Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Императрица по случаю
Глава четвертая. Дела семейные и не только
– Надеюсь, милая Барб, я по-прежнему могу рассчитывать на вашу дружбу? – поспешила я закрепиться на занятых позициях.
– Разумеется!
– Тогда помогите мне вспомнить, с чего началась неприязнь ко мне дорогих августейших свекров. Чем я им не угодила?
– Конечно же помогу, Элиз. Мне, к сожалению, так и не удалось вернуть потерянное после смерти императрицы Екатерины расположение Марии Федоровны, которую я искренне люблю и уважаю. Но Павел Петрович сразу после смерти матери, два года тому назад, назначил моего супруга гофмейстером придворного штата вашего супруга. А это сулит кое-какие надежды.
– Надежда умирает последней, – философски заметила я. – Давайте начнем с самого начала, Барб. Ведь после свадьбы и Мария Федоровна, и Павел Петрович прекрасно ко мне относились, не так ли?
– Еще бы! Вас обожала покойная императрица, а следом за ней и весь двор. Как же иначе? Но Павел Петрович был обижен, что с ним не посоветовались при выборе невесты старшему сыну.
– На его месте я бы тоже обиделась, – хмыкнула я.
– И почти сразу же императрица выбрала супругу великому князю Константину – принцессу Юлианну-Генриетту Саксен-Кобургскую, причем жениху не было еще шестнадцати лет, а невесте – пятнадцати. Принцессу срочно перекрестили в православие под именем Анны Федоровны, а через две недели состоялось венчание.
– Я это помню, но как-то смутно, – прервала я княгиню. – Кажется, великий князь Константин проявлял нетерпение из-за долгой церемонии…
– Совершенно верно, Элиз, императрице даже пришлось шикнуть на него. А новобрачная, кажется, просто не понимала, что происходит и что с ней делают. Она еще в куклы толком не наигралась.
– Но ведь меня выдали за Александра тоже очень юной…
– Вы всегда были серьезны не по годам. К тому же ваша красота и красота вашего супруга просто заворожили всех присутствовавших на венчании. У Константина с Анной был по-другому: великий князь красотой никогда не блистал, а Анна еще даже не сформировалась, как девушка.
– Их обвенчали, кажется, за полгода до смерти бабушки…
– Ну вот, вы же очень многое помните. И Павел Петрович, ставший императором, страшно злился на то, что его покойная мать поторопилась с выбором невест для сыновей. Вы же знаете, они не очень ладили, мать с сыном…
– Не очень ладили – это еще мягко сказано, – пробормотала я. – Бедный Саша, каково ему было всю юность – меж двух огней.
– Теперь императорская чета, правда, более недовольна Константином, чем вами. Порядочная и высоконравственная немка, государыня не может постичь, как можно посадить молодую жену в одну из огромных дворцовых ваз, а потом начать стрелять по ней. У бедняжки Анны случился нервный срыв, но пожаловаться императору она не посмела.
– И что, Константину все так и сошло с рук? – изумилась я.
– Не совсем. Родители все-таки узнали о сем прискорбном инциденте и отправили сыночка на время в армию.
– Дисциплине поучиться, – пробормотала я.
– И все-таки главное – это то, что ни вы, Элиз, ни княгиня Анна так и не подарили августейшей чете внуков. Даже девочки ни одна из вас пока не родила.
– Ну, от стрельбы по вазам дети не заводятся, – усмехнулась я. – Что же касается меня, то нужно срочно принимать меры. Меня хоть докторам показывали?
Княгиня покачала головой.
– Ну, правильно, все само устроиться по Божьей воле. Государыня-императрица, кажется, полагает, что всех женщин Господь одарил такой же фантастической способностью к чадородию, как и ее величество.
– Думаю, дело не только в этом, – негромко заметила княгиня. – Сначала вы были еще слишком юны и природа давала вам возможность созреть. А потом… простите меня, Элиз, великий князь, как мне кажется, стал неглижировать своими обязанностями супруга. Вы чаще проводили время со мной или с князем Адамом, чем с супругом.
