Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Императрица по случаю
Глава седьмая. Приятные новости и не очень приятные мысли
А потом время понеслось, как сорвавшиеся с горы санки. Я подружилась со всеми великими княжнами, включая совсем еще малышек – Екатерину и Анну. Призвав на помощь все свои дипломатические умения, кое-как наладила отношения со свекровью. Выяснилось, что она обожает маленькие сувениры – просто так, без повода, и я регулярно преподносила ей то вышитый платочек, то разрисованную чашку, то найденный на прогулке диковинной формы корень, из которого Мария Федоровна вытачивала фигурку: работу на точильном станке она обожала.
Раз в неделю, с точностью самолетного расписания, меня приглашал к себе «на партию в шахматы» император. Нет, в шахматы мы с ним, конечно, играли и, конечно, я всегда проигрывала, но помимо этого беседовали об исторических событиях, о положении в Европе, о политике вообще. И каждый раз во время этих встреч я диву давалась: кто пустил слух о Павле Петровиче, как вздорном и желчном человеке?
Нет, конечно, Павел Петрович не был ангелом, к тому же часто ошибался, но ошибался, честно и искренне признавая свои ошибки. Да, и в самих ошибках его были честные побуждения, были порывы благородные и великодушные, о которых мало кому было известно, но которые вполне могли бы оправдать его в глазах потомков.
Его отличали обостренное чувство долга, беспримерный среди монархов демократизм и глубоко рыцарское благородство, неведомое при развращенном дворе Екатерины II. Будучи высокого мнения о своем положении, Павел Петрович предъявлял к нему и строгие требования. По его убеждению, «долг тех, которым Бог вручил власть править народами, – думать и заботиться об их благосостоянии». И он всеми силами старался выполнить этот долг, как он понимал его.
Мысль о народном благосостоянии была его постоянной мыслью. Он во всем хотел служить примером для всех, чистосердечно и искренне верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своей волей… Разумеется, такая наивность вызывала смешки за его спиной и злые сплетни.
Кстати сказать, император презирал тех, кто раболепно подчинялся его воле в ущерб правде и справедливости, и, наоборот, уважал людей, которые бесстрашно противились вспышкам его гнева, чтобы защитить невиновного.
Собственно говоря, его благоволение ко мне и началось с того, что я осмелилась ему возразить. Точнее, вступиться во время обеда за императрицу, которая сморозила какую-то глупость по поводу входившего в силу французского консула Наполеона Бонапарта. Кажется, назвала его «грязной обезьянкой».
Император мгновенно вспылил:
– Как вы можете отзываться подобным образом об этом человеке? Вы что, знаете о нем какие-то подробности, знаете его дела?
– Нет, но плебей, лезущий во власть…
– Дура! Бонапарт – дворянского рода с Корсики. И чтобы я больше…
Глаза императрицы уже были полны слез, а носик подозрительно покраснел, когда вмешалась я:
– Папенька, вы неправы.
– ЧТО?! – резко обернулся ко мне император.
– Маменька всего лишь неудачно выразилась. Она ведь не занимается политикой, как вы, и не может всего знать. А у женщин личные впечатления часто перевешивают фактическую картину. Согласитесь, Бонапарт – не идеал мужской красоты.
Император фыркнул и засопел – верный признак того, что приступ гнева миновал.
– А ты смела, княжна Елизавета. Сказать мне, императору, что я неправ…
– Вы прежде всего человек, папенька, – продолжила я, не обращая внимания на отчаянные толчки ноги Александра под столом. – Как император, вы не имеете права ошибаться, но как человек в семейном кругу…
Императрица бросила на меня благодарный взгляд и прикоснулась к рукаву мундира супруга:
– Пусть ваше величество простит меня…
– Пустое, душенька, – отозвался Павел Петрович, – приходя в благодушное настроение. – Напротив, я очень рад, что ты не очарована этим корсиканцем, как многие дамы в Европе.
– Да Боже сохрани!
– Я слышал, он женат на мулатке, – постарался увести разговор в сторону от опасной темы Александр. – Она откуда-то с южных островов.
– На креолке, – поправила его я. – Она уже была замужем, ее муж погиб во время террора. Там еще есть двое детей – мальчик и девочка. Как же ее… ах да, Жозефина!
– Она красива? – с неподдельным любопытством осведомился император.
– Я не видела портретов, – увернулась я.
