Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Императрица по случаю
Вопросы вам покажутся странными, но все же ответьте мне на них, умоляю: занималась ли я рукоделием? рисовала ли? обладала ли какими-то маленькими талантами? Я учусь жить заново, точно младенец, разве только хожу и говорю самостоятельно.
Обнимаю вас, дорогая матушка, и вскоре напишу снова».
Короткое письмо заняло у меня часа два. И все это время я про себя изумлялась: как могла Елизавета быть настолько беспечной, чтобы доверять обычной почте свои жалобы на свекровь и на жизнь при дворе? Знала ведь, что ее письма читают – и вот, пожалуйста.
Хотя, возможно, незаконченное письмо она собиралась отправить с какой-либо верной оказией: уж слишком оно было откровенным. Теперь уже этого не узнать. Но мне самой нужно быть предельно осторожной: судя по жалобам Елизаветы матери, бедняжке тут вздохнуть без разрешения не давали. Придется менять установившийся порядок: я все-таки супруга наследника престола, а не фрейлина какая-нибудь.
Незаконченное первое письмо я бросила в камин.
Глава шестая. Августейшее семейство
Накануне первого «выхода в свет», то есть первого присутствия на семейном обеде после болезни, я сказала супругу во время его вечернего визита:
– Саша, я боюсь. Я не помню, как обращаться к государю и к государыням, к твоим сестрам, вообще ко всем. И я безумно боюсь сделать какую-нибудь ужасную ошибку…
Александр улыбнулся:
– Трусиха ты моя… Обращаться очень просто: папенька, маменька, сестрица. Это батюшка всех князьями да княжнами величает, причуда у него такая. И помни: первая не заговаривай, на все вопросы отвечай только по-русски. Да и я буду рядом. Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
– Почти совсем хорошо. Завтра, думаю, все окончательно пройдет.
– Значит, завтра вечером это и отпразднуем, – многозначительно улыбнулся Александр. Поужинаем вместе со всеми, отдам папеньке заключительный рапорт – и к тебе.
Мне удалось выудить из него обычный распорядок дня обитателей Зимнего Дворца. После этого я поняла, почему Елизавета Алексеевна так часто сказывалась больной и предпочитала в одиночестве сидеть в своих покоях.
Свою личную жизнь государь регламентировал так же строго, как и быт своих подданных. Его режим дня был неизменен из года в год. Обычно он вставал очень рано, пил кофе и уже в 6 часов утра принимал с докладом петербургского генерал-губернатора, в семь слушал доклады по иностранным делам.
К 9 часам он выходил на вахт-парад и развод караула. Смотры гвардии длились около двух часов, и всегда, в любую погоду, в мороз или дождь, император на них присутствовал и заставлял присутствовать обоих старших сыновей.
Затем была прогулка, обычно в сопровождении любимца – молодого графа Кутайсова. Ровно в час – обед. В Гатчине Павел с женой часто обедали где-нибудь в гостях, но в Петербурге этикет требовал специального церемониала и стол роскошно сервировался, хотя Павел I был умерен в еде и питье.
Сам Павел был очень неприхотлив: обед – чистая невская водица и два-три блюда самые простые и здоровые. Стерляди, трюфели и прочие яства подавались на стол, но сам Павел к ним не притрагивался. Его любимым кушаньем были сосиски с капустой, после которых он выпивал рюмку бургундского кларета.
Послеобеденная прогулка, верхом или в коляске, запряженной шестеркой белых лошадей, всегда имела какую-то цель: посещение больницы, богоугодного заведения или просто осмотр петербургских улиц.
В 6 часов вечера император всегда приходил к жене, в 7 часов – шел на спектакли, дававшиеся при дворе. Больше всего Павел любил французскую комедию – Мольера, Корнеля, Расина. Наконец, в 9 часов следовал ужин, в 10 император уже спал.
В общем-то, распорядок жизни государя не возбуждал бы таких пересудов, если бы Павел не пытался перенести его на весь Петербург. И, конечно же, у него ничего не вышло: после 10 часов вечера за плотно опущенными шторами на двойной подкладке в дворянских особняках начиналось неистовое веселье.
Не слишком получалось и в собственной семье, хотя тут после десяти вечера все благоразумно расходились по собственным покоям. Правда, младших детей укладывали спать сразу после восьми вечера, да и ели они отдельно от взрослых. Оставались два старших сына – Александр и Константин, три старшие дочери – Александра, Елена и Мария (которой только что исполнилось двенадцать лет, что делало ее «взрослой») и две невестки – я и Анна.
