Стивен Кинг
Под Куполом. Том 2. Шестое чувство

4

Зазвонил телефон. Гови, без сомнения, звонил, чтобы предупредить, что задерживается, и ей лучше запереть дверь и лечь… Но тут же реальность вновь обрушилась на нее, как неприятные подарки, посыпавшиеся из отравленной пиньяты^[1]: пришло осознание, что Гови мертв. Бренда не знала, кто может ей звонить – она посмотрела на часы – в двадцать минут первого, но уже поняла, что это не Гови.

Садясь, Бренда поморщилась от боли, потерла плечо, отругала себя за то, что заснула на диване, отругала того, кто разбудил ее в столь поздний час и вновь заставил вспомнить, что она теперь вдова.

Потом в голову пришла мысль, что глубокой ночью ей могли позвонить только по одной причине: Купол исчез или в нем пробита дыра. Бренда ударилась ногой о кофейный столик так сильно, что разлетелись лежавшие на нем листы бумаги, захромала к телефонному аппарату у кресла Гови (у нее защемило сердце при взгляде на пустое кресло) и схватила трубку.

– Что? Кто?

– Это Дейл Барбара.

– Барби! Его взломали? Купол взломали?

– Хотелось бы позвонить по этому поводу, но увы.

– Тогда почему? Уже почти половина первого.

– Вы говорили, что ваш муж расследовал делишки Джима Ренни.

Бренда ответила не сразу, догадываясь, что за этим последует. Поднесла ладонь к шее, к тому месту, которое в последний раз погладил Гови.

– Он, как я вам и говорила, не располагал стопроцентными доказательствами…

– Я помню, что вы мне говорили, – прервал ее Барби. – А сейчас выслушайте меня, Бренда. Можете это сделать? Проснулись?

– Теперь да.

– Ваш муж оставил записи?

– Да. В своем ноутбуке. Я их распечатала.

Она посмотрела на листы распечатки файлов из папки «ВЕЙДЕР», рассыпанные по кофейному столику и полу.

– Хорошо. Надо, чтобы завтра утром вы положили распечатку в конверт и отнесли Джулии Шамуэй. Попросите ее спрятать распечатку в безопасное место. В сейф, если он у нее есть. В денежный ящик или запирающийся металлический шкаф, если нет. Скажите ей, что вскрыть конверт она должна только в том случае, если с вами или со мной что-то случится, или с нами обоими.

– Вы меня пугаете.

– В противном случае она не должна вскрывать конверт. Если вы ей это скажете, она вас послушает? Интуиция подсказывает мне, что да.

– Разумеется, но почему не дать ей взглянуть на содержимое конверта?

– Потому что, если издатель местной газеты узнает, какой компромат собрал ваш муж на Большого Джима, а Большому Джиму станет известно, что она этот компромат видела, мы практически лишимся того преимущества, которым сейчас располагаем. Вы это понимаете?

– Д-да… – Как бы ей хотелось, чтобы в этом полуночном разговоре участвовал Гови.

– Я говорил, что меня могут арестовать, если с ракетным ударом ничего не получится. Помните?

– Разумеется.

– Что ж, меня не арестовали. Этот сукин сын умеет выжидать. Но долго он теперь выжидать не будет. Я почти на сто процентов уверен, что произойдет это завтра… то есть уже сегодня. Если, конечно, вы не сможете остановить его, пригрозив сделать достоянием общественности компромат, добытый вашим мужем.

– И за что вас арестуют?

– Понятия не имею, но точно не за карманную кражу. А в тюрьме, думаю, со мной произойдет несчастный случай. В Ираке я видел такого предостаточно.

– Это безумие, – сказала она, но его слова обладали той жуткой убедительностью, с какой ей иногда приходилось сталкиваться в кошмарных снах.

– Подумайте об этом, Бренда. Ренни есть что скрывать, ему нужен козел отпущения, а новый начальник полиции у него в кармане. Так что все сошлось.

– В любом случае я собиралась повидаться с Ренни. И я хотела взять с собой Джулию из соображений безопасности.

– Джулию не берите, но и одной вам идти нельзя.

– Вы же не думаете…

– Я не знаю, что он сделает, как далеко зайдет. Кому вы можете довериться, кроме Джулии?

