Стефани Гарбер
Однажды разбитое сердце
7
Если бы штормы возникали из скандальной прессы, очередей джентльменов в накрахмаленных фраках и записок сомнительного содержания, то в мире Эванджелины следующим утром назревал бы идеальный шторм. Вот только она еще об этом не знала.
Все, о чем она знала, – это необычного содержания записка, побудившая ее выскользнуть на рассвете из дома.
Сердце Эванджелины едва не разорвалось после того, как накануне вечером она обнаружила в своей спальне послание. Она не знала, новая ли это записка или старая, обнаруженная лишь сейчас. Но Эванджелина заснула, перечитывая ее снова и снова, в надежде, что утром Люк будет ждать ее с историей, отличной от той, что она услышала от Марисоль.
Вчерашний разговор с Марисоль стал для Эванджелины потрясением – он почти убедил ее в том, что девушка обманывалась в отношении Люка. Но надежда – вещь весьма живучая, и даже крохотная искра могла разжечь ее огонь, а это послание зажгло в душе Эванджелины новую искру.
Ее отец владел четырьмя с половиной торговыми лавками, разбросанными по всей Валенде. Он был негласным компаньоном и делил дело с портным, который вшивал в одежду оружие. Построил подпольную книжную лавку, куда можно попасть только через потайной ход. В квартале Пряностей находилась еще одна лавка, обклеенная портретными плакатами «Разыскивается» с подписями, которые представляли собой короткие нелепые криминальные хроники. Свою третью лавку он держал в тайне даже от Эванджелины. А четвертая лавка – «Диковинные, причудливые и другие странные вещицы Максимилиана» – была ее самым любимым местом.
Именно здесь Эванджелина начала работать, как только позволил отец. Он уверял покупателей, что все находившиеся внутри товары почти волшебные. Но Эванджелина всегда верила, что некоторые вещи, проходившие через его лавку, действительно были заколдованы. Она нередко разыскивала шахматные фигуры, сбежавшие со своих досок, а на картинах порой появлялись совершенно другие детали, которых там не было накануне.
В груди Эванджелины защемило от некого чувства, напоминавшего тоску по дому, когда она свернула за угол на вымощенную кирпичом улицу, которая была родовым гнездышком для лавки диковинок Максимилиана. Она скучала по лавке в те недели, когда была обращена в камень, но до этого момента даже не представляла, насколько сильно. Скучала по расписанным ее матерью стенам, по полкам, заставленным находками ее отца, по колокольчику…
Эванджелина резко остановилась.
Диковинки Максимилиана закрыли свои двери. Медные окна были заколочены досками. Навес сорвали, а название кто-то закрасил, заменив надписью:
Новый владелец
Закрыто до дальнейших распоряжений
– Нет! – Только не лавка! Эванджелина отчаянно долбилась в дверь, снова и снова. Это была последняя частичка ее отца, которая у нее осталась. Как Агнес могла так с ней поступить?
– Простите, юная мисс. – Над ней нависла дородная тень патрульного. – Вы должны прекратить стучать.
– Вы не понимаете. Эта лавка принадлежала моему отцу – она была завещана мне. – Эванджелина продолжила стучать, словно дверь могла волшебным образом открыться, словно Люк ждал ее по ту сторону, словно она только что не потеряла последнюю осязаемую частицу своих родителей.
– Как давно она закрыта?
– Простите, мисс. Думаю, лавка закрылась почти шесть недель назад и… – Лицо молодого патрульного засияло. – О, звезды с неба… это же вы… вы – та самая Милосердная Спасительница Валенды. – Он прервался, чтобы пригладить волосы. – Не сочтите за наглость, мисс, но вы даже прекраснее, чем пишут в газетах. Не подскажете, где я могу получить одно из тех заявлений?
– Заявлений на что? – Эванджелина перестала стучать в дверь, почуяв неладное, когда патрульный полез в задний карман и достал черно-белый газетный лист.
Газета «Шёпот»
С УЛИЦ В КАМЕНЬ НА ПУТИ К ЗВЕЗДАМ:
ИНТЕРВЬЮ С МИЛОСЕРДНОЙ
СПАСИТЕЛЬНИЦЕЙ ВАЛЕНДЫ
Автор: Кутлас Найтлингер
Семнадцатилетняя Эванджелина Фокс с переливающимися розовыми волосами и невинной улыбкой похожа на сказочную принцессу. Несколько недель назад она была лишь сиротой, лишившейся родителей. В нашем недавнем диалоге девушка обмолвилась, что не помнит, когда в последний раз ела.
