Стеклова Анастасия
Птицелюди не летают
– Это был Жозеф Капече.
– Ну?
– Знаменитый ресторанный критик, – Мила посмотрела на меня осуждающе: мол, стыдно не знать такие вещи. – Очевидно, он пришёл сюда после статьи Василисы. На "Грае" она имела успех. А Капече часто заносит в странные места. Творческие индивиды, ещё и "другие" – те ещё фрики.
– Ясно, – равнодушно ответила я. – Он сказал, что куда-то доложит. Надеюсь, не в потребведомство.
– Да, в "Ревизверро", – снова осуждающий взгляд. Что ж, я заслужила, Милли. Просверли меня своими прекрасными глазами и покончи с моей никчёмной жизнью.
– Прости, не смотрю верещание.
В последний раз я смотрела официальный канал, когда там внезапно появился кто-то вроде священника и начал заливать про то, что господь благословил нас, обратив в зверей, таким образом приблизив к естеству и предотвратив второй потоп из-за содомии. В тот же миг я выключила телевизор и потом продала его.
– Вещание, – поправила Мила. – Сим, ну нельзя так. Все смотрят вещание, это наш голос. Нехорошо жить в обществе и быть настолько от него оторванным.
– Зверский это голос. "Ревизверро"… Мой алконост, какая оригинальность! В прошлом у людей, видимо, были челофоны, людоновости, человеколавки, людоземли, человеческие налоговые книжки и прочее людское и человеческое.
– Так и будешь шутить? Ты хозяйка или кто?! – Мила, моя птичка, совсем рассердилась, даже перья взъерошились.
Я грустно покачала головой. Потому что, честно говоря, шутки – единственное, что мне в себе нравится.
– Милли, я в своей жизни уже столько видела, что мне остаётся только смеяться либо сойти с ума. Это хорошо, что тебе не смешно. Значит, ты здесь, а не в прошлом, как я.
Мила перестала ерошиться, но её взгляд по-прежнему пронзал. Я знаю, что я её достала, но я реально ничего не могу с собой поделать. Мила со мной тоже ничего поделать не может.
– Будешь пить и грустить, точно придётся только смеяться, лишь бы не заплакать. Я, клёваный шпрот, не хочу терять работу! "Ревизверро" – одна из популярнейших передач, которую смотрят и слушают не только в Эдемграде, но и во всём Центральном регионе, и если сюда внезапно придёт съёмочная группа…
Мой хохолок тут же взлетел вверх.
– Съёмочная группа?! То есть звери с камерой, микрофоном… И мы реально попадём в верещание?!
Попасть в телевизор? Вот это экстрим…
Мила устало вздохнула, точно она была здесь хозяйкой, а я нерадивой подчинённой. Не спорю, управлять – точно не моё. Смыслом моей жизни было докопаться до сути. Раньше. А сейчас просто не вылететь в окно. Потому что – помним – птицелюди не летают.
***
Да, я в школе была тем ещё чучелом: меня пихали, выдирали перья и говорили, что меня не возьмут в клетку. Я вас умоляю: хотели унизить, так сказали бы "даже в клетку", потому что это реально страшно. Почти единственная птица в классе. Белая ворона. Была ещё Галя, но это была тихая и замкнутая пустельга – попробуй такую пихнуть!
Впрочем, это ладно. Виолетта Алексеевна – вот за кого реально больно. Она открыла мне глаза, побудила изучать, копать глубже. Общество истосковалось и предало забвению всё то, что было до "Фокусника" – вируса, который едва не уничтожил человечество. Его создали искусственно для ведения войны, настраивая на людей определённых национальностей. Но он вышел из под контроля и стал поражать всех. К нему нельзя было создать антидот: обладая простой структурой, он постоянно пересобирал цепочки РНК. Будучи строго видоспецифичным, он убивал людей и их родственников – приматов. Последние очень скоро вымерли. И тогда было решено изменить геном человека, чтобы он стал недоступным для вируса. Это было сумасшедшее время, когда на женщин оказывалось огромное репродуктивное давление, дополнительно детей выращивали "из пробирки". Эксперименты над геномом давали различные результаты, порой очень жуткие. Некоторые такие образцы до сих пор хранятся в одном из музеев патологии – нас туда водили на практике. Но других вариантов реально не было, надо было пытаться хоть что-то сотворить из человека, чтобы он не вымер.
Собственно, в конечном итоге… получили что получили. И долго пытались убедить, что всё замечательно, косяков нет, это благо. Теперь мы – не человечество. Мы – множество генетически изолированных группок. Могло быть и хуже, понимаю, но можно было сделать и лучше. Поскольку это, скажем, неполезно и может привести к близкородственному скрещиванию, у пары есть возможность изменить геном своего будущего ребёнка. Но определённые ограничения и рамки имеются. Каково число адекватных пар-зверолюдов, которые добровольно решат сделать своего ребёнка птицечеловеком? Я скажу вам: ноль.
Виолетту Алексеевну арестовали по обвинению в государственной измене и преступлении против (ха) человечества. Причина – терабайты данных по прошлому: старых фильмов, книг, аудио- и видеозаписей, мультфильмов, комиксов, которые она нам показывала. У нас полкласса потом хотели стать как те люди, даже резали себе уши и брили лица и руки. Я тогда впервые себя ощипала. Было больно. Но прикольно.
Не знаю, кто потом взял и донёс. Больше я Виолетту Алексеевну не видела.