Ей вспомнился прошедший день, почти потушенный пожар, когда она стояла на Литл-Битч-роуд в прекрасном, благодаря выбросу эндорфинов, настроении – несмотря на утрату Гови, – и Ромео Берпи говорил ей, что она должна возглавить как минимум пожарную команду.

– Ромми Берпи.

– Отлично. Пусть он составит вам компанию.

– Я должна сказать ему, что Гови…

– Нет, – оборвал ее Барби. – Он нужен вам только для подстраховки. И вот что еще, спрячьте ноутбук вашего мужа.

– Хорошо… но, если я спрячу ноутбук Гови и оставлю распечатку Джулии, что мне показать Джиму? Впрочем, я могу сделать вторую распечатку.

– Нет. Одной вполне достаточно. По крайней мере на текущий момент. Испугать его – это одно. Загнанный в угол, он может стать непредсказуемым, а это совсем другое. Бренда, вы верите, что он преступник?

Она ответила без запинки:

– Всем сердцем.

Потому что в это верил Гови – чего мне более чем достаточно.

– И вы помните, что в файлах?

– Точные цифры и названия банков, которые они использовали, наверное, нет, но многое другое помню.

– Тогда он вам поверит. Он вам поверит и без второй распечатки.

5

Бренда положила распечатку файлов из папки «ВЕЙДЕР» в конверт из плотной бумаги. На лицевой стороне написала «ДЖУЛИИ ШАМУЭЙ». Оставила конверт на кухонном столе, пошла в кабинет Гови и убрала компьютер в сейф. Последний оказался маловат, и «Мак» влез в него только по диагонали. Закончила она тем, что дважды, а не один раз повернула наборный диск, выполняя рекомендации усопшего мужа. В этот самый момент погас свет. Бренду охватил какой-то животный страх: второй поворот диска вырубил электричество.

Потом она поняла, что сдох генератор: закончился пропан.

6

Когда Младший вернулся домой во вторник утром, в пять минут седьмого, с щетиной на бледных щеках и торчащими во все стороны волосами, Большой Джим сидел за кухонным столом в белом банном халате размером с грот клипера. Он пил колу.

Младший указал на банку:

– Хороший день начинается с хорошего завтрака.

Большой Джим отсалютовал ему банкой, глотнул колы, поставил банку на стол.

– Кофе нет. Точнее, кофе есть, но нет электричества. Пропан закончился. Если хочешь, возьми банку и себе. Они еще холодные, и кола, судя по твоему виду, тебе не повредит.

Младший открыл холодильник, заглянул в его темное нутро:

– Я должен поверить, что ты не можешь обеспечить собственный дом сжиженным газом?

Большой Джим вздрогнул, но тут же расслабился. Логичный вопрос, не означающий, будто Младшему что-то известно. Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним^[2], напомнил себе Большой Джим.

– Скажем так, на данный момент это политически неправильно.

– Ну-ну.

Младший закрыл холодильник и сел по другую сторону стола. Смотрел на отца с легким удивлением (которое тот истолковал как привязанность).

Семья, где убивают вместе, не разваливается, подумал Младший. По крайней мере какое-то время. Пока…

– Политически, – повторил он.

Большой Джим кивнул, изучающе глядя на сына, который, помимо банки колы, прихватил из холодильника копченую колбаску «Биг джерк». Он не спросил: «Где ты был?» Он не спросил: «Что с тобой происходит?», хотя утренний свет, вливающийся через окна на кухню, однозначно показывал, что у Младшего какие-то нелады со здоровьем. Но вопрос задал:

– Там трупы. Несколько. Это так?

– Да. – Младший откусил большой кусок колбаски и запил колой. Без урчания холодильника и бульканья «Мистера Кофе» на кухне царила необычная тишина.

– И все эти трупы можно будет подложить под дверь мистера Барбары?

– Да, все. – Еще кусок колбаски, исчезнувший во рту. Еще один глоток. Младший пристально смотрел на отца, потирая левый висок.

– Сможешь ты случайно найти их около полудня?

– Нет проблем.

– И само собой, улики, свидетельствующие против нашего мистера Барбары.

– Да. – Младший улыбнулся. – Это весомые улики.

– Сегодня утром, сын, в полицейский участок не приходи.