Речи о том, чтобы поехать к кому-нибудь на бал или на ужин и быть не могло. Моей обязанностью, оказывается, было присутствовать при вечернем туалете императрицы, пока мой супруг отчитывался перед отцом о прошедшем дне. После этого мы были свободны… относительно.
Н-да… жизнь царей я представляла себе как-то иначе. Правда, великую княгиню, слава Богу, никто не будил в семь утра и не заставлял присутствовать на разводах и построениях караула, она была вольна спать хоть до обеда. Но это осуждалось императрицей, которая сама поднималась не позже восьми утра, тут же затягивалась в корсет и принималась за дела.
Коих у нее было великое множество: от ухода за комнатными растениями и собачками до обширной благотворительной деятельности. Плюс – полугодовалый младший сын Михаил, единственный «порфирородный» ребенок из всех ее детей…
Государыне-императрице, как я сообразила, было всего-то сорок лет. В то время, из которого я явилась – возраст расцвета. Она бы и еще детей нарожала, да врачи запретили, опасаясь за ее жизнь. А мера предохранения тогда была только одна: конец супружеским отношениям. Вот бедняжка! Сейчас бы ей какие-нибудь таблетки – и радуйся жизни еще лет двадцать. Понятно, что характер испортился, удивительно, что никто из окружающих до сих пор не понял причины этого.
Собиралась я на первый выход самым тщательным образом. Темно-синее платье, туфельки в тон, голубая лента с букетом фиалок под грудью, такая же лента в волосах. Минимум драгоценностей и максимум выдержки. Не съедят же там меня!
Александр, как и обещал, зашел за мной и мы рука об руку отправились на семейную трапезу. По дороге я таращила глаза на великолепие дворцовых переходов и зал, которые до этого видела только в кино. И в этих мраморно-золотых декорациях я теперь буду жить? Невероятно!
У одной из белых с золотом двустворчатых дверей мы остановились и Лакей, отворив ее, провозгласил:
– Их императорские высочества великий князь Александр Павлович и великая княгиня Елизавета Алексеевна.
И мы торжественно проследовали в огромный белоснежный зал, посреди которого красовался уже полностью сервированный стол. По-видимому, мы пришли последние. Две великие княжны, Александра и Елена, стояли полуобнявшись возле высокого окна и о чем-то негромко переговаривались. Великая княжна Мария, двенадцатилетний угловатый и застенчивый подросток, приветствовала нас книксеном. А к нам бросилась прехорошенькая брюнетка, закутанная в красивую шаль, несмотря на то, что в столовой было тепло.
– Лиз, я так рада, что вы поправились. Я скучала о вас и сильно беспокоилась.
– Я тоже рада видеть вас… Аннет.
Судя по всему, это была супруга Константина, хотя самого его поблизости не наблюдалось. Александр поцеловал невестке руку, а мы просто расцеловались. Ну да, мы же были очень близки, пока Анна не сбежала от своего экстравагантного супруга обратно к родителям.
С некоторым запозданием до меня дошло, что мы непринужденно общаемся… по-немецки. По-видимому, мне оставили не только письменные навыки, но и устные. Никто не испытывал никакой неловкости: судя по всему, все присутствующие прекрасно знали этот язык.
– С выздоровлением, Лиз, – подошла к нам великая княжна Александра. – Нам вас не хватало.
– Да, очень не хватало, – нежным голосом подтвердила великая княжна Елена.
Я уставилась на нее во все глаза: таких красавиц мне еще видеть не доводилось. Она просто зачаровывала.
– Вы стали еще красивее, Элен, – наконец смогла я сказать.
Та лишь застенчиво улыбнулась в ответ.
В этот момент от дверей раздался возглас лакея:
– Их императорские величества!
Я невольно схватила руку Александра. Тот успокоительно сжал мою: мол, ничего, я рядом, все нормально.
– Делай, как я, – почти не шевеля губами прошептал он. – И ничего не бойся.
В столовую вплыла императорская чета, и я чуть не ахнула от изумления. Император, которого книги и фильмы изображали маленьким сморщенным старичком, оказался весьма моложавым мужчиной среднего роста, здоровым цветом лица и добрым (!) взглядом. Рядом плыла пышная бело-розовая красавица с замысловатой прической из прекрасных светло-русых волос, алыми губами и большими голубыми глазами. Никогда бы не поверила, что эта еще молодая женщина родила десятерых детей! На вид ей было лет тридцать.
