на рейде судов.
«За подобострастием обычно скрывается коварство, в любой момент искательность может обернуться местью. Вся любовь – до первого шторма, – думал Назаров, но тут же отвлекся, вспомнив строчку из своего детского стихотворения: “Этой ночью случайной не пригрезились ли золотыми свечами по реке корабли?” – Неужели я писал девушкам стихи?»