Сунна Самайн
Пятый шаг
2. Путешествие во времени
Автомобиль Ханны замер в длинной очереди на пограничном переходе. Пять часов томительного ожидания – и вот наконец её машина приблизилась к шлагбауму.
В зеркале заднего вида мелькнула фигура. Мужчина средних лет в потёртой ветровке ловко обходил стоящие автомобили.
– Добрый день, пани, – незнакомец наклонился к открытому окну, и Ханна уловила лёгкий запах табака и ментола. – Не подвезёте попутчика? Срочно нужно в Беларусь – жена рожает. Оплачу бензин вперед.
Его польский был безупречным, лишь мягкий акцент выдавал в нём местного. Ханна окинула незнакомца оценивающим взглядом: никакого багажа, только небольшая сумка через плечо. Когда он достал пачку злотых, она сдалась:
– Ладно, садитесь.
– Павел, – представился он, устроившись на пассажирском сиденье.
– Ханна.
– В первый раз едете? – поинтересовался попутчик.
– Да, – кивнула она. – Еду в Крево. А вы так хорошо говорите по-польски…
– У нас тут всё приграничье двуязычное, – улыбнулся он. – Я вам покажу дорогу. Остановитесь у того знака, скоро въедем на территорию Беларуси.
На пункте контроля таможенник весело окликнул:
– А, Лисичкин! Опять в польской машине. Что на этот раз везёшь?
– Да что я, ничего не везу. Жена рожает – вот и спешу домой, – спокойно ответил Павел, легко переключаясь на русский.
– Знаем твои сказки! То жена рожает, то брат ногу сломал… Ладно, машину на досмотр.
– Машина не моя, – пожал плечами Павел. – Попросил панну подвезти.
– Тем более на досмотр, – отрезал таможенник.
Три часа мучительной проверки. Когда их наконец выпустили, солнце уже клонилось к горизонту.
– Простите, я не думал, что так получится, – искренне извинился Павел, когда они снова выехали на трассу. – Не хотел доставить вам неприятности. У вас есть где остановиться на ночь?
– Планировала снять гостиницу недалеко от Крево, – устало ответила Ханна.
– У меня там сестра живёт. Ядвига – библиотекарь, увлекается историей. Говорит по-польски не хуже меня, – он лукаво подмигнул. – Позвоню ей – думаю, с радостью вас примет. Будет удобнее и дешевле, чем в гостинице.
Его слова звучали так убедительно, что Ханна снова согласилась. Павел быстро созвонился с сестрой, добавил адрес в навигатор:
– Через полтора часа будете у неё. А меня высадите вон на том повороте. Спасибо большое, и ещё раз простите за неудобства.
Ядвига встретила Ханну на пороге деревянного дома. Её польский действительно был хорош:
– Проходите, дорогая! Я как раз закончила готовить ужин. – Она приняла у Ханны куртку, указала на тёплую, просторную комнату. – Вам наверняка хочется отдохнуть после такой дороги.
Ароматный бигос напомнил путешественнице о детстве – у бабушки в Подляшье пахло точно так же: капустой, копчёностями и чем-то неуловимо тёплым.
Ханна уснула сразу. В следующую секунду – каменная мостовая под ногами, ворота замка перед глазами. Со всех сторон подъезжали всадники в сверкающих доспехах. Их лошади были украшены тяжёлой, дорогой сбруей. Рядом с Ханной стоял статный мужчина в кафтане. Он привычно коснулся её плеча.
– Люба моя, проверь, всё ли готово к трапезе. Видишь, сколько знатных гостей пожаловало?
– Конечно, Всеслав, —ответила она чужимголосом.
Ханна вошла в помещение. Внутренние коридоры были до боли знакомы. Поворот налево… Часовня… Резкая боль в спине…
– А-а-а! – Ханна вскочила на кровати, хватая ртом воздух.
Дверь распахнулась. На пороге появилась Ядвига с горящей свечой.
– Дурной сон? – в её голосе прозвучало не столько удивление, сколько… понимание. – Завтра отведу вас к местной знахарке. Она знает, как с этим справляться.