– С князем Адамом все ясно – больше его рядом со мной не будет. А вот остальное… Как вы думаете, Барб, уместно ли мне будет нанести визит матушке-императрице и осведомиться о ее здоровье? Вчера доктор сказал, что у нее был приступ мигрени.
– Остроумно, – рассмеялась княгиня. – Но лучше это сделать в другой день: сегодня их императорские величества отправились инспектировать стройку Михайловского дворца и, как всегда после таких поездок, будут слишком возбуждены.
– А разве Михайловский замок еще не построен? – вырвалось у меня.
– Помилуйте, Элиз, только год назад заложили первый камень! Хотя вокруг этого дворца такая ажитация – немудрено, что вы запутались. Император требует, чтобы все работы были завершены в год, строительные материалы берут отовсюду – разобрали несколько павильонов в Царском Селе, забрали мрамор со стройки Исаакиевского собора, а из Таврического дворца – наборный паркет. Работают днем и ночью при свете факелов и фонарей. Говорят, что число рабочих доходит до шести тысяч.
– Наверное, получится нечто необыкновенное, – заметила я. – Но вернемся к нашим баранам, то есть визиту к императрице. В чем мне к ней пойти?
– О, Элиз, вы попали в самую точку. Я неоднократно слышала, как ее величество выражало свое неодобрение по поводу чрезмерной скромности ваших нарядов. Утверждала, что этим вы хотите подчеркнуть чрезмерную пышность ее туалетов.
– Я как-то не так одевалась?
– А вы взгляните со стороны на ваш гардероб.
Княгиня встала и уверенно направилась к стене. Я в некотором недоумении последовала за ней и только на расстоянии двух шагов обнаружила неприметную дверцу, обтянутую той же материей, что и стены. За дверцей оказалась средних размеров комната, как я поняла – гардеробная.
Дюжины две платьев висели на манекенах вдоль одной из стен. Беглого взгляда мне хватило, чтобы понять: моя предшественница в теле Елизаветы явно страдали гипертрофированной скромностью. Ни одного яркого пятна: все туалеты были бледно-голубыми, нежно-зелеными или – чаще всего – белыми.
– Надо срочно что-то делать, пробормотала я. – Какие цвета предпочитает императрица?
– Лучше вам ей не подражать впрямую, а просто освежить свой гардероб. Закажите что-нибудь изумрудно-зеленое или цвета разбавленного вина. Ну, и шаль в тон, и ленты в прическу соответствующие…
– Это же сколько времени потребуется? – ужаснулась я.
– Вы действительно многое забыли, Элиз, – с грустью констатировала княгиня. – Обычное платье без вышивки шьется сутки, много – двое. Фасоны-то теперь просты, не то, что раньше.
Действительно, фасончики у платьев были немудреные: рукава-буфф выше локтей, подчеркнутая лентой с бантом или брошью линия талии под грудью, не слишком широкая юбка. Как они не мерзнут зимой в таких туалетах?
– Помогите мне заказать платья, Барб, – взмолилась я. – Моя несчастная голова уже идет кругом.
– Вы просто устали, Элиз. Вам нужно отдохнуть, а я пойду и всем распоряжусь. У портних есть ваши размеры, цвета и ткань я выберу сама, если вы доверяете моему вкусу.
Смутно припоминая, что княгиня считалась одной из самых элегантных женщин при дворе, я согласилась. Тем более, что выбора у меня все равно не было.
– Я приду завтра, если вы не против, – присела в реверансе княгиня.
– Буду очень рада, – искренне ответила я.
Я недолго оставалась одна. Появилась Катерина и осведомилась «угодно ли княгинюшке отобедать». Княгинюшке было угодно, потому что она внезапно ощутила просто зверский голод.