– Говорят, что некий майор здесь, в Петербурге, тоже женился на креолке, – живо вмешалась в разговор Аннет, обожавшая сплетни. – Она то ли внучка, то ли правнучка знаменитого арапа Ганнибала. У них уже дочка родилась.
– Только негритят здесь не хватало, – ворчливо заметила императрица.
– Ах, нет, маменька, говорят, что девочка – совсем блондинка.
– Да будет вам о глупостях, – вмешался император. – Мадам, через неделю прибывают эрцгерцог Иосиф Габсбург и наследный принц Фридрих Людвиг. Надеюсь, у вас все готово к приему высоких особ?
– Конечно, государь.
Со мной что-то произошло: голоса вдруг стали доноситься глухо, как через вату, в глазах потемнело и я куда-то провалилась.
Очнулась уже на кушетке, вокруг столпились взволнованные родственники с императором во главе.
– Что с тобой, княгиня Елизавета? – обеспокоенно спросил он. – За доктором уже послали, сей минут будет.
– Благодарю, папенька, мне уже лучше. Вдруг голова закружилась…
Императрица глядела на меня менее ласково, но с каким-то проблеском понимания в глазах. Похоже, она о чем-то догадывалась… но о чем?
В это момент появился доктор Роджерсон и почтительно попросил всех удалиться. Осмотр больного – дело интимное…
Через некоторое время доктор столь же почтительно пригласил августейшее семейство вернуться. Я уже не лежала на кушетке, а сидела в кресле и переваривала услышанный диагноз.
– Что с великой княгиней? – с порога выпалил император. – Надеюсь, ничего серьезного?
– Напротив, положение ее императорского высочества есть весьма серьезно. Нужен строгий режим, особое питание, свежий воздух, да.
– Да что с ней? – не выдержал Александр.
– Поздравляю вас, ваше императорское высочество. Великая княгиня есть в ожидании дитя. Время пока небольшое.
– Элиз беременна! – взвизгнула Аннет.
Александр украдкой вытер глаза носовым платком, а император прослезился открыто.
– Ну, наконец-то! Спасибо, княгиня Елизавета, порадовала.
– Поздравляю, – с почти доброй улыбкой произнесла и свекровь. – Доктор, а какой срок?
– Неделя двенадцать, полагаю…
В голове у меня с бешеной скоростью закрутился счетчик. Двенадцать недель, почти три месяца, а если точнее, то… то с нашей первой ночи с Александром. Получилось! Теперь ни у кого и мысли не возникнет от законного ли мужа ребенок.
– Как ты себя чувствуешь, Лизонька? – осведомился Александр.
– Превосходно, дорогой. Простите, что я испортила вам всем обед, но я право же не ожидала…
– Не извиняйся, дочь моя, – снисходительно произнесла императрица. – Очень немногие женщины не испытывают головокружения во время беременности.
– Да уж куда мне до вас, маменька, – пробормотала я. – Давайте все-таки закончим обед. Я голодная.
Император заразительно расхохотался?
– А на соленое пока не тянет, княгиня Елизавета?
– Тянет, папенька. Так его же к столу почти не подают.
– Теперь будут подавать, – утешил меня император.
Он подошел к супруге и нежно обнял ее. Императрица зарделась от неожиданности и удовольствия.
– Ну вот, Маша, скоро будем внука нянчить. Дожили, слава Богу
– Дай Бог, чтобы внука, – всхлипнула императрица.
– А мы помолимся, помолимся, и Бог даст. Ну вот, новые блюда принесли, давайте поедим.
Когда я села на свое место за столом, то обнаружила перед собой хрустальное блюдечко с солеными огурцами. Я благодарно улыбнулась императору.
– А к завтрему велю грибочков соленых доставить, – подмигнул он.
Стыдно признаваться, но огурцы я практически смела. И почувствовала себя гораздо лучше.
– Вина больше не пить, – приказал император. – И от верховой езды воздерживаться. Пешочком, княгиня Елизавета, пешочком, не меньше двух часов в день. Правильно, ваше величество?
– Вы как всегда правы, государь, – склонила та голову. – Нужен свежий воздух и умеренное движение.
– Значит, дитя должно появиться на свет в конце мая, – поделился с окружающими своими мыслями император. – Прекрасное время. В апреле перевезем княгиню Елизавету в Павловск, пусть наш внук родиться там же, где рождались все наши дети.
Вся эта суматоха продолжалась несколько дней, а потом все благополучно переключились на другое важное событие: в ноябре 1798 года в Петербург одновременно прибыли сразу два жениха: для старших дочерей Александры и Елены.