Она не была приглашена на свадебную церемонию Люка Наварро и Марисоль Турмалин, которая многим из вас известна как Проклятая Невеста. Но, тем не менее, когда Эванджелина совершенно случайно набрела на членов торжества, обращенных в камень одним из богов Судьбы, она не раздумывая спасла свадебную партию, заняв их место и превратившись в статую.
«Хочется надеяться, что я поступила так же, как поступил бы любой другой на моем месте», – сказала она мне.
Эванджелина оказалась такой скромницей. Мне с трудом удавалось выудить хотя бы пару слов о ее героическом поступке. Но Милосердная Спасительница Валенды охотно заговорила, когда я упомянул мать Проклятой Невесты, Агнес Турмалин, и ее великодушные планы удочерить Эванджелину.
«Я уже чувствую, как тот ужас, что мне довелось пережить, превращается в сказку», – воскликнула она в ответ.
Агнес также поведала мне, что Эванджелине не терпится начать как можно скорее устраивать свою жизнь.
Она принимает предложения от ухажеров в виде официальных заявлений о намерении взять ее в жены…
(Продолжение на стр. 3)
– О боже… – Эванджелина одарила патрульного неуверенной улыбкой. – Простите, газета ошиблась. Я не ищу ухажеров. – Она поморщилась от одного только слова. Но это не удивило ее. Эванджелина знала, что вчерашние объятия и улыбки Агнес были фальшивыми. Но совсем не ожидала, что мачеха продаст ее столь быстро.
Другие прохожие на улице начали останавливаться, чтобы поглазеть. Несколько пылких джентльменов, судя по их виду, набирались смелости, чтобы подойти ближе.
Будь здесь Джекс, он бы наверняка воспринял происходящее как доказательство того, что оказал Эванджелине услугу, одарив ее доброй славой. Но это было не то, чего она хотела.
Эванджелина бросила листок «сплетника» в ближайшую мусорную урну и еще раз взглянула на записку Люка. Послание было старым. Теперь она это понимала: он бы не стал просить о встрече в лавке, зная, что она закрыта.
Эванджелине не столько хотелось плакать, сколько отыскать способ перенестись назад во времени, вернуться в прошлое. До Агнес, до Люка, до того, как лишилась обоих родителей. Она просто хотела еще раз обнять отца. Хоть на краткое мгновение почувствовать, как мама гладит ее волосы. Боль, которую она испытывала из-за потери Люка, не шла ни в какое сравнение с утратой матери и отца. Ей по-прежнему хотелось быть с Люком, но, если копнуть глубже, она на самом деле хотела вернуть свою прежнюю жизнь и всю ту любовь, которые она утратила.
Эванджелине было трудно подавить душевную боль, когда она поплелась в дом, который перестал быть домом с тех пор, как умер ее отец. В обычные дни она обожала посещать город. Ей нравился шум переплетающихся звуков, суетящихся людей и витающие в воздухе ароматы свежеиспеченных пирожных, которые тянулись из пекарни за углом. Но в тот день на улице слишком сильно пахло незнакомым парфюмом.
От этого запаха ее затошнило, но, завидев толпу джентльменов, она замерла как вкопанная. Разодетые в свои лучшие пальто, плащи и шляпы, мужчины выстроились вдоль улицы по направлению к ее дому, на пороге которого стояла Агнес, радостно получая цветы, комплименты и бумажные листки.
«Она принимает предложения от ухажеров в виде официальных заявлений о намерении взять ее в жены…»
Руки Эванджелины сжались в кулаки. Некоторых молодых людей можно было счесть привлекательными, но большая часть собравшихся – мужчины в возрасте, годившиеся ей в отцы или даже старше. Она могла бы развернуться и уйти, если бы ей было куда идти, но благодаря Агнес лавка диковинок была закрыта. И тогда Эванджелина осознала, что сейчас она настроена скорее на борьбу, нежели на бегство.
Она направилась к дому, натянув на лицо притворно-застенчивую улыбку.
– А вот и она… – проворковала Агнес.
