Потом Пётр приходил к её могиле. Стоял и долго вчитывался в табличку на кресте: «Панова Анастасия Николаевна рождение-смерть». Его Таська, оказывается, Анастасия. Его Таська? Ну дела… Было в имени Анастасия что-то чужое, незнакомое. Оно пахло городом и библиотекой. Они ошиблись, когда писали на табличке её имя. Она Тася. Его Тася. И в душе защемило, крупные слёзы скатились из его глаз, застревая в морщинах и капая на небритый подбородок. Тася… От этого имени пахло молоком, яблоками и горькой полынью.
Надя всё поняла, когда он вернулся с кладбища. И опять не упрекнула. Только губы поджала. Лучше бы кричала. Обвиняла его в загубленной жизни. Пусть бы ударила. Он ведь заслужил это. Он никогда не любил Надю и просто прикрылся ею, чтобы не показать Тасе, что ему плохо без неё.
Кузьмич подошёл к башне. Потрогал её нагретый солнцем бок. «Ты ведь всё видела тогда. Что я сделал не так? Я ведь звал Таську с собой. Мы могли бы прожить с нею целую жизнь. Если бы всё вернуть…» – прошептал старик.
Башня молчала. Небо алело на западе ярким закатом. Завтра будет ветрено. Солнце медленно скатывалось за кромку горизонта. Пахнуло свежестью. Затрещали сверчки, оживляя разомлевшую от жары степь. От каменного бока башни исходило тепло. Кузьмич прислонился к ней лбом и закрыл глаза. Рука его гладила тёплый камень, а воспоминания сменяли друг друга.
Кузьмич не сразу почувствовал, что что-то изменилось. Его рука больше не гладила шершавый камень, она скользила по гладкому прохладному дереву. Старик открыл глаза. Он стоял рядом с деревянной дверью, обитой ржавым металлом по углам. Кузьмич удивлённо потрогал дверь руками, словно убеждаясь, что действительно видит её. Оглянулся в сторону села. Дома светились огоньками окон. Солнце провалилось за горизонт, и небо приобрело глубокий тёмно-синий цвет. Стали зажигаться звёзды. «Дверь показалась, – шептал Кузьмич. – Позвать бы кого из села…»
Но дверь ведь показалась ему. Кузьмич взялся за металлическое кольцо на двери и потянул его на себя. Дверь отворилась легко. Словно она целыми днями только этим и занималась, и не успела заржаветь в петлях от времени. Кузьмич вошёл внутрь башни. Дверь бесшумно закрылась следом. В башне было светло. Мягкий голубой свет лился откуда-то сверху. Старик посмотрел вверх. Потолка у башни не было. Она высилась в бесконечность и откуда-то сверху изливала свет. Кузьмич попробовал открыть дверь. Она легко поддалась. Значит, выйти можно в любой момент. Он осмотрелся. Напротив, него была такая же дверь как та, в которую он вошёл. Старик подошёл и открыл её, толкнув наружу.
В глаза ударил яркий солнечный свет. Потянуло жаром летнего полдня. Степь за дверью трещала невидимыми насекомыми. А от села по направлению к башне шла девушка. Старик узнал её сразу. Он не видел её лица, старость ослабила его зрение. Но её походка… То, как плавно покачивались при ходьбе её бёдра. Как срывала она на ходу травинки. Сомнений не было, это она. Это его Тася. Но как? Кузьмич высунул наружу руку, чтобы убедиться, что там за дверью реальность, а не его фантазия. Он рассматривал свою руку, помолодевшую, с упругой кожей, не тронутую старческими пятнами. Стало страшно. Он закрыл дверь, прижался к ней спиной.