Стивен Кинг
Под Куполом. Том 2. Шестое чувство
13
Расти и Твитч укладывали раненых – где-то с десяток – в ряд у стены из шлакоблоков, когда из супермаркета вышли Барби, Джулия и Роуз.
Мрачное лицо Расти чуть осветила улыбка, когда он увидел Барби.
– Привет, дружище. Я предлагаю тебе поработать у меня. Ситуация требует, чтобы ты стал медбратом.
– Ты сильно преувеличиваешь мои способности, – ответил Барби, но направился к Расти.
Линда Эверетт пробежала мимо Барби и бросилась мужу на шею. Он обнял ее.
– Могу я помочь, милый? – Линда с ужасом смотрела на Джинни. Та заметила этот взгляд и устало закрыла глаза.
– Нет, – ответил Расти. – Делай что должна. У меня есть Джина и Гарриет, а теперь появился медбрат Барбара.
– Я сделаю все, что смогу, – кивнул Барби и чуть не добавил: «Пока меня не арестуют».
– Все у тебя получится, – заверил его Расти и понизил голос: – Джина и Гарриет всегда рады помочь, но умеют только раздавать таблетки и наклеивать пластырь.
Линда наклонилась к Джинни:
– Мне так жаль.
– Я в порядке, – ответила Джинни, но глаз не открыла.
Линда поцеловала мужа, с тревогой оглядела его и отошла к Джекки Уэттингтон, которая записывала показания Эрни Кэлверта. Рассказывая, Эрни то и дело вытирал руками глаза.
Расти и Барби бок о бок работали больше часа, пока полицейские натягивали желтую ленту перед входом в супермаркет. В какой-то момент подошел Энди Сандерс, чтобы оценить ущерб. Поцокал языком, покачал головой. Барби услышал, как он спросил кого-то: куда же катится мир, если в родном городе жители могут устроить такое? Он также пожал руку чифу Рэндолфу и сказал, что тот чертовски хорошо выполняет работу.
Чертовски хорошо.
14
Когда ты руководствуешься шестым чувством, обломов не бывает. В любой схватке победа на твоей стороне. Неудачи оборачиваются роскошными подарками судьбы. Ты принимаешь все это не с благодарностью (по мнению Большого Джима Ренни, подобное чувство свойственно только хлюпикам и лузерам), а как должное. Шестое чувство все равно что волшебные качели, и тебе следует (вновь по мнению Большого Джима) бесстрашно на них раскачиваться.
Если бы он вышел из своего большого старинного особняка на Фабричной улице чуть раньше или чуть позже, не увидел бы того, что открылось его глазам, и мог повести себя с Брендой Перкинс по-другому. Но Ренни вышел в нужное время. А когда еще можно выйти, если тебя ведет шестое чувство? Тут любая защита рушится, и ты врываешься магическим образом в открывающуюся брешь, чтобы одержать легкую победу.
Скандирование: «От-кры-ВАЙ! От-кры-ВАЙ!» – вытащило его из кабинета, где он готовил основные положения того, что собирался назвать Кризисной администрацией, в которой веселому, улыбчивому Энди Сандерсу предстояло стать номинальным главой, а вся власть сосредоточилась бы в руках стоящего за троном Большого Джима. «Что не ломается, не чини» – так звучало правило номер один в политической инструкции, которой руководствовался Большой Джим, а использование Энди в виде ширмы всегда приносило требуемый результат. В большинстве своем жители Честерс-Милла знали, что Энди – идиот, но это не имело значения. Ты мог вновь и вновь проворачивать с людьми один и тот же трюк, потому что девяносто восемь процентов из них были еще большими идиотами. И хотя Большой Джим никогда ранее не планировал политическую кампанию такого масштаба – речь шла об установлении муниципальной диктатуры, – он не сомневался, что все получится.
Бренду Перкинс Ренни не включал в перечень осложняющих факторов, но и это не имело никакого значения. Если тебя ведет шестое чувство, осложняющие факторы исчезают. И это ты тоже принимаешь как должное.