За два месяца до этого императору Павлу и императрице Марии Федоровне поступило предложение от австрийского двора о возможном заключении брака великой княжны Александры и эрцгерцога Иосифа, Палатина Венгерского, брата австрийского императора и его наследника. Переговоры велись тихо и скромно. В них принимал живейшее участие (по поручению императора) светлейший князь Н. В. Репнин. Ему был оказан в Вене блестящий прием, император австрийский Франц-Иосиф сам приехал в Вену из Бадена, чтобы дать Репнину аудиенцию.
А вот теперь сам эрцгерцог Иосиф, Палатин Венгерский, приехал в Петербург, просить руки нареченной невесты. На меня он произвел самое приятное впечатление: умный, образованный человек, немного застенчивый, но крайне деликатный. И – что было особенно приятно – влюбившийся в Александрину с первого взгляда.
И, тем не менее, счастья этот брак не сулил. Во время очередной партии в Шахматы с императором, тот показал мне письмо, написанное графом Ростопчиным русскому послу в Лондоне графу Воронцову:
«…Поверьте мне, не к добру затеяли укреплять союз с австрийским двором узами крови. Это только лишнее обязательство и стеснение: такие связи пригодны лишь в частном быту. Из всех сестер своих она (Александра) будет выдана наименее удачно. Ей нечего будет ждать, а детям ее – и подавно».
— Что скажешь, княгиня Елизавета? Прав ли Ростопчин в своих предсказаниях?
– Папенька, браки заключаются на небесах, – попыталась я уклониться от прямого ответа.
Слишком хорошо мне была известна судьба будущей эрцгерцогини Австрийской.
– Это мне и без тебя известно.
– Меня беспокоят нескончаемые интриги Австрийской империи против союзной – союзной, папенька! – России. Конечно, кому могут понравиться понравятся могущество и блеск, которые подавляют? Но, с другой стороны, по происхождению эрцгерцог почти равен великой княжне…
– Да, выдавать ее за мелкого немецкого князя или герцога я не хочу. После того, как она почти стала королевой шведской…
– Вам виднее, папенька. Но я лично Австрии не очень доверяю. Вот если бы Бонапарт был императором, лучшей партии для Александрин и сыскать было бы невозможно.
Император бросил на меня быстрый пронизывающий взгляд:
– Вижу, ты более благосклонна к корсиканцу, чем остальные наши дамы.
– Да, – кротко согласилась я. – Ибо прозреваю в нем великую личность, равную вам по масштабу и дерзостности замыслов.
– Может, ты и права. Но я связан договорами с Англией и Австрией, а они с Францией – непримиримые враги.
– Договоры, случается, разрывают… – очень тихо ответила я.
– Ты к чему клонишь, княгиня Елизавета?
– А к тому, папенька, что беременные женщины бывают очень проницательны… иногда. Мне тут сон был: австрияки и англичане попросили у вашего величества военной поддержки в войне с Францией…
– И что?
– А то, что все равно проиграли, а русских солдат на произвол судьбы бросили.
– Вздор несешь, княгиня Елизавета! – вспылил Павел. – Не женское это дело – в военные дела ввязываться.
– Так разве ж я ввязываюсь? – изумилась я. – Я вам сон пересказываю. И не кричите так, внука испугаете.
Павел Петрович мгновенно отошел от приступа гнева и расплылся в довольной улыбке.
– Еще не шевелится?
– Скоро начнет.
– Ты гуляешь, сколько тебе велено?
– Хожу, – поправила я его. – По петербургской поздней осени много не нагуляешься. Простудиться боюсь.
Партию в шахматы я, конечно, проиграла.
Но, как мне представлялось, заронила некое зерно сомнения в императорскую голову. При всей кажущейся взбалмошности и непредсказуемости, в нем было очень много здравого смысла и, даже если это кому-то покажется невероятным, рыцарства и утонченности. Эти прекрасные врожденные качества привлекали к нему любовь и преданность многих достойных людей, чуждых личных выгод.
Мать сделала из Павла подозрительного невротика, историки ославили как самодура и полупомешанного. Кому-то, наверное, было выгодно именно так преподнести потомкам личность невинно убитого человека. Узнать бы только – кому: ведь корни всей этой «рекламной компании» находились именно в том времени, в которое я попала.
– Саша, – ошарашила я супруга вечером, – мне пришла в голову одна мысль…
– Покрасить детскую в апельсиновый цвет?
