Стеклова Анастасия
Птицелюди не летают
Я немного вздрогнула.
– Прошу прощения, бывший учёный.
Единственный глаз ведущей сощурился.
– Да? А я-то думала, что бывших учёных не бывает.
И вроде бы это сказано обычным тоном, но прозвучало как упрёк. Ну извините, мои мозги работают уже не так, как в юности.
– А вы можете предложить что-то хищним птицам и, скажем, случайно зашедшим зверолюдям?
– Да, для посетителей с типом морфистики дневные и ночные хищники у нас есть вяленые мыши…
Наглядное пособие, как лишить нервного зверочеловека работы: просто упомяните при нём, что животное его типа морфистики употребляют в пищу. Мышка вздрогнула, и микрофон внезапно выскользнул из её вспотевших рук.
Судя по тому, как открылся её рот для крика, это была очень хрупкая и дорогая штука.
– …Поэтому я не ношу обувь, – выдохнула я.
Дрожащая мышка смотрела на палку микрофона, которую я поймала своей ногой. Изначально я разрабатывала пальцы своих лап (да, это гораздо больше похоже на лапы, чем на те ноги, которые были у нормальных людей), чтобы незаметно щипать одноклассников в ответ на их тычки. А затем я стала подбирать ногами то, до чего мне не хотелось наклоняться, чтобы взять рукой, потому что у меня болела спина.
– Ого! Ты это снял?! – Анжелика легонько пихнула оператора, тот утвердительно буркнул, пробормотав что-то про закулисье и "хватит восхвалять птиц". Сурок даже не моргнул. Он вообще был как робот, который методично подаёт то, что у него молча просят.
Но самое весёлое началось, когда мы пошли на кухню.
Во-первых, каждый из нас троих хотя бы два раза пошутил про парочку пингвинов. Мне кажется, так Варика точно переклинит.
Во-вторых, "экзотические домашние животные": сверчки, кузнечики, тараканы, личинки бронзовок, масляных мух, хрущей, а также черви, улитки и прочее – вообще-то сырая еда. Даже Волдемара чуть не стошнило, когда Мила при нём сунула в рот живого таракана, который вознамерился совершить побег из тюрьмы для смертников.
В-третьих, как бы мы ни старались, у нас всё равно повсюду были сушёные лапы насекомых.
В-четвёртых, по той же причине у нас повсюду были перья.
В-пятых, до нас доколебались, что у нас очень маленький холодильник, хотя нам большой холодильник и не нужен. Но мы обещали купить холодильник побольше.
В-шестых, у нас в зерне нашли жука…
Проще говоря, если в начале мы были уверены, что выживем, то под конец мы с тревогой ожидали приговора.
И вот съёмки пока на паузе: Анжелика отошла в туалет, Волдемар разминает плечи и довольно косится на нас – видно, очень мы ему полюбились, аж закрывать жаль, – мышка глотает таблетки и запивает их, сурок перебирает оборудование. Мы все ходим (у нас как бы посетители есть) так, точно нам под хвосты иголок навтыкали. Даже Мила не та бойкая пичуга.
И вот возвращается Анжелика. Волдемар дёргает носом, морщится, но готовит камеру. Сейчас решится наша судьба.
– Итак, – произносит Анжелика, – команда "Ревизверро" завершила проверку птичьего кафе "Редкостный удод" и готова вынести свой вердикт.
В руках у неё бумажный пакетик – очевидно, там и лежит приговор "казнить нельзя помиловать".
Она протягивает его мне, я осторожно беру, Волдемар хищно наводит камеру на меня и мои руки.
Разворачиваю. Долгое и нудное шуршание.
Там что-то небольшое на самом дне. Долго, мучительно долго я пытаюсь это достать. Не вовремя остригла ногти, какая жалость.
Я физически ощущаю нетерпение Милы. Ещё мгновение – и она вырвет у меня этот соколов пакет и вытащит то, что там валяется.
Краем глаза вижу, что Анжелика – явно непроизвольно – улыбается все шире, вот уже и клыки показались из-под губы. Ну, дело ясное, нам конец.