Но Эванджелина не позволила ей продолжить. Она спешно повернулась к джентльменам и громким голосом объявила:
– Спасибо всем, что пришли, но я вынуждена вам отказать. – Она сделала паузу, театрально прижав тыльную сторону левой руки ко лбу и закатив глаза, подражая той сцене, которую однажды увидела в трагической уличной пьесе, когда прогуливалась со своим отцом. – Я более не статуя, но все еще проклята, и любой, кого я поцелую, обратится в камень.
Среди толпы раздался ропот.
– Камень…
– Проклята!
– Я ухожу отсюда.
Джентльмены быстро разошлись, а вместе с ними рассыпался и фасад заботливой мачехи.
Агнес схватила Эванджелину за плечи и впилась в них своими тонкими пальцами.
– Что ты наделала, дрянная девчонка? Женихи были не только для тебя. Это был шанс и для Марисоль вновь стать объектом внимания.
Эванджелина скривила лицо и отстранилась. Она чувствовала вину перед своей сводной сестрой, но вчерашний день ясно дал понять, что Марисоль по-прежнему влюблена в Люка.
– Не делай из меня злодейку, – возразила Эванджелина. – Ты не имела права этого делать, как и продавать лавку моего отца. Он завещал ее мне.
– Тебя сочли мертвой. – Агнес угрожающе шагнула вперед.
Эванджелина побледнела. Мачеха никогда не поднимала на нее руку, но и не впивалась в нее своими пальцами до сегодняшнего дня. Эванджелина не хотела думать, на что еще была способна Агнес. Если мачеха вышвырнет ее на улицу, ей некуда будет податься.
Возможно, стоило подумать об этом прежде, чем отказывать женихам, но было слишком поздно брать свои слова назад, да и к тому же не представлялось такой возможности.
– Надеюсь, это не угроза, Агнес. – Эванджелина вложила в свои слова всю храбрость, на которую только была способна. – Никогда не знаешь, кто может подслушать, и будет весьма печально, если молва о твоей подлинной природе дойдет до кого-то вроде Кутласа Найтлингера.
Ноздри Агнес раздулись.
– Кутлас не сможет защищать тебя вечно. Тебе ли не знать, как быстро может перевестись внимание молодого человека. Кутлас Найтлингер либо обернется против тебя, либо совсем скоро позабудет о твоем существовании, как это сделал твой ненаглядный Люк.
Колкость ударила Эванджелину прямо в сердце.
Агнес улыбнулась, как будто ей не терпелось произнести эти слова.
– Я собиралась подождать и поделиться с тобой после того, как это увидит Марисоль, но передумала.
Агнес потянулась к своему столику с заявлениями, достала из него сложенный лист бумаги и протянула Эванджелине.
Девушка осторожно развернула записку.
Эванджелина не смогла дальше читать. Ей не нужно было дочитывать до конца, чтобы понять, что почерк принадлежит Люку.
Люк писал ей письма, но они обычно были короткими, как та записка, которую она нашла вчерашним вечером. Он никогда не называл ее своим самым драгоценным сокровищем и не упоминал о биении своего сердца.
– Это не может быть правдой, – вздохнула Эванджелина. – Что ты с ним сделала?
Агнес рассмеялась.
– Ты и впрямь глупый ребенок. Твой отец выставлял твою особенность верить в то, чего не видят другие, как невероятный дар. Но тебе не помешало бы начать верить в то, что видишь ты.
Семья Люка Наварро жила в изысканном квартале на окраине города, где дома были больше и стояли на значительном расстоянии друг от друга. У Эванджелины всегда захватывало дух, когда она приближалась к этому месту.
В тот день, когда Марисоль объявила о помолвке с Люком, Эванджелина бежала со всех ног сюда. Стучала в дверь его дома в полной уверенности в том, что Люк откроет дверь и скажет, что все это – величайшее недоразумение.
Люк был ее первой любовью, он подарил ей первый поцелуй и свое сердце, когда ее собственное перестало справляться. Невозможно было представить, что он не любит ее, – столь же невозможно, как и путешествовать во времени. Какая-то ее часть понимала: есть шанс, что это правда, – но душа подсказывала, что это не так. Она надеялась, что Люк подтвердит это. Но он так ничего и не сказал. Слуги выдворили ее, захлопнув перед самым носом дверь. То же произошло и на следующий день, как и в каждый день после.
Но сегодня все было по-другому.
Сегодня никто не открыл дверь, когда она постучала.