Он шел по тротуару к Главной улице – расстояние до нее не превышало и сотни шагов, – и его живот мерно покачивался перед ним. Городская площадь находилась прямо по курсу. Чуть дальше, вниз по склону холма, располагались муниципалитет, полицейский участок и площадь Военного мемориала между ними.
Отсюда Большой Джим не мог видеть «Мир еды», зато видел всю деловую часть Главной улицы. И еще он увидел Джулию Шамуэй. С фотоаппаратом в руке она торопливо выскочила из редакции «Демократа» и трусцой побежала в ту сторону, откуда доносилось скандирование, на ходу пытаясь накинуть лямку фотоаппарата на плечо. Большой Джим смотрел ей вслед: забавно, однако, наблюдать, как она стремилась побыстрее попасть на место довольно-таки печального события.
Тут Джулия остановилась, развернулась, побежала назад, дернула за ручку дверь в редакцию, обнаружила, что дверь открыта, заперла ее, вновь затрусила на встречу с друзьями и соседями, которые так нехорошо себя вели.
Сейчас она впервые поймет, что едва чудовище выскакивает из клетки, оно может укусить кого угодно, где угодно, подумал Большой Джим. Но не волнуйся, Джулия, я разберусь с тобой, как разбирался всегда. Возможно, тебе придется закрыть свою жалкую, назойливую газетенку, но разве это не малая цена за личную безопасность?
Разумеется, малая. А если она не угомонится…
– Иногда всякое случается, – изрек Большой Джим.
Он стоял на тротуаре, сунув руки в карманы и улыбаясь. А когда услышал первые крики… звон разбитого стекла… выстрелы… его улыбка стала шире. Младший, взглянув на все это, употребил бы какое-нибудь грубое выражение, но Большой Джим полагал, что государственная машина должна…
Он нахмурился, согнав улыбку с лица, когда заметил Бренду Перкинс. Большинство людей направлялись по Главной улице к «Миру еды», чтобы посмотреть, что там происходит, а Бренда шла в противоположном направлении. Может, к его дому… что не предвещало ничего хорошего.
Зачем я понадобился ей в это утро? Что может быть более важного, чем продуктовый бунт у местного супермаркета?
Возможно, Бренда шла совсем и не к нему, но радар в его голове запикал, и теперь Ренни не спускал с нее глаз.
Она и Джулия разминулись, шагая по разным сторонам улицы. Друг друга не заметили. Джулия бежала, на ходу возясь с фотоаппаратом. Бренда смотрела на красное кирпичное здание «Универмага Берпи». У ее бедра висела большая холщовая сумка на длинной лямке.
Добравшись до магазина, Бренда попыталась открыть дверь, но нашла ее запертой. Постояла, оглядываясь, как бывает с людьми, которые натыкаются на неожиданное препятствие, мешающее выполнению их планов, и раздумывают, что же делать дальше. Она еще могла бы заметить Джулию Шамуэй, если бы посмотрела в сторону «Мира еды», но не сложилось. Она взглянула на вершину холма, где располагалась городская площадь, потом на редакцию «Демократа», которая находилась от Бренды на противоположной стороне улицы.
Бросив еще один взгляд на «Универмаг Берпи», она пересекла улицу, взялась за ручку двери редакции «Демократа». Естественно, дверь не открылась: Джулия заперла ее на глазах Большого Джима. Бренда предприняла вторую попытку, подергала ручку. Постучала. Заглянула в окно. Потом постояла, уперев руки в бока. И когда она вновь, с болтающейся у бедра сумкой, двинулась по Главной улице, целенаправленно, не оглядываясь вокруг, Большой Джим быстрым шагом ретировался в свой дом. Он не знал, почему ему не хотелось, чтобы Бренда заметила его, но знать никакой необходимости не было. Когда тебя ведет шестое чувство, ты должен только действовать. В этом вся прелесть.
Знал Ренни только одно: когда Бренда постучится в его дом, он будет готов к этой встрече. С чем бы она ни пришла.
15
Надо, чтобы завтра утром вы отнесли распечатку Джулии Шамуэй, сказал ей Барби. Но дверь редакции «Демократа» оказалась запертой, а свет в окнах не горел. Конечно же, Джулия побежала к супермаркету – разбираться, что там произошло. Пит Фримен и Тони Гуэй, наверное, находились там же.