Ура! Вынимаю!
Это наклейка.
Не могу разобрать надпись, а потом соображаю, что читаю вверх ногами.
Ой, чую, что хронометраж придется либо мотать очень быстро, либо урезать…
Надпись: "Одобрено «Ревизверро»".
Читаю вслух:
– Одобренно "Ревизверро"…
Тишина.
Читаю ещё раз, громче.
– Одобренно "Ревизверро"!
И тут все закричали.
И было от чего! Волдемар был явно разочарован, мышка едва снова не выронила микрофон. Мила прыгала точно маленький птенчик. Даже Ташка крикнула "Ура!" и зааплодировала.
Улыбка Анжелики была совершенно искренней.
Потом Волдемар снимал, как я лепила эту наклейку на нашу дверь.
Потом мы долго обменивались благодарностями и поздравлениями.
А потом всё закончилось.
Все мы чувствовали себя эмоционально опустошёнными, и наши поздние посетители, будучи также тонко чувствующими существами, ушли пораньше, чтобы мы сумели закрыться и спокойно снять стресс. Выражалось это в том, что вся моя стая улетела, а я осталась в одиночестве наводить порядок.
После чего я села на своё место за стойкой, налила себе рома и достала сигареты.
Я честно не пила два дня, помня о чутком обонянии большинства зверолюдей. Курю я редко, особенно в кафе, помня о том, что это вредно, особенно птицелюдям с их большими лёгкими и зачатками воздушных мешков. Кто-то позаботился и специально стал выпускать сигареты помягче.
Мы выдержали, и теперь наше кафе стало ещё круче… но мне было плохо. Реальная физическая боль, хотя никто меня не бил. И вроде бы в последнее время я только и жила воспоминаниями о своём прошлом, но сейчас на меня так нахлынуло, что я захлебнулась. И дело даже не в том, что я встретила того, кого ранила, а она не злилась на меня… Или злилась, или в этом всё и дело? Ох ты же Кетцалькоатль…
Я не могла выкинуть из головы Анжелику, она не прогонялась ни алкоголем, ни сигаретами. И почему-то в этот момент я остро жалела, что я не настоящая птица и потому не могу летать. Вот очень странное желание. Но над моей головой висит старый экзопланер. А нога, которую я тогда сломала, немного заныла – завтра будет дождь. Эх, старость не радость…
В конце концов я бросила это гиблое дело, закрыла кафе и пошла бродить по улицам. К центру я крайне редко спускаюсь – там много мест, где прежде мне было лучше. Лучше бродить по окраинам: узкие улочки, помойки, заброшенные и обвалившиеся дома, разбитые дороги. Территория смерти, населённая разве что бездомными, которых не пристроили. Нас ведь теперь гораздо меньше, чем было до катастрофы. Возможно, Роберт Христианин, который заказал скрижали, где был постулат о численности населения планеты: мол, оно не должно превышать 500 миллионов человек, – был бы доволен. По чьему плану мы пошли: божественному или дьявольскому?
Ох, что-то аж философия в голову лезет. Выкинуть её, выкинуть, я ж учёный, я оперирую фактами…
"Бывших учёных не бывает".
Анжелика, я действительно не знаю, что тебе ответить.
Взошла на холм, посмотрела на город сверху. Дискотека в муравейнике. Или в зоопарке.
Темнеет, пора домой.
В одном из переулков я о чём-то сильно задумалась. За что и поплатилась…
Меня придавила к стене чья-то сопящая и вонючая (даже для птичьего обоняния) туша.
– Я так давно… ничего не чувствовал… сладенький… – прохрипел он мне в лицо.
– Я девушка, – буркнула я. Иногда работает: птицелюдей зачастую действительно сложно различать по вторичным половым признакам. Не у всех окраска различается, а черты лица сглажены перьями. Груди, ясен сокол, нет, потому что нет молочных желёз. А жаль. Почему "работает" – городские легенды, что самцы в этом плане, так сказать, лучше.
– А неважно… – ответили мне. – Сойдёт и так…
Под куртку мне полезла чужая лапа.
