Светлана Курилович
Слёзные родственники
– Не хочу с ним заниматься! – сказала я самой себе. – Зачем подписалась на это? Своих детей нет, и чужие никогда не станут своими! Откажусь…
Меня мутило от одной мысли оказаться опять рядом с его отцом, этим зверем в человечьем обличье. Хотя причём тут звери? Худший зверь – это сам человек.
Как на гильотину, шла на урок. Но стоило увидеть на последней парте Арсения, его наглую улыбку, которой он прикрывал эмоциональную пустоту и жажду любви, – и лёд на сердце растаял, уступив место сильнейшей жалости к несчастному мальчишке.
После урока он задержался на мгновение:
– Вы придёте сегодня? – в голосе, тихом и робком, сквозила надежда.
– Конечно, – спокойно ответила я. – Сделай домашнее задание, как велел отец, чтобы нам ничто не мешало.
– Обязательно! – и он убежал.
Надо сказать, что учился Арсений на удивление неплохо, он явно был неглуп, хорошо ориентировался в море информации, которая сваливалась сейчас на их бедные, забитые ерундой головы, у него был аналитический склад ума, но в то же время он легко справлялся с креативом, поэтому я не видела препятствий в подготовке к вступительному экзамену творческого характера и к ЕГЭ по литературе и русскому.
В пять часов я вновь ступила под своды семьи Новоявленских. Арсений проводил меня в свою комнату.
– А у тебя неплохо! – с удивлением сказала я. Типичная подростковая берлога с постерами любимых групп на стенах, письменным столом со всякими милыми мальчишескими мелочами, кучей проводов и каких-то деталей на подоконнике. «Он ещё и мастерит!» – восхитилась я. Поражал порядок, неестественный для подростка, но, пожалуй, будешь поддерживать идеальную чистоту, если тебя лишают еды из-за пыли…
– Спасибо! – щёки его порозовели от похвалы. Этот Арсений нравился мне намного больше того, другого, с которым он меня уже познакомил.
– Ну что, начнём с русского языка?
– Как скажете.
Как я и предполагала, грамотность Арсения была интуитивной, большинство современных детей не дают себе труда хотя бы вникнуть в правило, понять его, предпочитают писать по принципу «я так чувствую – и всё!». А надо ведь совсем немногое: расставить по местам причину и следствие и… вызубрить миллион исключений! Ха-ха!
Для запоминания я учу детей использовать мнемонику – она хороша и в изучении иностранных языков, и в родном русском (для подавляющего большинства современных подростков литературный русский для них тот же иностранный).
Схватывал материал Арсений легко, образная память у него тоже была в порядке, оставалось удивляться, что за годы истязаний из него не вышибли природную сообразительность и смекалку.
– Ты молодец, Сеня! – похвалила я его.
Он опять зарумянился и сказал:
– Спасибо, Марина Леонидовна, но не называйте меня так…
– Почему? – не поняла я.
– Так меня он зовёт… а ещё Сенька…
– А как он ещё тебя называет? – осторожно поинтересовалась я.
– Щенок, пащёнок, позорище… да по-всякому… – неохотно сказал Арсений.
– А мама как тебя называла, ты помнишь?
– Да… Арсюша…– почти прошептал мальчик.
– Можно… я тоже буду тебя так звать? – поддавшись порыву жалости, от которой сдавило сердце, я пригладила его встрёпанные волосы. Это было ошибкой. Его буквально повело за моей рукой, он пошатнулся, облокотился о столешницу и посмотрел на меня снизу вверх и искоса уже знакомым взглядом, в котором смешались вызов и покорность одновременно.
– Вы можете звать меня, как вам угодно, – внезапно охрипшим голосом сказал он. – Я ваш, госпожа…
– Арсений! – я быстро встала. – Где у вас туалет?
– …по коридору направо, – после паузы, заикаясь, ответил он, всё ещё находясь во власти своих извращённых фантазий.
Через пятнадцать минут (чтобы дать ему возможность прийти в себя) я вернулась в комнату, постаравшись выдавить из себя жалость. Форточка была открыта, но в воздухе стоял ощутимый запах табачного дыма.
– Арсений, отец разрешает тебе курить?