Эванджелина не слышала ни шагов в доме, ни чьих-либо голосов. Когда она наткнулась на щель в задернутых шторах, по ту сторону была видна лишь мебель, покрытая простынями.
Люк вместе с семьей действительно уехали, как и было сказано в записке.
Эванджелина не знала, сколько времени простояла там. Но, в конце концов, она припомнила слова Джекса и подумала, прав ли был бог, когда говорил: «Люби он тебя в ответ, то не стал бы жениться на другой. Конец истории».
8
Время шло.
Дни становились холоднее.
Листья меняли свой окрас.
На углах улиц появились яблочные киоски, где продавались пироги, пирожные и другие угощения в честь сезонного урожая. Каждый раз, проходя мимо такого киоска и улавливая сладковатый фруктовый аромат, Эванджелина думала о Джексе и своем долге перед ним, и ее сердце билось, как скачущая галопом лошадь, порываясь выскочить из груди. Но, похоже, Джекс забыл о ней, как и говорил Отрава.
Люк тоже не вернулся, а лавка диковинок так и не отворила свои двери.
Эванджелине удалось убедить Агнес позволить ей работать в подпольной книжной лавке ее отца. Там была не такая волшебная атмосфера, как в лавке диковинок, но зато ей было чем себя занять. Хотя зачастую она чувствовала себя под стать какой-нибудь из тех пыльных потрепанных книг на задних полках магазина. Томов, которые некогда были весьма востребованными, а теперь никому не нужны.
Она до сих пор не потеряла своей известности, чтобы мачеха могла не колеблясь вышвырнуть ее на улицу, но Эванджелина боялась, что однажды это произойдет. Скандальные полосы разнесли слух, что ее поцелуй превращает джентльменов в камень. И с тех пор ее имя появлялось лишь мельком и изредка. Кутлас тоже начал забывать о ней, как и говорила Агнес.
Но Эванджелина не теряла надежды.
Ее мать, Лиана, выросла на Великолепном Севере и воспитывала дочь на местных сказках.
На Севере сказки и реальные исторические факты трактовались как одно и то же, потому что на всех вымышленных и истинных историях лежало проклятие. Некоторые сказки нельзя было записать, не вспыхнув ярким пламенем, другие не могли покинуть пределы Севера, а большинство историй менялись всякий раз, когда их сказывали, с каждым пересказом становясь все менее и менее реалистичными. Поговаривали, что каждая сказка с Севера брала свое начало как правдивая история, но со временем проклятие северных историй исказило легенды, оставив в них лишь крупицу правды.
Одной из сказок, которую Лиана рассказывала Эванджелине, была «Баллада о Лучнике и Лисице» – романтическая история о хитрой крестьянской девушке, которая обладала даром превращаться в лису, и о молодом лучнике, который полюбил ее, но злые чары вынудили его выследить и убить возлюбленную.
Эванджелине нравилась эта история, потому что она тоже была лисой[5], хотя и не из тех, кто обладает способностью оборачиваться в животное. Возможно, и лучник вызывал у нее симпатию тоже. Эванджелина снова и снова упрашивала маму рассказывать эту историю. Но поскольку на этой балладе лежало проклятие, каждый раз, когда мама приближалась к финалу, она вдруг забывала, о чем говорила. Ей так и не удалось рассказать Эванджелине, поцеловал ли лучник свою девушку-лису, жили ли они с ней долго и счастливо до конца их дней, или он убил возлюбленную, запятнав их историю смертью.
Эванджелина всегда просила маму поделиться, чем, по ее мнению, закончилась история. Но мама всегда отказывалась.
«Я верю, что существует гораздо больше возможностей, чем счастливый или трагический финал. В каждой истории кроется потенциал для безмерного количества концовок».
Мать Эванджелины повторяла эту мудрость так часто, что она вросла внутрь девушки, укоренившись в самом сердце ее мировоззрения. Послужила одной из причин, по которой Эванджелина выпила яд, превративший ее в камень. И дело было вовсе не в том, что она отличалась бесстрашием или героизмом, – просто Эванджелина смотрела на мир с большей надеждой, чем другие люди. Джекс говорил, что единственный шанс обрести счастливый конец – это уйти; что если она выпьет яд, то останется статуей навек. Но Эванджелина не могла поверить в это. Она знала, что у ее истории может быть безмерное множество концовок, и ее вера в это не изменилась.
Ее ждал счастливый конец.
