Стивен Эриксон
Полуночный прилив
Тринадцать лет назад Удинаас был молодым моряком. Тогда шел третий год его работы по контракту, заключенному с торговцем Интаросом из Трейта – самого северного города в Летерийском королевстве. Китобойное судно «Напористый», на котором плавал Удинаас, возвращалось из плавания к Бенедскому заливу. Шли с богатой добычей, торопясь еще затемно достичь ничейных вод, начинавшихся к западу от Калешского залива. И надо же было такому случиться! Словно призраки, из тьмы вдруг вылетели пять к’ортанских баркасов, в которых сидели воины из племени хиротов. Началась погоня.
Если бы не алчность капитана, их корабль наверняка ушел бы от преследователей. Но этот сквалыга не захотел расставаться с уловом.
Удинаас хорошо запомнил, какие лица были у капитана и офицеров «Напористого», когда тех привязывали к одной из китовых туш, чтобы бросить на съедение акулам и дхэнраби. Матросов хироты забрали с собой. Кроме того, нападавшие взяли все железные предметы, какие только имелись на корабле, а также все, что годилось в качестве трофеев. После этого «Напористого» отдали на растерзание духам Тени, которые быстро изничтожили мертвое дерево летерийского судна. Хироты прихватили также и две китовые туши.
Даже сейчас, вспоминая о судьбе капитана и офицеров, Удинаас не испытывал ни малейшего сочувствия. С какой стати их жалеть? Он уже родился должником, повторяя путь отца и дела. Задолженность и рабство, по сути, означали одно и то же. Жизнь в неволе у хиротов не была слишком уж тяжелой. Послушание вознаграждалось: хозяева защищали рабов от врагов, обеспечивали кровом над головой. Пока не началась война за объединение племен, их всегда кормили досыта.
Удинааса, который достался семье Сенгар, приставили к хозяйству. Среди его многочисленных обязанностей была и починка сетей для четырех рыболовных кнарри, которыми владело это знатное семейство. Поскольку Удинаас раньше был моряком, ему не разрешалось отправляться на промысел. Он латал сети и прицеплял к ним грузила, расположившись на берегу речного устья. К морю ему запрещалось даже подходить. Однако Удинаас не испытывал желания сбежать из плена. В деревне было более чем достаточно рабов, и абсолютно все – летерийцы. Так что он имел возможность общаться с соплеменниками, хотя зачастую это лишь нагоняло на него тоску. Естественно, жизнь в Летерии имела свои привлекательные стороны, но Удинаас твердо знал: случись чудо и вернись он на родину, на него сразу же вновь повесят семейный долг. Кое-кто из рабов тяжело вздыхал, вспоминая о былых временах. Однако сам Удинаас при виде подобных страданий лишь усмехался: да, дома, что и говорить, имелось множество соблазнов, однако они всегда были ему не по карману.
В сумерках на другой берег речного устья пришли двое старших сыновей Томада Сенгара. Они о чем-то оживленно беседовали. Слов Удинаас разобрать не мог, но без труда догадывался о содержании разговора. Летерийские корабли снова вторглись в воды тисте эдур. Весть об этом разнеслась еще раньше, чем молодой Рулад успел добраться до крепости. Как и следовало ожидать, король-колдун созвал совет. Значит, вскоре снова разразится яростное сражение, густо приправленное магией. Удинаас втайне желал, чтобы воины тисте эдур разбили его соплеменников и отняли у тех добычу. Война и так истощила запасы. Если у тисте эдур начнется голод, первыми от него пострадают рабы.
Удинаас хорошо понимал сородичей. Для летерийцев все измерялось золотом. Можно сказать, весь их мир крутился вокруг него. Власть, положение в обществе, уважение окружающих и чувство собственного достоинства – все это можно было купить за деньги. Их королевство, словно паутина, опутывали сети долгов, больших и малых. Долги определяли отношения между людьми, бросая тень на любой замысел, решение и поступок. Дерзкое нарушение договора, самовольная охота на тюленей – это наверняка лишь первый шаг. Летерийцы применяли подобную стратегию ко всем соседям. И до сих пор она не давала сбоев. Неудивительно, что соотечественники Удинааса считали тисте эдур очередным племенем, которое вскоре тоже будет завоевано и покорено.