Потчевали меня солидным бифштексом с гарниром из жареной картошки, каким-то замысловатым десертом – взбитые сливки во фруктовом желе. Явно по рекомендации врача принесли и бокал красного вина. Один. И на том, как говорится, спасибо.
– О бифштексе сам государь-император лично распорядился, – доверительно поведала мне Катерина. – И подать вам в комнату отдельно тоже он изволил приказать. Остальные-то за общим столом щи кушают, да битки с гречневой кашей. Только десерт у всех един.
Н-да, царское угощение, ничего не скажешь! Щи и битки! А где, спрошу я жареные лебеди, огурцы, вареные в меду, трюфели, наконец?
Несколько дней спустя тайна скудости угощения и особого позволения принимать пищу в своих покоях была мною раскрыта.
Начав борьбу с екатерининскими порядками, Павел I проводил реформу не только в армии, но и при дворе. Так во дворце им были запрещены особые столы. Император потребовал, чтобы члены его семьи столовались только вместе с ним. Он лично нанял новый штат поваров, настоятельно рекомендовав им готовить пищу по возможности простую. Припасы для дворцовой кухни повелел закупать на городских рынках, возложив эту обязанность на поварскую команду и решительно изгнав «поставщиков стола Его Императорского Величества».
Щи, каша, жаркое, котлеты или битки – самые популярные блюда царского стола этого периода. Поразительное зрелище – простая гречневая каша с молоком в роскошной фарфоровой тарелке, поедаемая серебряными столовыми ложками.
Правда, была у Павла слабость, которая сводила «на нет» показной аскетизм: его стол роскошно оформлялся цветами и приборами самых изысканных видов и форм, изобиловал вазами с фруктами и фантастическими десертами.
Во время обеда за столом стояла мертвая тишина, лишь изредка прерываемая репликами императора, да замечаниями воспитателя – графа Строганова. Порой, когда государь находился в замечательном расположении, к столу призывался и придворный шут «Иванушка», которому дозволялись самые смелые речи.
Обедали, как правило, в полдень (вставал император в пять утра). После вечерней прогулки во дворце бывало частное домашнее собрание, где хозяйка дома – императрица, сама разливала гостям и членам семейства чай, предлагала печенье и мед. Спать император ложился в восемь вечера и вслед за этим во всем городе гасли огни.
Но это все мне предстояло узнать, а в тот день я с удовольствием поела в одиночестве и с неменьшим удовольствием опустошила бокал вина, отдав должное десерту. Полдень, кстати, давным-давно миновал, когда я вышла в соседнюю комнату – будуар, соединенный аркой с еще одной комнатой, надо полагать, гостиной. Изрядные у меня, оказывается, покои, не заблудиться бы тут с непривычки.
И в этих роскошных покоях я, как правило сидела одна? Читала книги, размышляла… о чем? Девушке еще двадцати не исполнилось, а она уже вела себя как пенсионерка с тридцатилетним стажем. Немудрено, что супруг начал откровенно поглядывать на сторону. С такой «веселушкой», да еще стыдливой сверх меры… Бедный Саша!
Но это-то как раз исправить легче всего. Я вернулась в спальню и позвала Катерину.
– Катюша, я не помню, где хранится мое белье. Рубашки, пеньюары и… прочее.
– Да в гардербной же, в комоде, княгинюшка, – уже ничему не удивляясь ответила Катерина.
– Пойдем, посмотрим. Вечером обещал прийти Великий князь, нужно бы подобрать соответствующий туалет.
«Комод» оказался огромным шкафом с выдвижными ящиками. В нижней его части ровными рядами стояли туфли, ботинчки, ботики, домашняя обувь. На две жизни после смерти хватит такого гардеробчика.
– Вот, княгинюшка, здесь ваши рубашечки для сна лежат, – сориентировала меня Катерина.
Батист, тонкое полотно, еще раз батист. Вырез под горло, длинные рукава… В таком прикиде хорошо в гроб ложиться, в крайнем случае, в больницу. Пеньюары были в таком же стиле, только халат из китайского шелка резко выделялся среди общей белоснежности.