– Нет, Марина Леонидовна, он не знает. Думаю, ему бы не понравилось… – Арсений явно пришёл в себя, влажный блеск в глазах исчез, похоже было, что он чуть смущён.
– Ты играешь с огнём, – неодобрительно сказала я, – Тебе силы нужны для подготовки к экзаменам, а не для борьбы с отчимом! Давай займёмся литературой!
Здесь успехи были похуже: как и все подростки, Арсений не любил читать, предпочитая ознакомиться с произведением или в кратком содержании или посмотреть фильм. Многое было упущено, в основном за десятый класс. «Война и мир» лидирует в списке нелюбимых для прочтения книг. Детей, привыкших общаться в соцсетях на интернет-жаргоне путём коротеньких посланий, не на шутку пугает объём великого произведения. Что ж, займёмся пересказом, не впервой! Зачастую, заинтересовавшись сюжетом, ученики начинали читать и одолевали могучий роман.
За этим занятием нас и застал отчим. Он неслышно подошёл к дверям комнаты и какое-то время внимательно слушал, как я с упоением рассказываю о сложных отношениях семьи Болконских.
– Добрый вечер! – дождавшись паузы, сказал он, но я всё равно вздрогнула от неожиданности:
– Добрый вечер! Как вы тихо подобрались к нам!
– Я не подбирался, просто подошёл и послушал, как идёт занятие. И я не вполне понял, что тут происходит? – карие глаза сузились и нацелились на Арсения. Под этим взглядом мальчик поднялся со стула:
– Это «Война и мир», папа.
– Это я понял. Я спросил не об этом. Почему Марина Леонидовна пересказывает тебе величайшее в мире произведение, которое ты читал, насколько я помню, в прошлом году? Если мне не изменяет память, ты утверждал, что всё прочитал… – взгляд стал ещё пронзительнее.
Мальчик не знал, что сказать, он посмотрел на меня, потом перевёл глаза на руки отчима, зацепившиеся большими пальцами за ремень, и что-то пробормотал.
– Не слышу! – от резкого окрика вздрогнула даже я.
– Николай Григорьевич! – так же резко сказала я. Отчим удивлённо оглянулся.
– «Война и мир» такое глобальное произведение, что даже я перечитываю его каждый раз, как подходит десятый класс! Неудивительно, что у ребёнка из памяти улетучиваются многие нюансы. То, что Лев Толстой написал в возрасте тридцати лет, невозможно осознать семнадцатилетнему подростку. А перечитывать времени нет!
– Я ценю ваше заступничество, Марина Леонидовна, и ваш энтузиазм, но, полагаю, Арсений всё прочитает. Да, Сеня? – взгляд опять пронзил подростка.
– Да, папа.
– Это совершенно ненужная трата времени, – возразила я. – Время нужно на многое другое!
– А что ему по ночам делать? Вот и будет… освежать в памяти. Арсений, ты предлагал учителю чай?
– Нет, папа, мы всё время занимались, – разлепил губы мальчик.
– Марина Леонидовна, не согласитесь ли отужинать с нами? – галантно предложил отчим.
Я хотела отказаться, но, посмотрев на замершего Арсения, согласилась.
– Сеня, накрывай, – извинившись, Николай Григорьевич вышел из комнаты.
Мы прошли в столовую. Подросток весьма ловко сервировал стол: тушёные овощи, запечённая в фольге горбуша, салат из свежей фасоли и помидоров, чай с абрикосовым вареньем.
– Знаете, Николай Григорьевич, у Арсения очень хорошо с русским языком, – начала я. – Мне кажется, мы можем рассчитывать на высший балл на экзамене.
– А иного я и не ожидаю, – согласился отчим. – После всех усилий, которые я вложил в него, результат должен быть только превосходный – и никак иначе!
– Но любой экзамен – это стресс, – возразила я. – Здесь возможны случайности.
– Случайностей быть не должно, – поднял брови отчим. – Только высший балл! Так, Сеня?
– Да, папа, – не поднимая глаз от тарелки, сказал мальчик.
– Кстати, знаток русского языка, я заметил в твоей комнате дым, – непринуждённо поменял тему Николай Григорьевич. – Ты куришь? Ты же знаешь моё отношение к этой скверной привычке!