«И вот здесь, летерийские умники, вы крупно ошибаетесь», – мысленно хмыкнул он.
Чего ждать дальше? Похоже, Великая встреча все же состоится. И скорее всего, король-колдун и его советники, какими бы рассудительными и дальновидными они ни были, позволят летерийцам втянуть их в новое соглашение. Больше всего Удинааса тревожили возможные последствия.
Мимо, неся на плечах тяжелые мешки с водорослями, прошли трое рабов из дома Бунов.
– Эй, Удинаас! – окликнул его один из них. – Сегодня Ведьмино Перышко будет гадать на черепках. Начнет аккурат в то время, когда соберется совет.
Удинаас принялся развешивать сеть на сушильных распорках.
– Спасибо за известие, Хулад, – поблагодарил он. – Я обязательно приду.
Рабы удалились. Удинаас вновь остался один. Взглянув в северном направлении, он увидел Фэра и Трулля, поднимавшихся по склону к сторожевым воротам внешней стены.
Полностью развесив сеть, Удинаас собрал свои орудия в корзинку, приладил крышку и выпрямил спину.
Сзади послышалось хлопанье крыльев. Он повернулся на звук, удивляясь, какая же это птаха отваживается летать после захода солнца. Однако ничего понять не успел: бледный силуэт мелькнул и исчез. Удинаас заморгал, напрягая зрение и пытаясь увидеть птицу снова. Тут явно что-то не так. Ох, похоже, дело нечисто. Он переместился влево, туда, где тянулась песчаная полоса. Присев на корточки, закрыл глаза, мизинцем левой руки быстро начертил призывающий знак, а двумя пальцами правой коснулся век и прошептал молитву:
– Костяшки брошены. Спаситель, воззрись же на меня из тьмы ночной. Скиталец! Обрати на всех нас взор!
Потом Удинаас опустил правую руку, взглянув на изображенный им знак:
– Сгинь, Ворона!
Ответом были вздохи ветра и шелест волн. А затем издали донеслось карканье.
Весь дрожа, он вскочил на ноги и, схватив корзинку, помчался к воротам.
Королевский зал представлял собой просторное круглое помещение. Потолочные балки из черного дерева придавали ему вид шатра, верхняя часть которого терялась в дыму. По краям зала стояли нечистокровные воины из знатных семей, образуя внешний круг тех, кому дозволялось присутствовать на совете. Далее шли ряды скамеек со спинками, на которых устроились замужние женщины и вдовы. Незамужние и невесты, скрестив ноги, восседали на шкурах. В шаге от них начиналась яма глубиной не более двух локтей. Там на утрамбованном земляном полу сидели воины. В самом центре зала располагался помост шириною в пятнадцать шагов, на котором в окружении пятерых принцев-заложников стоял Ханнан Мосаг, король-колдун.
Пока Трулль и Фэр спускались в яму, чтобы занять свои места среди чистокровных воинов, Трулль украдкой взглянул на правителя. Внешне – ничего примечательного. Среднего роста, обычного телосложения. Самое заурядное лицо, только разве что чуть бледнее, чем у большинства тисте эдур. Вдобавок король был косоглазым, отчего его физиономия всегда казалась удивленной. Ханнан Мосаг не отличался телесной силой. Настоящая его сила таилась в голосе, низком и глубоком. Для того чтобы заставить себя слушать, этому человеку вовсе не требовалось повышать голос или тем более кричать.
Король стоял молча. Казалось, Ханнан Мосаг обрел власть по чистой случайности, а теперь и сам удивляется: как же это он вдруг попал на помост в самой середине громадного зала? Одеждой Мосаг совершенно не отличался от остальных воинов. На его поясе не висели трофеи. Да и к чему они, когда вокруг сидят живые трофеи – пятеро старших сыновей пяти покоренных им вождей?