И что ей оставалось делать с распечаткой файлов из папки «ВЕЙДЕР» из компьютера Гови? Рядом почтовый ящик, и можно опустить в него конверт, который сейчас лежал в ее сумке, но почта не работала.
Бренда подумала, что ей следует или найти Джулию у супермаркета, или вернуться домой и подождать, пока все не успокоится, а Джулия не вернется в редакцию. Ни один из вариантов ей не приглянулся, возможно, из-за охватившего ее волнения. Судя по шуму, доносящемуся от «Мира еды», там разгорелся настоящий бунт, и Бренде не хотелось, чтобы ее засосало в водоворот событий. А насчет возвращения домой…
Определенно – более правильное решение. Логичное решение. Разве не любил Гови говорить: Кто ждет, тот дождется?
Но умение выжидать как раз и не относилось к числу достоинств Бренды. И у ее матери тоже была своя поговорка: Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. А она хотела сделать это сегодня. Встретиться с Ренни лицом к лицу, выслушать его болтовню, отрицание вины, оправдания, а потом поставить перед выбором: или он передаст свой пост Дейлу Барбаре, или все прочитают о его грязных делишках на страницах «Демократа». Конфронтация – горькая пилюля, но она знала, что лучший способ – быстро ее принять, а потом прополоскать рот. Бренда собиралась прополоскать рот двойной порцией бурбона и не желала ждать до полудня.
Да только…
«Не ходите одна». Барби сказал и это. А когда спросил, кому еще она доверяет, Бренда ответила, что Ромео Берпи. Но «Универмаг Берпи» она тоже нашла закрытым. И что ей оставалось?
Бренда спросила себя, может ли Большой Джим наброситься на нее, и пришла к выводу, что нет. Не сомневалась: физической угрозы Большой Джим для нее не представляет, пусть Барби и думал иначе. Его опасения являлись скорее всего следствием участия в войне.
Тут, разумеется, Бренда допустила серьезный просчет, но объяснить его не составляло труда: она по-прежнему исходила из того, что мир оставался таким же, как и до появления Купола.
16
Однако принятое решение не снимало основной проблемы: что делать с распечаткой файлов из папки «ВЕЙДЕР»?
Бренда боялась языка Ренни больше, чем его кулаков, но понимала, что прийти к нему с распечаткой, лежащей в сумке, – чистое безумие. Он мог отобрать распечатку, даже если бы она и сказала, что у нее есть другие экземпляры. Бренда знала, что на это Большой Джим способен.
Поднимаясь к городской площади, Бренда вышла к Престил-стрит. Первый дом принадлежал Маккейнам, следующий – Андреа Гриннел. И хотя Андреа всегда находилась в тени мужчин, также избранных членами городского управления, Бренда знала, что она – честная и не любит Большого Джима. Как это ни странно, Андреа скорее поддавалась на уговоры Энди Сандерса, хотя Бренда не понимала, каким образом кто-то мог воспринимать его серьезно.
Может, он чем-то держит ее на крючке, послышался в голове голос Гови.
Бренда чуть не рассмеялась. Очень уж нелепо. Но главное – до того как Томми Гриннел женился на ней, Андреа носила фамилию Твитчел, а Твитчелы ни перед кем не прогибались, пусть и предпочитали держаться скромно. Бренда подумала, что сможет оставить конверт с распечаткой у Андреа, если, конечно, не найдет ее дом закрытым и пустым. Но она полагала, что такие опасения напрасны. Вроде бы кто-то говорил ей, что Андреа свалил грипп.
Бренда пересекла Главную улицу, повторяя про себя те фразы, что собиралась сказать: Не будешь возражать, если этот конверт побудет у тебя? Я вернусь за ним где-то через полчаса. Если не вернусь, передай его Джулии в газету. И дай знать Дейлу Барбаре.
А если Андреа спросит, с чего такая загадочность? Бренда решила, что скажет правду. Новость, что она собирается заставить Джима Ренни уйти в отставку, возможно, помогла бы Андреа Гриннел больше, чем двойная доза «Терафлю».