Колокольчик, подвешенный над дверью книжной лавки, звякнул. Дверь еще даже не открылась, но колокольчик, видимо, почувствовал, что входит кто-то особенный, и потому подал знак немного раньше.
Эванджелина затаила дыхание, надеясь, что войдет Люк. Ей хотелось бы избавиться от этой привычки. Но та надежда, благодаря которой Эванджелина продолжала верить, что ее ждет счастливый конец, и порождала мысли о том, что однажды Люк возвратится. Казалось совершенно неважным, сколько недель или месяцев минуло с тех пор. Всякий раз, когда звонил колокольчик книжной лавки, в ней теплилась надежда.
Она знала, что некоторые люди могут счесть ее излишне наивной, но невероятно трудно разлюбить кого-то, когда больше некого любить.
Эванджелина проворно спустилась по лестнице, на ступенях которой стояла, и поспешила мимо нескольких посетителей, изучавших ассортимент среди торговых проходов лавки. Последним человеком, вошедшим в дверь, оказался вовсе не Люк, но и этот визит оказался неожиданным.
Марисоль никогда не навещала Эванджелину в книжной лавке. Марисоль, по правде говоря, никогда не выходила из дома, она почти не покидала пределов своей комнаты, и потому сейчас ей было явно не по себе оттого, что она сделала и то и другое в один день. С каждым шагом она все сильнее сжимала перчатки в руках.
Учитывая, что книжная лавка была своего рода местом тайным, снаружи она выглядела весьма непривлекательно. Лишь неприметная дверь с ручкой, которая, казалось, вот-вот отвалится. И все же, переступив порог, можно было почувствовать некую магию. Атмосферу той самой магии создавал сумеречный свет, разбавленный сиянием множества свечей, бумажная пыль, витающая в воздухе, и бесконечные ряды необыкновенных книг на покосившихся полках. Эванджелина с трепетом относилась к этому, но Марисоль пробиралась меж стеллажами так, словно все они в одночасье могли рухнуть прямо на нее.
За последние несколько месяцев молва о Проклятой Невесте стала частью здешних легенд. Свадьбы в садах больше не проводились, а если церемония нежданно отменялась, то переносить ее на другой день считалось приметой дурной. Поскольку Марисоль редко выходила в свет, в ней перестали узнавать истинную Проклятую Невесту, но Эванджелина заприметила, с какой опаской другие посетители косятся на сводную сестру из-за ее боязливости. Разговоры стали тише, а покупатели старались избегать Марисоль.
Эванджелина с улыбкой на лице устремилась к ней, надеясь, что Марисоль не обратит внимания на эти слегка недружелюбные взгляды.
– Что привело тебя себя? Нужна книга? К нам только поступила партия кулинарных книг.
Марисоль довольно решительно покачала головой.
– Наверное, лучше мне ни к чему не притрагиваться. Люди могут подумать, что я прокляла книги. – Она бросила испуганный взгляд в сторону двери, откуда поспешно выходила пара.
– Они уходят не из-за тебя, – заверила ее Эванджелина.
Марисоль недоверчиво нахмурилась.
– Я надолго не задержусь. Я пришла, чтобы только отдать тебе это. – Она протянула искусно оформленный лист дорогой красной бумаги, украшенный витками сусального золота и запечатанный красным сургучом с видневшимся на нем символом. – Увидев, как его принесли, я подумала, что это, должно быть, нечто важное, и хотела убедиться, что мама не скроет от тебя письмо. – Марисоль наконец смогла выдавить из себя улыбку, и поднявшиеся уголки губ сделали ее слегка лукавой. – Я знаю, что не смогу никогда восполнить те недели, что ты провела в камне, но это хотя бы что-то.
– Я ведь говорила, что ты мне ничего не должна.
Эванджелина почувствовала уже знакомый укол вины. Каждый день она испытывала искушение поведать Марисоль правду, но каждый день ей не хватало мужества. За то время, что Эванджелина трудилась в лавке, а Марисоль скрывалась в своей комнате, девушки не сблизились. Но сводная сестра по-прежнему была для нее самым близким человеком.
Когда-нибудь Эванджелина расскажет сестре правду, но пока она не могла этого сделать.
А Марисоль даже не дала ей шанса. Как только протянула Эванджелине красный листок, исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив Эванджелину открывать таинственную записку в одиночестве.