Но стоило приглядеться к королю-колдуну попристальнее, как всякие сомнения тут же исчезали. Глаза замечали странную тень, отбрасываемую Ханнаном Мосагом. Тень эта принадлежала не столько ему, сколько духу-телохранителю. Внешне тот напоминал рослого воина в доспехах и шлеме, в руках которого застыли два смертоносных меча. Защитник сей всегда бодрствовал. Скользнув по нему взглядом, Трулль поспешно отвел глаза.
Телохранитель короля был порождением собственной тени Ханнана Мосага. Такое удавалось лишь немногим чародеям и требовало изрядного умения обращаться с магической силой Куральда Эмурланна. Молчаливый, недремлющий страж был весь пропитан ею.
Трулль перевел взгляд на королевских к’риснанов. Они не просто представляли здесь своих отцов. Принцы также являлись учениками Ханнана Мосага, которых он обучал премудростям чародейства. Король-колдун взамен прежних имен дал заложникам новые, тайные, связанные с ним особыми магическими заклинаниями. Наступит день, и к’риснаны вернутся в родные племена, чтобы стать там вождями. Но и тогда их верность королю останется безраздельной.
Трулль сидел напротив заложника, происходившего из мерудов. Самое многочисленное из шести племен тисте эдур, оно держалось до последнего. Их насчитывалось сто тысяч, причем сорок тысяч из них были чистокровными воинами или же теми, кому в самом скором времени предстояло сделаться таковыми. Меруды всегда утверждали, что они должны стоять во главе всех тисте эдур. У них больше воинов, больше кораблей, а у их вождя столько трофеев, сколько еще никогда и ни у кого не было. Следовательно, власть должна принадлежать мерудам.
Возможно, так и случилось бы, если бы не исключительное умение Ханнана Мосага черпать магическую силу из доступных ему осколков Куральда Эмурланна. Ханрад Халаг – вождь мерудов – был искусным воином, но по чародейским способностям значительно уступал королю-колдуну.
Только Мосаг и Халаг знали все подробности окончательной капитуляции мерудов. Воины непокорного племени стойко держались против сил хиротов и подчиненных ими племен: арапаев, соллантов, ден-ратов и бенедов. Ритуальные законы ведения межклановых войн трещали по швам. На смену им приходила невиданная прежде жестокость, порожденная отчаянием. Казалось, еще немного – и древние каноны будут окончательно опрокинуты.
В одну из ночей Ханнану Мосагу удалось незамеченным проникнуть в родную деревню вождя мерудов и явиться к нему в дом. С первыми лучами пробудившейся Менандоры Ханрад Халаг и его племя сдались.
Трулль не знал, как относиться к упорным слухам о том, что с тех пор Халаг не отбрасывает тени, ибо сам никогда не видел вождя мерудов. Сейчас он смотрел на старшего сына Халага. Голова к’риснана была обрита наголо – знак того, что он порвал со своим родом. Лицо испещряли широкие и глубокие шрамы. Глаза заложника, внешне спокойные, тем не менее внимательно смотрели по сторонам, словно бы он опасался, что сюда могут подослать убийц.
Масляные лампы под потолком принялись мигать. Разговоры стихли, а глаза собравшихся устремились на Ханнана Мосага.
Королю-колдуну не понадобилось повышать голос; каждое его слово и так было отчетливо слышно в самых дальних уголках круглого зала.
– Минувшим днем Рулад, нечистокровный воин и сын Томада Сенгара, передал мне слова своего брата Трулля Сенгара. Тот побывал на берегу Калешского залива, где собирал зеленый нефрит. Неожиданно для себя Трулль стал очевидцем тревожного события, заставившего его в течение трех дней и двух ночей подряд безостановочно бежать сюда.
Ханнан Мосаг перевел взгляд на Трулля:
– Трулль Сенгар, поднимись ко мне, встань рядом и поведай о том, чему ты был свидетелем.
Сидевшие воины подвинулись в сторону, освобождая проход. Трулль запрыгнул на помост, отчаянно борясь с усталостью: ноги так и норовили подогнуться. Выпрямившись, молодой человек прошел между двумя сидящими к’риснанами и встал справа от короля-колдуна. Прежде чем начать говорить, он оглядел собравшихся. Лица воинов были мрачными от гнева и желания отомстить. Чувствовалось, многие готовы хоть сейчас выступить в поход.