Несмотря на желание как можно скорее покончить с этим неприятным делом, Бренда на несколько мгновений задержалась перед домом Маккейнов. Он выглядел покинутым, но в этом не было ничего странного: многие семьи находились вне города, когда его накрыл Купол. Но этот дом чем-то отличался от других. Хотя бы тем, что от него шел слабый запах, словно в доме что-то протухло.
Внезапно день стал жарче, воздух – гуще, а шум, доносящийся от «Мира еды», отдалился. Бренда поняла, в чем причина – она почувствовала, что за ней наблюдают. Постояла, думая, что все эти зашторенные окна очень уж напоминают закрытые глаза. Но не полностью закрытые, нет. Подглядывающие глаза.
Перестань фантазировать, женщина. У тебя есть дела.
Она было пошла к дому Андреа, но все же остановилась, чтобы еще раз взглянуть на жилище Маккейнов. Не увидела и не почувствовала ничего нового – дом стоял с задернутыми шторами окнами и источал слабый запах тухлятины, скорее всего мяса. Должно быть, Донна и Генри держали морозильную камеру набитой до отказа, подумала Бренда.
17
За Брендой наблюдал Младший, стоящий на коленях, в одних трусах, в голове которого гудело и бабахало. Наблюдал из гостиной в щелочку между шторой и оконной рамой. Когда Бренда ушла, он вернулся в кладовую. Понимал, что скоро ему предстоит расстаться с девочками, но пока хотел побыть с ними. Хотел побыть в темноте. Даже хотел полной грудью вдохнуть вонь, идущую от их почерневших тел.
Годилось все, успокаивающее боль, которая разламывала голову.
18
Трижды повернув барашек старинного звонка, Бренда смирилась с тем, что придется идти домой. И уже отворачивалась от двери, когда услышала медленные, шаркающие шаги. Заранее улыбнулась: «Привет, соседка», – но улыбка разом увяла, едва Бренда увидела хозяйку дома: бледные щеки, темные мешки под глазами, растрепанные волосы, банный халат, под ним пижама. И этот дом тоже вонял – правда, не протухшим мясом, а блевотиной.
Улыбка Андреа вышла такой же бледной, как ее щеки и лоб.
– Я знаю, как выгляжу, – просипела она. – В дом мне тебя лучше не приглашать. Я уже иду на поправку, но, возможно, еще заразная.
– Ты показалась доктору… – Но разумеется, не показалась. Доктор Хаскел умер. – Ты заходила к Расти Эверетту?
– Да, заходила. Он сказал, что я скоро поправлюсь.
– Ты вся в поту.
– Температура еще держится, но уже невысокая. Я могу тебе чем-нибудь помочь, Брен? – Она почти что ответила «нет» – не хотела нагружать эту бледную, явно больную женщину своими поручениями, но Андреа произнесла фразу, которая изменила ее решение. Большие события зачастую начинаются с малого. – Я скорблю по Гови. Я любила этого человека.
– Спасибо, Андреа. – Не только за сочувствие, но и за то, что назвала его Гови, а не Герцогом.
Для Бренды он всегда был Гови, ее дорогим Гови, и папка «ВЕЙДЕР» стала последним его расследованием. Бренда внезапно решила дать ему ход без дальнейших задержек. Она сунула руку в холщовую сумку и достала конверт из плотной коричневой бумаги с надписью «ДЖУЛИИ ШАМУЭЙ» на лицевой стороне.
– Может он полежать у тебя? Короткое время? У меня есть одно дело, и я не хочу брать его с собой.
Бренда ответила бы на любые вопросы, но Андреа не задала ни одного. Просто с отсутствующим взглядом взяла конверт. Наверное, поступила правильно. Сэкономила время им обеим. Опять же этот конверт мог спасти политическое будущее Андреа.
– С радостью. А теперь… если ты мне позволишь… думаю, мне лучше лечь. Но поспать не получится, – добавила Андреа, словно боялась, что Бренда начнет возражать. – Я услышу тебя, когда ты вернешься.
– Спасибо. Тебе надо много пить.
– Пью галлонами. Можешь не торопиться, дорогая. Конверт будет у меня в полной безопасности.
Бренда хотела вновь поблагодарить ее, но третий член городского управления уже закрыла дверь.
