Светлана Курилович
Слёзные родственники
– Там лежит…
– Где там? Почему лежит?? – испугалась я.
– Я его стукнул по голове пресс-папье.
– Чем?! – меня разобрал хохот, да такой, что даже боль в пятой точке не помешала смеяться.
– Пресс-папье, – мрачно повторил Арсений.
– Ты уж извини, что я смеюсь, – всхлипывая, сказала я. – Но звучит, как сюжет из романа Агаты Кристи: его ударили пресс-папье… Сейчас никто и слова-то такого не знает, а ты, гляди-ка, человека покалечил!… Ох!
– Вам больно? – встревожился мальчик.
– Милый мой, по сравнению с тем, что тебе приходилось выносить все эти годы, это как укус комара! Как ты вообще мог терпеть?! – возмутилась я. – Это же адская боль!
– Я принесу вам таблетку, а к ранам надо приложить лёд, – хмуро сказал он. – Помогает. Я протёр перекисью водорода и положил марлю, смоченную холодной водой, но этого мало…
– Знаешь, милый, думаю, моей жопе уже достаточно внимания оказано. За сорок с лишним лет такое выпало ей первый раз!
Арсений улыбнулся:
– Вы сказали «жопа»! Вы же учитель русского языка…
– Да, и я в совершенстве владею русским литературным и русским матерным! Поэтому закрой рот, неси таблетку, а я пока оденусь!
Превратившись в дряхлую старуху, я дрожащими руками кое-как натянула трусы и юбку; *опа сразу же заявила о себе громким протестом. Но принесённый Арсением пенталгин сотворил чудо: боль вскоре стала терпимой.
Затем мы вместе осмотрели отчима и диагностировали, что пациент скорее жив, чем мёртв, перетащили его на диван, вызвали скорую и полицию, и всё завертелось!
– Думаю, теперь он не будет чувствовать себя абсолютно безнаказанным, – сказала я. – Когда тебе исполняется восемнадцать?
– Уже скоро, в декабре, – мальчишка улыбнулся. – Я буду совсем взрослым!
Опять сердце у меня сдавило от жалости:
– Арсюша, ты ещё такой маленький… тебе столько всего надо узнать… – глаза защипало от слёз. – Где ты будешь жить?
– Здесь. Мне некуда идти, – пожал он плечами. Реальность опять навалилась могильной плитой.
– Ну, потерпи до дня рождения, а там что-нибудь придумаем! У меня есть тётка двоюродная, у неё – свободная комната, поживёшь там, может быть. Только в этом случае будет условие…
– Какое? – взгляд Арсения стал насторожённым.
– Она консервативная старая дева… как я.
Он недоверчиво хмыкнул:
– Вы не старая, вы молодая. Я видел…
Паршивец! Смутил-таки меня! Я почувствовала прилив крови к лицу.
– Арсений!
Строгости побольше в голос надо добавить.
– Тебе придётся прекратить обесцвечивать волосы.
– Хорошо, – покладисто сказал он.
– И снять серьгу!
– Я сниму всё, что вы скажете… – глаза его опять стало заволакивать туманом.
– Арсений! – ещё строже сказала я. – Вот эти фокусы придётся забыть!
Встряхнула его за плечи и крепко обняла.
– Я люблю тебя, милый, ты мне очень дорог… Ты как сын, которого у меня никогда не было, да, наверное, уже и не будет…
Опять слёзы накатили на глаза.
– Да что ж такое! – прошептала с досадой. – За эти дни я пролила слёз больше, чем за всю сознательную жизнь!
И тут почувствовала, как руки Арсения прижали меня к себе.
– Я тоже очень люблю вас, – сказал он дрогнувшим голосом.– Меня очень-очень давно никто так не обнимал… и не жалел… – мальчишка шмыгнул носом.
– Знаешь, мне пришла одна мысль, – заявила я.
– Какая? – с любопытством спросил Арсений.
Я отстранилась, достала платок, вытерла ему слёзы, заставила высморкаться и сказала:
– По тому, как мы с тобой любим слезами умываться, можно с уверенностью констатировать, что мы слёзные родственники! Всё! Нос по ветру, хвост пистолетом, тебя ждёт целая прекрасная жизнь! Веришь мне, Арсений Новоявленских?
– Верю, – улыбнулся мальчишка.
Улыбнулся, как сын, которого у меня никогда не было, но, может, будет?..