– Я обращаю свои слова ко всем, кто собрался на совет. В этом году тюлени раньше обычного пришли на свое брачное лежбище. Там, где заканчивается мелководье, я видел скопище акул, предвкушавших добычу. Но не эти хищницы насторожили меня. На якорях стояло девятнадцать летерийских кораблей.
– Девятнадцать! – эхом пронеслось по залу.
Слова говорящего на совете полагалось слушать в полном молчании, но Трулль вполне понимал настроение собравшихся. Немного помолчав, он продолжил:
– Низкая посадка кораблей подсказала мне, что их трюмы битком набиты тюленьими тушами. Вода вокруг была красной от крови и внутренностей животных. Возле судов я увидел множество лодок. Оттуда на палубы беспрестанно поднимали десятки, нет, даже сотни новых туш. Еще двадцать лодок стояло на мелководье, пока семьдесят летерийцев на берегу безжалостно били зверей.
– Они заметили тебя? – поинтересовался кто-то из воинов.
Похоже, сегодня Ханнан Мосаг терпимо относился к нарушению правил, ибо даже не одернул спросившего.
– Заметили и на время прекратили бойню. Летерийцы что-то кричали мне, но ветер относил слова в море. Зато я видел их лица. Эти нечестивцы смеялись.
Воины начали в гневе вскакивать со своих мест. Тогда Ханнан Мосаг слегка махнул рукой, и зал успокоился.
– Трулль Сенгар еще не закончил свой рассказ, – напомнил король-колдун.
– Сегодня утром я вернулся в нашу деревню и теперь стою перед вами. Воины, вы знаете, что мое излюбленное оружие – копье. Можете ли вы припомнить, чтобы когда-нибудь видели меня без моего верного друга с железным наконечником? Но домой я явился безоружным. Мое копье осталось в груди летерийца, засмеявшегося первым.
Ответом на эти слова был одобрительный гул голосов.
Ханнан Мосаг дотронулся до плеча Трулля, и тот отступил назад. Король-колдун оглядел собравшихся. Вновь установилась тишина.
– Трулль Сенгар поступил так, как поступил бы любой воин тисте эдур. Его поступок воодушевил меня и наполнил гордостью. Сейчас Трулль Сенгар стоит перед вами. Представляю, как неловко опытному воину оказаться без оружия.
И с этими словами он опустил руку на плечо рассказчика. Рука не была тяжелой, однако Трулль весь одеревенел.
– Получив это известие, я, как и надлежит королю, погрузился в тщательные раздумья, – продолжил Ханнан Мосаг. – Я понял, что должен отодвинуть свою гордость в сторону и смотреть шире и дальше. Необходимо уяснить смысл случившегося. Копье, поразившее насмешника. Убитый летериец. Безоружный тисте эдур. Глядя на лица своих досточтимых воинов, я вижу тысячу выпущенных копий, тысячу мертвых летерийцев и тысячу безоружных тисте эдур.
Никто не осмелился возразить ему, произнести вслух ответ, который напрашивался сам собой: «Копий у нас хватит на всех».
– Я вижу в ваших глазах жажду отмщения. Летерийских грабителей надобно уничтожить. Убить, невзирая на близящуюся Великую встречу, ибо те, кто послал эти корабли, предвидели нашу реакцию. Это обычные игры летерийцев, в которые те испокон веку играют с нами. Должны ли мы поступить так, как они от нас ожидают? Разумеется, должны. Ответ на их преступление может быть только один. Наши действия окажутся вполне предсказуемыми и послужат неведомым для нас замыслам, которые непременно откроются на Великой встрече.
Теперь хмурые лица присутствующих сделались озадаченными. До сих пор все было ясно и понятно. Воинам казалось, что дальше разговор пойдет о подробностях грядущего сражения с летерийцами. Но вместо этого Ханнан Мосаг повел их по незнакомому пути.
– Грабители обязательно погибнут, – продолжил король-колдун, – но не вы прольете их кровь. Мы дадим надлежащий ответ, но ответим при этом так, как наши враги и представить себе не могут. Времена битв с летерийцами еще наступят. Позже. Воины, я обещаю вам кровь врагов, однако на сей раз дерзкие захватчики будут лишены чести умереть от ваших рук. Их судьбой займется Куральд Эмурланн.