– Это все?
Катерина поджала губы.
– Еще есть подарки великого князя, но вы сами велели их подальше убрать.
– А теперь велю достать.
Катерина молча полезла в недра «комода» и извлекла оттуда средних размеров сверток, обмотанный какой-то шалью. Я нетерпеливо избавилась от «упаковки» и ахнула. Добровольно отказаться от такой красоты… нет, это надо быть просто больной на всю голову.
Воздушная сорочка цвета чайной розы, почти без рукавов, украшенная по глубокому вырезу сказочной красоты вышивкой – тоже розы, но самых разных оттенков. По-видимому в комплекте прилагалось изящное неглиже в тех же тонах, которое завязывалось пышным бантом у горла. Второй «ночной набор» представлял собой алую ночную сорочку, достаточно легкомысленного фасона, и пеньюар – на два тона темнее. Ве это великолепие было щедро украшено лентами и жемчужинками. Хоть на бал!
– Так. На сегодняшнюю ночь приготовишь мне вот это.
Я указала на второй ночной наряд.
– К нему бы еще туфельки подобрать. Ночные.
– А они есть, княгинюшка. Сейчас достану.
Туфельки на небольшом каблучке были тоже алые, отороченные искусственными розовыми лепестками.
– Прекрасно. И позаботься, чтобы на ночь у кровати поставили вино и фрукты.
– Но вы же сказали, что сегодня придет его высочество…
– Правильно, сказала. По-твоему, я для себя стараюсь?
– Но когда его высочество вам это подарил, вы сказали, что так одеваются только куртизанки.
– Да? Ну, значит, очередную глупость сморозила. Я думаю, Катюша, что до болезни не очень-то умна была. Так что Господь все делает к лучшему.
Я быстренько скинула то, что на мне было надето и примерила «одеяние куртизанки». Из зеркала на меня глянула невероятно похорошевшая, обольстительная молодая женщина. Ну, и кто мешал мне сразу воспользоваться подарком по назначению? Я бы уже минимум двоих детей родила.
– Княгинюшка, – раздался робкий голос Катерины, – тут вот на рубашечке, что вы скинуть изволили, пятнышко. Кажись, женские дела у вас начинаются.
Я чуть не выругалась вслух. Вот уж не ко времени. Но потом вспомнила, что в той, оставленной мною жизни, мой недолгосрочный муж, панически боявшийся, что я забеременею, проштудировал массу книг о возможных днях зачатия и, соответственно, безопасных днях. Меня он тоже приобщил к этому делу. Зачатия мы благополучно избежали, но в памяти многое сохранилось. Например то, что первый день (или ночь) недомогания – самый удачный для зачатия мальчика. Хотите верьте, хотите – нет.
– Приготовь к завтрашнему дню все, что полагается, – приказала я, не имея ни малейшего понятия, как в конце восемнадцатого века вели себя женщины в критические дни. – Сегодня еще обойдется.
– Может, доложить великому князю, что вы нездоровы?
Так… Похоже у куклы, в чье тело я вломилась, то голова болела, то дни были неподходящими, то настроение. Иначе откуда у Катерины такая уверенность, что нужно непременно и немедленно доложить? Ох, Елизавета Алексеевна, княгиня великая, сдается мне, вы на девяносто процентов сами были виноваты в своих страданиях.
– Катюша, я умею ездить верхом?
Та со вчерашнего дня уже не удивлялась никаким вопросам.
– А как же! Только не любите вы это дело, княгинюшка, все время на нездоровье или слабость ссылаетесь. Государь император из-за этого намедни даже гневаться изволил, когда вы отказались от прогулки в Гатчину. Ну, а государыня-императрица – тем паче, все твердила, что покойная императрица выбрала великому князю в жены какую-то инвалидку. Тронь – рассыплется, изволила кричать. Насилу успокоили, а потом вы заболели…
Теперь понятно, почему дорогая свекровь меня не навещает. Гневаться изволит. С немецкой принцессой у нее, может, и получалось – гневаться, а вот с русской обыкновенной женщиной – вряд ли. Хлопотно это, я же не голубых кровей, могу и в ответ рассердиться.