– Не совсем. Учредить тайную полицию.
– Лиза, ты здорова?
– Более чем. Но до меня доходят слухи, которые мне совершенно не нравятся. Хотелось бы проследить, откуда они появляются.
– И что за слухи? – уже серьезно осведомился Александр.
– Возвести тебя на престол.
– Что за бред?! Зачем меня на него возводить, если я и так – престолонаследник.
– Предварительно устранив твоего отца, – спокойно продолжила я. – А в идеале – и мать. Сиротой в любом возрасте легче манипулировать.
– Лиза, ты меня пугаешь.
– Кто предупрежден, тот вооружен. Ты и сам, наверняка, слышал, что многие при дворе недовольны симпатией императора к Бонапарту.
– Конечно! Я и сам от него не в восторге.
– А почему?
– Он выскочка! – выпалил мой супруг.
– Да, королевской крови в нем нет. Что еще?
– Он пытается стать первым лицом во Франции.
– Верно. Но ведь кто-то должен остановить там кровавую карусель и навести порядок.
– Он слишком воинственен.
– Твой прапрадед Петр тоже не был пацифистом.
– Кем?
Упс. Следи за словами, Елизавета. Некоторые еще не появились, а ты их уже используешь.
– Любителем мира, – поправилась я. – Воевал практически всю жизнь. А его вечный противник Карл Двенадцатый? Ими обоими ты восхищаешься.
– Но разве в истории были случаи, чтобы человек не слишком высокого происхождения…
– Да таким случаям числа нет, – рассмеялась я. – Королями и императорами, правда, редко становятся. А вот графами и герцогами – сколько угодно. В самой России за примерами далеко ходить не надо, хоть Потемкина вспомни. А императрица Екатерина Первая?
– Хорошо, уговорила. Я постараюсь полюбить Бонапарта.
– Я так много не прошу, – рассмеялась я. – Я всего лишь предлагаю создать тайную полицию, которая есть в любой европейской стране. Не приведи Господь, конечно, но как ты себя будешь чувствовать, если на императора совершат покушение?
– Это немыслимо!
– А батюшка императора от чего скончался?
Александр молчал так долго, что я даже забеспокоилась: не перегнула ли палку. Пока Павел не разорвал союза с Австрией и Англией, ему ничего не грозит. Но ведь разорвет, причем я буду ему всячески в этом помогать. А вот если помогать будет еще и престолонаследник… Главное, чтобы его даже косвенно не вовлекли в какой-нибудь заговор.
– Ты права, – наконец заговорил Александр. – Я даже знаю, с кем нужно об этом посоветоваться.
– И с кем же?
– С Аракчеевым.
– Ты позволишь мне присутствовать при вашем разговоре?
Александр с изумлением посмотрел на меня:
– Лизонька, а ты не заигралась в политику?
– Считай это причудой беременной женщины, – как можно легкомысленнее отозвалась я. – К тому же у меня больше свободного времени. И потом скажи мне, любимый, неужели ты считаешь меня глупее своей бабушки, упокой Господь ее душу?
– А это к чему? – окончательно запутался Александр.
– Если женщина успешно правила огромным государством, неужели другая женщина не сможет разобраться в работе тайной полиции?
– Боюсь, Аракчеев нас с тобой не поймет, – уже сдаваясь, сказал Александр.
– Во дворце мало помещений с тайниками? Спрячусь – он меня и не заметит даже. А потом мы с тобой все обсудим.
– Хорошо. Только сначала давай разберемся со свадьбами сестриц. Во дворце полно посторонних людей, гостей – мы запутаемся.
– Согласна. Я к тому времени уже рожу, и от меня явно будет больше прока.
– Ты только роди, – нежно погладил меня по уже заметному животу Александр. – Я тогда не то что тайную полицию – личный полк тебе подарю.
Так смехом закончился разговор. Но я была уверена, что Александр его не забудет. Семя упало в хорошо подготовленную почву: мой муж обладал твердым, решительным, но скрытным характером, замаскированным внешней мягкостью и уступчивостью. А я знала, что придворные уже начинали дудеть ему в уши о том, каким замечательным будет его царствование. Я же просто соединила эту мысль с другой: прежде, чем это замечательное царствование начнется, император Павел должен умереть.
Какой смертью?