– Мне лучше прийти. Если не приду, это покажется странным. Кроме того, я не устал. Спал с… – Младший покачал головой. – Я спал, на том и остановимся.

Большой Джим не спросил: «С кем ты спал?» Ему и так хватало забот, чтобы еще и волноваться о том, с кем спит его сын. Слава Богу, Младшего не было среди тех, кто занимался этим делом с той отвратительной шлюхой в трейлере на Моттон-роуд. Заниматься этим делом с такими девками – верный способ подцепить что-нибудь и заболеть.

Он уже болен, прозвучал голос в голове Большого Джима. Возможно, затихающий голос жены. Достаточно взглянуть на него.

Голос, вероятно, говорил правду, но в это утро Большого Джима занимали более серьезные проблемы, чем самочувствие сына.

– Я не говорю – ложись спать. Я хочу, чтобы ты поездил по городу и сделал для меня одну работенку. Просто при этом держись подальше от «Мира еды». Я думаю, там будет заварушка.

Глаза Младшего вспыхнули.

– Какая заварушка?

Большой Джим ушел от прямого ответа:

– Ты сможешь найти Сэма Вердро?

– Конечно. Сейчас он в своей маленькой лачуге на Год-Крик-роуд. Обычно утром он отсыпается, но сегодня, наверное, бьется в судорогах. – Младший засмеялся, представив себе эту картину, потом скривился от боли и вновь принялся потирать висок. – Ты действительно думаешь, что именно мне следует с ним поговорить? В настоящий момент я у него не в фаворе. Наверное, он даже удалил меня со своей страницы в «Фейсбуке».

– Не понимаю.

– Это шутка, папа. Забудь.

– Как по-твоему, его отношение к тебе изменится к лучшему, если ты предложишь ему три кварты виски? И еще больше, если он справится с полученным делом?

– Эта старая гнида будет целовать мне руки, если я предложу ему полстакана двухбаксовки^[3].

– Виски ты сможешь взять в «Брауне». – Помимо дешевой бакалеи и порнографических журналов, в «Брауне» продавали и спиртное: магазин имел лицензию на торговлю алкогольными напитками. В Милле таких магазинов насчитывалось три, и в полицейском участке хранились ключи от всех. Большой Джим положил ключ на стол: – От двери черного хода. Постарайся, чтобы никто тебя не видел.

– И что Сэм Бухло должен сделать за спиртное?

Большой Джим объяснил. Младший слушал с бесстрастным лицом, если не считать налитых кровью глаз, которые танцевали.

Он задал только один вопрос:

– Думаешь, сработает?

Большой Джим кивнул:

– Обязательно. Есть у меня такое чувство.

Младший откусил еще один кусок колбаски, запил колой.

– У меня тоже, папа. У меня тоже.

7

После ухода Младшего Большой Джим в раздувающемся за спиной халате прошел в кабинет. Достал из среднего ящика стола мобильник, где тот почти всегда и находился. Большой Джим полагал, что мобильники – творения дьявола, способствующие пустопорожним разговорам: сколько часов рабочего времени благодаря им ушли зазря? Не говоря уже о вредном излучении, которым они воздействуют на твою голову, пока ты болтаешь ни о чем.

Однако мобильники могли приносить и пользу. Он знал, что Сэм Вердро в точности выполнит указания Младшего, но знал и другое: не подстраховываться – глупо.

Набрал номер в «тайной» телефонной книге, которая открывалась при наборе цифрового кода. И только после пяти или шести гудков в трубке рявкнул голос отца великого множества Кильянов:

– Чего?

Большой Джим поморщился и на секунду оторвал мобильник от уха. Когда приставил снова, услышал приглушенное кудахтанье.

– Ты в курятнике, Родж?

– Э… да, сэр, Большой Джим. Конечно. Кур надо кормить, несмотря на ад или потоп. – Раздражение в голосе сменилось уважением. И Роджер Кильян не имел права говорить с ним иначе. Большой Джим сделал его трехнутым миллионером. А если тот не мог насладиться жизнью, лишенной финансовых тревог, и по-прежнему вставал на заре, чтобы накормить кур, значит, такова воля Божья. Роджер был слишком тупым, чтобы остановиться. Таким уж создали его Небеса, и сегодня тупость Кильяна могла сослужить Большому Джиму добрую службу.