Трулль Сенгар невольно вздрогнул.
Зал затих.
– Мои к’риснаны совершат полное раскрытие магического Пути, – громогласно объявил Ханнан Мосаг. – Никакое оружие, никакие доспехи не спасут летерийцев. Их чародеи будут ослеплены и сломлены. Ни о каком ответном ударе с их стороны не может быть и речи. Захватчиков ожидает ужасная, мучительная смерть. Они будут трястись от страха и громко плакать, точно испуганные дети. И все это запечатлеется на лицах врагов и послужит к устрашению тех, кто найдет их трупы.
У Трулля бешено заколотилось сердце. Во рту у него пересохло. Ничего себе заявление! На какие колдовские силы натолкнулся Ханнан Мосаг? В последний раз полное раскрытие Куральда Эмурланна совершал сам Скабандарий Кровоглазый, легендарный Отец-Тень. Но тогда Куральд Эмурланн еще оставался целым и невредимым. Между прочим, целостность магического Пути не восстановлена до сих пор. Трулль подозревал, что это вряд ли вообще можно сделать. Тем не менее одни осколки были крупнее и обладали большей чародейской силой, нежели другие. Так неужели король-колдун нашел новый фрагмент?
Перед Ведьминым Перышком лежала целая россыпь гадательных черепков – блеклых, щербатых, исцарапанных керамических плиток. Когда Удинаас вбежал в пыльный сарай, чтобы сообщить о страшном знамении и отговорить молодую рабыню от гадания, было уже поздно. Слишком поздно. Ведьмино Перышко начала читать то, что говорили ей черепки, принадлежащие к разным Обителям.
Посмотреть на гадание пришло около сотни рабов. Меньше, чем обычно. Остальные не явились по вполне понятной причине: их хозяева готовились к походу на летерийских захватчиков и рабы только успевали поворачиваться. Заслышав шаги, собравшиеся дружно повернули голову к вошедшему. Но сам Удинаас смотрел только на Ведьмино Перышко.
Ее душа уже путешествовала по Тропе Обителей. Голова девушки была опущена вниз, и подбородок упирался в острые ключицы. Густые золотистые волосы закрывали лицо. Худенькое, почти детское тело постоянно вздрагивало. Ведьмино Перышко появилась на свет в этой деревне восемнадцать лет тому назад. Летерийские рабыни редко рожали зимой, и еще реже дети их выживали. Но Ведьмино Перышко выжила, а ее магические способности обнаружились, когда малышке не было и четырех лет. Уже тогда ее сны наполнили видения и голоса предков. Последняя летерийская рабыня, умевшая гадать, умерла за несколько лет до ее рождения. Кто-то догадался разрыть ее могилу, достать оттуда гадательные черепки и отдать их ребенку. Однако научить девочку искусству гадания было некому. К немалому удивлению рабов, Ведьминому Перышку и не требовались смертные наставники. Ее учили духи предков.
Будучи служанкой Майены, девушка эта после замужества хозяйки должна была неизбежно переселиться в дом Сенгаров. Это очень радовало Удинааса, поскольку он давно уже любил Ведьмино Перышко.
Правда, увы, любовь его не находила взаимности. Девушку выдадут замуж за летерийского раба более знатного происхождения, чьи предки на родине обладают властью и занимают видное положение. Как ни странно, но подобные различия сохранялись и здесь, в деревне тисте эдур. В глазах летерийцев Удинаас по-прежнему оставался несостоятельным должником и не мог даже мечтать о женитьбе на Ведьмином Перышке.
Хулад, друг Удинааса, слегка коснулся его руки. Удинаас понял его жест и опустился рядом с другими зрителями.
– Что тебя тревожит, приятель? – шепотом спросил Хулад.
– Она уже разложила черепки…
– Да, и теперь мы ждем, когда она закончит странствовать.
– Я видел белую ворону. – (Хулад аж отпрянул в сторону, услышав подобное.) – Там, на берегу. Я воззвал к Скитальцу, но все было напрасно. Ворона лишь посмеялась над моими молитвами.