– Важно, – ответила я. – Наружного копулятивного органа нет, а значит…
Тык! Это удар клювом в лоб. Или в переносицу, я не видела. Но по ощущениям в лоб.
– …не отсосёшь, – закончила я фразу.
Такая себе шутка, если честно. И удар тоже, хотя ублюдок схватился руками за голову и зашипел. Я рванула и выбежала на свою улицу.
Возле двери оказалась в момент. Вот и верь теперь, что птицелюди не летают.
Ночью на лестничной площадке кто-то ходил, из-за чего пришлось достать из-под подушки ножик и держать его в руке до тех пор, пока этот кто-то не ушёл. Я так и не уснула.
***
Анжелика стояла, прислонившись спиной к стене, её ногти цокали по экрану смартфона.
– Тяу, Дань! Да всё нормально, это же птицы, а не змеи… Не, таракан перегнул… Да ну? Же-е-есть… А Тёмыч что? Ну так ему и надо, расист зверов. Ну вот и Вольд такого же мнения… Вот кстати об этом: сегодня у меня голова болит, не мог бы ты озвучить закадровые реп… Ой, спасибо большое! С меня винишко, ага. Нарезку скину, ржать будешь аки лошадь! Хорошо, больше не отвлекаю, тяу-тяу!
Экран погас.
Анжелика с хрустом размяла шею.
– Окей, снова ложь и преступления… Зверь идёт на охоту.
***
На следующий день было без происшествий, только теперь на нашей двери висела наклейка. Поток увеличился не сильно, видимо, чисто из-за слухов: вряд ли вчерашние гости сумели смонтировать выпуск за один вечер. Хотя я, честно говоря, плохо представляла себе возможности журналистов. Мила проверяла ленту каждый час, что не очень хорошо сказалось на её работоспособности. И она опять пропустила учёбу.
– Милли, даже если сюда нагрянет полгорода птиц, стабильного будущего тебе это не обеспечит.
– Хватит давать советы, я сама о себе позабочусь!
Состояние у меня по-прежнему было подавленное. Ужасно хотелось выпить, но я решила держаться. Иначе действительно стану алкоголичкой и тогда всё пропало.
"Вечером напьюсь", – утешила я себя.
В мою дверь постучали.
Сказать, что я пришла в ужас – не сказать ничего. С того момента, как комиссия провела у меня обыск и разорвала на клочки мою учёную карьеру, я панически боялась всех, кто приходил ко мне без предупреждения. Мне и в кафе было некомфортно сидеть к двери спиной, что уж говорить о квартире…
Но, если сидеть и дрожать, ничего не изменится, тем более посетитель очень хотел меня видеть, отчего продолжал стучать.
Я спрятала за спиной свой ножик и пошла открывать.
На пороге была Анжелика.
Думаю, нельзя было встретить гостя хуже: моя домашняя одежда, которая на данный момент состояла только из штанов, не стиралась месяца два, на моём теле отчётливо были видны проплешины, где новые перья пока не выросли; от меня, видимо, крепко пахло табачным дымом и ромом, ещё и ножик о пол звякнул. Если Анжелика пришла вырвать у меня оставшиеся перья, то, честное слово, я не против. Хотя по её одежде не похоже: джинсовая курточка, под ней короткое платье, на плече сумка. Для таких дел надо надевать то, что не жалко. Действительно, зверочеловек без комплексов.
– Здравствуй, Серафима.
– З-здравствуй, Анжелика…
Мы некоторое время разглядывали друг друга.
– Мне кажется, – сказала она, – тебе пора к специалисту.
Я попятилась, давая ей дорогу.
– К наркологу?
– Не, к психотерапевту. Или уже психиатру.
Моя каморка – с пыльным диваном, который также служил мне кроватью, столом перед ним, на котором стоял древний ноутбук и доверху заполненная окурками пепельница; кипами книг, ящиком, забитым старыми флешками, дисками, пустыми пачками от сигарет и растворителями, со старым проигрывателем и прочим техническим и бумажным мусором, среди которого валялись пустые и полупустые бутылки, – верно, представляла собой не менее жалкое зрелище.