Александр шагнул навстречу родителям, склонился в почтительном поклоне, а потом поцеловал руки. Сначала отцу, потом – матери.
– Папенька, маменька, надеюсь, вы в добром здравии.
Ответом ему был милостивый кивок. Я подошла следом за мужем, стараясь унять противную дрожь в коленках. Реверанс удалось сделать более или менее прилично. Теперь – обряд целования рук.
– Папенька, добрый день. Маменька, здравствуйте. Прошла ли ваша мигрень?
– Благодарю, Лиз, – почти благосклонно произнесла императрица. – А ты здорова ли?
– Совсем здорова, маменька.
– Ну и Слава Богу, слава Богу, – скороговорка императора.
Тут с приветствием подошла Аннет, за нею – княжны. Дочерей император целовал в лоб, невестки такой чести не заслуживали.
– К столу, прошу к столу, – отрывисто бросил Павел. – Откушаем, что Бог послал.
На этот раз Бог послал куриный бульон с сухариками и отварную курицу с рисом. Принципиальных отличий от обычного домашнего обеда в оставленном мною времени я не заметила. Разве что роскошный сервиз, серебряные столовые приборы изумительной работы и вазы, наполненные живыми цветами.
Я чинно черпала прозрачный бульон и старалась вспомнить, каким концом ложку нужно подносить ко рту по правилам хорошего тона. Увы, окружающие мне тут ничем помочь не могли: каждый ел так, как ему (или ей) было удобнее.
– Княжна Елена, – внезапно раздался голос императора, – мы окончательно решили вопрос о твоем браке.
Елена вопросительно посмотрела на отца, причем никаких следов волнения или хотя бы обыкновенного любопытства на ее лице не было.
– Мы отказались от первоначального намерения выдать тебя за старшего принца Курляндского. К тебе сватается наследный принц герцогства Мекленбургского Фридрих-Людвиг. Мы уже дали согласие, принц приедет официально просить твоей руки через два месяца.
– Восемьдесят лет назад за тогдашним герцогом Мекленбургским была племянница императора Петра Алексеевича, Екатерина, – забывшись, произнесла я вслух.
А ведь меня предупреждали, что за столом нужно молчать! Только отвечать на вопросы императора. Я заметила, что Александр слегка побледнел.
– Княгиня Елизавета, ты расскажешь нам об этом за кофе, – неожиданно милостиво отреагировал император. – Признаться, я кое-что подзабыл из истории.
– Как пожелаете, папенька, – смиренно склонила я голову.
Гроза, кажется, прошла стороной. Или диктаторские замашки Павла Петровича были сильно преувеличены его потомками.
Второе блюдо ели в молчании, только один раз император изволил разомкнуть уста:
– Княгиня Анна, твой супруг все еще инспектирует войска?
– Да, папенька.
Можно подумать, он сам этого не знал! Еще повезло, что он не отправил в такую же поездку Александра. Наверное, из-за моей болезни.
Кофе пили тут же: император терпеть не мог «бегать из комнаты в комнату», – как он выражался. И мне пришлось напрячь память и рассказать августейшему семейству, с кем они собираются породниться.
Петр Великий выдал замуж свою любимую племянницу Екатерину за человека со сложным характером и тяжелой рукой. Герцог Леопольд Мекленбургский был скор на расправу и супругу поколачивал регулярно. Та терпела четыре года, за которые родила дочь Анну, и… сбежала к своей вдовой матери в Россию. Попыток вернуть заблудшую супругу герцог практически не делал, тем более что это был его третий брак.
Фридрих Вильгельм умер в 1713 году и трон унаследовал его племянник Кристиан Людвиг. В настоящее время главой Дома Мекленбург-Шверин являлся герцог Фридрих Франц I. У жениха великой княжны Елены две сестры и три брата, семья пользуется определенным влиянием в Европе и находится в прекрасных отношениях с прусским королевским двором.
– Так что я рассчитываю, княжна Елена, что твой брак принесет нам более близкие отношения с Пруссией и укрепит положение России в Европе.
– Как вам будет угодно, папенька.
– А ты, княгиня Елизавета, молодец. Историю России всем нужно знать, да и не только России. Как-нибудь приглашу тебя к чаю, побеседовать об истории.
– Благодарю вас, папенька, за честь почту.
Краем глаза я заметила поджатые губы императрицы, не сулившие мне ничего хорошего, и, сославшись на оставшуюся после болезни слабость, быстренько слилась в свои покои. Хотелось верить, что к ужину к Марии свет Федоровне вернется хорошее настроение.