– Нет! – Ханна резко мотнула головой. – Отведите меня лучше к крепости.
Утром на столе уже ждали блины с мачанкой. Ядвига налила молоко в глиняные кружки:
– Поешьте хоть немного. Идти недолго, но всё же лучше не на пустой желудок, – сказала хозяйка, мягко поправляя платок на плече.
– Спасибо… – Ханна нерешительно взяла вилку. – Вы сейчас отведёте меня туда?
– Конечно, – сказала Ядвига с лёгкой улыбкой. – Только не ждите чуда. От постройки мало что уцелело.
Она на секунду задумалась, потом, уже собирая посуду, добавила:
– Но всё равно… место сильное. Кто был – понимает.
Развалины встретили их молчаливо. Обвалившиеся стены, мох, деревья сквозь кладку. В кустах стрекотали кузнечики.
– Думала, будет… больше, – прошептала Ханна.
– А что вы хотели? – Ядвига усмехнулась, провела ладонью по камню. – С тех пор много чегообрушилось… Хорошо хоть башня уцелела, да куски кладки остались. А вход был… вот здесь.
Она указала на зияющий проём в стене.
Ханна подошла ближе – и застыла. Всё её существо протестовало – туда нельзя. Но, несмотря на это, она сделала шаг вперед.
Воздух сгустился, дышать стало труднее. В ушах нарастал звон, звуки отдалялись. Пространство сжималось, словно стены придвинулись вплотную.
Ханна споткнулась, но устояла. Земля под ногами качнулась. Перед глазами сгущались тени, расплывались очертания. Она пыталась остановиться – поздно. Что-то сильнее воли вело её вперёд.
Пятнадцать шагов прямо. Поворот налево. Ещё восемь.
С каждым шагом тревога усиливалась. В горле пересохло, голос исчез.
На пятом шаге мир изменился.
Мягкая трава исчезла под ногами – её сменил гладкий камень, хранящий тепло. Мир вокруг наполнился звуками, запахами, движением. На теле – чужая одежда: плотная, тяжёлая, с тугим воротом. В ладони – чья-то рука. Её собственные пальцы сжались в ответ, будто это движение она повторяла сотни раз.
– Люба моя, проверь, всё ли готово к трапезе. Видишь, сколько знатных гостей пожаловало?
Голос раздался сбоку – знакомый до мурашек. Женщина встретилась с ним взглядом – и всё внутри оборвалось. Это был Всеслав. Не во сне. Он был рядом.
Шуршание платьев, ржание лошадей, гомон голосов. Реальность вспыхнула слишком ярко, чтобы быть видением.
Тело слушалось, но словно принадлежало кому-то другому. Каждое движение было точным, уверенным. И всё же внутри неё зрела одна мысль: это не её жизнь.
3. Погружение в прошлое
Жена управляющего Анастасия спешила по каменным коридорам, поправляя на ходу выбившуюся прядь волос. В кухне царило оживление – повара в засаленных передниках перекрикивались, переставляя дымящиеся котлы, кухонные мальчишки таскали дрова, а на вертелах с шипением подрумянивались зажаренные поросята. Воздух был насыщен ароматами тмина, шафрана и жареного сала.
– К пиру все готово, пани! – крикнул главный повар, вытирая пот со лба. Анастасия одобрительно кивнула, пробежав взглядом по рядам пирогов с капустой и грибами, копчёным осетрам на дубовых досках, горам свежего ржаного хлеба. Во дворе уже накрывали столы. Слуги в ливреях расстилали белые полотняные скатерти, расставляя оловянные кубки и глиняные миски. Из ворот доносился лязг подков – первые гости прибывали. Знатные паны в бархатных жупанах помогали сойти с коней дамам в парчовых платьях – некоторые из женщин сидели в специальных дамских седлах с резными деревянными подпорками, другие прибыли в крытых повозках, обитых изнутри мягкими тканями. Свита в кольчугах поверх цветных кафтанов держалась чуть поодаль, давая господам возможность для первых приветствий. "Всё идёт хорошо", – подумала Анастасия, замечая, как муж деловито отдаёт распоряжения у конюшни. Всеслав, несмотря на свои пятьдесят пять лет, держался прямо, как молодой воин. Их брак два года назад многие сочли странным – бедная дворянка и влиятельный управляющий княжеским замком. Но для осиротевшей Анастасии это была удача.