Его слова услышали, и в толпе зрителей начались перешептывания.
Неожиданно Ведьмино Перышко застонала. Собравшиеся разом смолкли. Теперь все смотрели только на прорицательницу, медленно поднимавшую голову.
Глаза девушки оставались пустыми, цвета льда в горном ручье. Зрачки и радужная оболочка исчезли, словно их никогда и не было. Из глаз Ведьминого Перышка проглядывала Бездна.
Ужас сковал обычно миловидные черты лица молоденькой летерийки. Ужас, какой всегда испытывает смертная душа, оказываясь на пороге небытия. Это место непередаваемого одиночества, ответом на которое может быть лишь такое же невероятное отчаяние. Но именно здесь родилась мысль о силе, впервые мелькнув над Бездной, еще не имевшей Творцов. Только разум способен проникнуть в глубины прошлого, и только порожденные им мысли способны обитать там. Сейчас гадалка находилась в эпохе, предшествующей созданию миров. Отсюда начиналось ее движение вперед, ко времени появления Обителей.
Как и любой летериец, Удинаас знал названия символов, изображенных на черепках, равно как и последовательность их возникновения. Вначале появились три черепка из числа Опорных, которых называли Создателями мира. Сперва Огонь – молчаливый поток света, дарованного звездами. Затем Дольмен – унылый, не имеющий корней и потому вечно странствующий сквозь пустоту. Вслед за этими двумя силами возник Скиталец, несущий свои собственные, никому неведомые законы. Он втянул Огонь и Дольмен в яростные войны. Начались бесконечные разрушения, грозящие уничтожить обе силы. Но иногда, очень редко, они уставали сражаться, и наступала полоса мира. Тогда Огонь согревал, не обжигая, а Дольмен прекращал свои странствия и обретал корни.
Затем Скиталец начал создавать сами Обители: Обитель Льда, Обитель Драконов, Обитель Азатов, Обитель Зверей. Вместе с ними появились и остальные Опорные черепки: Секира, Костяшки, Клинок, Стая, Искатель Обличий и Белая Ворона.
Постепенно созданный мир обретал все новые и новые очертания, мерцающий свет светил все ярче. Наконец возникла самая последняя Обитель. Правильнее сказать, она была создана прежде других, но до сих пор оставалась невидимой. Пустая Обитель – средоточие верований летерийцев. Она находилась в самой середине мира. Ее Пустой Трон никогда не знал правителя. По ее просторам вечно бродил Странствующий Рыцарь, которого напрасно ждала Возлюбленная, предаваясь мечтам в своей одинокой постели. Здесь жили Свидетель, все видящий и запоминающий, и Ходок, которому никогда не обойти границ Обители. А вместе с ними также Спаситель, напрасно протягивающий руку помощи, и Предатель, чьи ласковые объятия разрушали все, к чему он прикасался.
– Пойдемте же со мной к Обителям, – тихо произнесла Ведьмино Перышко.
Зрители дружно вздохнули, не в силах противиться ее зову.
– Мы стоим на Дольмене. Кругом – каменные обломки: от глыб до каменной пыли. На поверхности Дольмена копошится жизнь, но такая маленькая, что мне ее не разглядеть. Эта жизнь без конца враждует и воюет. Клинок… Костяшки… А теперь мы – в Обители Зверей. Я вижу Костяной Насест, липкий от крови и покрытый призрачными воспоминаниями о тех, кто пытался его захватить. Вижу Старика: он по-прежнему безликий и слепой. Рядом Старуха, уверяющая, что все проносящиеся мимо стада принадлежат только ей… А вот и Ясновидец, чьи пророчества падают в равнодушные уши. Теперь я узрела Шамана. Он ищет истину среди мертвых. Вот Охотник, что привык жить настоящим мгновением, не задумываясь о последствиях многочисленных убийств, которые совершает. Вот Следопыт: он занят поиском знаков неведомого, но все его пути ведут к несчастьям. Обитель Зверей занимает обширную долину, хотя в действительности она лишь царапинка на жесткой шкуре Дольмена…
Ведьмино Перышко умолкла. Зрители боялись дышать, ожидая, когда она заговорит снова.