И городу. Я делаю это ради города. На благо города.

– Роджер, у меня есть работа для тебя и трех твоих старших сыновей.

– Дома только двое. Рики и Рэндолл здесь, но Роланд поехал в Оксфорд за едой, когда возник этот Христов Купол. – Он замолчал, думая о том, что сказал. В трубке слышалось кудахтанье кур. – Извините за богохульство.

– Я уверен, Бог тебя простит, – заверил его Джим. – Тогда, значит, для тебя и двух твоих старших сыновей. Сможете вы приехать в город к… – Большой Джим прикинул, когда именно. Много времени на это не ушло. Когда тебя ведет шестое чувство, решения обычно находятся сразу. – В девять утра, самое позднее в девять пятнадцать.

– Мне придется их разбудить. Что мы будем делать? Нам надо захватить с собой чуток пропа…

– Нет, – оборвал его Большой Джим, – и никому об этом не говори. Бог любит тебя. А теперь слушай.

Большой Джим говорил.

Роджер Кильян, которого любил Бог, слушал.

Под кудахтанье восьмисот кур, клюющих сдобренное стероидами зерно.

8

– Что? Что? Почему?

Джек Кейл сидел за столом в крошечном кабинете управляющего «Мира еды». На столе лежали листы инвентарной описи, которые он и Эрни Кэлверт закончили заполнять в час ночи. Их надежды уложиться до полуночи похоронил метеорный дождь. Теперь Джек сгреб в охапку толстую пачку этих длинных листов из блокнота, заполненных от руки, и потряс перед Рэндолфом, который стоял в дверях. Новый начальник полиции вырядился как на парад.

– Посмотри на это, Пит, прежде чем сделаешь какую-нибудь глупость.

– Извини, Джек, магазин закрыт. Он откроется в четверг уже как раздаточный склад. Все будет выдаваться поровну. Мы будем вести точный учет, так что владельцы супермаркета не потеряют ни цента. Я обещаю тебе…

– Не в этом дело! – Джек чуть не стонал. Тридцати с небольшим лет, с детским лицом, свободной рукой он дергал огненно-рыжие, жесткие вьющиеся волосы, а другой протягивал Питу Рэндолфу длинные листы, которые тот не собирался брать.

В кабинет вошел Эрни Кэлверт, который поднялся из расположенного в подвале склада. С большим животом, краснолицый, с коротко стриженными седыми волосами. Этой прическе он отдавал предпочтение всю жизнь. Поверх одежды Эрни надел зеленый фартук с логотипом «Мира еды».

– Он хочет закрыть супермаркет! – воскликнул Джек.

– Почему, скажи на милость, ты этого хочешь, если продуктов предостаточно? – сердито спросил Эрни. – Зачем тебе пугать людей? Им еще будет чего пугаться, если так пойдет и дальше. Чья это тупая идея?

– Члены управления проголосовали. И если ты не согласен с этим планом, можешь высказать свои возражения на чрезвычайном городском собрании в четверг вечером. Если, разумеется, к тому времени все не закончится.

– Каким планом?! – прокричал Эрни. – Ты хочешь сказать, что и Андреа Гриннел проголосовала за такое безобразие? Она-то понимает, к чему это может привести.

– Насколько мне известно, у нее грипп. Лежит дома пластом. Так что решал Энди. Большой Джим его решение поддержал. – Никто не говорил Рэндолфу, что отвечать надо именно так; не было в этом необходимости. Он хорошо знал тактику Большого Джима при ведении городских дел.

– Нормирование в какой-то момент может стать необходимостью, – заметил Джек, – но почему сейчас? – Он вновь потряс исписанными листами, его щеки цветом сравнялись с волосами. – Почему, если у нас по-прежнему так много всего?

– Сейчас лучшее время для того, чтобы начать экономить, – пояснил Рэндолф.

– Умные слова, произнесенные человеком, у которого моторная лодка на озере Сибаго и дом на колесах «Уиннибейго-Вектра» во дворе.

– Не говоря уже о «хаммере» Большого Джима, – поддакнул Эрни.

– Достаточно, – отчеканил Рэндолф. – Члены городского управления решили…

– Двое решили, – поправил его Джек.