Если своей собственной, в подобающем возрасте – это одна песня. Произойдет плавная смена императоров на троне, никаких возмущений, никаких заговоров. И, главное, Александр не будет всю оставшуюся жизнь мучиться сознанием того, что косвенно замешан в смерти собственного отца. А значит, по характеру это будет совсем другой человек.
Идем далее. Если по Божьей милости я рожу сына, а не дочь, то никаких заморочек с переходом престола опять же не будет. Великий князь Николай так и останется Великим князем, Великий князь Константин не будет иметь никаких прав на престол, а поскольку согласно известной мне истории законных детей у него так и не было (полдюжины незаконных не в счет), то отпадает угроза мятежа декабристов.
И – в туманном будущем – угроза Российской империи, как таковой. Ведь если не появится декабристов, они не «разбудят» Герцена, и сей незаконнорожденный дворянин не сможет сеять смуту в головах «прогрессивно настроенной молодежи». Хотя, разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и того, что в сороковые годы девятнадцатого века революции прокатились практически по всей Европе и Россия стала исключением только благодаря железной руке императора Николая Первого.
А каким императором будет мой столь желанный сын?
В общем, я провела бессонную ночь и встала с темными кругами под глазами. Пришлось прибегать к декоративной косметике, чего я терпеть не могла. Но за обедом ястребиный взгляд свекрови проник сквозь эту ненадежную защиту.
– Дочь моя, вы плохо себя чувствуете? – осведомилась она, нарушая негласное правило: пока не заговорил император, все молчат.
Император, разумеется, опешил от такой дерзости, но, взглянув на меня, гневаться передумал.
– Отвечай, княгиня Елизавета, – почти ласково попросил он.
– Благодарю вас, папенька, благодарю вас, маменька, я неважно себя чувствую. Мне приснился дурной сон, и потом я уже не могла заснуть.
– Что за сон? – требовательно осведомился император, очень интересовавшийся мистикой и тому подобными явлениями.
– Мне снилось, что на дворец напали, все в огне и дыму, крики… И самый громкий крик был: «Спасайте императора!». От этого крика я и проснулась.
Главный толкователь снов в семье, императрица, тут же внесла ясность:
– Нападение означает засаду или наличие недоброжелателей.
– Какая еще засада, душенька? – досадливо осведомился император. – И какие недоброжелатели могут быть у княгини Елизаветы?
– Но ведь в ее сне кричали о том, что нужно спасать вас, Паульхен, – с тревогой отозвалась императрица.
– Ну, теперь мы будем жить, руководствуясь снами, – хмыкнул император.
– Папенька, беременных часто мучают кошмары, – осторожно дала я задний ход. – Конечно, все это чепуха. Какое может быть нападение на дворец?
– А очень простое, – подала голос великая княжна Мария. – Нас ожидает нашествие женихов. Вот и весь твой сон Элиз.
Юная княжна очень умело разрядила обстановку. Александра действительно была обручена со своим эрцгерцогом уже в начале марта следующего года, помолвка ее младшей сестры была отложена на два месяца по каким-то неведомым мне государственным соображениям.
Но окончательно неприятный осадок от рассказанного мню сна рассеялся, когда к концу обеда распахнулась дверь и лакей доложил:
– Его императорское высочество великий князь Константин Павлович!
Второй императорский сын вернулся, наконец, из своего инспекторского вояжа по гарнизонам.
– Ну, вот вам и вторжение во дворец, – довольно громко произнес Александр, чем вызвал общий смех.
Константин, до смешного похожий на отца, стремительно вошел в столовую, приложился к руке отца, затем – матери. После чего обвел помещение не слишком добрым взглядом ледяных голубых глаз:
– Здравствуй, братец. Дамы, мое почтение.
– Вы не поздороваетесь с супругой, ваше высочество? – не удержалась я.
Ледяной взгляд переместился на меня:
– А почему это вас так волнует, ваше высочество?
– Потому, что меня учили правилам этикета, – ответила я, игнорируя толчки колена Александра.
– Ах, вот в чем дело. Ну, это мы исправим, дорогая невестка.
И Константин нарочито развязной походкой пошел вдоль стола, прикладываясь к рукам сначала сестер, а потом – Аннет. Та внезапно вскрикнула.
– Что случилось? – нахмурился император.
– Это от радости, батюшка, – ухмыльнулся Константин.
Следующей по очереди была я. И очень быстро поняла, отчего вскрикнула Аннет. Целуя мне одну руку, Константин исхитрился пребольно ущипнуть меня за другую. Вот же дрянь!