– Костяной Насест пуст. Вокруг – сплошное истребление, и непонятно, кто, с кем и за что воюет. Из яростного вихря поднимаются новые враги, могущественные враги, и бойня продолжается… Эти силы требуют ответа. Возвращается Скиталец, он бросает семя в напоенную кровью землю. Из семени прорастает Обитель Азатов… Вечное пристанище для тиранов. Надо же, как просто их туда заманить. Так восстанавливается равновесие. Но какое же оно хрупкое! Войн стало значительно меньше, и все равно они не утихают. Постепенно становятся видны их жестокие причины…
Голос Ведьминого Перышка был подобен магическому потоку. Он завораживал, обволакивал, раскрывал в умах слушателей неведомые пути. Она оправилась от ужаса Начала Времен, и теперь ее слова звучали куда спокойнее.
– Но нить времени сама по себе является тюрьмой. Мы движемся вперед, сами не замечая, как обрастаем кандалами. И тогда вновь приходит Скиталец и появляется Обитель Льда со своими служителями, воюющими против времени. Ходок, Охотница, Кроитель, Носитель, Дитя и Семя. А на Троне Льда восседает Смерть, закутанная в свои ледяные одежды. Она умеет разбивать кандалы земной жизни. Это дар, но холодный и жестокий…
И снова надо вернуть нарушенное равновесие, для чего появляется Обитель Драконов. Хаос обретает плоть, драконью плоть. Обителью этой правит Королева, вынужденная принимать смерть от каждого рожденного ею потомка. Рядом – ее Консорт, любящий только себя самого. Их Вассал – служитель и страж, обреченный на вечные поражения. А вот и Рыцарь. Берегитесь же его меча, выкованного из хаоса!.. Что есть там еще? Врата – дыхание драконов. Вивал – ящер, порождение драконов. А также Госпожа и два ее брата – Кровопийца и Творец Пути. Все они – павшие драконы…
Теперь осталась лишь одна Обитель, самая последняя…
– Пустая Обитель, – вместе со всеми прошептал Удинаас.
Ведьмино Перышко вскинула голову и наморщила лоб.
– Над Пустым Троном кто-то кружит. Мне никак не разглядеть, но я чувствую эти кружения… Что это? Словно отрубленная рука. Она медленно падает вниз, пританцовывая в воздухе… Нет, это…
Девушка замолкла на полуслове и вся как-то странно сжалась. На ее плечах вдруг обозначились раны, и оттуда хлынула кровь. Дальше случилось то, чего никто не ожидал: Ведьмино Перышко оторвалась от пола и стала подниматься в воздух.
Зрители с криками вскакивали на ноги, пытаясь схватить гадательницу. Но было уже поздно: невидимые когти сжимали ее все крепче, а невидимые крылья молотили пыльный воздух сарая. Крылатое чудовище неспешно взлетало к самому потолку, не обращая внимания на крики жертвы.
Под потолком сарая имелся шаткий настил, куда вела приставная лестница. Расталкивая испуганных зрителей, Удинаас бросился к ней и полез наверх. Неструганое дерево занозами впивалось в его пальцы и ладони. Он не видел и не слышал ничего, кроме отчаянных криков Ведьминого Перышка, которая билась в невидимых когтях.
Только сейчас до Удинааса дошло: гадательницу удерживают отнюдь не вороньи лапы!
Выбравшись на помост, он побежал по скрипучим доскам. Оказавшись напротив плененной девушки, взмахнул руками и прыгнул в воздух, пролетев над головой ошеломленных рабов. Удинаас метил туда, где клубилась пыль, и со всей силой ударился о чье-то тело, крепкое и чешуйчатое. Оно было противно-липким, словно бы покрытым слизью, но очень мускулистым. Удинаас обхватил крылатого врага, бившего его своими перепончатыми крыльями. Послышалось громкое шипение, затем в левое плечо летерийца вонзились десятки острых иголок. Они впивались все глубже, словно бы норовили откусить ему руку.
Так вот кто это пожаловал! Вивал, отродье драконов!