До сути я докапывалась в старшей школе на уроках биологии и истории, а в университете – на генетике, микробиологии, биоэкологии, филогенезе, сравнительной анатомии и физиологии. Я писала статьи по "Фокуснику", я отследила свою родословную до пятого поколения после катастрофы, я даже попробовала создать лекарство, которое бы работало против "Фокусника". У меня был классный научник – Леонид Геннадьевич Пухов, по морфистике серая неясыть. Скрывать нечего: продвинулся он отчасти благодаря помощи от друзей-зверолюдей, но в меня он очень верил. Я, помня школу, заводила себе друзей почти исключительно среди птиц.
У меня могло быть прекрасное будущее учёного-генетика… пока в один момент всё не рухнуло.
Чем ещё плохо быть птицечеловеком? Птицы по природе более эмоциональные существа: кора их головного мозга образована белым веществом, в то время как у млекопитающих серым. Поэтому все эти песни и позывки диких птиц – выражение их эмоций: гнев, страх, желание размножаться и защитить права на территорию. Нам эти заморочки ни к чему, но они нам всё же достались.
У нас был мирный научный спор, пока один товарищ – зверочеловек, разумеется, – не намекнул на неспособность птицелюдов рационально соображать. Я по фактам объясняла, что это не так. Он стал на меня орать, что я ничего не могу в этом понимать, будучи птицечеловеком. Я защищалась. В итоге этот урод вцепился мне в хохолок. И тут я рассвирепела.
Вживую не видела, но Виолетта Алексеевна мне показывала, как маленький дрозд яростно гнал от гнезда огромного коршуна, и тот спешил унести крылья, пока эта мелочь не выклевала ему глаза. Или как орнитологи доставали птицу из силков. Никогда бы не поверила, что такое маленькое существо способно сосредоточить в себе столько адской злобы и пробить палец насквозь вместе с ногтем.
Собственно, я сама же и доказала, насколько птицы злобные и мстительные твари.
Завязалась драка, в ходе которой я умудрилась клюнуть своего оппонента в глаз. Как так получилось, ума не приложу. Кажется, обхватила руками за голову, голову назад – и тык! Но это полбеды. Гораздо хуже, что я клюнула – и опять же в глаз! – совершенно невинного человека. Зверочеловека точнее.
Я уже делала научную работу, когда стала замечать, что за мной следит ещё юная – из первокурсников – лисичка. У неё ещё был фотоаппарат. Когда я пыталась заговорить с ней, она находила повод убежать. Мы учились на разных факультетах, и мне было в общем-то всё равно на чужака, да ещё из зверолюдей. Но в тот момент она тоже была там. И подошла слишком близко, чтобы сфотографировать ярость в моих глазах…
Клюв у меня тонкий и острый, так что потеря её глаза была гарантирована.
Созвали комиссию, мне пришлось выплатить компенсацию пострадавшим, потом меня стали проверять на адекватность – и нашли все мои крамольные книжки, фильмы, записи о прошлом. Госизмена, мыслепреступление, публичное отречение, изъятие материалов. Ясен сокол, из университета я вылетела с позором и клеймом ненадёжного гражданина на всю жизнь. Всё.
Из-за того, что я была под арестом, мне не удалось свидеться родителями до того, как этот ад закончился. Когда я приехала к ним, дверь была открыта, а в квартире всё перевёрнуто вверх дном. Я тщетно искала их четыре месяца, но потом опустила крылья. Детектив из меня ужасный. Ну хоть не пришлось им в глаза смотреть…
На того горе-спорщика мне было чирикать, а вот перед лисичкой я очень долго извинялась. И моим самым большим огорчением стало, что её имя я так и не запомнила.
Дальше мне пришлось думать, как выживать. Я работала уборщицей, подметала улицы, сортировала мусор, год готовила в сети фастфуда (почему и решила потом открыть кафе). Когда с работой было совсем туго, продавала свои перья и потом ходила лысая. Ни о какой нормальной работе – учителем, лаборантом, да хоть продавцом в книжном – речи и быть не могло, меня бы просто не приняли. Особенно в книжный – развращу невинные умы Ницше, Фрейдом и, не приведи Кетцалькоатль, Дарвином, Докинзом и Хокингом.
Обычно в такой ситуации для птицелюдов всё кончается клеткой. Я знала такие страшные слова как проституция, секс-рабство и прочее и была в курсе, что происходит за кулисами у артистов-птицелюдов, но действительно ощутить это на своих перьях… мне не удалось.
Как-то меня поздно вечером на улице окликнули из одного клуба: предложили потанцевать у них за деньги; я ответила, что танцевать не умею, а мне сказали – не суть, главное чтобы была видна красота оперения. Короче, кончилось дело тем, что кто-то – в темноте я не разобрала – схватил меня за хохолок и потащил прочь от клуба, после сунул в руки купюру и сказал валить отсюда. Ещё одно огорчение, что я и его не запомнила.
Собственно, кое-как я докатилась до того, чтобы открыть птичье кафе-забегаловку с идиотским названием, а теперь могу потерять и это.
***
– Сима!
– Чирк?
– Чик-чирик, блин! Ты будешь что-нибудь предпринимать?
– Пожалуй, стоит… Только я не знаю, что.
Мила сдержала вздох с отвращением.
– Ты ничего не знаешь о "Ревизверро", так?
Я отрицательно мотнула головой. Я много чего не знаю, вечером я не образовываюсь, а выпиваю, это менее болезненно.
– Буду благодарна, если ученица просветит учительницу. Только, думаю, сначала надо сказать об этом остальным.
Мы пошли к кухне и вошли туда.
– Господа, – пафосно процитировала я, – я собрала вас здесь, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор!
– Это откуда? – спросила Мила. Она давно уже поехала к тому, что я в любое время без предупреждения иногда начинаю говорить странные вещи. Начальница клоун, но не рыба, бывает и такое. И это более-менее трезвая. Пьяной я молчу, мозг зависает.
– Николай Васильевич Гоголь, комедия "Ревизор".