–Пани, вам бы переодеться к обеду? —служанка почтительно склонила голову. В опочивальне на резной лавке уже ждало праздничное платье – синее, с серебряным шитьём на рукавах. Глядя на своё отражение в полированном медном зеркале, Анастасия на миг замерла: тёмные глаза, высокие скулы, густые каштановые косы, уложенные по моде.
Во дворе уже звучала музыка. За длинными столами литовские бояре в лёгких суконных шапках чокались кубками с польскими шляхтичами в расстёгнутых жупанах. Августовское солнце сильно припекало, и многие, сбросив тяжёлые кафтаны, сидели в тонких льняных рубахах. Слуги сновали между скамьями, поднося кувшины с охлаждённым квасом и мокрые полотенца для освежения. Великого князя ожидали лишь завтра, но праздник уже уверенно набирал обороты.
За главным столом восседали Всеслав и Анастасия приветливо кивали гостям и поднимали кубки. Пир шёл своим чередом – смех, тосты, звон посуды. Вдруг взгляд Анастасии остановился на одном человеке.
Среди польских послов сидел молодой мужчина в скромном кафтане из добротного сукна. В отличие от разгорячённых вином вельмож, он лишь пригублял кубок. Их взгляды встретились, и Анастасия поспешно отвела глаза, но холодок уже пробежал по её спине.
Вдруг мужчина встал и потянул кубок в сторону Анастасии:
– За здоровье прекрасной хозяйки! – его голос прозвучал звонко, перекрывая общий гул.
Анастасия, чувствуя, как жар разливается по щекам, едва заметно кивнула в ответ.
Пир подходил к концу. Всеслав наклонился к жене, его губы едва коснулись её уха:
– Завтра прибудет князь. Проверь гостевые покои и часовню – всё должно быть безупречно.
Анастасия кивнула и, извинившись перед гостями, ушла со двора. Длинные коридоры замка, прогретые за день, теперь отдавали накопленное тепло. Она начала обход с гостевых покоев – слуги уже разложили на постелях свежую мяту и полынь, аромат которых смешивался с запахом вощёных полов.
Убедившись, что покои готовы, Анастасия направилась к часовне. Её шаги гулко раздавались под сводами пустынного коридора. Когда она толкнула массивную дубовую дверь, её окатил поток ледяного воздуха – словно здание выдохнуло ей в лицо. В полумраке, у самой стены, стоял тот самый поляк. Его длинные пальцы скользили по шероховатой поверхности. При свете настенных факелов Анастасия заметила, как он внимательно рассматривает фрески на стене, будто наткнувшись на что-то важное.
– Вы интересуетесь нашей историей? – её голос гулко разнёсся под сводами.
Мужчина вздрогнул, но мгновенно овладел собой. Повернувшись, он заслонил рукой тот участок стены, который только что изучал:
– Старинные символы… удивительно похожи на краковские. – Его улыбка была вежливой маской, но глаза оставались холодными и настороженными.
Она сделала шаг назад и внезапно осознала, что они здесь одни. Последние лучи солнца скользили сквозь окна, окрашивая плиты в багровые тона.
– Мне пора, – прошептала Анастасия. – Муж ждет.
Поляк молча склонил голову, но его взгляд, казалось, преследовал её даже когда она уже вышла в коридор.
Едва уставшая Анастасия опустила веки, как за окном закричали петухи – наступал рассвет. Весь следующий день прошёл в лихорадочных приготовлениях – проверка запасов, последние уборки, расстановка стражей вдоль дороги. К полудню на башнях появились дозорные.
– Видим! – разнёсся крик с восточной стены. – Княжеский стяг на горизонте!