– Ты хочешь сказать – один из них, – уточнил Эрни, – и мы знаем кто.

– …и я сообщаю вам об этом решении, так что говорить не о чем. Вывесите на дверях объявление: «СУПЕРМАРКЕТ ЗАКРЫТ. ОБ ОТКРЫТИИ СООБЩИМ ДОПОЛНИТЕЛЬНО».

– Пит, послушай, прояви благоразумие. – Эрни больше вроде бы и не злился, теперь он чуть ли не умолял. – Такое объявление чертовски перепугает людей. Если уж ты настаиваешь, как насчет того, если я напишу: «МЫ ЗАКРЫТЫ НА ИНВЕНТАРИЗАЦИЮ, СКОРО ОТКРОЕМСЯ»? Может, добавлю: «ИЗВИНИТЕ ЗА ВРЕМЕННЫЕ НЕУДОБСТВА». «Временные» выделю красным или что-то в этом роде.

Питер Рэндолф медленно и значимо покачал головой:

– Не могу позволить тебе этого, Эрн. Не смог бы позволить, будь ты таким же сотрудником супермаркета, как он. – Рэндолф указал на Кейла, который положил листы на стол, чтобы терзать волосы обеими руками. – «Закрыто до последующего уведомления», так сказали мне члены городского управления, и я выполняю их приказы. А кроме того, ложь обязательно тебе же и аукнется.

– Да уж, Герцог Перкинс предложил бы им взять этот конкретный приказ и подтереться им, – фыркнул Эрни. – Стыдно, Пит, смотреть в рот этому жирному говнюку. Он скажет: прыгай, так ты спросишь, как высоко.

– Для вас будет лучше, если вы закроетесь прямо сейчас. – Рэндолф наставил на Эрни чуть трясущийся палец. – А ты, если не хочешь остаток дня провести в камере по обвинению в неуважении, заткнись и выполняй приказ. Это кризисная ситуация и…

Эрни изумленно переминался с ноги на ногу.

– Обвинение в неуважении? Нет такого обвинения!

– Теперь есть. Если не веришь, продолжай свое и увидишь, что из этого выйдет.

9

Позже – слишком поздно, чтобы принести хоть какую-то пользу, – Джулия Шамуэй по крупицам соберет всю информацию о том, как начался бунт у «Мира еды», хотя у нее не будет ни единого шанса опубликовать этот материал. Если б даже она и смогла, получилась бы чисто газетная статья с ответами на шесть основных вопросов: кто участвовал, что, где, когда, почему и каким образом все произошло? А если б ее попросили написать об эмоциональной подоплеке случившегося, у нее бы не вышло. Как объяснить, что люди, которых она знала всю жизнь, люди, которых уважала, которых любила, превратились в толпу? Джулия говорила себе: Я смогла бы все понять, если б находилась там с первых мгновений и видела, как все началось. Но это всего лишь отговорка, Джулия была не готова встать лицом к лицу с безрассудным, неуправляемым чудовищем, которое может появиться, если спровоцировать испуганных людей. Она видела таких чудовищ в новостных телевизионных выпусках, обычно в далеких странах, и никак не ожидала, что столкнется с ним в родном городе.

А ведь появление такого чудовища не было неизбежным. Эта мысль вновь и вновь приходила Джулии в голову. Всего семьдесят часов прошло с того момента, как Честерс-Милл отрезало от окружающего мира, всего, что ни назови, хватало, за исключением сжиженного пропана, запасы которого таинственным образом куда-то подевались.

Потом она скажет: «Именно в этот момент город наконец-то осознал, что происходит». Наверное, вывод Джулии отчасти соответствовал действительности, но полностью ее не устроил. С полной определенностью Шамуэй могла сказать (и сказала себе) только одно: она наблюдала, как ее город сходит с ума, и после этого ей уже никогда не стать прежней Джулией.

10

Первыми объявление видят Джина Буффалино и ее подруга Гарриет Бигелоу. Обе девушки в белой униформе медсестер (идея принадлежала Джинни Томлинсон; она полагала, что белая униформа успокаивала пациентов лучше, чем полосатая) и выглядят такими милашками. Также они выглядят усталыми, несмотря на свойственное молодости умение восстанавливать силы. За их плечами остались два тяжелых дня, впереди – еще один, а выспаться им не удалось. Они пришли, чтобы купить шоколадные батончики – для всех пациентов, кроме бедного диабетика Джимми Сируа, – и девушки говорят о метеорном дожде. Разговор обрывается, когда они видят объявление на двери.