Катерина отправилась распоряжаться насчет чая, поскольку аппетит у меня по-прежнему был зверским, а обед давно переварился. Я же подсела к туалетному столику в спальне, чтобы провести еще одну ревизию.
Подзеркальник был сплошь уставлен флаконами, флакончиками, баночками и коробочками. Я осмотрела их все и обнаружила, что большая часть была даже нераспечатанной. Интересное кино. Отвинтила пробку у одного из затейливых флакончиков, выточенного из какого-то полупрозрачного камня, понюхала… Тончайший аромат сандала и еще чего-то восточного. Как раз то, что нужно на сегодняшний вечер.
Второй флакон был раскупорен и источал слабенький запах лаванды. Судя по его расположению на столике, это были постоянно используемые Елизаветой духи. Ну, и что она хотела этим выразить? Невинность и чистоту? Для пятнадцатилетней девушки – в самый раз, для замужней взрослой женщины – никуда не годится. Манера поведения великой княгини в личной жизни мне нравилась все меньше и меньше.
Катерина принесла поднос с чайным прибором. За ней лакей внес поднос побольше – с плюшками, вареньем и еще Бог знает чем.
– Дозвольте доложить, ваше императорское высочество, – сказал он, – к вам его светлость князь Чарторыжский.
– Скажи, что я никого не принимаю, – равнодушно ответила я. – И еще скажи, чтобы князь больше меня не беспокоил визитами. Вообще.
Ну, вторую фразу вышколенный лакей вряд ли передаст. Но не выскакивать же самой из покоев в неглиже и не посылать князя по известному на Руси адресу. Не комильфо получится.
Но до чего настойчив! Немудрено, что эта застенчивая козочка пасовала перед таким напором, а потом по дворцу кругами расходились сплетни. Голову даю на отсечение, что сам же князь их и распространял. Для повышения самооценки и для того, чтобы максимально отдалить от меня Александра. А вот фигушки, ваша светлость. Поправлюсь, поеду на первую же конную прогулку с государем-императором и попрошу его лично послать этого князя… куда бы его определить?
А, пусть император сам решает. Теперь я буду прилагать максимальные усилия для того, чтобы отдалить князя от Александра. Из прочитанных книг я знала, что император Павел в принципе не любил поляков и не доверял им. Так что он меня поддержит. А мне нужно осмотреться, определиться на местности и создать собственный салон. С умными мужчинами и красивыми женщинами. Чтобы супруга тянуло туда, а не на сторону.
Наверное, прежде всего, нужно будет завязать (или продолжить?) дружеские отношения с супругой великого князя Константина Анной. Где-то я читала, что брат моего мужа так ревновал свою нелюбимую (!) супругу, что даже запрещал ей покидать собственные комнаты. Слишком уж красива, даже получила в обществе прозвище «вечерняя звезда». А две красивых великих княгини в одном салоне, да еще если обе не законченные дуры… Интересно может получиться.
– Катюша. Почему тут половина баночек и флаконов не распечатано? – осведомилась я. – Или просто для красоты стоят?
– Ох, княгинюшка, опять вы забыть изволили. Не любили вы перед зеркалом сидеть, мазаться, да духами брызгаться. Только перед большими выходами чуть-чуть припудривались и лавандовой водой за ушками душили. Изволили говорить, что не желаете подражать императрице и раскрашивать себя, как… ну эту… как ее?
– Шлюху, – подсказала я.
Бедняжка Катерина чуть не задохнулась от неожиданности.
– Княгинюшка, да как у вас язык-то повернулся такое сказать?!
– Легко, – засмеялась я. – Уверена, что государыня-императрица тоже такими выражениями пользуется.