Держась правой рукой за осклизлое тело, Удинаас принялся нашаривать левой рыбацкий крюк, висевший у него на поясе. А ящер все рвал и рвал ему плечо, откуда хлестала кровь.
Наконец Удинаас нащупал потрескавшуюся деревянную рукоятку и вытащил свое оружие. Внутренняя кромка крюка была остро заточена и предназначалась для обрезания узлов на сетях. Летериец стиснул зубы и, пока рука еще действовала, ударил крюком по задней лапе ящера. Крюк с глухим стуком пропорол кожу и вонзился в сухожилия. Вивал издал резкий, какой-то скрипучий крик и… выпустил Ведьмино Перышко. Девушка упала, и десятки рук тотчас же подхватили ее.
Теперь ящер рвал грудь Удинаасу. Превозмогая боль, тот нанес новый удар по лапе противника. Вивал дернулся, ненадолго разжал челюсти, но сейчас же сомкнул их опять на шее дерзкого раба.
Пальцы Удинааса выпустили крюк. Из носа и рта хлынули струи крови. Зрение помутилось. Он слышал, как вивал завопил снова, на этот раз от ужаса и боли. Удинааса обдало жарким дыханием. Челюсти монстра разжались.
Несколько мгновений Удинаас чувствовал, что падает. А потом все ощущения и звуки исчезли.
Полуночное собрание закончилось. Тисте эдур покидали зал.
– Погоди, – едва слышно произнес Ханнан Мосаг, касаясь плеча Трулля. – И твои братья пусть тоже останутся.
Трулль смотрел на расходящихся воинов. Лица всех были угрюмы и сумрачны. Многие, не скрывая своей досады и смятения, оглядывались на короля-колдуна и его к’риснанов. Подошел Фэр, за ним – Рулад. Лицо старшего брата хранило бесстрастное выражение. Младшему же не стоялось на месте. Он то и дело вертел головой, а пальцы его теребили рукоятку меча.
Вскоре последний воин покинул зал.
– Посмотри на меня, – обратился к Труллю Ханнан Мосаг. – Хочу, чтобы ты понял. Я не осуждаю твой поступок, ибо на твоем месте и сам бы тоже метнул копье в того летерийского шутника. Знаю: никакому воину не понравится, когда ему напоминают, что он вернулся безоружным. Прими мои извинения, Трулль Сенгар.
– Не стоит извиняться, государь, – ответил Трулль. – Наоборот, я доволен, что вы воспользовались моим поступком как точкой опоры и сумели переменить общее настроение совета.
Король-колдун вскинул голову.
– Как точкой опоры, – повторил он и натянуто улыбнулся. – Хорошо, тогда мы больше не будем говорить об этом, Трулль Сенгар.
Ханнан Мосад перевел взгляд на Рулада и уже более сурово сказал:
– Рулад Сенгар, нечистокровный воин, ты находишься здесь потому, что твой отец – Томад Сенгар, а мне необходима помощь всех его сыновей. От тебя требуется слушать и не раскрывать рта.
Внезапно побледневший Рулад кивнул.
Ханнан Мосаг прошел мимо застывших к’риснанов и повел сыновей Томада к спуску с помоста.
– Насколько я понимаю, Бинадас опять отправился странствовать. Он как лодка, не знающая якоря. Но таков его выбор. Когда брат вернется, вы передадите ему все, что я сегодня вам скажу.
Они пришли в жилые покои правителя. У короля-колдуна не было ни жены, ни рабынь. Ханнан Мосаг жил просто, довольствуясь обществом своего молчаливого телохранителя. Братьев поразили скромность обстановки и суровый порядок, который царил в комнатах.
– Три луны назад, – начал Мосаг, поворачиваясь к ним, – моя душа странствовала во сне. Я оказался на равнине, густо покрытой снегом и льдом. Место это находилось к северо-востоку от земель арапаев, за Голодным озером. В той снежной пустыне никто не живет, только ветры проносятся над нею. Однако там вдруг появилось нечто странное… не знаю, как это лучше назвать… Ледяная игла? Нет, скорее ледяное копье. Оно возвышалось над снегами, ослепительно сверкая на солнце. Но что-то темное таилось в его сердце.