– Магазин не может закрыться, – не верит своим глазам Джина. – Сегодня вторник. – Она прижимается лицом к стеклу, руками отсекает яркий утренний свет, чтобы посмотреть, что происходит внутри.

Пока она этим занимается, прибывает Энсон Уилер в маленьком автофургоне. Рядом с ним на пассажирском сиденье находится Роуз Твитчел. В «Эглантерии» обслуживать последних посетителей они оставили одного Барби: завтрак подходил к концу. Роуз выскакивает из кабины автофургона еще до того, как Энсон заглушает двигатель. Список покупок у нее длинный, и она хочет купить все, что сможет, и побыстрее. Потом замечает объявление о закрытии.

– Какого черта?! Я виделась с Джеком Кейлом вчера вечером, и он ничего такого не говорил.

Обращается она к Энсону, который идет следом, но отвечает ей Джина Буффалино:

– Внутри по-прежнему всего полно. Все полки заставлены.

Подъезжают другие люди. Супермаркет должен открыться через пять минут, и Роуз – не единственная, кто решил начать день с покупок. Люди проснулись по всему городу, увидели, что Купол на месте, и приехали, чтобы пополнить домашние запасы. Если бы Роуз спросили, почему многие изменили привычный распорядок дня, она бы ответила: «Такое случается всякий раз, когда синоптики выдают штормовое предупреждение или сообщают о надвигающемся буране. Сандерс и Ренни не могли выбрать худшего дня, чтобы сыграть в свою грязную игру».

Среди тех, кто приехал пораньше, Второй и Четвертый патрульные автомобили полицейского участка Честерс-Милла. Тут же подкатил и Френк Дилессепс на своей «нове» (наклейку «Задница, БЕНЗИН ИЛИ ТРАВКА – НА ХАЛЯВУ НЕ ПОДВОЖУ» он с бампера соскоблил, чувствуя, что для полицейского это перебор). Картер и Джорджия – во Втором, Мел Сирлс и Фредди Дентон – в Четвертом. Они припарковались на улице, около «Maison des Fleurs»^[4] Леклерка, выполняя приказ чифа Рэндолфа. «Не надо приходить туда слишком рано, – инструктировал их Рэндолф. – Подождите, пока на парковку не съедутся с десяток автомобилей. Возможно, люди прочитают объявление и разъедутся по домам». Этого, разумеется, не происходит, и Большой Джим прекрасно знал, что не произойдет. А появление полицейских, особенно таких молодых и по большей части таких грубых, только разжигает страсти, вместо того чтобы их успокоить.

Роуз накидывается на них первой. Целью для атаки выбирает Фредди, показывает ему длинный список всего, что надо купить, тычет пальцем в окно, за которым на полках выложены практически все товары, за которыми она приехала.

Фредди поначалу вежлив, отдавая себе отчет, что люди (не совсем толпа, пока еще не толпа) наблюдают, но так трудно сдерживаться, когда тебя тюкают и тюкают. Разве Роуз не понимает, что он всего лишь выполняет приказ?

– И кто, по-твоему, кормит этот город, Фред? – спрашивает Роуз. Энсон кладет руку ей на плечо. Роуз ее стряхивает. Она знает, что Фред видит ярость на месте глубокой печали, которую Роуз испытывает, но ничего не может с этим поделать. – Ты думаешь, грузовик «сиско», набитый продуктами, спустится с неба на парашюте?

– Мэм…

– Ты это прекрати! С каких пор я стала для тебя «мэм»? Ты двадцать лет четыре или пять дней в неделю ешь в моем заведении пирожки с черникой и отвратительный непрожаренный бекон, который тебе так нравится, и всегда называл меня Роуз. Но завтра ты есть пирожки не будешь, если я не куплю муку, и разрыхлитель теста, и сироп, и… – Она замолкает. – Наконец-то! Кто-то внял голосу разума. Слава Тебе, Господи!