С этого момента всё словно поплыло. Гонцы сновали между воротами и покоями, передавая новости о приближении свиты. На кухне началась последняя лихорадочная суета. Анастасия, облачённая в парадный голубой летник с серебряными застёжками, стояла рядом с мужем у главных ворот, когда над замком разнёсся протяжный звук рога. Въезд Ягайло во двор замка запомнился ей калейдоскопом образов: сверканием доспехов его дружины, тяжёлым топотом конских копыт по бревенчатому настилу, переливчатым звонов колокольчиков на сбруе. Князь сошёл с коня – высокий, с пронзительными серыми глазами, в тёмно-красном кафтане, расшитом золотыми нитями.
После приветствий и краткой церемонии, когда солнце уже склонялось к закату, начался пир. Во внутреннем дворе, за длинными дубовыми столами, ещё залитыми дневным светом, пестрели яства: оленина с можжевельником, утка с лесными яблоками, свежий хлеб с тмином.
Слуги в синих ливреях с гербом князя быстро сновали между рядами, наполняя кубки медовухой и вином. На специально возведённом помосте музыканты начали первую мелодию – негромкую, размеренную, как раз в тон уходящему дню. По мере того как солнце опускалось ниже, слуги начали зажигать факелы вдоль стен. Их трепещущий свет постепенно заменял угасающий дневной, превращая пиршество в волшебное зрелище. Тени танцующих гостей вытягивались по каменным плитам двора, сливаясь в причудливые узоры.
Когда вспыхнула жаровня с благовониями, двор будто преобразился в гигантский светильник: отблески пламени дрожали в зеркальной глади кубков и металле украшений. Именно тогда, в этом таинственном переходе от дня к ночи, когда последние солнечные лучи ещё цеплялись за зубцы башен, а факелы уже вовсю плясали в вечернем воздухе, Анастасия заметила его взгляд…
– Панна Анастасия, – поляк склонился в изящном поклоне, – осмелюсь ли просить вас о танце?
Его рука оказалась удивительно тёплой, когда она вложила в неё свои пальцы. Они двигались в такт музыке, и Анастасия поймала себя на мысли, что не может отвести взгляда от его глаз – тёмных, как чернила, но вспыхивающих золотом при свете факелов.
– Ваш замок прекрасен, – прошептал мужчина, чуть наклоняясь, – но ничто здесь не сравнится с его хозяйкой.
Прежде чем она успела ответить, музыка смолкла. Он поцеловал её руку, и его губы обожгли кожу:
– Станислав Соколовский. До завтра, панна.
Позже, когда пир достиг апогея и гости перешли к крепким медовым настойкам, Анастасия незаметно выскользнула в часовню. Тишина здесь, после шума пиршества, была почти осязаемой. Через несколько дней на этом самом месте подпишут унию, и Великое княжество Литовское навсегда изменит свой путь.
Сняв со стены факел, Анастасия подошла к тому самому месту, где накануне стоял Станислав. Стена была покрыта свежими фресками: яркие краски, чёткие линии, лики святых.
Но сквозь слой краски, в самом нижнем углу, при дрожащем свете огня вдруг проступили иные очертания: затёртые, едва заметные. Это была спираль – не идеальная, а искривлённая, словно её чертили дрожащей рукой в момент смертной муки. Линии начинали закручиваться по часовой стрелке, но резко ломались, уходя в обратную сторону, образуя разорванный вихрь. Если смотреть слишком долго, возникало ощущение движения – будто спираль медленно вращается, затягивая взгляд в свою сердцевину. В центре находилсяперевёрнутый черный треугольник, перечёркнутый вертикальной чертой. По контуру спирали шли руны, но не славянские, а более древние. У нижнего края круга едва угадывалась надпись, выцарапанная на камне: тамо, иде же сѣнь – ту и сила.
Почему этот знак так привлёк внимание польского дипломата? И почему её собственное сердце бешено забилось при виде этих древних линий? В груди поднималось странное предчувствие – будто она приближалась к чему-то неясному, но очень важному.