Ворвавшись следом за мной, Александр повалился на кушетку в спальне и захохотал.
– Что тебя так развеселило? – поинтересовалась я.
– А то, как ты ловко к государю подъехала. Он ведь историю обожает, его хлебом не корми, дай поговорить об Александре Македонском или Иване Грозном. Только собеседников найти трудно.
– Что ж тут трудного? Я тоже про историю часами могу разговаривать.
– А почему же мы с тобой тогда об этом никогда не беседовали?
Хороший вопрос. То ли Елизавета Алексеевна тоже была исторически-безграмотна, то ли эти разговоры не интересовали самого Александра. Не знаю. Зато знаю, как говорится, симметричный ответ:
– Наверное, потому же, почему только недавно фактически стали мужем и женой.
Александр стал серьезным и сел прямо.
– Неужели ты настолько меня боялась.
– Наверное… Я не помню. Вот то, что влюбилась в тебя с первого взгляда, помню прекрасно. И как ты мне в любви объяснился – тоже помню.
– Правда? – обрадовался Александр.
Я кивнула.
– Тебе еще пятнадцати не исполнилось, ты страшно смущался был очень сдержан, а я думала, что это – неприязнь ко мне. Плакала даже по ночам. И вдруг однажды, когда мы все рисовали в Бриллиантовой комнате, ты незаметно сунул мне записку с признанием в любви, которую только что написал. Спрашивал, можешь ли надеяться на ответное чувство и если да, то согласна ли я стать твоей женой.
– Не представляешь себе, как я трусил. А вдруг ты бы ответила отказом? Или вообще ничего не ответила.
– Я быстренько нацарапала тебе ответную записку: мол, тоже люблю и к тому же покоряюсь желанию, которое выразили мои родители, посылая меня сюда.
– С этого времени на нас стали смотреть как на жениха и невесту.
– Верно. А мне дали учителей русского языка и Закона Божия.
– Между прочим, ты сейчас говоришь без акцента. А маменька от своего так и не избавилась, как ни старалась. Папенька ее все время этим попрекает.
– И напрасно. Бабушка тоже говорила с немецким акцентом. Это уж кому как суждено.
– Кстати о «суждено». Суждено ли мне сегодня вечером навестить мою обожаемую жену в ее спальне? Ты как себя чувствуешь?
– Прекрасно, – искренне ответила я. – И буду тебя с нетерпением ждать.
Тут же я оказалась на руках у мужа, который осыпал меня страстными поцелуями.
– Как жаль, что нельзя прямо сейчас… Но ночью мы все наверстаем. И, Бог даст, обретем вскоре дитя.
– Я только об этом и молюсь.
Александр умчался по своим делам, а я занялась своими. Оказывается, я умела рисовать. А если сейчас попробовать?
Через некоторое время я обнаружила, что великого живописца из меня не выйдет, хотя карандашные рисунки получались неплохо и выглядели довольно мило. А раз так… Я потребовала, чтобы Катерина достала ящик с моими рисовальными принадлежностями и почти до самого ужина занималась тем, что рисовала на пластинке из слоновой кости портрет императрицы-свекрови. По памяти.
Зашедшая зачем-то в будуар Катерина всплеснула руками:
– Княгинюшка, да как же вы рисуете замечательно! Ее императорское величество прямо как живая вышла!
Я не слишком удивилась. В оставленном мною будущем я очень неплохо (для любителя) рисовала и даже одно время подрабатывала портретистом на Арбате. Мои работы пользовались популярностью у покупателей и постоянные насмешки друзей, которые утверждали, что я изображаю людей не такими, какие они есть, а такими, какими бы они хотели быть. Возможно. Ну, и что в этом плохого?
Вот и императрица у меня получилась – загляденье. Пышные волосы, огромные глаза с поволокой, чувственные губы, кожа – как персик. Плюс – великолепие алого бархатного платья, в котором она была на обеде и к которому я щедрой рукой добавила драгоценности из области моей фантазии, а также популярного сериала «Великолепный век». Нужно же подлизаться к свекрови, чтобы она перестала на меня коситься и поджимать губы.
– Лиз, ты не перестаешь меня поражать, – услышала я за спиной голос Александра.
– Тебе нравится?
– Маман будет в восторге. Она обожает миниатюры, особенно в стиле барокко. Кстати, отец о тебе очень лестно отзывался, когда мы с ним пили чай. Сказал, что наконец-то в семье появилась умная женщина, с которой можно поговорить.