– Она-то, может, и нет, – задумчиво отозвалась Катерина, а вот государь… Как разгневается, так и кроет всех с большой-то матери.
Определенно, наш человек!
Я с удовольствием пила чай и закусывала крошечными воздушными пирожными. Со взбитыми сливками. Похоже этот продукт пользуется при дворе большим уважением.
– Катюша, а где мои драгоценности?
Глаза у моей камеристки опять стали круглыми.
– Княгинюшка, так вы сами приказали убрать подальше. Оставили только самое простенькое – для выходов. Эти украшения в ящичке лежат, в туалетном столике слева.
– Хорошо, я посмотрю. А ты пока достань все остальное.
В левом ящичке действительно лежала простенькая серебряная диадема, украшенная мелким жемчугом, пара скромных серебряных браслетов и – высшая роскошь! – нитка жемчуга. Ох, перехлестывала Елизавета Алексеевна в скромности, такие «драгоценности» впору носить провинциальной дворяночке какой-нибудь. Из мелкопоместных.
Катерина поставила передо мной очень красивый средних размеров ларец. Определить, из какого дерева он сделан, я не смогла. Так же, как не смогла и открыть его – ключа не было.
– А где ключ? – осведомилась я.
– У вас, княгинюшка, в потаенном месте запрятан.
Приплыли… Что я знаю о тайниках моей предшественницы? Да ничего.
– Но ты же знаешь это потаенное место.
Катерина энергично замотала головой.
– Катюша, не серди меня. Быть того не может, чтобы самый близкий ко мне человек не знал, где ключ от ларца.
– Может быть, за божницей, – не слишком уверенно предположила Катерина.
Похоже, действительно не в курсе.
– Так посмотри.
Катерина влезла на стул, пошарила за иконостасом и сокрушенно развела руками:
– Нет здесь ничего, княгинюшка.
Н-да… Оставалось надеяться, что хотя бы Александр знает, где ключ от сокровищницы супруги. Подождем, он уже скоро должен появиться.
Оставшееся время я провела в будуаре за изучением библиотеки великой княгини. Серьезная девушка, ничего не скажешь. Романов практически не наблюдалось, основные книги были по философии плюс все сочинения французских энциклопедистов. Из русских – несколько стихотворений Жуковского и тоненькая книжечка Карамзина. Я взяла в руки один из богато украшенных вензелями листков за подписью Жуковского и прочитала:
«Амур и Псишея»
Амуру вздумалось Псишею,
Резвяся, поимать,
Опутаться цветами с нею
И узел завязать.
Прекрасна пленница краснеет
И рвется от него,
А он как будто бы робеет
От случая сего.
Она зовет своих подружек,
Чтоб узел развязать,
И он – своих крылатых служек,
Чтоб помочь им подать.
Приятность, младость к ним стремятся
И им служить хотят;
Но узники не суетятся,
Как вкопаны стоят.
Да, расстарался к свадьбе Василий Андреевич. Надо полагать, бурные аплодисменты сорвал. Хотя смысл стихотворения, в общем-то, туманен. То ли молодые хотят быть вместе, то ли рвутся друг от друга. Великое все-таки дело – поэтический дар. Помимо собственной воли прозрел корень ситуации: новобрачные понятия не имели, что им делать друг с другом. Дети еще, в общем-то были. Ох, кажется, моя предшественница так ребенком и осталась.
Мои размышления были прерваны Катериной.
– Великий князь прислали сказать, что через полчаса будут. К ужину. Прикажете помочь переодеться.
Я кивнула.
– Да, принеси мне в спальню тот подарок великого князя. Алый. И туфли, конечно. А потом поможешь мне причесаться.
– Неужто вы это и впрямь наденете? – ужаснулась Катерина.
– Ну, надо же показать мужу, что я ценю его подарки, – усмехнулась я. – Расчеши мне волосы и перехвати лентой. Найди только в цвет туалета.
Ну, Елизавета, твой первый выход!