– Ах, братец, как я рада! – закричала я и одновременно с вывертом ущипнула Константина за туго обтянутую лосинами ляжку.
Тот взвыл не столько от боли, сколько от неожиданности. Александр хохотал, как безумный, августейшая же чета никак не могла взять в толк, что происходит.
– В чем дело, князь Константин? – повысил голос император.
– Она меня ущипнула, батюшка, – плаксиво отозвался тот.
– Княгиня Елизавета, что это на тебя нашло?
– Ничего, папенька. Великий князь Константин ущипнул сначала свою супругу, потом меня. Я решила, что так и полагается.
– То есть как – ущипнул?
– Больно, – огрызнулась я, начиная злиться. – Извольте полюбоваться.
И, спустив с плеч шаль, продемонстрировала свежий синяк.
– Уверена, что у Аннет таких отметин больше, – злорадно добавила я. – Только она из гордости молчит. А князь Константин пусть радуется, что я в него дохлой крысой не швырнула.
– Это еще что? – побагровел император.
– А то, папенька, что наш братец развлекается, стреляя в супругу крысами из игрушечных пушек. А она жаловаться боится, у него рука тяжелая.
– Это правда, князь Константин? – осведомился император.
– Да я же шутил, батюшка.
– Хороши шутки – до синяков. Так-то ты со своей супругой обращаешься. Да еще и беременную невестку обидел. Неделю посидишь в своей комнате на хлебе и воде под строгим караулом. А если и после этого не перестанешь безобразничать – зашлю в Сибирь, волков пересчитывать. Ты меня знаешь.
Великий князь Константин побледнел и бросился на колени перед императором.
– Простите, батюшка, бес попутал. Клянусь, пальцем не трону более.
– Так-то ты нас радуешь. Княгиня Елизавета в положении, а от тебя разве мыслимо потомства ожидать, коли ты так со своей супругой обходишься? А ты, княгиня Анна, почему молчала?
– Дозвольте, папенька, к родителям уехать, – дрожащими губами пролепетала Аннет. – Сил моих больше нет бояться, да муки терпеть.
Скандал в благородном семействе завершился сомнительным компромиссом: ежели великий князь Константин по-прежнему будет свою супругу обижать и пренебрегать супружеским долгом, то она уедет погостить к родителям, а он отправиться в противоположном направлении: сибирские остроги инспектировать. А отца, насколько я поняла, наш Костенька боялся до икоты, тем более что в любимчиках у матери он тоже не числился.
Когда мы принялись за кофе, Константин подсел к нам с Александром.
– А вы изменились, Лиза, – с некоторым даже уважением сказал он. – Вот уж никак не ожидал от вас получить такой отпор.
– У меня осложнение после болезни, – сухо сказала я. – Испортился характер. Если доведут, могу и поколотить.
– Восхитительно! Всегда мечтал о такой жене. А то княгиня Анна только пищит и плачет.
– Не переживайте, я дам ей несколько уроков самообороны. Может, тогда вы научитесь уважать и любить свою супругу.
– Саша, что это с ней? – обратился Константин к брату. – Не узнаю нашу кроткую мечтательницу-молчальницу.
– Людям свой свойственно меняться, особенно женщинам, – дипломатично ответил мой супруг. – Уверен, что когда наши сестры выйдут замуж, они тоже изменятся.
В этот момент в гостиной появился лакей и доложил:
– Курьеры из Австрии и Англии к его императорскому величеству. Уверяют, что дело срочное.
Павел Петрович резко поднялся с кресла, оставив кофе недопитым, и стремительно двинулся к выходу, бросив через плечо:
– Князья Александр и Константин, за мной.
Наши взгляды с императором на мгновение встретились и я поняла, что думали мы об одном и том же: Франция почти покончила с завоеванием Северной Африки и плотно взялась за европейских соседей.
Позже я узнала, что за несколько дней до появления курьеров Бонапарт был провозглашен первым консулом – пожизненно. А догадаться о том, чего хотели австрийцы и англичане от России было несложно: помощи. Россия практически всегда безотказно помогала всем своим союзникам. Но сейчас я была полна твердой решимости помешать очередной раз проехаться за российский счет.
Единственной потерей при этом было то, что в будущем не появиться картины «Переход Суворова через Альпы». Но, думаю, это небольшая плата со сохранение жизни нескольких десятков тысяч русских солдат.
Увы, как показало будущее, через Альпы Суворову все-таки пришлось переходить.