19
Ближе к концу разговора с Брендой желудок Андреа начал трепыхаться. Она боролась с тошнотой, но не могла не проиграть этот поединок. Сказала Бренде, что та может не торопиться, захлопнула дверь перед лицом бедной женщины и побежала в вонючую ванную, а из горла уже доносилось «эрк-эрк».
В гостиной рядом с диваном стоял приставной столик, и Андреа бросила конверт на него. Он заскользил по гладкой поверхности и свалился с другой стороны столика, в темный зазор между ним и диваном.
Андреа помчалась в ванную, поскольку унитаз уже заполняла густая вонючая масса, которая выходила из тела Андреа всю последнюю бесконечную ночь. Она наклонилась над раковиной, и ее рвало до тех пор, пока, казалось, не оторвался пищевод и не вывалился на заблеванный фаянс, еще теплый и подрагивающий. Этого, конечно, не произошло, но мир начало заливать серым, и он уходил от нее, стуча высокими каблуками, уменьшаясь в размерах и становясь нереальным, тогда как она покачивалась и изо всех сил боролась с подступающим обмороком.
Наконец Андреа полегчало, и она вышла из ванной на ватных ногах, одной рукой держась за стену, чтобы сохранить равновесие. Ее так трясло, что женщина слышала стук зубов, и этот ужасный звук не только заполнял уши, но и отдавался в глазах.
Она даже не попыталась подняться в спальню на втором этаже, пошла на застекленное заднее крыльцо. В конце октября на крыльце обычно царила прохлада, но в этот день тепла там хватало с лихвой. Андреа не прилегла на старый шезлонг, а плюхнулась в его пыльные, но такие успокаивающие объятия.
Я поднимусь через минутку, сказала она себе. Возьму в холодильнике последнюю бутылку «Поланд спринг» и смою этот мерзкий привкус во рту…
На том ее мысли оборвались. Она провалилась в глубокий и крепкий сон, из которого Андреа не смогло вырвать даже периодическое подергивание рук и ног. Ей снились разные сны. В одном люди, кашляющие и блюющие, бежали от жуткого пожара в поисках того места, где воздух оставался чистым и прохладным. В другом Бренда Перкинс приходила к ней и отдавала конверт. Когда Андреа вскрыла его, из конверта хлынул бесконечный поток розовых таблеток оксиконтина. Проснулась она уже вечером, позабыв эти сны.
И визит Бренды Перкинс.
20
– Проходи в мой кабинет, – радушно пригласил ее Большой Джим. – Или сначала хочешь что-нибудь выпить? У меня есть кола, но, боюсь, она уже теплая. Генератор сдох этой ночью. Закончился пропан.
– Но ты, как я понимаю, знаешь, где пополнить запасы.
Его брови вопросительно поднялись.
– Метамфетамин, который ты производишь, – терпеливо объяснила Бренда. – Насколько мне известно из записей Гови, именно его твоими стараниями изготовляют в больших количествах. «В объемах, потрясающих воображение», так он написал. Для этого требуется много пропана.
Едва перейдя к делу, она почувствовала, как исчезла внутренняя дрожь. Бренда даже получала удовольствие, наблюдая, как краска заливает сначала щеки, а потом лоб Большого Джима.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Думаю, твоя утрата… – Он вздохнул, раскинул руки с короткими толстыми пальцами. – Пойдем в дом. Обсудим это, и, думаю, я сумею развеять твои подозрения.
Бренда улыбнулась. Сам факт, что она могла улыбаться, стал для Бренды откровением, и Гови наверняка одобряет это, наблюдая за ней – откуда-то. А также призывает к осторожности. Этому совету она намеревалась последовать.
На лужайке перед домом Ренни среди опавших листьев стояли два складных кресла.
– Давай поговорим здесь. – Она указала на лужайку.
– Я предпочитаю обсуждать дела в доме.
– Ты бы предпочел увидеть свою фотографию на первой странице «Демократа»? Потому что я могу это устроить.
Большой Джим дернулся, словно она ударила его, и на мгновение Бренда увидела ненависть в маленьких, глубоко посаженных, свинячьих глазках.