Джек Кейл открывает половинку одной из двух двустворчатых дверей. Мел и Френк тут же встают перед ней. Потенциальные покупатели – их уже почти два десятка, хотя до открытия магазина (девять утра) еще минута, – придвигаются, но останавливаются, когда Джек достает ключ и запирает дверь. Слышится общий стон.

– Какого черта ты это делаешь?! – негодующе вопрошает Билл Уикер. – Жена послала меня за яйцами.

– С этим к членам городского управления и чифу Рэндолфу, – отвечает Джек. Его волосы торчат во все стороны. Он бросает мрачный взгляд на Френка Дилессепса и еще более мрачный на Мела Сирлса, который безуспешно пытается подавить улыбку, разве что не смеется своим знаменитым «няк-няк-няк». – Я знаю, что теперь случится. Но я сыт по горло всем этим дерьмом. С меня хватит. – Он продирается сквозь толпу, опустив голову, и его щеки пылают ярче волос. Лиссе Джеймисон, только что подъехавшей на велосипеде (все, что ей необходимо, может уместиться в корзинке для молочных бутылок, закрепленной над задним крылом), приходится отступить в сторону, чтобы разминуться с ним.

Картер, Джорджия и Фредди стоят перед большим окном. В обычные дни Джек ставил там тачки и мешки с удобрениями. Пальцы Картера обмотаны пластырем, под рубашкой более плотная повязка. Фредди держит руку на рукоятке пистолета. Роуз продолжает честить его, и Картеру хочется влепить ей оплеуху. Пальцы в порядке, но плечо чертовски болит. Маленькая толпа покупателей становится большой по мере того, как все новые автомобили сворачивают на стоянку.

Но прежде чем патрульный Тибодо успевает оценить размеры толпы, в его личном пространстве возникает Олден Динсмор. Олден осунулся и, похоже, потерял добрых двадцать фунтов после гибели сына. На рукаве черная траурная повязка, и он мало что соображает.

– Мне надо в магазин, сынок. Жена послала меня за консервами.

Олден не говорит, за какими именно. Возможно, за всем, что консервируют. А может, он просто думал о пустующей кровати на втором этаже, которая теперь навсегда останется пустой, о постере группы «Фу файтерс», на который больше никто не глянет, о модели самолета на столе, которую уже некому собрать до конца, и забыл внести уточнение.

– Извините, мистер Диммерсдейл, – говорит Картер. – Вы не можете туда войти.

– Я – Динсмор, – отсутствующим голосом поправляет его Олден. Идет к дверям.

Они закрыты, он никак не сможет войти, но Картер все равно с силой отталкивает фермера. Впервые у Тибодо возникает сочувствие к учителям, которые оставляли его после уроков. Это так раздражает, если тебя не слушают.

Опять же погода жаркая и плечо болит, несмотря на две таблетки перкосета, которые дала ему мать. Семьдесят пять градусов в девять утра в конце октября – редкий случай, и блекло-синий цвет неба говорит о том, что к полудню станет жарче, а к трем часам дня еще жарче.

Олден спиной врезается в Джину Буффалино, и оба упали бы, но Петра Сирлс – она не из легкой весовой категории – успевает удержать их на ногах. Олден не злится, на лице отражается лишь недоумение.

– Жена послала меня за консервами, – объясняет он Петре.

Собравшиеся откликаются ропотом. В нем еще не слышится злости – пока не слышится. Они приехали за продуктами, и продуктов достаточно, но дверь заперта. А теперь мужчину толкнул парень-недоучка, который не смог закончить старшую школу, а на прошлой неделе еще работал автомехаником.

Джина смотрит на Картера, Мела и Френка Дилессепса, и глаза у нее раскрываются все шире. Она указывает на них пальцем.

– Эти парни изнасиловали ее! – говорит она своей подруге Гарриет, не понижая голоса. – Это те самые парни, которые изнасиловали Сэмми Буши!

Улыбка исчезает с лица Мела. И желание понякнякать разом пропадает.

– Заткнись! – выкрикивает он.

В это время на пикапе «шевроле» прибывают Рики и Рэндолл Кильяны. Сэм Вердро чуть-чуть отстает, но он, разумеется, добирался до супермаркета на своих двоих: водительского удостоверения его пожизненно лишили еще в 2007 году.