– Мне кажется, что на самом деле Павел Петрович очень добрый человек, – задумчиво сказала я. – Не зря простой народ его обожает.
– А большинство придворных – ненавидит, – мрачно отозвался Александр. – Он отнял у них все привилегии, дарованные когда-то бабушкой, сам работает по 14—16 часов в сутки и от других ждет того же, а когда обманывается в своих ожиданиях – гневается.
– А это правда, что он спит на солдатской постели? – полюбопытствовала я.
– Чистая правда. Маман это все бесит, она хотела бы находиться во главе двора, во всем подобному бабушкину, а отец позволяет устраивать балы не чаще раза в два месяца и отменил почти все придворные развлечения.
– Что ж, могу ее понять. Но, честно говоря, я бы с большим удовольствием беседовала с императором, чем танцевала с каким-нибудь пустоголовым франтом. Кстати, вопрос о князе Адаме решен?
– Решен. Отец очень обрадовался тому, что все слухи оказались ложными и приказал готовить указ о назначении князя послом у короля Сардинского.
О существовании такого королевства я даже не подозревала. Далеко же послал мой царственный свекор ухажера своей невестки!
– Ты расстроен, Саша?
– Как-нибудь переживу, – усмехнулся тот. – Папенька все больше втягивает меня в решение государственных вопросов, свободного времени почти нет. А то, что есть, теперь принадлежит тебе.
А еще говорят, что мужская дружба – это некий титано-ванадиевый сплав, и что крепче нее ничего не бывает.
– Пора одеваться к ужину, – взглянув на часы, сказал Александр. – Или ты собираешься идти в этом капоте?
Ну, я бы пошла, только вот положение обязывает. Пришлось звать Катерину и срочно приводить себя в соответствующий вид.
Ужин мало чем отличался от обеда, разве что количеством блюд. Кормили разварной осетриной с картошкой и масляно-яичным соусом. Император изволил поинтересоваться, чем я занималась после обеда.
– Готовила подарок для маменьки, – честно ответила я.
– Это в честь чего? – осведомилась та.
– Просто захотелось, чтобы вы улыбнулись, маменька.
– И что это за подарок?
Лед в ее взгляде начал потихоньку таять.
– Миниатюра. К завтрашнему дню лак высохнет и я буду иметь счастье презентовать ее вам.
– А что на ней изображено?
– Душенька, – вмешался император, – прояви чуть-чуть терпения. Лиза наверняка хотела сделать сюрприз. Так ведь, княгиня Елизавета?
Я не стала спорить.
После трапезы император потребовал, чтобы Александр снова явился к нему в кабинет: обсудить какие-то внешнеполитические вопросы, а всех остальных, то есть дам и девиц, императрица изволила пригласить к себе на партию в пикет.
Упс! В карточных играх я всегда была полным профаном. Поэтому императрица села играть с Аннет, Алексанрин и Еленой, а я примостилась к стоявшему в углу маленькому фортепиано и начала тихонько наигрывать пьески из моего не слишком обширного репертуара. Неважно, что большинство этих пьес еще не было сочинено, главное – я умела их исполнять на более или менее приличном уровне.
С моего места мне был прекрасно виден карточный стол и лица игроков. Раскрасневшаяся от азарта Аннет, витающая в облаках Александрина, сосредоточенная Елена и величественная даже здесь императрица. Я подумала, что первая через несколько лет навсегда покинет Россию, спасаясь от сумасброда-супруга, а две других еще до этого умрут на чужбине, не прожив и двадцати лет. И я была бессильна что-либо изменить. Или все-таки нет?
А вот роковую гибель императора мне бы хотелось предотвратить. И кое-какие мысли по этому поводу у меня уже были. Павлу Петровичу недавно исполнилось сорок два года – нелепо погибать в таком возрасте из-за чьих-то амбиций. Да и не хотелось мне, чтобы мой муж потом всю жизнь страдал комплексом вины, а его дражайшая маменька его этим шантажировала.
– Дочь моя, – услышала я голос императрицы, – вы доставили нам большое удовольствие. Видите, можно приятно проводить время в кругу семьи и не беря в руки карты. А вы все время убегали в свои покои…
– Простите, маменька, – охотно повинилась я, – я поступала глупо. Впредь постараюсь так не делать.
В общем, вечер удался. А его продолжение в обществе только моего мужа в моей спальне – тем более. Заснула я в состоянии абсолютного умиротворения.