– Герцог никогда не любил меня, и, полагаю, это естественно, что его отношение ко мне передалось и…
– Его имя – Гови!
Большой Джим раскинул руки, как бы говоря, что для некоторых женщин логика – пустой звук, и повел ее к креслам, стоящим лицом к Фабричной улице.
Бренда Перкинс говорила почти полчаса, с каждым словом становясь все хладнокровнее и злее. Лаборатория по производству мета, в создании которой участвовали Энди Сандерс и, почти наверняка, Лестер Коггинс. Масштабы производства. Примерное местоположение. Оптовые покупатели среднего звена, которые согласились стать свидетелями обвинения в обмен на освобождение от уголовного преследования. Разрастание производства до таких размеров, что местный фармацевт более не мог покупать в Штатах необходимые ингредиенты, не вызывая подозрений, что привело к необходимости импорта.
– В город эти компоненты привозили на грузовиках с надписью на борту «Гидеоновское библейское общество». Комментарий Гови: «Очень уж умно».
Большой Джим сидел, глядя на тихую улицу, на которой находились только жилые дома. Бренда чувствовала кипящие в нем ярость и ненависть. Словно тепло поднималось над подогреваемым блюдом.
– Ты не сможешь этого доказать, – наконец изрек он.
– Мне не будет нужды что-то доказывать, если материалы Гови появятся в «Демократе». У нас не обычное судебное разбирательство, и если кто-то и способен это уяснить, то именно ты.
Он махнул рукой.
– Да, конечно, у Гови что-то есть, но мое имя нигде не упоминается.
– Оно упомянуто в документах «Таун венчурс». – И Большой Джим дернулся, будто она ударила его кулаком в висок. – «Таун венчурс корпорейшн», зарегистрированной в Карсон-Сити. Из Невады денежный след ведет в Чунцин, фармацевтическую столицу Китайской Народной Республики. – Она улыбнулась. – Ты считал себя умником, да? Большим умником?
– Где документы?
– Распечатку этим утром я оставила Джулии. – Упоминать Андреа она не собиралась ни при каких обстоятельствах, поскольку опасалась, что Ренни или Энди Сандерс каким-то образом сумеют заткнуть Гриннел рот. И решила, что Большой Джим станет более сговорчивым, узнав, что материалы расследования Гови уже у издателя местной газеты.
– Другие копии есть?
– А как ты думаешь?
Он задумался, потом ответил:
– Я держал все вне города.
Бренда промолчала.
– Я старался на благо города.
– Ты многое сделал на благо города, Джим. Поэтому канализационная система у нас та же, что и в тысяча девятьсот шестидесятом году, Честерский пруд грязный, деловой район разрушается. – Она сидела с прямой спиной, взявшись руками за подлокотники кресла. – Ты – гребаный самодовольный червяк!
– Чего ты хочешь? – Он по-прежнему смотрел на пустую улицу. На виске пульсировала крупная вена.
– Ты должен объявить о своей отставке. Барби возьмет на себя управление городом, согласно президентскому…
– Я никогда не уступлю свое место этому ёханому бабаю. – Он повернулся к ней. Улыбаясь. Пугающей улыбкой. – Ты ничего не оставила Джулии, потому что та в супермаркете, наблюдает за продуктовым сражением. Ты, возможно, где-то и спрятала компьютер с файлами Герцога, но копии никому не оставила. Ты пыталась зайти к Ромми, потом к Джулии, после чего пришла сюда! Я видел, как ты поднималась по холму к городской площади.
– Я оставила! Оставила. – А если бы она сказала – кому? Только подставила бы Андреа. Бренда начала подниматься с кресла: – Выбор за тобой. А теперь я ухожу.
– Твоя вторая ошибка: ты решила, что на улице тебе ничего не грозит. Но это пустынная улица. – Голос звучал совсем по-доброму, и когда Ренни коснулся руки Бренды, она спокойно повернулась к нему. Большой Джим с обеих сторон сжал ее лицо. И повернул.
Бренда Перкинс услышала резкий хруст, словно ветка обломилась под тяжестью снега, и вслед за этим звуком последовала в чернильную тьму, пытаясь на ходу произнести имя мужа.