Джина отступает на шаг, не отрывая от Мела широко раскрытых глаз. Стоящий рядом с ней Олден Динсмор напоминает фермера-робота с севшим аккумулятором.

– И эти парни теперь полиция? – бормочет он. – При-вет!

– История об изнасиловании – ложь шлюхи, – говорит Френк. – И тебе лучше замолчать, если ты не хочешь, чтобы тебя арестовали за нарушение порядка.

– Чертовски верно! – восклицает Джорджия.

Она уже придвинулась к Картеру. Он ее игнорирует. Оглядывает толпу. И теперь это толпа. Если пятьдесят человек образуют толпу, то она перед ним. И прибывают все новые люди. Картер сожалеет, что у него нет оружия. Не нравится ему враждебность окружающих.

Велма Уинтер, которая управляет «Брауном» (или управляла, пока магазин не закрылся), прибывает с Томми и Уиллоу Андерсонами. Велма – женщина крепкая, прическа у нее, как у Бобби Дарина^[5], и выглядит она королевой-воительницей Лесбиянии. Но Велма похоронила двух мужей, и за базарным столом в «Эглантерии» можно услышать историю о том, что она затрахала их до смерти и по средам ищет третьего в «Дипперсе». Там еженедельно проводятся Вечера караоке округа, на которые приходят люди постарше. Теперь она встает перед Картером, уперев руки в мощные бедра.

– Закрыто, значит? – спрашивает Велма деловым тоном. – Покажи бумагу.

Картер в замешательстве, а замешательство вызывает у него злость.

– Отвали, сука! Не нужны мне никакие бумаги. Нас прислал сюда чиф. Члены городского управления отдали приказ. Здесь будет распределительный склад.

– Нормирование? Это ты хочешь сказать? – Она фыркает. – Не в моем городе. – Протискивается между Мелом и Френком и начинает молотить в дверь: – Открывайте! Открывайте немедленно!

– Никого нет дома, – говорит Френк. – Так что вам лучше прекратить.

Но Эрни Кэлверт не ушел. Он идет по проходу между стеллажами с мукой, макаронами, сахаром. Велма видит его и молотит сильнее:

– Открывай, Эрни! Открывай!

– Открывай! – поддерживают голоса из толпы.

Френк смотрит на Мела и кивает. Вдвоем они хватают Велму и оттаскивают ее двести фунтов от двери. Джорджия Ру поворачивается и машет Эрни рукой: мол, уходи. Эрни не уходит. Застывает как столб.

– Открывай! – орет Велма. – Открывай! Открывай!

Томми и Уиллоу присоединяются к ней. И Билл Уикер, почтальон. И Лисса. Ее лицо горит – всю жизнь она мечтала поучаствовать в такой спонтанной акции протеста и теперь не желает упустить своего шанса. Лисса поднимает руку со сжатыми в кулак пальцами и начинает ритмично ею трясти, два раза чуть-чуть, один раз – с большой амплитудой. Остальные подхватывают заданный Лиссой ритм. «Открывай» превращается в «От-кры-ВАЙ! От-кры-ВАЙ!». Теперь все трясут кулаками в ритме два-один, семьдесят человек, может, восемьдесят, а на стоянку сворачивают и сворачивают автомобили. Тонкая линия синих перед супермаркетом выглядит все тоньше. Четверо молодых копов смотрят на Фредди Дентона в надежде, что он подскажет им, как вести себя в такой ситуации, но никаких идей у Фредди нет.

У него, однако, есть пистолет. Тебе лучше побыстрее выстрелить в воздух, Лысый, думает Картер, а не то эти люди нас растопчут.

Еще двое полицейских, Руперт Либби и Тоби Уилен, подъезжают по Главной улице со стороны полицейского участка (где пили кофе и смотрели Си-эн-эн). Они обгоняют Джулию, которая трусцой бежит к супермаркету, с фотоаппаратом на плече.

Джекки Уэттингтон и Генри Моррисон тоже направляются к «Миру еды», когда оживает рация Генри. Это чиф Рэндолф. Он говорит, что они, Генри и Джекки, должны оставаться у «Бензина и бакалеи».

– Но мы слышим… – начинает Генри.

– Это приказ! – обрывает его Рэндолф, не добавляя, что приказ он только передает, а исходит тот из более высоких инстанций.